Текст книги "Луна над Теннесси"
Автор книги: Нора Хесс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Нора Хесс
Луна над Теннесси
Глава 1
Ремень со свистом рассек воздух и впился в хрупкое, нежное девичье тело. Стиснув зубы, чтобы не закричать, Кэтлен судорожно вцепилась пальцами в жесткий ковер, на который ее грубо швырнули перед этим. И все-таки пронзительный крик боли сорвался с уст несчастной девушки. В то же мгновение безжалостная рука охватила в беспорядке рассыпанные по обнаженным плечам Кэтлен чудесные золотисто-рыжие кудри.
– Я же предупреждал тебя не орать. Хочешь, чтобы сюда сбежались соседи и начали вынюхивать, что происходит? – прохрипел ее мучитель. – Только посмей еще издать хоть один звук?
Ремень до тех пор немилосердно жег ей спину, пока Кэтлен Баррет не потеряла сознание. Она даже не почувствовала освобождения от тяжести грузного тела, удерживавшего все это время ее распластанные ноги, не услышала звука шагов, удалявшихся в сторону соседней спальни. Кэтлен не знала, сколько прошло времени, прежде чем чьи-то заботливые руки осторожно подняли ее с ковра и отнесли на низкую койку, положив лицом вниз.
Сознание мучительно долго возвращалось к Кэтлен. Придя в себя, она почувствовала ласковое прикосновение к своей израненной спине и беспомощно всхлипнула.
– Тише, детка. Не дай бог, эта скотина услышит тебя и вернется, – прошептала Хэтти Смит, негритянка, стараясь успокоить девушку.
Но Кэтлен продолжала метаться на постели, сжимая кулаки от жгучей, нестерпимой боли, пока на ее раны накладывали целебную мазь.
Наконец Хэтти завершила процедуру, и Кэтлен с трудом приподнялась, помогая негритянке стянуть с себя изорванное платье.
– Я приготовлю тебе особый чай. Он немного успокоит боль и поможет заснуть, – сказала Хэтти, убирая с исполосованной спины девушки золотисто-рыжие локоны.
Кэтлен не мигая уставилась на тусклый огонек керосиновой лампады, фитиль которой был прикручен для экономии керосина. В ее темно-синих глазах пылала ненависть к жестокосердному отчиму. Кэтлен с горечью подумала о тех переменах в жизни, произошедших вскоре после его женитьбы на ее овдовевшей матери.
Признаться, Кэтлен безмерно удивилась, когда два года назад Янки Уилсон посватался к болезненной Мэри Баррет. Последние пять лет мать Кэтлен страдала хроническим туберкулезом. Она стала худой и бледной, ее былая красота исчезла без следа. Лишь теплые карие глаза несколько оживляли высохшее, изможденное лицо.
Кэтлен представлялось совершенно немыслимым, чтобы Янки Уилсон – такой большой и привлекательный грубой мужской красотой – влюбился в хрупкую, болезненную Мэри.
Вечером, накануне свадебного торжества, когда они с матерью сидели за обеденным столом, Кэтлен в последний раз попыталась отговорить ее выходить замуж за человека, почти им не известного.
– Я не доверяю Янки Уилсону, – откровенно призналась Кэтлен. – Мы же ничего не знаем о нем: откуда он родом, есть ли у него родственники? И потом, – продолжила она с негодованием, – я не понимаю, как ты могла так быстро забыть папу?
Мэри печально посмотрела на свою тринадцатилетнюю дочь:
– Янки родом из Мэйна. У него есть и мать, и отец, и даже сестра. Поверь, я не забыла твоего отца и никогда не забуду. Ни один мужчина не займет его место в моем сердце. Но мы ведь с тобой знаем: мне недолго осталось жить на этом свете. Я хочу быть уверенной, что, когда меня не станет, о тебе будет кому позаботиться.
Кэтлен о трудом подавила душившие ее слезы. Мать действительно утратила всякий интерес к жизни с тех нор, как ее горячо любимый супруг погиб на обрушившемся руднике.
– Не говори так, – Кэтлен сжала бледную худую руку Мэри. – Ты же знаешь, Питер и Хэтти всегда готовы позаботиться обо мне. Они сделают это гораздо лучше, чем этот незнакомец.
– Знаю, милая. Но не думаю, что городские старейшины позволят тебе жить с негритянской четой, хотя Смиты безмерно любят тебя и всей душой желают взять на свое попечение.
