Текст книги "Валентина. Тайные желания"

Автор книги: Ноэль Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Валентина

Как Валентине рассказать ему об этом, когда он вернется? Сказать, что она не может быть той, кем он хочет, что быть его девушкой —это первый шаг… К чему? Любви… обручению… свадьбе? Когда она с ним поговорит, наверняка все пойдет наперекосяк, как бы она ни старалась отвлечь его внимание. И очень жаль. Ей совсем не хочется, чтобы он уезжал из ее квартиры. Хорошо, что его несколько дней не будет. Это дает возможность еще какое-то время питать иллюзии. Поможет ли чем-то то, что она поддержит его игру с фотоальбомом и негативами?

Она на мгновение закрывает глаза и пытается отогнать воспоминания о нескольких неделях, предшествовавших расставанию с любовником. О том, как прикосновение, от которого внутри вспыхивал огонь, на следующий день оставляло ее холодной. Что происходит с ней? Почему стóит мужчине сказать, что он любит ее, она словно выключается? «Я просто сама похожа на мужчин, – сердито говорит она себе. – Они мечутся от одного неудачного романа к другому, и никто их не называет бездушными, бессердечными или пустыми». И все же Валентина понимает, что за раздражением появляется иное чувство. Чувство, в котором она не хочет признаваться.

Валентина опускает фотобумагу в ванночку с проявителем и ждет. Смотрит на часы, считает. Сейчас она в красных глубинах своей домашней фотолаборатории. Эта комната всегда служила убежищем для ее матери. Здесь мать пряталась от нее, от Маттиа и, возможно, от их отца. Теперь помещение принадлежит Валентине, но она использует его только для работы и не любит воспоминаний, которые пробуждает это место.

Валентина часто снимает на пленку. Ей доставляет удовольствие проявлять фотографии по старинке, хотя находиться в самой лаборатории неприятно. Она никогда не любила небольшие темные помещения. Она щелкает пальцами. Еще двадцать секунд на фиксаж, и можно будет включать свет.

В закрепителе она оставляет фотографию на пять минут, пытаясь побороть искушение взглянуть на нее. Валентина хочет дождаться, пока изображение полностью проявится и закрепится на фотобумаге. Она начинает перевешивать ряды фотографий, сохнущих у нее над головой. Некоторые снимает и рассматривает. Интересно, достаточно ли хороши для выставки эти снимки? Тео как-то хвалил их, но она в этом не была полностью уверена.

Валентина, сколько себя помнила, всегда фотографировала. Ее мать работала фотографом в модных журналах, так же, как она сейчас. Первую свою камеру Валентина получила в восемь лет. Это был «Кодак Дуафлекс II» родом из шестидесятых, который перешел к ней от матери. Им до сих пор можно снимать, и Валентина хранила его все эти годы. Хоть она и росла в эпоху цифровых технологий, мать научила ее пользоваться пленочными аппаратами и проявлять фотографии. Можно сказать, всему остальному она научилась сама (ну, не без помощи матери, конечно). Безусловно, она посещала колледж, чтобы достичь совершенства, но следовать за толпой не для нее. Валентина постоянно экспериментирует. Тео говорит, что именно поэтому она так хороша. Фотографирует не только головой, но и сердцем. Выстраивая кадр, даже для профессиональной съемки, руководствуется в первую очередь своим чутьем, и при этом композиция в ее работах неизменно безукоризненна.

Валентина питает особую любовь к мелочам. Она видит такие детали, которые большинство людей даже не замечают: текстура губ, форма пряди волос, угол излома брови, длина ресницы, яблочная округлость щеки или изгиб лодыжки. Для нее эти мелочи имеют огромное значение. Бывает, она делает из пальцев рамку, выискивает какую-то особую точку на теле любовника (к примеру, щетину на подбородке Тео), наклоняется и начинает изучать ее строение, пока он не отрывает от себя ее пальцы и не начинает отпускать шуточки по поводу ее одержимости.

