Текст книги "Обманутые иллюзии"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Хоть ему и понравился весь дом, но своим любимым местом Люк сразу определил балкон своей комнаты. Оттуда он наслаждался жарким ароматом цветов и улицы, смотрел на щелкавших фотоаппаратами или покупавших сувениры людей.

Волей-неволей Люк заметил, что в этом городе люди обращались со своими кошельками и портмоне на удивление небрежно. Женщины с болтающейся на плече сумочкой, мужчины, засовывавшие деньги прямо в задний карман расклешенных брюк. Просто рай для карманного воришки! Если с Майами ничего не получится, решил Люк, то он и здесь отлично проживет – особенно если приплюсовать его стипендию как ученика колдуна.

– Ты везде рассыпал сахар, – сказала Роксана у него из-за спины.

Люк напрягся. Он опустил глаза вниз, на свои руки, и недовольно поморщился. Все пальцы были перемазаны сахаром. Он поспешно вытер руки о джинсы.

– Ну и что?

– Леклерк с ума сойдет. От сахара заводятся тараканы. Он еще раз вытер руки, потому что теперь они казались липкими.

– Я уберу.

Она подошла к нему, стала рядом у перил. В желтом костюмчике с шортами Роксана выглядела просто отлично.

– Что ты делаешь?

– Просто смотрю.

– Папа сказал, что сегодня у нас свободен целый день. Завтра мы начнем репетировать новые номера программы кабаре для клуба.

– Какого клуба?

– «Волшебная дверь». Мы там работаем, – она принялась играть с цветами, оплетавшими перила. – Там мы показываем номера посложнее, чем на карнавале. Иногда папа меняет программу два раза в день, а иногда мы работаем специально для отдельных посетителей.

Люк постепенно забыл о своем страхе перед Леклерком и о возможном наказании. Он еще не знал, какое место сможет занять в программе кабаре, но ему ужасно хотелось в ней участвовать.

– И сколько выступлений за один вечер?

– Два, – сорвав цветок ломоноса, она попыталась намотать хрупкий стебелек себе на ухо. – В восемь и одиннадцать. Наши номера – гвоздь программы, – Роксана наморщила носик. – Мне придется каждый день спать после школы. Как маленькой.

Но Люка совершенно не интересовали проблемы Роксаны.

– А он будет показывать карточные фокусы?

Она, наконец, прикрепила цветок и направилась в комнату, чтобы полюбоваться на результат перед зеркалом.

– Ой, да он какие-нибудь новые придумает.

Люк кивнул и задумался. У него уже очень неплохо получались те фокусы, секреты которых он, подольстившись, выманил у Роксаны. И не меньше часа в день он тренировался с наперстками. Но теперь все это надо было показать Максу. Он не пережил бы, если бы его выбросили из программы.

– Папа дал мне денег на мороженое, – она высунула голову через балконную дверь. – Хочешь?

– Нет, – Люк был слишком занят, чтобы отвлечься на угощение или компанию восьмилетней девчонки. – Иди отсюда, ладно? Мне надо подумать.

– Мне больше достанется, – и Роксана умчалась, едва сдерживаясь, чтобы не обидеться.

Оставшись один, Люк быстро достал свои карты и стал тренироваться. Но он едва успел сделать фокус «Тузы сверху», как его снова отвлекли.

На этот раз это был голос. Люк никогда раньше не слышал ничего похожего. Он попытался прогнать его прочь из своего сознания, но голос не исчез. Сочное, надрывающее сердце контральто – этот голос, казалось, пел только для него одного. Не в состоянии сопротивляться, Люк вышел обратно на балкон.

Он тотчас же увидел ее. Женщина в широком цветастом платье, с красным тюрбаном на голове, блестящей эбеновой кожей. Она стояла на углу улицы, у ног – картонная коробка, и ее молитва «а капелла» уносилась в облака к неведомому Богу.

Он уже не мог повернуться и уйти, звуки словно зачаровали, загипнотизировали его. Это была истинная красота. Когда он это понял, голос проник еще глубже в его сердце и тронул струны, о существовании которых Люк даже не подозревал.