Тогда Кэтлен не стала продолжать дальнейшие уговоры, чувствуя, что ей все равно не удастся переубедить мать.
На следующий день, как и планировалось, состоялось свадебное торжество. Давние друзья Мэри накрыли стол к приему гостей после церемонии бракосочетания. Янки был поистине сама любезность: смеялся, разговаривал с гостями, проявлял заметные заботу и внимание по отношению к жене – то поднесет ей кусочек свадебного торта, то предложит чашку чая. У Кэтлен даже зародилось сомнение: может, она все-таки ошиблась и Янки на самом деле любит ее мать?
Но вот торжественный вечер завершился. Поздравив новобрачных и пожелав им всего наилучшего, гости постепенно разошлись. Кэтлен принялась убирать со стола посуду и остатки свадебного торта, время от времени, озабоченно поглядывая на мать. Торжество явно утомило Мэри. Лицо ее казалось крайне изнуренным, во взгляде застыли усталость и напряженность. Будет ли Янки так же бережен и деликатен с матерью, когда они отправятся в спальню, забеспокоилась Кэтлен.
Сейчас Кэтлен уже не помнила, кто из них выглядел более удивленным – она или мать, – когда Янки, надев пальто, мрачно заявил:
– У меня встреча с друзьями. Увидимся завтра.
Однако они обе почувствовали явное облегчение: по крайней мере, уставшее мамино тело отдохнет этой ночью.
Но вышло так, что матери Кэтлен так и не довелось разделить ложе со своим новым мужем ни в эту ночь, ни в последующие. На третью ночь, когда Янки снова собрался уходить из дома, Мэри робко намекнула, что не стала бы отвергать его супружеских прав.
В ответ тот рассмеялся ей прямо в лицо и произнес с презрительной усмешкой:
– Ты ведь тощая кляча и не выдержишь и десяти минут. Я же заезжу тебя. В моей партнерше должно быть столько же силы и огня, сколько и во мне.
С этими словами Янки вышел, громко хлопнув дверью. Признаться, Кэтлен и Мэри были одновременно и шокированы, и обрадованы этим циничным заявлением. Вскоре они узнали, что Янки проводит все ночи с Лулу Коллинз, владелицей городского борделя. Оказывается, он пользовался услугами этой дамы на протяжении всего времени с тех пор, как поселился в их крае. Прошло не больше недели, и Янки начал требовать у Мэри деньги, причем в больших количествах.
– У меня нет столько, – робко отвечала та. – К тому же ты не работаешь и скоро от моих сбережений ничего не останется.
– Сколько у тебя есть, сука? – прорычал Янки. – Придется довольствоваться и этим.
– Очень мало. Мне ведь еще нужно запастись продуктами.
– Кэтлен, поди сюда! – заорал отчим.
Кэтлен, подслушивавшая весь этот разговор, тут же появилась на пороге комнаты, в полной растерянности глядя на сложенный вдвое ремень, которым Янки похлопывал по ноге. Она замерла, ожидая наказания, хотя совершенно не понимала, в чем, собственно, виновата. Расправа оказалась быстрой и короткой: охватив Кэтлен, Янки изо всех сил ударил ее ремнем. Кэтлен пронзительно вскрикнула от боли и изумления.
– Не надо! – взмолилась Мэри, когда Янки снова замахнулся на девочку. – Деньги в ларчике, в верхнем ящике туалетного столика.
– Вот так-то лучше, – злорадно ухмыльнулся отчим, вправляя ремень обратно в штаны. – Отныне каждый раз, как только ты возразишь мне, твой ребенок будет наказан.
С этого дня Мэри ни разу не осмелилась пойти против мужа. И все же Кэтлен жила в постоянном страхе, боясь волей-неволей отступить от нелепых правил, установленных для нее отчимом. Дом, например, следовало неизменно содержать в чистоте, несмотря на то, что Янки по шесть раз на день заявлялся в пыли и грязи и разбрасывал повсюду свою одежду, заставляя Кэтлен ее подбирать. Каждый вечер на стол подавался ужин, хотя у Мэри и Кэтлен оставались лишь маисовый хлеб и пахта. Иногда, правда, когда Янки выигрывал в карты, он приносил кусок свинины, чтобы ему приготовили мясное блюдо.
