Текст книги "Отчаянный шантаж"
Автор книги: Нора Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 19
Филип и сам бы понял, что виноват. Зря он так набросился на Сибил, даже если и считал, что она должна была немедленно сообщить ему о звонке Глории. Праздник, не праздник, но она могла бы отвести его в сторонку и все ему рассказать… И все равно он не должен был нападать на нее и тут же бежать со всех ног.
Однако его тоже надо понять. Он не выспался, был раздражен, взвинчен. Первую часть ночи мучился из-за нее, а вторую – из-за себя. Неужели он должен был плясать от счастья, когда понял, что безнадежно влюблен? Влюблен впервые в жизни.
Но Филип готов был признать, что вел себя не лучшим образом. Он даже готов был сделать первый шаг: предложить ей в знак примирения шампанское и розы.
Филип сам собрал корзину. Две бутылки хорошо охлажденного «Дом Периньон», два хрустальных бокала (гостиничные стаканы – оскорбление для такого шампанского), крекеры и черная белужья икра, которую он прятал в пустой картонке из-под низкокалорийного йогурта, так как точно знал: никто из его семьи до йогурта не дотронется.
Он выбрал бледно-розовые розы и положил их сверху.
Может, Сибил и поупрямится немного, но он извинится, признает свои ошибки, и какая женщина устоит перед шампанским и цветами? Он смягчит ее, наговорит хороших слов, а самое главное – даст выговориться ей. Он не успокоится, пока не поймет как следует, что же из себя представляет доктор Сибил Гриффин…
Филип бодро постучал в ее дверь и нацепил на лицо добродушную улыбку. Да, приветливость и обаяние непременно сделают свое дело.
За дверью послышались шаги, в глазке мелькнула тень… шаги стали удаляться.
Она решила показать характер? Ради бога!
Филип постучал снова.
– Сибил, открой. Я же знаю, что ты дома. Я хочу поговорить с тобой.
Как он обнаружил в следующий момент, тишина бывает разной: просто тишина и ледяная тишина.
"Ладно. Прекрасно, – подумал Фил, хмуро глядя на запертую дверь. – Я тоже упрям».
Он поставил корзину у двери и отправился к черному ходу. Для того, что он задумал, мудрее было не выходить из отеля через вестибюль.
– Здорово же ты ее разозлил, сынок? – заметил Рэй, шагая вниз по лестнице рядом с Филом. Филип ошалело уставился на него.
– Боже милостивый. В следующий раз просто пристрели меня на месте. Смерть от пули не так позорна, как смерть от разрыва сердца в моем возрасте.
– У тебя сильное сердце, – усмехнулся Рэй. – итак, она не желает с тобой разговаривать?
– Она со мной поговорит, – мрачно заявил Филип.
– Решил подкупить ее шипучкой? – Рэй ткнул большим пальцем туда, где осталась корзина с шампанским.
– Всегда срабатывает.
– Цветы – это правильно. Мне обычно удавалось задобрить твою мать цветами. Еще быстрее получалось, когда я признавал свои ошибки, ползал на коленях.
– Я не собираюсь ползать перед ней на коленях, – упрямо сказал Филип. – Она виновата не меньше меня.
– Дело вовсе не в том, виновата она или нет. – Рэй подмигнул сыну. – И чем скорее ты это поймешь, тем скорее окажешься с ней в постели в знак примирения.
– Господи, папа! – Фил провел ладонью по лицу. – Я не собираюсь разговаривать с тобой о сексе.
– А почему бы и нет? Не в первый раз. – Рэй вздохнул. – Насколько я помню, мы много и откровенно разговаривали с тобой о сексе. Я сам купил тебе первые презервативы.
– Это было давно, – сказал Филип. – Теперь я все знаю.
Рэй шагнул с последней ступеньки и расхохотался.
– Не сомневаюсь. Но в данном случае секс – не главный мотив. Конечно, для нас, мужчин, секс – движущая сила, так уж мы устроены, однако ты дергаешься потому, что с той девушкой у тебя не только секс, а любовь.
– Я не люблю ее, – заупрямился Филип. – Точно не люблю. Это просто… влюбленность.
– Тебе всегда было трудно любить. Я имею в виду твоих женщин. – Рэй вышел в ветреную ночь, застегнул до подбородка «молнию» спортивной куртки, усмехнулся. – Как только начиналось что-то серьезное, ты начинал трусить и давал отбой. Похоже, на этот раз все обстоит иначе.