Песня летела над Французским кварталом[11]11
  Французский квартал (French Quarter) – центральная часть Нового Орлеана.


[Закрыть]. Вокруг женщины уже собралась небольшая толпа, но она не обращала внимания на слушателей. В коробку, звеня, летели монетки, но она ни разу не посмотрела вниз.

От этого у него побежали мурашки по коже, а в горле сжалось и заболело.

Он рывком метнулся обратно в комнату, к заветной сумке, которую хранил под подушкой, и достал оттуда измятый доллар. Его сердце все еще кровоточило от музыки, когда он мчался по коридору и вниз по лестнице…

В прихожей он увидел Роксану, которая старательно подметала сахарную пудру, и Леклерка. Стоя над девочкой, Леклерк читал ей нотацию:

– Есть надо только в кухне, а не где попало. Теперь ты должна собрать все крошки до последней, слышишь?

– Я все соберу, – она подняла голову и показала Люку язык.

Его сердце было переполнено музыкой, а ум настолько потрясен мыслью, что Роксана взяла на себя его вину, что он оступился и слетел с последней ступеньки. Со сдавленным криком мальчик выбросил вперед руку, чтобы за что-нибудь ухватиться.

Для Люка все произошло, как в замедленной съемке. Он увидел вазу из шлифованного хрусталя, в гранях которой играло и переливалось живое солнце. В ней стояли кроваво-красные розы. В ужасе он смотрел, как его собственная рука коснулась стеклянной поверхности; ваза начала медленно раскачиваться, пока он пытался сохранить равновесие.

Его пальцы опять дотянулись до нее, он почувствовал подушечками холод стекла и издал отчаянный стон: ваза выскользнула и упала на твердый деревянный пол.

Звук разлетевшегося вдребезги стекла был похож на ружейный залп. Люк замер, у его ног искрились осколки, а в воздухе сильно пахло розами.

Леклерк ругался. Не надо было знать французского, чтобы понять, что выражения были сильными и сочными. Люк не шелохнулся и даже не пытался убежать. Он внутренне сжался, уже готовый к любому удару. Та часть его, которая могла чувствовать боль и унижение, словно бы отключилась. На лестнице осталась только безмолвная оболочка зомби, которому все было безразлично.

– Ты носишься по дому, как дикий индеец! Теперь ты разбил Вотерфорд, сломал розы и залил водой весь пол. Imbecile[12]12
  Глупец, дурак (фр.).


[Закрыть]! Посмотри, что ты сделал с этой красотой!

– Жан, – голос Макса прозвучал не громче шепота, но от этого гнев Леклерка тотчас же утих.

– Вотерфорд, Макс, – Леклерк согнулся, чтобы спасти свои розы. – Парень несся так, словно за ним гналась стая собак. Я тебе говорю, что его надо…

– Жан, – опять повторил Макс, – довольно. Посмотри на его лицо.

Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.

– Пойду принесу другую вазу, – спокойно произнес он и вышел.

– Папа, – потрясенная, Роксана взяла отца за руку. – Что с ним?

– Все в порядке, Рокси. Иди, погуляй.

– Но, папа…

– Иди, – повторил он и слегка подтолкнул ее.

Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.

– Ты огорчаешь меня, Люк, – спокойно сказал Макс. Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.

– Извините, – он едва мог говорить из-за сдавленного судорогой горла. – Я могу заплатить за нее. У меня есть деньги.

Не прогоняйте меня, умоляло его сердце. Бога ради, пожалуйста, не прогоняйте меня.

– За что ты извиняешься?

– Я не смотрел, куда иду. Я неуклюжий. Дурак, – и все остальное, в чем его обвиняли в течение всех двенадцати лет. – Извините, – опять повторил он, чувствуя еще большее отчаянье и понимая, что сейчас его изобьют. Или хуже – намного хуже – вышвырнут за дверь. – Я бежал, потому что боялся, что она уйдет.

– Кто?

– Женщина. Она пела на углу. Я хотел… – осознав нелепость своих слов, Люк беспомощно посмотрел на все еще зажатую в кулаке банкноту.