Из-за столь скудной пищи, которая едва поддерживала жизнь в Мэри и Кэтлен, отчим, однако, не потерял ни килограмма веса, так как его хорошенько подкармливала Лулу.
Но это было еще далеко не все. Янки очень любил носить белые рубашки, но у него их имелось только две. Поэтому Кэтлен приходилось каждый день стирать, гладить и крахмалить сменную рубашку. Как-то раз она слегка подпалила воротничок любимой рубашки отчима и получила за это такую порку, что у нее на спине почти не осталось живого места.
Через две недели после свадьбы Янки приказал Хэтти и Питеру убираться из его дома, заявив, что не намерен терпеть у себя нахлебников. Супруги поселились в сарае, где когда-то располагалась мастерская. Питер нанялся на работу в конюшню, убирая из стойла навоз за один доллар в день. Именно благодаря поддержке этой добросердечной негритянской четы Мэри с дочерью не умерли с голода.
Кэтлен вздохнула, подумав о матери. В конце концов, Мэри сдалась. Понимая, что уже ничем не сможет помочь дочери, она утратила волю к жизни, слабела с каждым днем и постепенно угасала, тихо уходя из мира, который обошелся с ней так сурово и несправедливо после смерти ее дорогого Джона.
Кэтлен попробовала перевернуться на бок и поморщилась от боли. В этот раз отчим избил ее за то, что она попыталась защитить мать.
У Мэри была одна-единственная драгоценная вещь: золотая брошь филигранной работы с маленьким бриллиантом посередине. Она спрятала ее в укромном месте, надеясь сохранить для дочери. Сегодня, в очередной раз спустив в карты все имевшиеся у него деньги, Янки принялся рыться в ящиках стола в надежде что-нибудь найти и продать и вдруг нащупал эту самую брошь, завернутую в пару носков.
– Что, старая ведьма, хотела меня обмануть?! – взревел он, размахивая брошью перед лицом женщины.
– Пожалуйста, Янки, – взмолилась Мэри, прижав к груди руки. – Я хранила ее для моей девочки. Это единственное, что я могу оставить Кэтлен в наследство.
– Хорошенькое наследство! – усмехнулся отчим. – Наверняка, я не получу за это больше пяти долларов.
С гневным взглядом, которого у нее уже давно никто не видел, Мэри требовательно протянула руку:
– Дай сюда брошь!
Кэтлен все это время стояла у порога, молча наблюдая за происходящим. Но когда Янки замахнулся, собираясь ударить мать, она кошкой кинулась с места, вцепившись отчиму в лицо и в волосы. Взревев от бешенства, тот швырнул девушку на пол.
И вот теперь Кэтлен лежала совершенно беспомощная, не имея сил даже пошевелиться. Янки еще никогда не избивал ее так жестоко. Крики матери, умолявшей о пощаде, до сих пор звучали в ушах Кэтлен.
Неожиданно в дверном проеме возникла хрупкая фигурка Мэри. Мать тенью бесшумно подошла к кровати и присела на край.
– Бедняжка, милая моя, – прошептала она, убирая волосы со лба дочери. – Скоро твоим страданиям придет конец, больше Янки не тронет тебя. Мои дни сочтены, но я продержусь, пока ты не поправишься, чтобы уйти из этого ада, в который я тебя ввергла по собственной глупости.
– Не говори так, – умоляюще произнесла Кэтлен, нежно пожимая хрупкую ладонь. – Я готова стерпеть все, в том числе и побои, лишь бы ты осталась со мной.
– Знаю, родная, но я устала и так хочу быть с Джоном. – Мэри достала из кармана платья четыре золотые монеты и вложила их в руку дочери. – Это все, что осталось от моих сбережений. Я хранила монеты зарытыми в земле, позади дома. Этого вполне достаточно, чтобы вам троим – тебе, Хэтти и Питеру, начать новую жизнь где-нибудь подальше отсюда.
Кэтлен не могла вымолвить ни слова из-за душивших ее слез. Пока она пыталась подавить рыдания, Мэри поднялась с кровати и исчезла из комнаты так же бесшумно и незаметно, как и появилась. Кэтлен не догадывалась, что видела мать в последний раз.
Этой же ночью во сне Мэри умерла. Кэтлен была еще слишком слаба, поэтому не смогла присутствовать на организованных Янки похоронах матери. Она проплакала весь день. Единственным утешением стали для нее слова Хэтти о том, что покойница на смертном одре выглядела удивительно умиротворенной.
