Текст книги "Три судьбы (Обратный билет из Ада)"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Малахия».

Тайя вздохнула, села на край кровати и решила, что больше никогда не увидит его.

3

Малахия созвал совещание в ту же минуту, как только прибыл в Коб. Все заинтересованные стороны моментально отменили свои встречи и согласились прибыть в назначенное место. Стоя во главе стола, он кратко ознакомил присутствующих с событиями, имевшими место во время его пребывания в Финляндии.

Когда рассказ был окончен, Малахия сел и поднес к губам чашку с чаем.

– Недоумок, почему ты не остался? Нужно было ковать железо, пока горячо!

Поскольку младший деловой партнер, которому принадлежали эти слова, приходился Малахии сестрой, тот не обиделся. Столом для совещаний, по традиции семьи Салливан, служил кухонный стол.

– Во-первых, потому что от такой ковки было бы больше вреда, чем пользы. Бекка, у этой женщины есть мозги. Если бы я стал приставать к ней с расспросами сразу после погрома в номере, она наверняка заподозрила бы, что я имею к этому отношение. А я действительно имел к этому отношение, – нахмурившись, добавил он. – Хотя и косвенное.

– В этом нет нашей вины. В конце концов, мы не хулиганы и не воры. – Гедеон, средний брат, был в этом альянсе чем-то вроде центра тяжести, потому что был ровно на два года младше Малахии и на два года старше Ребекки. И он часто выполнял роль миротворца.

Ростом и комплекцией он напоминал старшего брата, но унаследовал цвет волос и глаз матери. У Гедеона было худое лицо и впалые щеки Салливанов, к которым добавлялись иссиня-черные волосы и голубые глаза викингов. Он был самым дотошным и педантичным из троих, и по этой причине выполнял обязанности семейного бухгалтера, хотя Малахия обращался с цифрами куда более умело.

– Поездка не была напрасной, – продолжил он. – Время и деньги потрачены не зря. Ты установил с ней контакт, и теперь у нас есть повод думать, что не мы одни считаем ее ниточкой, которая ведет к Судьбам.

– Но мы не знаем, так ли это, – возразила Ребекка. – И ежу ясно, что на нее их навел Малахия. Тебе следовало не со всех ног бежать домой, а пуститься по следу человека, который вломился в ее номер.

– Интересно, как бы я это сделал, доморощенная Мата Хари? – окрысился Малахия.

– Можно было поискать улики, – развела руками Ребекка. – Опросить служащих гостиницы. Сделать хоть что-нибудь.

– К сожалению, я забыл взять с собой лупу и шляпу рейнджера.

Ребекка понимала ход мыслей брата, но, когда дело доходило до выбора между здравым смыслом и действием, она неизменно пренебрегала здравым смыслом.

– Я понимаю только одно: мы находимся в том же положении, что и до твоего маленького романа с этой янки.

– Никакого романа между нами не было, – едва сдерживаясь, ответил Малахия.

– А кто в этом виноват? – огрызнулась сестра. – Если бы ты затащил ее в постель, то смог бы выведать у нее куда больше!

– Ребекка… – вмешалась их мать. Эйлин Салливан обладала сильной волей и продолжала оставаться для своих детей незыблемым авторитетом.

– Ма, этому мужчине тридцать один год, – не моргнув глазом, ответила Ребекка. – Неужели ты думаешь, что он ничего не знает о сексе?

Эйлин была тихой, аккуратной женщиной, гордившейся своей семьей и своим домом. Но это не мешало ей править и тем и другим железной рукой.

– Мы говорим не о личной жизни твоего брата, а о деле. Мы хотели, чтобы Мал поехал и собственными глазами увидел, что к чему. Что он и сделал.

Ребекка смирилась, хотя это было нелегко. Она обожала братьев, но иногда хотела стукнуть их лбами, чтобы мозги встали на место. Она была такой же худощавой, как и все Салливаны, и на первый взгляд могла показаться хрупкой, если не обращать внимания на предмет ее гордости – сильные плечи и тугие мускулы. Ее волосы, более светлые, чем у Малахии, были скорее золотисто-рыжими, чем каштановыми. Зеленые глаза с тяжелыми веками имели дымчатый оттенок и гармонировали с большим упрямым ртом. Можно сказать, что в ее лице было больше углов, чем овалов. Ум у нее был острый и часто нетерпеливый.

Она долго сражалась за право самой поехать в Хельсинки и вступить в контакт с Тайей Марш, и все еще злилась на то, что семейный совет проголосовал за Малахию.