Валентина рассматривает свои последние работы. После нескольких лет фотографирования женщин для модных журналов и рассматривания иногда почти не прикрытых одеждой женских тел у нее появилась потребность создавать нечто более высокохудожественное. Ей нравится красота женских форм. Она не лесбиянка, но находит созерцание женщин эротическим и стимулирующим занятием, подталкивающим ее к созданию чувственных образов.

Работая с черно-белой пленкой, она пока фотографировала лишь саму себя. Валентина намеренно отказалась от работы с моделями, а просить позировать других знакомых женщин постеснялась. До последней сессии она снималась в старой одежде матери, которую та носила в шестидесятых. Она знает, что почти неотличима от нее, и ей даже немного страшно смотреть на эти снимки. Цель Валентины – создать мир фантастических образов, где женщины становятся нереальными, совместить невинность и вожделение, соблазнить зрителя, чтобы он, каким бы ханжой ни был, увидел красоту желания.

Последняя серия фотографий была сделана в Венеции. Ее всегда влекло к этому городу. Его поэтические и чувственные обертоны завораживают Валентину. Вообще-то там она чувствует себя как дома, чего нельзя сказать о Милане. Фотографии она делала ранним утром. Нашла заброшенный палаццо и начала с того, что запечатлела утренний свет, сочащийся сквозь щели в закрытых ставнях. Потом через узкую дверь она вышла к каналу. За день до этого прошел дождь, и уровень воды в Венеции поднялся. Присев на корточки, она начала фотографировать мутную воду. Несмотря на то что солнце освещало поверхность, различить дно было невозможно, до того грязной оказалась вода. «Вода полна тайн», – подумалось Валентине. Она чувствовала запах разлагающейся Венеции, гниющей соленой воды. В густой мути отражалось ее лицо. Она была такой серьезной.

Валентина поменяла позу, и крошечный камешек упал в канал, нарушив спокойствие воды. Сквозь зыбь она замечает свои ноги и фотографирует их отражение. Потом обнажает другие части тела. Снимает куртку и фотографирует голую руку. Рука выглядит так, словно перестает принадлежать Валентине – бледная, тонкая, колышущаяся и манящая линия. Девушка в зеленой воде уже не она, а какая-то другая женщина, не отличимая от нее внешне, но выглядевшая совсем не так, как ей хотелось. «Посмотри на меня», – заклинает она. Бледное лицо и темные глаза манят. Валентина делает снимок за снимком. Она приближается, и ее водное воплощение обнажается для нее. Валентина фотографирует внутреннюю поверхность согнутого колена и соблазнительную верхнюю часть бедра, потом живот, собравшийся складками, когда она приседает. Ее пупок похож на черное зернышко, плавающее на поверхности воды. Она сняла крупным планом отражение одной груди, белым цветком покачивающееся на воде. Валентина не знала, как долго фотографировала отражение обнаженной девушки. Она полностью сосредоточилась на работе. От восторга у нее перехватило дыхание. На модных съемках с ней никогда такого не случалось.

Постепенно снова стали слышны звуки дня. В дальнем конце небольшого канала проплыло вапоретто[3]3
  Маршрутный теплоход, единственный вид общественного транспорта в островной Венеции; своего рода аналог речного трамвая.


[Закрыть], отчего вода пришла в движение и образ растаял. Волшебная девушка исчезла, и вместо нее Валентина вдруг увидела себя, присевшую на краю канала, – голую, с безумными глазами. Она поспешно отложила фотоаппарат и начала собирать разбросанную одежду.