– Сибил – тетя Сета, – раздраженно пояснил Филип, обходя здание гостиницы. – Если она собирается стать частью его жизни, частью нашей жизни, я должен в ней разобраться.
– Сет – только одна из причин. Ты орал на нее утром, потому что испугался до смерти.
Филип остановился, расставив ноги, словно врос в землю, и внимательно посмотрел на отца.
– Во-первых: я не верю, что стою здесь сейчас и спорю с тобой. Во-вторых: мне кажется, что, когда ты был жив, то гораздо меньше лез в мою личную жизнь, чем теперь, когда ты умер.
Рэй снисходительно улыбнулся.
– Ну, считай, что я стал шире смотреть на вещи. Я желаю тебе счастья, Фил. Я не могу уйти, пока не удостоверюсь, что люди, которых я люблю, счастливы. Теперь я готов двигаться дальше, – тихо добавил Рэй. – К твоей матери.
– Ты… ты… Как она? Лицо Рэя просветлело.
– Она ждет меня. А она никогда не любила ждать, если ты помнишь.
– Я так сильно скучаю по ней.
– Знаю, сынок. Я тоже. Она будет польщена… Ведь на самом деле ты всю жизнь искал женщину, похожую на нее. И вот наконец нашел.
Изумленный, потому что это была правда, в которой он не хотел признаваться даже самому себе, Филип не сразу нашелся с ответом:
– Это не так… Не совсем так.
– Почти так. Ты нашел свою единственную женщину, Фил. Ты идешь в верном направлении. Ты сегодня прекрасно потрудился с Сетом. И она тоже. – Рэй поднял глаза на освещенное окно Сибил. – Вы – отличная упряжка, даже когда тянете в разные стороны. Потому что вы оба любите больше, чем думаете.
– Ты знал, что Сет – твой внук?
– Нет… Не с самого начала. – Рэй вздохнул. – Глория нашла меня и оглушила новостями. Я даже не подозревал о ее существовании. И вот она стоит передо мной, кричит, ругается, обвиняет, требует. Я никак не мог успокоить ее, воззвать к ее здравому смыслу. Не успел я оглянуться, а она уже помчалась к декану с этой мерзкой историей. Она – несчастная женщина.
– Она – дрянь! – упрямо сказал Филип.
– Если бы я знал о ней раньше… ну, я бы что-нибудь сделал, а так увидел, что Глорию уже не спасти, но я мог спасти Сета. Я только взглянул на него и поверил. И поэтому я заплатил ей. Может, это не правильно, но мальчик нуждался во мне. Несколько недель ушло на то, чтобы найти Барбару. Я хотел только подтверждения. Я трижды писал ей, даже звонил в Париж, но она не желала разговаривать со мной. А потом произошла авария. Все случилось так глупо, – признался Рэй. – Глория расстроила меня. Я сердился на нее, на себя, на весь мир, тревожился о Сете и о том, как объяснить это вам троим, поймете ли вы… Ехал слишком быстро, не следил за дорогой.
– Мы бы поняли и поддержали тебя.
– Я знаю, но на какой-то момент поддался сомнениям, и это тоже было глупо. Стеллы не стало, у вас троих была своя жизнь, и я затосковал и забыл. Теперь вы защищаете Сета, и это самое важное.
– Мы почти все сделали. Сибил добавит свой голос, и нам обязательно дадут постоянную опеку.
– Сибил добавит не только голос, а гораздо больше. Она сильнее, чем думает. Чем все думают. – Рэй с усмешкой посмотрел на него. – Кажется, ты хотел забраться наверх?
– Она не оставила мне выбора.
– Надеюсь, ты не потерял свою изумительную ловкость? Может, и к лучшему. Этой девочке не помешает в жизни пара сюрпризов. – Рэй опять лукаво подмигнул. – Только будь осторожнее, сынок.
– Надеюсь, ты не собираешься туда со мной?
– Нет. – Рэй хлопнул Филипа по плечу и весело рассмеялся. – В некоторые вещи отец не должен вмешиваться.
– Хорошо. Но раз уж ты здесь, помоги мне забраться вон на тот первый балкон, – попросил Филип.
– Конечно. Копы же не могут меня арестовать, правда?
Рэй присел, подсадил Филипа и выпрямился, глядя, как ловко карабкается по стене сын. И улыбнулся.