Только через неделю спина Кэтлен зажила настолько, что девушка могла уже переворачиваться и потихоньку вставать с постели. Она не видела Янки со дня похорон матери, но он мог заявиться в любую минуту. Поэтому большую часть времени Кэтлен проводила с Хэтти и Питером в их маленькой хижине, обсуждая дальнейшие планы на жизнь. Пока они пришли к единственному заключению: им нужно как можно скорее покинуть Пенсильванию.
Неделей позже Кэтлен получила письмо, определившее ее дальнейшую судьбу. Подставив к единственному оконцу хижины расшатанный стул, она взобралась на него с ногами, поднесла листок к свету и прочитала послание ошеломленным Питеру и Хэтти. Письмо было от деда Кэтлен, которого она никогда не видела и о котором ничего не слышала.
Дорогая Кэтлен Баррет, я соседка вашего дедушки Руфа Баррета. Он нездоров, поэтому я пишу это письмо под его диктовку.
Дорогая внученька, мы поссорились с твоим отцом, когда ты была еще малышкой. Он уехал, но я не упускал его из Виду на протяжении нескольких лет. Потом Джон неожиданно исчез из моего поля зрения, и только три недели назад я узнал о его смерти. Это известие сильно опечалило меня. Мне так хотелось восстановить между нами мир, прежде чем я покину эту землю.
Смерть уже не так далека, скоро придет и за мной. Она подобна крадущемуся за оленем волку и подобно этому хищнику наверняка победит.
Я оставляю тебе свою небольшую ферму, расположенную у подножия Камберлендского перевала. Почва здесь очень плодородна и приносила мне хорошие урожаи. Кроме того, вокруг много молодой сочной травы для скота. Я оставляю тебе также мула для вспашки земли, красивого жеребца для верховой езды, пару коров, две свиньи, две дюжины цыплят, петуха и своего старого охотничьего пса по кличке Рингер.
Думаю, внученька, если ты и твоя мать воспользуетесь моим предложением, вы полюбите Камберленд и его народ, как полюбил их я. Власть, которую имеют над людьми горы, ни с чем не сравнима. Поверьте, трудно не влюбиться в них и не отдать им свою душу.
Внучка, ты моя единственная, оставшаяся в живых родственница. Надеюсь, ты примешь мое предложение и мою ферму, и будешь ухаживать за ней, как это делал я на протяжении многих лет.
Твой дед Руф Баррет.
Далее шла приписка, сделанная второпях корявым почерком:
Ваш дедушка скончался через два дня после этого письма. Он был благородным человеком, его все уважали и любили. Мы, соседи, надеемся, что вы с вашей матушкой переедете в наш край, как пожелал того ваш дед. Пока же все мы поочередно будем присматривать за вашим хозяйством и ждать от вас вестей.
Мейбелл Скотт.
Кэтлен уронила письмо на колени, из ее глаз ручьем потекли жгучие, горькие слезы. «Почему оно не пришло раньше, когда мама была еще не так слаба? – спрашивала она себя. – Тогда мама никогда бы не повстречала Янки Уилсона, превратившего нашу жизнь в кошмарный сон наяву». Кэтлен вытерла глаза и вложила листок обратно в конверт. Теперь, когда мамы не стало, ей придется самой устраивать свое будущее. Что ж, она начнет новую жизнь, в которой не будет места жестокому отчиму.
Глава 2
Пути, казалось, не будет конца. Но вот повозка, в которой ехала Кэтлен со своим друзьями, достигла величественных гор Камберленда. Был ранний апрель, и весна слегка позеленила по-зимнему мрачные бурые поля и леса. Уже начали распускаться нежные почки земляничного дерева и хрупкой галезии.
– От всей этой красоты замирает сердце, – восхищенно прошептал Питер.
– Чудесный край, – согласилась Кэтлен.
– Да, красиво, – заметила более прагматичная Хэтти, затем обратилась к мужу: – Подстегни лошадей, Питер. Мы должны добраться до места до захода солнца. Наверное, осталось не так далеко. Я не желаю снова ночевать под открытым небом.