– Я понимаю, – и потому, что он действительно понимал, сердце Макса чуть не разорвалось на части. – Она часто здесь поет. Ты еще не раз услышишь ее.

С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду…

– Я могу… остаться?

Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.

– Посмотри: что это?

– Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе и я…

– Прекрати!

От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.

– Да, она разбита, – проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. – И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?

– Нет, но я…

– Посмотри на это, – он протянул Люку кусок стекла: – Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? – он отшвырнул прочь оеколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри него силу. Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?

– Я не… – он не мог вдохнуть, как вдруг в груди у него что-то разорвалось, и из глаз брызнули горячие слезы. – Пожалуйста. Не прогоняйте меня.

– Мой дорогой мальчик, ты был со мной все эти недели и не понял, что я не такой, как они? Неужели они таксильно издевались над тобой?

Не в силах говорить, Люк только кивнул головой.

– Я был в том же аду, что и ты, – прошептал Макс и шагнул вперед, чтобы прижать мальчика к груди. Тот инстинктивно напрягся от страха. Но страх исчез, когда Макс опустил его обратно на ступеньки и встряхнул. – Никто не заставит тебя вернуться обратно. Здесь ты в безопасности. Он понимал, что это унизительно: реветь, как ребенок, прижавшись к груди Макса. Но поддерживающие его руки были такими сильными, надежными, настоящими.

Что же это за человечек, думал Макс, если песня могла настолько потрясти его, что он решился расстаться с одним из своих драгоценных долларов, чтобы заплатить певице? Как же глубоко такой мальчишка мог быть уязвлен обыкновенной жестокостью и отсутствием выбора?

– Ты можешь рассказать мне, что они с тобой делали? Два чувства: стыд и необходимость поделиться – с тем, кто поймет.

– Я ничего не мог сделать. Я ничего не мог.

– Знаю.

Старые обиды вновь бушевали в его душе. Из глаз опять хлынули слезы.

– Они все время били меня. Виноват я или нет, напились они или нет – они все время меня били, – его кулаки сжались на груди Макса, как два маленьких стальных шарика. – Иногда они запирали меня, и я бросался на дверь чулана и умолял их выпустить меня. Я не мог оттуда выбраться. Я никогда не мог оттуда выбраться.

Как жутко вспоминать свои слезы и крики в темном гробу чулана – ни выхода, ни спасения, ни надежды.

– Приходили из социальных служб, и если я говорил что-то не то, потом он лупил меня ремнем. В последний раз, после которого я убежал, он чуть не убил меня. Он хотел меня убить, я знаю – у него были такие глаза – но не знаю, почему… Не знаю, за что.

– Ты не был виноват. Ты ни в чем не виноват, – Макс погладил мальчишку по голове, отгоняя прочь своих собственных демонов. – Люди рассказывают своим детям, что в мире не существует чудовищ. Они говорят так потому, что сами в это верят, или хотят, чтобы дети чувствовали себя в безопасности. Но чудовища есть, Люк, и самое страшное, что они выглядят, как люди, – он отодвинулся назад и посмотрел на мокрое, несчастное лицо Люка. – Теперь ты освободился от них, мой мальчик.

– Я его ненавижу.

– Ты имеешь на это право.

Но было еще что-то. Он не был уверен, что сможет об этом рассказать. Слишком черным и маслянистым был стыд. Но глаза Макса казались такими спокойными и внимательными, что Люк, запинаясь, проговорил:

– Он… он однажды привел мужчину. Было поздно, и онии были пьяными. Аль вышел и запер дверь. А мужчина… он хотел…

– Успокойся, – Макс попытался опять обнять Люка, но тот в ужасе отшатнулся.

– Он щупал меня своими жирными руками, и ртом… – Люк вытер губы тыльной стороной ладони. – Он сказал, что заплатил Алю и я должен делать то, что он захочет. А я был, как дурак, потому что не понимал, о чем он…

Теперь он уже больше не плакал, и его сухие глаза горели от ярости и злости.