– Ты не справилась бы с ней лучше, чем я, – откликнулся Малахия, словно прочитав ее мысли. – О сексе не могло быть и речи. Во всяком случае, торопить события не следовало. Я ей понравился, а могу тебя заверить, она нелегко сходится с людьми. В отличие от тебя, Бекка, она не такая смелая и решительная. – Малахия обошел стол и взъерошил сестре длинные волнистые волосы.

– Не подлизывайся.

Он только улыбнулся и дернул Ребекку за рыжеватую прядь.

– Ты вряд ли нашла бы с ней контакт. Тайя бы испугалась тебя. Она стеснительна и закомплексована. Ты не можешь себе представить, что она таскает с собой. Пузырьки с лекарствами, антисептические средства, очистители воздуха. Просто чудо, что она сумела выдержать разговор с копами. Она путешествует с собственной подушкой. Это имеет какое-то отношение к аллергии.

– Похоже, она ужасно скучная, – ответила Ребекка.

– Нет, не скучная. – Малахия вспомнил ее неуверенную улыбку. – Просто немножко нервная. Однако когда приехала полиция, она сумела взять себя в руки. Дала подробный отчет о каждом своем шаге, начиная с ухода из гостиницы на лекцию и кончая возвращением в номер. – «И не упустила при этом ни одной детали», – отметил про себя Малахия. – У нее есть мозги, – задумчиво продолжил он. – Глаз как фотоаппарат, умение все разложить по полочкам и сохранять присутствие духа в сложных ситуациях.

– Я вижу, она тебе понравилась, – буркнула Ребекка.

– Да. И мне жаль, что я навлек на нее неприятности. Но она справилась. – Он снова сел и положил сахар в остывший чай. – Сейчас мы оставим ее в покое. Дадим возможность вернуться в Штаты и успокоиться. Возможно, после этого я слетаю в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк! – Ребекка вскочила с места. – Почему опять ты?

– Потому что я старший. И потому что, как ни крути, Тайя Марш – моя подопечная. Нам следует соблюдать особую осторожность. Тем более сейчас, когда выяснилось, что за нами следят.

– Одному из нас придется иметь дело с этой сукой, – сказала Ребекка. – Она обокрала нас. Украла то, что хранилось в нашей семье больше трех четвертей века, а сейчас пытается использовать нас, чтобы найти две недостающие части. Нужно недвусмысленно дать ей понять, что Салливаны этого не потерпят.

– Что она за это заплатит. – Малахия откинулся на спинку стула. – И что настанет день, когда у нас будут две статуэтки, а у нее только одна.

– Та, которую она у нас украла.

– Едва ли мы сумеем объяснить полиции, что она украла украденное. – Гедеон поднял руку, не дав сестре вставить слово. – Хотя с тех пор прошло почти восемьдесят лет, факт остается фактом: первую Судьбу Феликс Гринфилд украл. До сих пор нас спасало, что никто об этом не знал. Но, с другой стороны, у нас нет реальных доказательств того, что статуэтка наша собственность и что человек с репутацией Аниты Гай мог украсть ее у нас из-под носа.

Ребекка вздохнула:

– Ужаснее всего, что мы вели себя как ягнята, которых ведут на бойню.

– Без двух остальных эта статуэтка стоит всего несколько сотен тысяч фунтов, – сказал Малахия, с досадой вспомнив о том, как легко его одурачили. – Но для настоящего коллекционера полный набор не имеет цены. Анита Гай – настоящий коллекционер и ради обладания им пойдет на все.

Малахия сидел в уютной кухне с ситцевыми занавесками на окне, думая о том, что бы он сделал с женщиной, воспользовавшейся его глупостью и укравшей семейную реликвию.

– Я считаю, что пора немедленно переходить ко второму этапу, – сказал он. – Тайя вернется в Нью-Йорк только через две недели, но мне не хотелось бы тут же показываться ей на глаза. Сейчас нужно постараться распутать ниточку, которая ведет ко второй статуэтке.

Ребекка тряхнула волосами.

– Пока ты ездил за границу, мы тут не сидели сложа руки. За последние дни я кое-что успела.

– Какого черта ты не сказала об этом раньше?

– Потому что ты сразу начал болтать о своей новой американской подружке.

– Бекка, ради бога, перестань!

– Не упоминай имя господа всуе, – мягко сказала Эйлин. – Ребекка, перестань злить брата и хвастаться.