В то время как повозка быстро катила вдоль размытой грунтовой дороги, Кэтлен с интересом осматривала окрестности. За кронами сосен и вязов неожиданно блеснула водная гладь реки. Втянув в себя запах чернозема речной поймы и аромат соснового леса, Кэтлен захотела, чтобы ее новый дом оказался где-нибудь поблизости. На душе у нее вдруг стало так спокойно: справа простирался хвойно-лиственный лес, слева журчала речка. У Кэтлен появилась надежда, что чудесная природа этого горного края, возможно, исцелит ее.
– Я вижу впереди человека, – через какое-то время сообщил Питер. – Хотите, чтобы я подъехал поближе и спросил, не знает ли он, где ферма вашего деда?
– Конечно же хочет, дурень, – разозлилась Хэтти. – Как же мы доберемся, не расспрашивая прохожих?!
– Спокойно, женщина, – добродушно усмехнулся Питер. – Я всего лишь уточнил.
Кэтлен хотелось верить, что этот случайный прохожий подскажет им верное направление; все трое уже очень устали.
Когда повозка настигла, наконец, человека, тот сошел с дороги, уступая путь. Придержав лошадей, Питер остановился, а Кэтлен улыбнулась незнакомцу. Им оказался старик, не менее древний, чем сами горы, со сморщенным, как высохшее зимнее яблоко, лицом. На нем были домотканые шаровары, державшиеся на одной-единственной подтяжке, перекинутой через костлявое плечо. Не исключено, что в своей коричневой бесформенной шляпе он таскал картошку.
Старик улыбнулся в ответ беззубым ртом, с восхищением уставившись карими глазами на Кэтлен.
– Добрый день. Потеряли дорогу? Судя по всему, вы не из наших краев. Я всех знаю на перевале.
– Так оно и есть, – приветливо кивнула Кэтлен. – Мы ищем дом Руфа Баррета.
– Уж не внучка ли вы старого Руфа? – прищурился старик.
– Да, я его внучка, – ответила Кэтлен, протягивая руку. Старик тепло сжал ее в своей шершавой мозолистой ладони. – Меня зовут Кэтлен.
– Так звали и вашу бабушку; чудесная была женщина. Мы похоронили Руфа рядом с ней несколько недель назад.
– Да, я получила письмо, в котором некая Мейбелл Скотт известила меня о смерти дедушки. Жаль, но я никогда не видела его.
– Ваш дед тоже очень переживал, что ему не довелось познакомиться с вами. Вы намерены жить здесь или хотите продать дом? – поинтересовался старик.
– Нет, мы остаемся. Я уже успела полюбить этот восхитительный край.
Новый сосед Кэтлен одобрительно кивнул и, наконец, представился:
– Меня зовут Лич Джоунз. Я живу неподалеку, вон там, у реки, – он указал пальцем через правое плечо. – Кстати, сегодня моя очередь присматривать за домом Руфа. Его ферма, то есть я должен теперь сказать «ваша ферма», – двумя милями дальше, вверх по дороге.
– Тогда забирайтесь к нам, – предложила Кэтлен, освобождая место в повозке. – Отправимся туда вместе.
Когда Лич устроился рядом, она представила ему своих спутников:
– Знакомьтесь, это Питер Смит и его жена Хэтти. Они мои давние друзья и будут жить со мной.
– Очень рад, – кивнул Лич, не подавая, однако, Питеру руки.
– А кто мои соседи? – поинтересовалась Кэтлен, как только повозка снова тронулась в путь.
Лич с готовностью принялся описывать многочисленных соседей Кэтлен. Она внимательно слушала его рассказ, не упуская, впрочем, возможности полюбоваться красотой окрестных мест.
Через четверть часа Лич завершил, наконец, свое повествование и воскликнул:
– А вот и ваш дом! Вон там, у поворота, где дорога поднимается вверх.
Кэтлен вскочила на ноги, ухватившись за спинку сиденья, не в силах оторвать глаз от живописного домика со всевозможными пристройками и надворными сооружениями. Она подумала о том, что сможет жить здесь в мире и покое, никогда не вспоминая отчима и его жестокие побои. Совсем рядом протекала река, позади дома высились белоснежные вершины Камберлендских гор. Часть земли занимали деревья: дуб, вяз, ореховое дерево, остальная же была готова к пахоте, оставалось только дождаться, когда подсохнет почва.
– На протяжении двух миль границы угодий проходят по берегу реки, – продолжил объяснения Лич. – Кстати, за домом находится незамерзающий круглый год родник.