– Я не понимал, пока он не влез на меня. Я думал, он меня задушил, пока… – ужас пережитого, как наяву, вновь охватил его. Потная кожа, запах джина, жадные щупающие руки…

– Тогда я понял, да, я все понял, – его кулаки сжимались и разжимались, оставляя серповидные следы от ногтей на ладонях. – Я ударил его, еще, и еще, но он не прекращал. Я бил его и царапал, у меня все руки были в его крови, а он закрыл лицо и завизжал. Тогда пришел Аль и долго бил меня. И я не помню… я не знаю, что… – это было хуже всего – не знать, что же было дальше. Так стыдно, что он даже не смог договорить. – Той ночью он и хотел убить меня. Той же ночью я убежал.

Макс долго молчал, так что Люк испугался, что рассказал слишком много и его уже никогда не простят.

– Ты все сделал правильно, – тяжело проговорил фокусник, отчего у Люка опять навернулись слезы на глаза. – Вот что я могу тебе пообещать. Пока ты со мной, никто больше никогда к тебе не прикоснется. И я научу тебя, как выбираться из чулана, – Макс опять посмотрел Люку в глаза. – Если они опять запрут тебя там, то уже не смогут удержать.

Люк попытался говорить, но слова застряли у него в горле. Он с трудом произнес вопрос, от ответа на который зависела его жизнь:

– Я могу остаться?

– Пока не захочешь уйти.

Его благодарность была так велика, что все вокруг словно бы вспыхнуло от света. Света любви.

– Я заплачу за вазу, – неловко пробормотал он. – Обещаю.

– Ты уже заплатил. Теперь пойди и умойся. Нам надо здесь убрать, пока Леклерк не устроил еще один скандал.

Макс присел на ступеньки, а Люк убежал наверх в свою комнату. Спрятавшаяся в прихожей Роксана услышала, как ее отец вздохнул. И она заплакала.

6

В течение нескольких следующих дней Люк старался передвигаться по дому тихо и осторожно. Он побаивался Леклерка, зная про него только то, что кейджин[13]13
  Кейджин (Cajun French) – американцы французского происхождения, проживают в основном в Луизиане, сохранили французский язык.


[Закрыть] отвечает за порядок в доме. Люк предпочитал держаться от него подальше. Он тщательно следил, чтобы после него не оставалось ни крошек, ни вообще следов.

Он ходил вместе с Лили по магазинам, носил за ней коробки и сумки вверх и вниз по жарким улочкам. Он терпеливо сидел в магазинчиках, пока она примеряла новые наряды, стоял рядом, пока она охала и ахала над выставленными в витринах безделушками.

Его любовь к Лили была настолько велика, что он не стал сопротивляться, когда она решила выбрать экипировку и для него. Люк даже не поморщился, когда она накупила ему цветастых рубашек. В свободное время он бродил по Французскому кварталу, довольный, что может все изучить, послушать уличных музыкантов, посмотреть на артистов, выступающих на площади Джексона.

Но больше всего Люк любил репетиции.

«Волшебная дверь» была тесным, темноватым клубом, стены в котором пропитались запахом виски и сигарет. Стояли жаркие дни, и в полдень уставшие от солнца туристы напрасно искали в городе хоть клочок тени. В клубе мерно хрипел кондиционер, но вся его энергия уходила, по-видимому, на этот звук и слабый ручеек тепловатого воздуха. Немного больше толку было от вентилятора на потолке, но когда включались прожектора, клуб превращался в маленькую плавильную печь.

Стены клуба были оклеены красным с золотом вельветом, а за баром стояло огромное зеркало, чтобы создать ощущение свободного пространства. Здесь казалось, что ты – жучок, сидящий в разукрашенной коробочке, а поймавший тебя ребенок забыл сделать в крышке отверстия для воздуха.

Люк обожал это место.

Каждый день после обеда Лестер Фридмонт, менеджер, сидел за первым от сцены столиком с кружкой пива и огрызком сигары. Это был высокий мужчина, у которого весь его излишний вес сосредоточился в животе. На нем всегда была белаярубашка с короткими рукавами, галстук и ему в цвет – подтяжки. Его черные туфли всегда сверкали. Редеющие волосы были зачесаны назад и влажно блестели в свете ламп. Он смотрел на окружающий мир через затемненные стекла тяжелых очков с черной оправой, сидевших на конце его острого носа.