– Я не хвастаюсь. Вернее, еще не успела. Я день и ночь копалась в Интернете, пожертвовав личной жизнью. Вот теперь я похвасталась, – с улыбкой сказала она матери. – Сложность в том, что опереться мы можем лишь на воспоминания Феликса о том, что он прочитал на бумажке, которая была прикреплена к статуэтке. Вода смыла чернила, поэтому остается надеяться, что самое страшное событие в жизни Феликса не отшибло у него память. Феликс запомнил имя человека и его лондонский адрес, рассчитывая, что сможет воспользоваться этим и однажды ночью забраться туда. Это звучало вполне разумно. И полностью подтвердилось, когда я засучила рукава и выяснила, что в тысяча девятьсот пятнадцатом году некий Саймон Уайт-Смит действительно жил в Мэнсфилд-парке.

– Так ты нашла его? – Малахия расплылся в улыбке. – Ребекка, ты просто чудо!

– Да. Тем более что я нашла еще кое-что. У него был сын по имени Джеймс, имевший двух дочерей. Обе были замужем, но одна овдовела во время Второй мировой войны и умерла бездетной. Вторая переехала в Штаты, поскольку ее муж был преуспевающим адвокатом в Вашингтоне, округ Колумбия. У них было трое детей, в том числе два сына и дочь. Один из сыновей совсем молодым погиб во Вьетнаме, второй удрал в Канаду, и я не сумела найти его следов. А дочь была замужем трижды. Подумать только! Она живет в Лос-Анджелесе. У нее один ребенок, дочь от первого мужа. Я сумела найти следы этой дочери. В настоящий момент она живет в Праге и работает там в каком-то ночном клубе.

– Ну, Прага ближе, чем Лос-Анджелес, – заметил Малахия. – И какого черта им не сиделось в Лондоне? Нам приходится принимать на веру, что статуэтка все еще остается у этого Уайт-Смита. Рассчитывать на то, что Судьба по-прежнему хранится в семье или что существует письменное свидетельство того, куда она девалась. И на то, что потом мы сумеем как-нибудь выманить у них фигурку.

– То, что твой прапрадед отдал спасательный жилет незнакомой женщине и ее ребенку, было проявлением веры, – напомнила Эйлин. – Я считаю, что именно это заставило его совершить подвиг. Именно поэтому статуэтка оказалась в кармане Феликса, когда он спасся. И именно поэтому она принадлежит нашей семье, – продолжила Эйлин с уверенностью. – А поскольку она является частью целого, остальные статуэтки тоже должны принадлежать нам. Дело не в деньгах, а в принципе. Мы можем позволить себе купить билет до Праги и продолжить поиски. – Она обратилась к дочери: – Как называется этот клуб, милая?

Клуб назывался «Даун Андер»[4]4
  «Под откосом» ( англ. ).


[Закрыть] и не катился под откос только благодаря бдительности его владелицы, Марты Лесницкой. Она была типичным продуктом своей страны и своего времени. В ее жилах текла чешская и словацкая кровь с примесью русской и немецкой. Когда к власти пришли коммунисты, Марта забрала двоих маленьких детей, предложила мужу либо остаться на родине, либо уехать с ними, и бежала в Австралию, рассудив, что это достаточно далеко.

Она не знала английского, не имела за душой ничего, кроме двухсот долларов, спрятанных в лифчике, и была соломенной вдовой, поскольку муж решил остаться в Праге. Однако у нее имелись ум, характер и великолепная фигура. Воспользовавшись этим, она стала выступать в сиднейском стриптиз-клубе, не пила, оставалась одинокой и копила свое скудное жалованье и чаевые.

С годами Марта полюбила австралийцев за их щедрость, чувство юмора и терпимость к отверженным. Она заботилась о том, чтобы дети были сыты, а на одежду и обувь для них зарабатывала с помощью секса. Через пять лет она скопила достаточную сумму, чтобы открыть маленький клуб на паях. Когда Марте хотелось, она по-прежнему занималась стриптизом и продавала свое тело. Через десять лет она выкупила у партнеров их долю и покинула подмостки.

Ко времени падения Берлинской стены Марта была хозяйкой одного клуба в Сиднее и одного в Мельбурне, получала ренту за сдачу помещений под офисы и владела несколькими доходными домами. Она была довольна тем, что с коммунистами на ее родине покончено, но не слишком задумывалась над этим. На первых порах.