– Я буду скучать по тебе, – тихо сказал он, растворяясь в полумраке.
Сибил с головой ушла в работу. И пусть она поступила глупо и мелочно, не открыв дверь Филипу, хватит с нее на сегодня эмоциональных потрясений! И между прочим, он сдался довольно быстро…
Она прислушалась к шуму ветра за окном, стиснула зубы и снова застучала по клавиатуре компьютера:
"Хотя телевидение, газеты и другие источники информации доступны в маленьких городках так же, как и в мегаполисах, там, где численность населения невелика, местные новости явно превалируют над глобальными, жизнь и поступки соседей кажутся гораздо важнее событий, происходящих за пределами общины.
Информация передается устно с различной степенью точности. Слухи и сплетни являются общепринятой формой общения и распространяются с завидной быстротой…"
Пальцы Сибил замерли, когда до нее донесся шум с балкона.
– Что?..
Филип легко распахнул балконную дверь.
– Замки на этих дверях – одно название. – Он прошел через гостиную к двери в коридор, открыл ее и забрал свою корзину. – Я решил, что можно рискнуть, – пояснил он, кладя розы рядом с компьютером. – Воровство в наших местах большая редкость. Можешь добавить это к своим наблюдениям.
– Ты вскарабкался по стене? – Сибил наконец обрела дар речи, но продолжала изумленно таращить глаза.
– И ветер отвратительный. – Филип открыл корзину, вынул бутылку шампанского. – Я принес выпивку. Хочешь?
– Ты вскарабкался по стене?
Филип ловко открыл вино, тихо хлопнув пробкой.
– Это невозможно… – Сибил никак не могла опомниться. – Вламываться сюда с шампанским, цветами.
– Но я это сделал. – Фил разлил шампанское по бокалам, наслаждаясь ее изумлением, очень льстящим его самолюбию. – Сибил, прости за утренний срыв. – Улыбаясь, он протянул ей бокал шампанского. – У меня было мерзкое настроение, и я сорвал зло на тебе.
– И теперь просишь прощения, вламываясь в мой номер?
– Я ничего не сломал. Кроме того, ты не собиралась открывать дверь, а цветы просто жаждали попасть сюда. И я тоже. Мир?
Филип вскарабкался к ней по стене. Сибил все еще не могла переварить этот факт. Никто никогда не совершал ради нее ничего подобного, ничего столь безрассудного. Она пристально смотрела в его золотистые глаза и потихоньку смягчалась.
– У меня работа. – Она указала на включенный компьютер.
Видя, что Сибил потихоньку сдается, Филип ухмыльнулся:
– А у меня черная икра.
Сибил забарабанила пальцами по краю клавиатуры.
– Цветы, шампанское, икра. Ты всегда так хорошо экипирован, когда отправляешься на взлом?
– Только когда хочу попросить прощения и сдаться на милость прекрасной женщины. Сибил, у тебя найдется хоть капля жалости для меня?
– Полагаю, найдется. Филип, я не нарочно скрыла от тебя телефонный звонок Глории.
– Я знаю. Поверь мне, если бы я не додумался сам, Кэм вбил бы это в мою голову.
– Кэм? – Сибил удивленно замигала. – Он меня ненавидит…
– Ошибаешься. Он очень о тебе волновался. Могу я убедить тебя оторваться от работы?
– Хорошо. – Сибил сохранила файл, закрыла компьютер. – Я рада, что мы больше не сердимся друг на друга. Это только все осложняет. Я сегодня днем виделась с Сетом.
– Я слышал.
Сибил сделала несколько маленьких глотков шампанского.
– Вы с братьями убрали дом? Филип жалобно взглянул на нее.
– Давай не будем об этом. И без разговоров кошмары будут преследовать меня до последних дней жизни. – Он взял ее за руку, привлек на диван. – Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Сет показал мне набросок лодки, с которым ты ему помогла.
– Он молодец, – похвалила мальчика Сибил. – Так быстро все схватывает. Он умеет слушать очень внимательно. Прекрасно видит детали и перспективу.
– И я видел твой набросок дома. – Филип потянулся за бутылкой и подлил ей шампанского. – Ты тоже молодец. Удивляюсь, что ты не стала художником.