У его ног терся жирный пятнистый кот по кличке Фифи. Иногда Фифи вперевалку подходил к бару, подкреплялся с поставленной рядом со стойкой тарелочки и возвращался опять потереться о ноги хозяина.

На столике у Фридмонта стоял телефон. Он обладал удивительной способностью одновременно смотреть репетицию, делиться своими комментариями, ругать уборщицу клуба и разговаривать по телефону.

Люку понадобилось несколько дней, чтобы понять, что Фридмонт был букмекером.

Неважно, сколько раз они прогоняли номер, но Лестер мог после каждого раза одобрительно покачивать головой и покрикивать:

– О, Господи помилуй, вот это отлично! Расскажешь мне, как ты это сделал, Макс?

– Извини, Лестер. Профессиональный секрет.

И Лестер возвращался к своим делам: принимать ставки и чесать брюшко.

Макс собирался начать новую программу с ловкости рук и какого-нибудь фокуса с яркими разноцветными платками, как это было на карнавале. Потом он хотел показать свой вариант «Волшебного шарика», а затем вывести Роксану в новом номере – «Летающая девочка». Он добавил нечто новое и к номеру с распиливанием: теперь ящик должен был стоять вертикально, а Лили распиливали не пополам, а на три части. Все было уже почти доведено до совершенства.

Он использовал и Люка – как ассистента в разных номерах. Маг не сомневался, что у мальчишки быстрый ум и проворные пальцы. Но сейчас он хотел проверить егосердце.

– Наблюдай, – повторял он Люку, – и учись.

Стоя в центре сцены, Макс вытаскивал из кармана один за другим яркие шелковые платки разных цветов. Люк слегка скривил губы. Он не понимал, что это требовалось лишь для того, чтобы протянуть время. Чем дольше фокусник будет доставать платки, тем больше публика будет смеяться – и тем легче ее потом будет обмануть.

– Вытяни руки, – приказал Макс и обмотал платки вокруг рук Люка – вроде, как попало. – Сюда нам нужна какая-нибудь музыка. Лили?

Она включила магнитофон.

– «Голубой Дунай».

– Медленный вальс, прекрасно, – кивнул Макс. – Движения должны быть тоже медленными, под музыку. – Его руки пронеслись над платками, вверх, вниз, он обошел вокруг Люка. – Конечно же, если пригласить на твое место красивую женщину из публики, то этот номер станет еще лучше. А ее реакция подтолкнет зрителей, – быстрым движением кисти Макс схватил за шелковый уголок, дернул, и все платки потянулись за первым, аккуратно связанные друг с другом: пунцовый, желтый, сапфировый, изумрудный.

Люк широко раскрыл глаза и лишь потом усмехнулся.

– Превосходно, – Макс собрал платки вместе в большой разноцветный шар. – Так что ты видишь, даже в маленьком фокусе нужен элемент игры, представления, правильное поведение на сцене – каждый шаг так же важен, как и суть самого фокуса. Сделать фокус хорошо и правильно – этого никогда не будет достаточно. Но сделать его, как настоящий артист… – он подбросил шар вверх, и платки, уже больше не связанные друг с другом, медленно спланировали на сцену.

Роксана захихикала и захлопала в ладоши.

– Мне это нравится, папа.

– Мой самый лучший зритель, – он наклонился и собрал платки. – Попробуй-ка ты.

Роксана потерла руки и закусила нижнюю губку.

– Я так много еще не могу.

– Ну, сколько можешь.

Взволнованно и с гордостью Роксана выбрала шесть платков. Повернувшись к воображаемым зрителям, она развернула для них каждый платок, затем, после изящного взмаха в воздухе, обвязала по очереди шелковые треугольники вокруг рук Люка. В каждом ее движении было столько «сомненной женственности, что Макс невольно улыбнулся. Девочка провела ладонями над и под руками Люка и, пютаясь под музыку, изобразила несколько медленных пируэтов. Хоть она и танцевала, но казалась крайне :осредоточенной. В мире Роксаны не было маленьких рокусов. Любое чудо было огромно.