Однако затем начала думать и, к собственному удивлению, ощутила жгучее желание услышать знакомую речь, увидеть соборы и мосты родного города. Марта оставила свои австралийские владения на попечение сына и дочери и полетела в Прагу, уверенная в том, что это будет всего лишь сентиментальное путешествие.

Но деловая женщина всегда пользуется предоставляющейся ей возможностью, а такие возможности в Праге были. Прага снова стала Парижем Восточной Европы. Это означало торговлю, туристские доллары и необходимость ковать железо, пока горячо.

Она обзавелась собственностью – маленькой гостиницей и рестораном с традиционной кухней. И открыла клуб «Даун Андер», что явилось отражением ее чувств к обеим родинам. Место было спокойное, девушки красивые и здоровые. Марта смотрела сквозь пальцы, если они подрабатывали, оказывая посетителям услуги сексуального характера. Она слишком хорошо знала, что такая подработка часто помогает сводить концы с концами. Но если существовал хотя бы намек на то, что служащие или посетители употребляют наркотики, таким людям тут же указывали на дверь.

Второго шанса в «Даун Андер» не предоставляли.

Марта ладила с местной полицией, часто посещала оперу, слыла меценаткой и с удовольствием наблюдала, как ее город вновь возвращался к жизни, богател и обретал новые краски и звуки.

Марта заявляла, что собирается вернуться в Сидней. Но время шло, а она оставалась на месте. В шестьдесят с лишним она сохранила стройной фигуру, с помощью которой нажила состояние, одевалась по последней парижской моде и нюхом чуяла возмутителей спокойствия.

Когда в клуб вошел Гедеон Салливан, Марта смерила его долгим взглядом. «Чересчур красив», – решила она. Он обводил взглядом не столько сцену, сколько зал. Казалось, пышные бюсты и длинные ноги его не интересовали. Он искал что-то другое.

Или кого-то.

Клуб оказался более фешенебельным, чем он себе представлял. Тут звучали низкие аккорды в стиле техно, сопровождавшиеся вспышками света. На сцене находились три женщины, вполне профессионально исполнявшие номер.

Ни один из столиков в зале не пустовал. За ближайшими к сцене теснились как мужчины, так и женщины, потягивавшие напитки и следившие за представлением.

В лучах света клубился табачный дым, но запах виски и пива был не сильнее, чем в привычном ему ирландском пабе. Среди посетителей попадались хорошо одетые парочки. И это заставило Гедеона задуматься. Зачем мужчине заставлять свою подружку любоваться женским стриптизом?

Хотя этот клуб выглядел более респектабельным, чем тот лондонский вертеп, в котором они с Малахией провели одну незабываемую ночь, Гедеон был рад, что мать послала в Прагу именно его и не обратила внимания на яростные протесты Ребекки.

Это было неподходящее место для девушки из хорошей семьи.

Впрочем, кажется, Клео Толивер думала по-другому.

Он подошел к бару и заказал пиво. Зеркала за стойкой отражали покрытых татуировкой танцовщиц в сексуальной сбруе, извивающихся вокруг шестов.

Гедеон вынул сигарету, чиркнул спичкой и задумался, как лучше взяться за порученное дело. Лично он предпочитал прямо идти к намеченной цели.

Когда номер закончился и раздались аплодисменты и одобрительный свист, он сделал знак бармену.

– Клео Толивер сегодня выступает?

– А что вам от нее нужно?

– Она моя родственница.

Не ответив на широкую улыбку Гедеона, мужчина вытер стойку и пожал плечами.

– Где-то здесь. – Затем он занялся делом, лишив Гедеона возможности задать следующий вопрос.

«Подожду, – философски подумал Гедеон. – В конце концов, стриптиз-клуб – далеко не худшее место на свете».

– Вы ищете одну из моих девушек?

Женщина, обратившаяся к нему, была почти такого же роста, как он сам. Ее светлые волосы были завиты, тщательны уложены и покрыты лаком. Под ее деловым костюмом не было и намека на блузку. Между лацканами виднелась поразительно красивая грудь.

Но когда Гедеон посмотрел женщине в лицо и понял, что она годится ему в матери, то ощутил чувство вины.

– Да, мэм. Я ищу Клео Толивер.

Вежливое обращение заставило Марту выгнуть брови. Она жестом попросила у бармена выпивку.

– Зачем?

– Прошу прощения, но, если вы не возражаете, я предпочел бы поговорить об этом лично с мисс Толивер.