– Я в детстве брала уроки. Рисование, музыка, танцы. В колледже я немного изучала живопись. – Счастливая оттого, что они помирились, Сибил откинулась на спинку дивана, наслаждаясь шампанским. – Но это так, хобби. Я всегда хотела изучать психологию.
– Всегда? – удивился Филип.
– Более-менее. Живопись не для таких, как я.
– Почему?
Вопрос явно застал ее врасплох.
– Это непрактично. Ты что-то говорил о черной икре?
"Ну вот, – подумал Филип, – первый шаг назад. Придется идти в обход».
Он вынул коробочку с икрой и крекеры, снова подлил Сибил шампанского.
– На чем ты играешь?
– На пианино.
– Правда? Я тоже. – Фил улыбнулся ей. – Мы обязательно сыграем в четыре руки. Мои родители любили музыку. Мы все на чем-нибудь играем.
Филип намазал крекер икрой и протянул ей.
– Иногда мы убивали субботние вечера, играя впятером.
– Все вместе? Как чудесно. Я всегда терпеть не могла играть перед кем-то. Так легко ошибиться.
– Ну и что? Никто не отрезал бы тебе палец за фальшивую ноту.
– Но мама расстроилась бы, и это было бы хуже, чем… – Сибил осеклась, нахмурилась, отставила бокал. Филип тут же воспользовался этим и снова подлил ей шампанского.
– Моя мама очень любила играть на пианино. Поэтому я и выбрала этот инструмент. Я хотела разделить с ней ее увлечение. Я так любила ее. Мы все ее любили, но для меня она воплощала все лучшее, что может быть в женщине. Я хотела, чтобы она гордилась мной. И когда я видела, что она мной гордится, когда она говорила об этом, я была так счастлива. Кое-кому за всю жизнь не удается заслужить родительское одобрение. – Сибил услышала в своем голосе горечь и тихо рассмеялась. – Я слишком много пью. Шампанское ударило мне в голову.
– Ничего страшного. Ты – среди друзей.
– Чрезмерное увлечение алкоголем – даже изысканным алкоголем – порок, – напыщенно заявила она.
– Этот порок тебе не грозит. Сибил, ты когда-нибудь раньше напивалась?
– Конечно же, нет. – Она обиженно округлила глаза.
– Тогда ты просто обязана напиться. – Филип легко коснулся бокалом ее бокала. – Расскажи мне, как ты в первый раз попробовала шампанское.
– Я не помню. Когда мы были детьми, нам часто подавали за обедом разведенное водой вино. Считалось, что мы должны научиться разбираться в винах. Как их подают, с какими блюдами. В какой бокал наливают красное вино, в какой – белое. В двенадцать лет я легко могла бы сервировать официальный обед.
– Правда?
Сибил пьяненько хихикнула.
– Это очень полезные знания. Мир может рухнуть, если не правильно рассадить гостей за обедом или подать ординарное вино к главному блюду. Неудавшийся прием – погубленная репутация.
– Ты часто посещала официальные приемы?
– Естественно. Сначала – «практика», в кругу близких друзей родителей. Когда мне исполнилось шестнадцать, мать устроила прием в честь французского посла и его жены. Это был мой первый «выход в свет». Я чуть не умерла от страха.
– Недостаточно практиковалась?
– О, более чем достаточно. Меня часами муштровали по правилам этикета. Просто я была очень застенчивой.
– Неужели? – Филип поправил выбившуюся из ее прически прядь волос, почти не удивляясь проницательности Мамаши Кроуфорд.
– Очень глупо, но каждый раз, когда мне приходилось появляться на приемах, сердце начинало колотиться как бешеное, а к горлу подкатывала тошнота, – призналась Сибил. – Я боялась, что пролью вино на скатерть или скажу что-то, что не должна говорить, или вообще не найду что сказать.
– Ты разговаривала с родителями?
– О чем?
– О своих страхах?
Сибил махнула рукой, затем схватила бутылку и сама налила себе шампанского.
– Какой смысл? Я должна была делать то, что от меня ожидалось.
– Почему? – поинтересовался Филип. – Что случилось бы, если бы ты отказалась? Они избили бы тебя? Заперли бы в чулане?
– Конечно же, нет. Они же не были чудовищами. Они просто были бы разочарованы, не одобрили бы моего поведения. Ты не представляешь… Они смотрели бы на меня ледяными глазами, поджав губы… как будто я умственно отсталая. Легче было подчиняться им во всем, и со временем я научилась справляться с собой.