Опять повернувшись к Люку лицом, она улыбнулась, еще раз коснулась платков, как женщина гладит кошку, потом тотянула за уголок и взмахнула над головой разноцветной вязанной гирляндой. Победно засмеявшись, Роксана бросила платки вокруг плеч.

– Молодец, – Макс схватил ее в объятия и поцеловал. – Просто отлично.

– Ну, она дает, Макс! – закричал снизу Лестер. – Геперь ты должен попробовать ее на публике.

– Что скажешь, Роксана? – Макс опустил девочку погладил ее по голове. – Готова выступать с этим юмером?

– А можно? – она глядела на него умолящими глазами. – Папочка, пожалуйста, можно?

– Попробуем в первом представлении, а дальше – посмотрим.

Роксана взвизгнула от счастья и бросилась к Лили:

– Можно мне надеть сережки? Настоящие! Можно? Улыбаясь Максу, Лили ответила:

– Можешь выбрать те, которые тебе больше нравятся.

– Я уже выбрала. В витрине, вниз по улице. Такие синие.

– У вас есть двадцать минут, Лили, – предложил Макс. – Женщине требуется как минимум столько времени, чтобы выбрать аксессуары к ее костюму, – к тому же, он сотел остаться ненадолго наедине с Люком.

– Вот так, – когда Роксана увела Лили, Макс взял солоду карт и принялся подрезать ее одной рукой, – тебе, «верное, интересно, почему маленькая девочка умеет делать то, что не умеешь ты?

Люк вспыхнул, но задрал подбородок кверху.

– Я могу выучить все, что умеет она.

– Возможно, – чтобы во время беседы руки не скучали, не бездельничали, Макс развернул карты веером. – Я мог бы сказать, что ошибочно считать ее, или кого-нибудь фугого, эталоном для тебя, но ты ведь все равно не послушаешь.

– Вы могли бы меня научить.

– Мог бы, – согласился Макс.

– Я уже и сам кое-что знаю. Я тренировался.

– В самом деле? – подняв брови, Макс протянул ему карты. – Ну-ка, покажи.

Пока Люк тасовал карты, от волнения у него даже вспотели кончики пальцев.

– Это будет не очень интересно, потому что вы ведь знаете, как делаются все мои фокусы…

– А, вот в этом ты ошибаешься. Самый лучший зритель для мага – это другой маг. Потому что он понимает, в чем здесь дело. А ты понимаешь?

– Правильно сделать фокус, – ответил Люк, пытаясь сосредоточиться на картах.

– Только и всего? Сядь, – предложил Макс. Они сели за один из столиков, и маг выбрал карту из протянутой ему Люком колоды. – Любой может научиться делать фокусы. Надо только понять, в чем загвоздка, и дальше тренироваться, пока не получится. Но вот магия… – он взглянул на карту и вернул ее обратно в колоду. – Для магии надо взять настоящее и придуманное и смешать их воедино, на короткое время. Только от этого те, кто не верят, будут удивленно хлопать глазами. Только магия дает людям то, что они хотят.

– А что они хотят? – Люк перетасовал карты, хлопнул по колоде и открыл карту Макса. Одобрительный кивок, и мальчишка почувствовал, что его уже распирает от радости.

– Отлично. Еще что-нибудь, – он откинулся на стуле, глядя, как Люк неумело пытается подрезать карты одной рукой. – Что они хотят? Чтобы их обманули, надули, провели и чтобы они удивились. Они хотят увидеть, как прямо у них под носом происходят чудеса, – Макс открыл ладонь и показал Люку маленький красный шарик. – Прямо у них на глазах, – он шлепнул шарик о стол и провел второй рукой внизу, под деревянной столешницей. Шарик оказался уже в ней, а в верхней руке было пусто. Люк усмехнулся и разложил карты для «Тузы сверху».

– Вы спрятали его в ладонь. Знаю, что спрятали, но сам не видел.