– А там, за коровником, не фруктовый ли сад? – прищурилась Кэтлен, прикрываясь ладонью от солнца. – Смотрите, как все пестрит нежной зеленью.
– Конечно, это сад, причем самый лучший во всей округе. Приехав сюда, ваш дед привез много саженцев вишни, яблони, груши, а для вашей бабушки – даже куст желтых роз и посадил его возле дома, у входа на кухню. Обычно розы расцветают в конце июня, источая дивный аромат.
– Замечательно! Давайте подъедем поближе. Я хочу осмотреть двор еще до захода солнца, – предложила Кэтлен, заметив, что Хэтти нетерпеливо ерзает на сиденье.
Лич расплылся в улыбке.
– Если бы ваш дед видел вас сейчас, он наверняка был бы чрезвычайно доволен тем, что вы с таким нетерпением желаете познакомиться с его домом. Руф очень гордился им.
Когда повозка наконец тронулась с места, из груди Хэтти вырвался такой громкий вздох облегчения, что Кэтлен едва удержалась, чтобы не схватить женщину за плечи и хорошенько не встряхнуть. Она понимала: люди, живущие здесь, в горах, никогда не примут Хэтти, если та и впредь будет такой нетерпеливой и недружелюбной.
Между тем Питер въехал во двор и остановился напротив бревенчатого домика. Какая-то женщина, наблюдавшая за ними из окна здания, через несколько секунд появилась на крыльце. Демонстративно не обращая внимания на Кэтлен и Смитов, она злобно уставилась на Лича и недовольно проворчала:
– В доме повсюду пыль в палец толщиной. Не понимаю, почему ты заранее не дал мне ключ, я бы прибралась.
Помогая Кэтлен спуститься с повозки, Лич процедил сквозь зубы:
– Она вовсе и не собиралась прибираться, а лишь хотела пошарить в доме, засунуть свой нос во все ящики и тумбочки.
Сойдя с крыльца, худосочная особа с важным видом подошла к вновь прибывшим. Кэтлен хотела было улыбнуться ей, подать для приветствия руку, но женщина лишь скользнула по ней маленькими глазками, затем мельком взглянула на Смитов и снова уставилась на Лича.
Когда стало очевидно, что она не намерена предпринимать каких-либо попыток к знакомству, Лич произнес:
– Это Мейбелл Скотт, а это – Кэтлен Баррет, внучка Руфа. Отныне Кэтлен сама будет поддерживать порядок в доме.
Упорно не замечая протянутой руки Кэтлен, злобная мадам презрительно фыркнула:
– Ха! Ты, наверное, хотел сказать: ее рабы будут это делать.
– Ты, костлявая задница, мы не рабы! – Выхватив из рук мужа короткий хлыст, Хэтти спрыгнула с повозки и начала надвигаться на склочницу. Глаза негритянки горели гневным огнем. – Мы с Питером вот уже семнадцать лет как свободные люди. Если ты не уберешься отсюда, назойливая муха, тебе придется отведать этого кнута!
– И не подумаю! – заявила Мейбелл, отступив, однако, на несколько шагов назад.
– Ах так! Ну, если ты сию же секунду не исчезнешь, то узнаешь, что такое кнут!
Кэтлен бросилась было унимать Хэтти, но Лич удержал ее.
– Мейбелл сама затеяла ссору, так пусть твоя подруга разберется с ней, – невозмутимо произнес он.
Местные женщины побаивались острого языка Мейбелл и обычно не осмеливались спорить с ней. Но Хэтти была не из пугливых. Осознав это, Мейбелл нерешительно потопталась на месте, затем развернулась и, гордо поджав губы, зашагала прочь.
Лич удовлетворенно хихикнул:
– Ну, теперь она обегает всех, рассказывая, как Хэтти угрожала ей хлыстом.
– Только не это, – огорченно вздохнула Кэтлен. – Наши соседи, даже не успев познакомиться, наверняка невзлюбят нас.
– Вовсе нет. Женщины наоборот будут только рады, что кто-то, наконец, сумел дать отпор этой сварливой старой деве.
– Будем надеяться, – с сомнением произнесла Кэтлен, глядя на свою давнюю подругу. – Я уверена, Хэтти, тебе ничего не стоит попридержать нрав.