– Наблюдать, а не участвовать… – Филип понимающе кивнул.
– Я блестяще справилась. Может, я не выполнила всех своих обязательств: не нашла высокопоставленного мужа, не вырастила парочку благовоспитанных детишек, не устраивала тех отвратительных официальных приемов, – по мере перечисления Сибил все больше распалялась, – но я неплохо воспользовалась полученным образованием. У меня пустой бокал.
– Притормози немного…
– Зачем? – Сибил вытащила из корзины вторую бутылку. – Я же среди друзей. Да, я впервые напиваюсь, и, кажется, мне это нравится.
"Какого черта!» – подумал Филип, выхватывая из ее рук бутылку. Разве он не хотел докопаться до того, что скрывается под ее изысканными манерами? Он своего добился, и нечего отступать.
– Но ты выскочила замуж.
– Я же тебе говорила, что это не считается. Это не был «достойный» брак. Это был порыв… жалкая и неудачная попытка мятежа. Я оказалась плохим мятежником. М-м. – Сибил глотнула шампанского и взмахнула бокалом. – Предполагалось, что я выйду замуж за одного из сыновей британского коллеги папочки.
– За которого из них?
– За любого, – усмехнулась Сибил. – Они оба были вполне подходящими кандидатами. Дальние родственники королевы, ни меньше, ни больше. Моя мама была одержима идеей породниться с королевской семьей. Это стало бы ее личным триумфом. Конечно, мне было всего четырнадцать лет, и у нее было полно времени. Полагаю, она задумала официальную помолвку с одним из них, когда мне исполнилось бы восемнадцать. Свадьба в двадцать, первенец в двадцать два. О, она все распланировала.
– Но ты нарушила ее планы.
– Мне не представилось подобной возможности. Может, я бы и подчинилась… я не умела сопротивляться маме. – Сибил задумалась на минуту, затем залила мрачные мысли шампанским. – Глория соблазнила их обоих одновременно в парадной гостиной, когда родители уехали в оперу. Кажется, это был Вивальди. В общем… – Сибил осушила бокал. – Мать с отцом вернулись и застали всю троицу. Разразился дикий скандал. Я прокралась вниз и кое-что увидела и услышала. Они были голые… не мои родители, – уточнила она.
– Естественно.
– И толи пьяные, то ли обкуренные. Было много шума: криков, угроз, мольбы – это со стороны оксфордских близнецов. Я не упоминала, что они были близнецами?
– Нет.
– Абсолютно одинаковыми. Бледные, белокурые, с длинными лошадиными физиономиями. Глории, конечно, было плевать на них обоих. Она сделала это, так как знала, что их застукают… и потому что мама выбрала их для меня. Она меня ненавидела. Глория, не мама, – снова уточнила Сибил.
– И что было дальше?
– Близнецов с позором отослали домой, а Глорию наказали. Что неизбежно привело к ответному удару. Она обвинила одного из друзей отца в том, что он пытался ее соблазнить. Это привело к новому скандалу и побегу Глории из дома. Без нее стало спокойнее, и у родителей появилось больше времени давить на меня. Я часто размышляла, почему они смотрят на меня не как на своего ребенка, а как на пластилин для лепки. Почему они не могут просто любить меня. Но, видимо… – Сибил откинулась на спинку дивана, – я не очень милая. Меня никто никогда не любил.
Филипу стало очень жалко ее: и ту маленькую девочку, и застенчивого подростка, и эту красивую женщину. Он поставил на столик свой бокал, ласково обхватил ее лицо ладонями.
– Ты ошибаешься.
– Нет, не ошибаюсь. – Сибил пьяненько улыбнулась. – Я – психолог-профессионал. Я понимаю такие вещи. Мои родители никогда не любили меня, и, конечно, они не любили Глорию. Муж, который не считается, тоже меня не любил. В доме не было даже ни одной из тех добрых служанок, о которых читаешь в книжках. Никто не прижимал меня к пышной груди, никто даже не давал себе труда притворяться и говорить о любви. Вот ты, наоборот, очень милый. – Сибил провела свободной рукой по его груди. – Я никогда не занималась сексом пьяной. Как ты думаешь, на что это похоже?
– Сибил. – Стараясь не отвлекаться от темы, Филип схватил ее за руку. – Родители недооценивали тебя. Ты не имеешь права относиться к себе так же, как они.