– Потому что я смотрел на тебя, в твои глаза. Значит, ты смотрел в мои. Всегда смотри им в глаза. Невинно или хитро, это уж как сам захочешь. Но смотри им в глаза. Тогда обман будет честным.

– Но фокусы – это же надувательство, разве нет?

– Только если ты не можешь сделать так, чтобы они получили удовольствие от этого обмана, – он опять кивнул, когда Люк открыл четыре туза с верха перетасованной колоды. – У тебя хорошая техника, но где твой шарм? Где игра, чтобы зрители поняли, что это не просто хорошо отработанный фокус, а магия, волшебство? Еще раз, – повторил он, пододвигая карты обратно к Люку. – Давай, удиви меня.

Взгляд мальчика стал более сосредоточенным, он дважды глубоко вздохнул.

– Я опять хочу сделать первый.

– Хорошо. Расскажи мне свою репризу.

Люк покраснел, но прочистил горло и ринулся вперед. Он готовился к этому моменту не одну неделю.

– Я хотел бы вам показать несколько карточных фокусов, – он красиво перетасовал карты и легко перевернул их с рубашек на картинки. – Мало кто из волшебников заранее откроют вам, что именно они собираются делать. Но я-то еще ребенок. Уж как умею, так и делаю, – он развернул карты веером лицом к воображаемым зрителям, чтобы они убедились, что это обыкновенная колода. – Сейчас я попрошу вот этого джентльмена выбрать одну карту, любую, какую хотите, – Люк разложил карты на столе картинками книзу и подождал, пока Макс не выбрал одну из них. – Эту? – спросил он с каким-то неуверенным видом: – Вы уверены, что хотите именно эту?

Подыгрывая ему, Макс наклонил голову:

– Совершенно уверен.

– Может быть, вы лучше возьмете вот эту? – Люк показал на последнюю карту. – Нет? – но Макс твердо стоял на своем, и Люк громко сглотнул слюну: – Ну, ладно. Не забывайте, я еще только ребенок. Покажите, пожалуйста, вашу карту зрителям. Поаккуратней, чтобы я ее не увидел, – добавил мальчик, вытягивая шею и словно бы пытаясь искоса взглянуть на карту. – Хорошо, – дрогнувшим голосом, – теперь положите ее обратно в колоду, куда хотите. Теперь можете перетасовать их – или, может быть, дадите мне? – с надеждой предложил Люк, собирая карты вместе.

– Нет, я и сам смогу это сделать.

– Потрясающе, – он тяжело вздохнул. – Когда вы их перетасуете, я срежу колоду и, как по волшебству, найду ту карту, которую выбрал этот замечательный джентльмен, – он полез в карман, достал оттуда воображаемый платок и вытер лоб. – Ну, достаточно. Достаточно, достаточно, вы уже долго тасовали. – Люк выдернул колоду, положил на стол, накрыл ладонями и прошептал: – Вот, почти нашел. И..! – он срезал карты и с торжествующим видом вытащил одну. Макс спокойно покачал головой, и Люк сразу упал духом: – Не эта? Но я уверен, что сделал все правильно. Погодите, – он опять сложил карты, побормотал над ними еще, и достал еще одну, опять неправильно.

– Что-то не в порядке с этой колодой. Думаю, вашей карты здесь вообще нет. Наверное, вы меня надули, – он вскочил и сделал несколько шагов в сторону зрителей: – Здесь кто-нибудь наверняка работает на вас. Вот вы, – он ткнул пальцем в Лестера, занятого телефоном и ставками. – Ну-ка, отдайте!

– Что отдать, приятель?

– Карту. Я знаю, что она у вас.

– Эй, – Лестер зацепил трубку на плечо и вытянул вперед обе руки: – У меня нет никакой карты, приятель.

– Ах, нет? – Люк провел ладонью по кругленькому брюшку Лестера до самого пояса брюк и извлек оттуда девятку червей. – Вы что же, собирались потом пойти на покер?

Лестер согнулся от смеха, а Люк тем временем протянул карту «зрителям», чтобы они ее узнали.