Негритянка лишь громко засопела в ответ, чем привела Кэтлен в еще большее отчаяние. Решив сменить тему разговора, она повернулась к Личу:
– Вы не покажете мне хозяйство? Давайте сначала осмотрим двор, а в дом войдем позже.
Признаться, Кэтлен ничего не смыслила в фермерском деле, но сразу поняла, что хозяйство находилось в хороших руках. В чистом хлеву жевали сено гладкие, упитанные коровы; в загоне, у кормушки, возились два чистеньких толстобрюхих поросенка. Цыплята, выискивавшие в траве жучков, тоже выглядели вполне довольными и счастливыми. Когда Кэтлен сообщила о своих наблюдениях Личу, тот громко загоготал, запрокинув назад голову.
– Мне никогда не приходило на ум мысль счастлив цыпленок или нет. Но когда этот дружок доволен и рад, вы увидите это сразу. – Лич указал на загон рядом с коровником. – А вот и Снежок, жеребец Руфа. Видите, как он вытанцовывает, задрав хвост – значит, радуется.
– Какой красавчик! – воскликнула Кэтлен, взбираясь на ограду, и звонко рассмеялась, когда белоснежное животное принялось тереться мордой о ее плечо.
– Вы ему понравились, – улыбнулся Лич. – Он явно хочет, чтобы вы почесали ему за ушами.
Кэтлен с удовольствием прикоснулась к бархатистым ушам Снежка. В это время к загону примчалась Хэтти, а следом за ней – Питер. Лицо его выражало растерянность и сомнение.
– Лич, – обратилась негритянка к старику. – Что это за небольшое строение позади лома?
– Возле дровяного сарая? – уточнил Лич. – Руф выстроил его, специально для людей, которых нанимал убирать табак.
– Оно выглядит вполне добротным и крепким.
В глазах Хэтти загорелся огонек, и Кэтлен сразу заинтересовалась, что у нее на уме на этот раз.
– Да, дом хороший. Да и все, за что бы ни брался Руф, делалось на совесть.
– Я посмотрела – там есть все необходимое для ведения хозяйства.
– Да, разумеется, – кивнул Лич.
– Мы с Питером хотим поселиться там, – Хэтти требовательно взглянула на Кэтлен.
– Но разве вы не хотите жить вместе со мной? – растерялась та.
– Кэтлен, милая, ты меня не так поняла, – принялась убеждать ее Хэтти. – Пойми, у нас с Питером никогда не было своего собственного дома, а я так давно мечтала о нем. – Она положила руку на колено сидящей на изгороди Кэтлен. – Поверь, ничего не изменится. Все останется по-прежнему, с той лишь разницей, что вечером, после ужина, мы с Питером сможем усесться на крылечке собственного домика, смотреть на звезды, слушать ночь, а позже отправиться спать в собственную маленькую спаленку.
Друзья смотрели на Кэтлен с мольбой и надеждой. Всю жизнь Хэтти и Питер заботились о ней и ее матери, жили с ними одной семьей. Кэтлен и подумать не могла, что эти двое милых людей мечтают о своем доме, хотя их желание было таким естественным и понятным. Она спустилась с забора и порывисто обняла Хэтти.
– Конечно, дорогие мои, берите этот дом и живите в нем. Я завтра же оформлю его на вас.
– Ура? – воскликнула Хэтти, так сильно сжав Кэтлен в объятиях, что у той из груди с шумом вырвался воздух. Тогда она отпустила подругу и, вытирая мокрые от слез глаза, предложила:
– Ну, что ж, пойдем посмотрим твое жилище?
Позади дома росли сосны. Их пушистые, разлапистые ветви заслоняли большую часть здания, зрительно уменьшая его. На самом деле дом оказался гораздо больше, чем выглядел снаружи. Внутренняя перегородка делила строение на кухню с гостиной и две спальни. Половину стены гостиной занимал огромный, выложенный из валунов камин, который размещался на широкой, массивной каменной плите, образующей высокий уступ у самого очага. Сверху располагалась выструганная из дуба каминная полка.
В кухне тоже имелся очаг, но поменьше, с вделанной в одну из стенок жаровней из кирпича. Мебель была простой, скромной и добротной.
Как и утверждала Мейбелл, на всем лежал толстый слой пыли. Однако приниматься за уборку никто не стал – надвигались сумерки. Хэтти зажгла свечи в канделябре и распорядилась, чтобы Питер развел огонь в кухонном камине.