Марта взяла стакан с отборным виски. «Можно быть красивым, как дьявол, и в то же время ершистым, – думала она. – Но этого мальчика явно научили уважать старших». Хотя она не верила в телячьи нежности, но ценила их.

– Если вы причините неприятности одной из моих девушек, то будете иметь дело со мной.

– Я избегаю неприятностей изо всех сил.

– Вижу. Номер Клео – следующий. – Марта опустила пустой стакан на стойку и пошла прочь, покачиваясь на высоченных каблуках.

Она прошла за кулисы, где пахло духами, потом и гримом. Танцовщицы занимали комнату с двумя зеркальными стенами, и у каждой девушки имелось свое гнездышко. В гримуборной болтали на разных языках, хихикали, ссорились, сплетничали и жаловались. Жаловались на все на свете – от ничтожных чаевых, неверных любовников и тяжелых месячных до боли в ногах.

В этом бедламе Клео казалась оазисом спокойствия. Она стояла и втыкала последние шпильки в длинные черные волосы с рыжеватым отливом. «Клео неплохо относится к другим девушкам, но подруг у нее нет, – подумала Марта. – Хорошо делает свое дело, берет деньги и уходит домой одна. Как и я в свое время».

– Тебя спрашивает какой-то мужчина.

Их взгляды встретились в зеркале. У Клео были глубокие темно-карие глаза.

– Что ему нужно?

– Он не сказал. Просто спросил тебя. Красивый ирландец лет тридцати. Темные волосы, голубые глаза. Хорошие манеры.

Клео, облаченная в строгий деловой костюм, пожала плечами:

– У меня нет таких знакомых.

– Он назвал тебя по имени и сказал Карлу, что вы родня.

Клео нагнулась к зеркалу и провела по губам кроваво-красной помадой:

– Сомневаюсь.

– У тебя неприятности?

Клео поправила манжеты нарядной белой блузки:

– Нет.

– Если будет надоедать, скажешь Карлу. Он выставит его в два счета. – Марта кивнула. – Ирландец сидит у стойки. Ты его не пропустишь.

Клео надела черные туфли на высоких каблуках, завершавшие наряд.

– Спасибо. Я сама справлюсь.

– Надеюсь. – Марта кивнула, а затем отправилась улаживать ссору между двумя танцовщицами из-за красного лифчика с блестками.

Если Клео и встревожилась из-за того, что ее разыскивали, то не подала виду. В конце концов, она была профессионалом. У каждой артистки есть свой кодекс чести, а на какой сцене она выступает, значения не имеет.

Не знаю я никаких ирландцев, думала она, дожидаясь выхода на сцену. Ссылка на родство ее ничуть не убедила. Едва ли родственники стали бы интересоваться ею. Даже в том случае, если бы споткнулись на улице о ее окровавленный труп. Скорее всего, это какой-нибудь балбес, узнавший о ней от случайного клиента и решивший по дешевке переспать с американской стриптизершей. В таком случае он уйдет несолоно хлебавши.

Когда зазвучала знакомая музыка, она выбросила из головы все, что не относилось к номеру. Клео сосчитала такты. Едва вспыхнул свет, она выпорхнула на сцену.

Кружка сидевшего у стойки Гедеона застыла на полпути ко рту.

Она была одета в мужской костюм, но принять ее за мужчину мог бы только слепой, сидящий верхом на несущейся галопом лошади. Двигалась она так, что даже деловой костюм в полоску казался на ней эротичным.

Звучал американский рок. Танцовщицу освещал голубой луч прожектора. Гедеон по достоинству оценил выбор музыки. Только умный и ироничный человек мог раздеваться под песню Брюса Спрингстина «Прикрой меня». Гедеон следил, как Клео расстегнула пиджак и, не переставая двигаться, сняла его. Выступая на сцене, другие девушки кружились, извивались и прыгали, а эта танцевала. В ее движениях чувствовались неподдельный вкус и талант.

Но когда во время одного из стремительных поворотов она сбросила с себя брюки, Гедеон на мгновение забыл о вкусе.

Боже, какие ноги!

Она сделала у одного из шестов три круга, сильно прогнувшись назад. Тяжелый узел на затылке рассыпался, и волосы черным водопадом заструились по плечам. Гедеон не заметил, когда Клео расстегнула рубашку, но сейчас под ней виднелась полоска черных кружев, обтягивавшая высокую, упругую грудь.

Салливан пытался внушить себе, что грудь силиконовая и не должна вызывать у него никакого интереса. Но когда Клео сбросила рубашку, у Гедеона потекли слюнки.