– Спасибо. Спасибо. Эй, но ты тоже неплохо поработал, – опять обратился он к Лестеру, – Может, тоже встанешь и поклонишься?

– Конечно, приятель, конечно, – развеселившись, Лестер встал. – Макс, он у тебя молодой да ранний, это уж точно!

Люк засиял от счастья. Но это все была ерунда по сравнению со смехом Макса!

– Вот, – Макс встал и доложил руку мальчишке на плечо, – вот это – настоящее представление. Давай посмотрим, можем ли мы вставить этот номер в программу.

– Без дураков? – от неожиданности Люк просто обалдел.

Макс взъерошил его волосы, довольный тем, что мальчик больше не напрягается от его прикосновений.

– Без дураков.

От Нового Орлеана до Лафайет ехать недолго. За рулем темного седана был Мышка, а Макс откинулся назад, закрыл глаза и готовился к предстоящему делу. Воровство не особенно отличается от выступления. Во всяком случае, для него – никогда не отличалось. В самом деле, много лет тому назад, он сочетал оба занятия. Тогда это было необходимо, чтобы выжить.

Теперь, став старше и опытнее, он стал отделять свои выступления от воровства. Еще одна необходимость, чтобы выжить. Его имя становилось все известнее и известнее, и теперь было бы опрометчиво что-нибудь красть прямо у зрителей.

А Макс не был опрометчивым.

Конечно, кто-то скажет, что ему не надо было больше воровать ради сытого желудка и крыши над головой. Макс согласился бы с этим. И добавил бы, что, во-первых, тяжело расстаться с многолетней привычкой, а во-вторых, ему это просто нравилось.

Для ребенка, над которым издевались, которого не любили и бросили, воровство было доказательством самообладания и вызовом обществу.

Для известного мага оно стало предметом тайной гордости.

Он и среди воров был одним из лучших. И считал себя великодушным вором, так как аккуратно выбирал себе цель, отбирая лишь у тех, кто не особенно пострадал бы от потери.

Он редко работал так близко от дома. Макс считал это не только рискованным, но и нечистоплотным. Но правила создаются для того, чтобы их нарушать.

Закрыв глаза, он представлял себе блеск и красоту ожерелья из аквамаринов и брильянтов. Голубые и белые льдинки. Сам он предпочитал теплые камни – рубины, сапфиры. Эти сильные, густые краски говорят о страстях, о славе. Но о личных вкусах часто приходится забывать, когда думаешь о деле. Если его сведения были правильными, то эти аквамарины с огранкой «под изумруды» должны будут принести неплохую сумму после того, как их освободят от старой оправы.

У Леклерка уже был покупатель.

Даже минус одна десятая и расходы, подсчитывал в уме Макс, минус деньги в фонд на оплату колледжа Роксаны, недавно основанный фонд на оплату колледжа Люка – все равно останется премилая цифра.

Он улыбнулся сам себе. Макс обычно тонко чувствовал иронию происходящего. Итак, он – вор, заботящийся о процентах и фондах помощи.

Голодные годы научили его с почтением относиться к капиталовложениям. Его дети не будут голодать, у них будет возможность самим выбрать свою дорогу в жизни.

– Это здесь, Макс.

Макс открыл глаза и увидел, что машина медленно поворачивала. Вокруг – тихий квартал, деревья вдоль улицы и большие, красивые дома, которых почти не видно за ветками и цветущими кустами.

– Ага. Время?

Мышка посмотрел на часы, Макс тоже.

– Два десять.

– Хорошо.

– Система сигнализации совсем простая. Только перережь два красных проводка. Но если ты не уверен, то давай я пойду и сам все сделаю.

– Спасибо, Мышка, – Макс натянул тонкие черные перчатки. – Думаю, я справлюсь. Если сейф действительно такой, как сказал Леклерк, то на него мне понадобится от семи до восьми минут. Будь здесь ровно в два тридцать. Если я задержусь дольше, чем на пять минут, ты должен уехать, – на это Мышка только хмыкнул, и Макс похлопал его по плечу, – я должен быть уверен в том, что ты все выполнишь.