– Я приготовлю что-нибудь на ужин, а в доме уберем завтра.
– Оставайтесь с нами поужинать, Лич, – предложила Кэтлен. – Хэтти превосходно готовит.
Старик взглянул на негритянку и покачал головой:
– Спасибо, как-нибудь в другой раз. Дома меня ожидают капуста и бекон, мне остается только испечь маисовые лепешки.
Лич откланялся, и Кэтлен проводила его до крыльца.
– Спасибо за помощь, за то, что присмотрели за хозяйством и показали дом. Надеюсь, вы станете у нас частым гостем.
– Я буду заглядывать к вам каждый лень, справляться, как вы здесь обустраиваетесь. Впрочем, у вас будет все в порядке, – усмехнулся старик. – Тем более что эта Хэтти все время рядом с вами. Признаться, я ее немного побаиваюсь.
– Мы с Питером тоже, – засмеялась Кэтлен. – Но в душе она добрая христианка и всегда готова оказать помощь нуждающемуся.
– Ну, раз так… Но не следует забывать, что Хэтти и ее муж первые темнокожие поселенцы в нашем краю. Думаю, людям понадобится время, чтобы присмотреться к ним и привыкнуть.
Лич уже спустился с крыльца, собираюсь уходить, но, услышав лай собак, снова повернулся к Кэтлен:
– Это наши с Руфом охотничьи псы. Судя по всему, Рингер, как всегда, впереди. Наверное, учуяли скунса, а может, и ягуара.
– Ягуара?! Разве здесь водятся ягуары?
– Да. В Камберленде их полным-полно. Не вздумайте выходить из дома после наступления темноты без сопровождения Рингера.
Кэтлен охватила дрожь.
– Я не высуну на улицу и носа после захода солнца.
Лич озорно взглянул на нее:
– Ничего, высунете? Со временем вы привыкнете к здешним опасностям. Но прежде чем я уйду, позвольте мне подозвать Рингера. Он вас не знает и может укусить, когда заявится домой. Особенно это касается острой на язык Хэтти.
В глазах старика появилась насмешка. Затем Лич громко, пронзительно свистнул. Лай тут же прекратился, а через несколько минут из чащи леса выскочили два длинноухих пса. Увидев Кэтлен, они замерли на месте. Лич взял девушку за руку и заговорил с собаками, словно с маленькими детьми.
– Ребята, это Кэтлен. Теперь, когда не стало Руфа, она будет твоей хозяйкой, Рингер. – Старик щелкнул пальцами, подзывая пса. – Подойди сюда, дружище, познакомься с ней.
Рингер секунду колебался, затем медленно приблизился к Кэтлен, помахивая хвостом. Она наклонилась, протянув к нему руку. Пес некоторое время настороженно обнюхивал ее, потом ткнулся мордой в ладонь.
– Он принял вас, – улыбнулся Лич.
Кэтлен, осмелев, провела рукой по гладкой голове пса и его спине. Когда Лич ушел, Рингер последовал за хозяйкой в дом.
При виде пса Хэтти испуганно вскрикнула. Однако Кэтлен шикнула на нее, заставив замолчать, затем проделала то же самое, что и Лич, спокойно представив Рингера взволнованным Смитам. На лицах супругов появились удивленные улыбки, когда пес ткнулся носом в ладонь сначала Хэтти, потом Питера.
Хэтти, впрочем, не пожелала выдать своего удовольствия по поводу того, что Рингер принял ее, и сердито проворчала:
– Кэтлен, выведи собаку во двор. Я не хочу, чтобы она мешалась на кухне под ногами. Мне нужно готовить ужин.
Повернувшись к мужу, Хэтти подала ему деревянное ведро:
– Разве ты не слышишь, дурень, как громко мычит корова?! Ее вымя распирает от молока. Поди же, подои ее!
– Да, мэм, – хором ответили Питер и Кэтлен, и вышли из дома. Кэтлен уселась на верхней ступеньке крыльца, рядом устроился Рингер. Она прислушалась к музыке, звеневшей в вечерней тишине: к стрекотанию и жужжанию жучков в траве, к гудению пчел среди первых ранних цветов. Ей так не хотелось уходить, настолько тих и безмятежен был этот вечер. Однако пора было возвращаться в дом – помогать Хэтти готовить ужин.