– Филип. – Сибил наклонилась к нему, поймала зубами его нижнюю губу. – Моя жизнь была предсказуема и скучна. До тебя. В первый раз, как ты поцеловал меня, во мне что-то изменилось. Никто никогда так не действовал на меня. И когда ты дотрагиваешься до меня… – Она медленно прижала их сплетенные руки к своей груди. – Моя кожа пылает, сердце начинает биться, как сумасшедшее, а все внутри будто тает. Ты не ушел, хотя я тебе не открыла. – Сибил осыпала его лицо поцелуями. – Ты принес мне розы. Ты хотел меня, правда?
– Да, я хотел тебя, но не в…
– Возьми меня. – Сибил откинула голову, чтобы видеть его чудесные глаза. – Я никогда еще ни одному мужчине не говорила таких слов. Возьми меня, Филип… Просто возьми меня.
Пустой бокал выскользнул из ее пальцев. Она обвила руками шею Филипа. Не в силах сопротивляться, он опустил ее на диван. И исполнил то, о чем она просила.
Тупая боль за глазами и более острая, пульсирующая в висках, вполне заслуженны, решила Сибил, пытаясь утопить обеих мучительниц в горячем душе.
Бог – свидетель, она никогда больше не злоупотребит никаким алкоголем… только жаль, что наряду с похмельем она не заработала и потерю памяти. Господи, она слишком ясно помнила, как без умолку болтала накануне. Она признавалась Филипу в том, в чем редко признавалась самой себе!
А теперь придется посмотреть ему в лицо. Посмотреть в глаза ему и тому факту, что за один короткий уикенд она успела и нареветься в его объятиях, и выболтать все свои самые сокровенные тайны, и предложить ему себя… И еще придется признать, что она безнадежно влюблена в него. Что, безусловно, недопустимо. Недопустимо и опасно именно потому, что такие сильные чувства возникли за такой короткий срок.
Где ее хваленый здравый смысл? Бурный поток чувств нахлынул на нее так неожиданно, что она не успела отойти на безопасное расстояние, не успела ничего проанализировать…
Как только с Сетом все уладится, надо будет немедленно все вернуть на свои места. И самое разумное – отдалиться на некоторое расстояние, вернуться в Нью-Йорк.
Несомненно, она придет в себя, как только окунется в привычную жизнь… какой бы унылой эта жизнь ей сейчас ни казалась.
Сибил неспешно расчесала мокрые волосы, тщательно нанесла на кожу крем, поправила лацканы халата… Если дыхательные упражнения не помогли ей на трезвую голову, то вряд ли помогут сейчас.
Она придала своему лицу самое невозмутимое выражение и вышла в гостиную. Филип, успевший заказать завтрак, как раз разливал кофе.
– Подумал, что кофе тебе не повредит.
– Да, спасибо. – Сибил отвела взгляд от пустой бутылки из-под шампанского и увидела разбросанную по всей комнате одежду. О боже!
– Ты приняла аспирин?
– Да. Не беспокойся, со мной все в порядке, – чопорно ответила Сибил, взяла предложенную Филипом чашку и опустилась на диван с осторожностью давно и безнадежно больного человека. Она прекрасно знала, как выглядит: бледная, с темными кругами вокруг глаз. Она только что видела себя в запотевшем зеркале.
И она успела разглядеть Филипа. Он не был ни бледным, ни усталым. Другая на ее месте могла бы возненавидеть его за это.
Пока Сибил потягивала крепкий горячий кофе и разглядывала Филипа, ее затуманенная алкоголем память стала проясняться. Сколько раз за предыдущий вечер он наполнял ее бокал? Сколько раз наполнял свой собственный? Между тем и другим, похоже, разверзлась глубокая пропасть.
Когда Филип вывалил на кусок поджаренного хлеба гору джема, в Сибил зашевелилось негодование. Ее затошнило от одного вида еды, но голос прозвучал очень заботливо:
– Проголодался?
– Умираю с голоду. – Филип приподнял крышку блюда с яичницей. – Тебе тоже следует поесть. Она скорее умрет!
– И, похоже, ты прекрасно выспался. Такой бодренький с утра.
Филип осторожно покосился на нее. Он не хотел сразу заводить разговор, обсуждать что-либо, но, кажется, она выздоравливает очень быстро.
– Ты выпила немного больше, чем я, – невозмутимо сказал он.