Не сводя с Клео глаз, он сделал глоток пива.

Она заметила его после первого па. Рассматривать ирландца у нее не было ни времени, ни желания. И все же Клео постоянно ощущала его присутствие в зале. Что ж, пусть смотрит. За это ей и платят.

Повернувшись спиной к публике, она расстегнула лифчик. Потом прикрыла грудь руками и обернулась к залу. Теперь ее кожа покрылась легкой испариной, на губах играла ледяная улыбка. Она посмотрела в глаза собравшимся в зале мужчинам, рассчитывая, что это заставит их расстаться со сложенными в несколько раз купюрами.

Оставшись в крошечных черных трусиках и туфлях на высоких каблуках, она отбросила волосы назад и низко поклонилась. Пусть видят то, за что они заплатили.

Клео не обращала внимания на прикосновения жадных пальцев к своим бедрам и считала лишь деньги, которые совали под резинку ее трусиков. Когда один перепивший клиент потянулся к ней, Клео сделала шаг назад и погрозила ему пальцем. Счесть этот жест игривым можно было только по ошибке. «Болван», – беззлобно подумала она.

Она сделала «мостик» и снова выпрямилась.

Потом повторила то же самое с другой стороны сцены. И тут сумела как следует рассмотреть мужчину у бара. Их взгляды встретились; визуальный контакт продолжался несколько секунд. Он поднял кредитку и вопросительно поднял брови.

А потом вернулся к своему пиву.

Клео жалела, что не заметила достоинство купюры, но решила потратить пять минут своего времени, дабы выяснить, на что он способен.

Однако торопиться она не стала. Сначала приняла душ, а потом натянула джинсы и майку. Клео редко спускалась в зал после выступления, но верила, что Карл и еще один вышибала, которого Марта держала специально для таких случаев, сумеют оградить ее от посягательств клиентов. Тем более что почти все мужчины смотрели на сцену и не слишком интересовались женщинами, сидевшими рядом.

«Кроме Ловкача у стойки», – подумала она. Он не смотрел на сцену, хотя номер, шедший сейчас, на профессиональный взгляд Клео, был лучшим в программе. Когда Клео шла к бару, ирландец не сводил с нее глаз. И смотрел не столько на ее грудь, сколько на лицо.

– Тебе что-то нужно, Ловкач?

Голос Клео удивил его. Он был звучным, бархатистым и ничуть не вульгарным, как можно было ожидать от женщины подобной профессии.

Лицо Клео было под стать ее телу. Яркое, чувственное, с темными миндалевидными глазами и полными алыми губами. У внешнего края правой брови красовалась родинка. Именно такие родинки называют «печатью дьявола». Смуглая кожа делала ее еще больше похожей на цыганку.

Она благоухала мылом. И потягивала минеральную воду из горлышка высокой бутылки. Еще одна иллюзия разлетелась в прах.

– Если вы Клео Толивер, то да.

Она прислонилась к стойке бара.

– Я не принимаю приглашений на вечеринки.

– Но разговаривать вы умеете?

– Только если есть о чем. Кто сообщил тебе мое имя?

Вместо ответа Гедеон снова показал кредитку, вид которой заставил Клео задумчиво прищуриться.

– Думаю, этого хватит за часовую беседу.

– Возможно. – Клео не могла поручиться, что этот человек не подонок, но сомневаться не приходилось: скупым он не был. Она потянулась за купюрой и ощутила досаду, когда Гедеон отвел руку.

– Когда вы заканчиваете?

– В два. Послушай, может быть, скажешь, чего ты от меня хочешь? Тогда я могла бы решить, интересует ли меня твое предложение.

– Побеседовать, – повторил Гедеон и разорвал кредитку пополам. Одну половинку он вручил ей, вторую спрятал в карман. – Если хотите получить недостающее, встретитесь со мной после закрытия. В кафетерии гостиницы «Венцеслав». Я буду ждать до половины третьего. Если не придете, каждый из нас лишится пятидесяти фунтов. – Он допил пиво и поставил кружку. – Мисс Толивер, номер у вас замечательный и, судя по всему, прибыльный. Но не каждый день можно заработать пятьдесят фунтов, просто посидев за столиком и выпив чашечку кофе.

Когда он встал и шагнул к двери, Клео нахмурилась.

– Ловкач, а имя у тебя есть?

– Салливан. Гедеон Салливан. Прощаюсь с вами до половины третьего.