– Ты споил меня. Споил нарочно. Ты пробрался сюда через балкон и начал вливать в меня шампанское.
– Я не зажимал тебе нос и не вливал шампанское в глотку, – возразил Филип.
– Твои извинения были всего лишь предлогом. – Руки затряслись, и Сибил с размаху поставила чашку на стол. – Ты точно знал, что я злюсь на тебя, и подумал, что легче заберешься в мою постель, если явишься с «Дом Периньон»!
– Секс был твоей идеей, – напомнил Фил, оскорбленный до глубины души. – Я же хотел просто поговорить с тобой. И, между прочим, из тебя, пьяной, я вытянул гораздо больше, чем из трезвой. – Он ничуть не сожалел о том, что напоил ее. – Я помог тебе расслабиться. И потом – ты сама меня впустила.
– Расслабиться… – прошептала Сибил, медленно поднимаясь.
– Я хотел понять тебя. Я имею право узнать, кто ты такая.
– Ты… ты все спланировал. Ты составил план, как забраться сюда, как споить меня и сунуть нос в мою личную жизнь.
– Ты мне небезразлична.
Фил придвинулся к ней, но она откинула его протянутую руку.
– Не лезь ко мне. Я не идиотка и снова на ту же удочку не попадусь.
– Ты, правда, мне небезразлична. И теперь я знаю о тебе больше, понимаю тебя лучше. Что в этом плохого, Сибил?
– Ты обманул меня!
– Может быть. – Филип обнял Сибил, несмотря на ее сопротивление. – Подожди. Послушай. У тебя было беззаботное детство. У меня – нет. У тебя были слуги, воспитатели. У меня – нет. Ты хуже думаешь обо мне из-за того, что до тринадцати лет я ловчил на улицах?
– Нет. Но одно никак не связано с другим.
– И меня никто не любил до тринадцати лет. Так что я понимаю тебя. Я не стану хуже думать о тебе из-за того, что ты жила в холодной атмосфере, пусть и в родительском доме.
– Я не собираюсь это обсуждать, – упрямо сказала Сибил.
– Не сработает. Тебе никуда не деться от моих чувств, Сибил. – Филип подкрепил свои слова пылким поцелуем. – Может, я не знаю еще, что делать с этими чувствами, но они есть. Ты видела мои шрамы. Теперь я видел твои.
Ему снова это удалось. Сибил расслабилась. Она хотела положить голову на его плечо. Он обнял бы ее, если бы она только попросила. Но она не могла попросить.
– Я не нуждаюсь в твоей жалости.
– Еще как нуждаешься, малышка. – Филип нежно коснулся ее губ. – И я восхищаюсь тем, чего ты достигла, несмотря на все это.
– Я слишком много выпила, – поспешно сказала Сибил. – Я заставила тебя думать, что мои родители были холодными и бесчувственными.
– Они часто говорили тебе, что любят тебя? Сибил вздохнула.
– Просто моя семья не была такой экспансивной, как твоя. Не в каждой семье открыто выражают свои чувства, обнимаются и… – Сибил умолкла… Что она защищает? Кого? – Нет. Ни мать, ни отец этого не говорили ни мне, ни Глории, насколько я знаю. И любой приличный психиатр сделал бы вывод, что дети таких родителей просто по-разному реагировали на слишком официальную, слишком подавляющую атмосферу в семье, избрали разные способы привлечения внимания к себе. Глория предпочла всем своим поведением выражать протест, я же подчинялась их порядкам ради родительского одобрения. Глория отождествляла секс с любовью и властью, мечтала о том, чтобы влиятельные мужчины – включая ее официального и биологического отцов – желали ее. Я избегала близости из страха перед неудачей, избрала науку, в которой могла бы оставаться наблюдателем без риска эмоциональной привязанности. Я достаточно ясно сформулировала?
– Я бы сказал, что главное во всем этом – «выбор». Глория ищет способы причинять боль, ты – избегать боли.
– Ты прав.
– Но ты не удержалась. Ты рискнула с Сетом. И ты рискнула со мной. – Фил легко коснулся ее щеки. – Я не собираюсь причинять тебе боль, Сибил.
"Скорее всего, этого не избежать», – подумала она, но сдалась и положила голову на его плечо. Ей не пришлось просить. Он сразу же обнял ее, и она тихо сказала:
– Давай просто подождем и посмотрим, что будет дальше.