А сейчас она просматривает эти снимки. В красном свете фотолаборатории они выглядят еще более эротично. Валентина не помнит, что в то утро снимала с себя одежду, но, разумеется, она делала это. Как еще смогла бы создать водные образы своей воображаемой венецианки? Она берет последний снимок. Это крупный план ее нижней половины, от талии до колен. Живот размыт отражениями света и тьмы, а ниже, между ног, темная-темная тень недосказанности. Зритель чувствует, что она полностью обнажена, и в то же время не имеет возможности четко увидеть самое интимное место. Вода прячет его. Глядя на эту фотографию, Валентина понимает, что возбуждается. К сожалению, Тео сейчас нет рядом, в лаборатории. Они бы могли заняться любовью.

Она откладывает снимки в сторону, начинает нежно поглаживать себя, прикасается к соскам и вдруг останавливается. Негатив. Мысль о подарке Тео не дает ей продолжить. Она достает снимок из лотка, накрывает его полотенцем и идет из лаборатории в ванную. Там включает фен, ставит его на минимальную мощность и сушит отпечаток. Постепенно картинка проявляется. Она очень нечеткая. Поначалу кажется, что там нет ничего конкретного, только переход от света к тени. Валентина выключает фен и возвращается в лабораторию. На ней по-прежнему нет ничего, кроме халата и чулок. Она кладет фотографию на стол и, не отрывая от нее глаз, сбросив халат, начинает надевать бюстгальтер, приподнимая и укладывая груди в кружевные чашечки.

Так что же это такое, Тео?

Она не понимает, что изображено на снимке. Какой-то пейзаж? Она видит линию, похожую на изгиб долины между двумя холмами, но больше ничего не разобрать. Однако, несмотря на очевидный возраст фотографии, что-то в особенностях ландшафта подсказывает: это не то, что кажется. Черт побери! Она должна узнать, что здесь изображено.

Валентина берет телефон, собираясь позвонить Тео, но понимает: это будет нарушением правила, да и прошло всего несколько часов после его отъезда. К тому же она не любит телефонные разговоры. В ее понимании телефон – сугубо функциональный предмет, необходимый для организации рабочего дня. Минуту в раздумье она смотрит на экран мобильника. Потом прислоняет фотографию к ножке настольной лампы и отходит на пару шагов. И вдруг что-то начинает проясняться. Что-то в изогнутой линии горизонта привлекает ее внимание. Ну конечно, это не панорама, это крупный план. С ее-то опытом продолжительного изучения женских тел она должна была бы сразу догадаться. Это контур обнаженной спины. Но чьей?

Теперь ей становится действительно интересно. Настолько, что она делает такое, чего не делала с того дня, как Тео переехал к ней, несмотря на все его загадочные исчезновения. Она решает осмотреть его рабочий стол, надеясь обнаружить какое-нибудь объяснение того, где он раздобыл этот альбом или кто модель. И ему об этом знать не обязательно. Это нужно сделать сейчас. Она не может ждать его возвращения. Как он выразился? «Мне кажется, пришло время тебе это получить».

Несмотря на то что кабинет считается их общим (в конце концов, это ведь ее квартира), со временем он превратился во владения Тео, так же, как она присвоила себе фотолабораторию. Кабинет находится в глубине квартиры, окно комнаты выходит на небольшой общий парк, принадлежащий их дому. Также из окна видно коричневую башню базилики Святого Амвросия, в галереях которой она ищет пристанища, когда ей хочется побыть наедине.

Она открывает дверь и включает свет. С удивлением замечает: Тео повесил на стены новые картины. Ей он их не показывал. В последний раз, когда она была здесь, на стенах висели всего два полотна. Теперь же картин пять, и располагаются они без всякого порядка, словно их развешивали как попало. Учитывая профессиональный опыт Тео, этот факт ставит Валентину в тупик. Вкусы Тео ей известны. Он любит модерн, немецкий экспрессионизм и минималистскую абстракцию, но две из картин можно назвать их прямой противоположностью. К тому же это копии. Например, здесь висит копия картины Ватто, а Валентина совершенно точно знает, что Тео не любит рококо. Впрочем, это не ее дело. Художественная коллекция Тео ее мало интересует. Она подходит к столу, на котором, в отличие от стен, царит идеальный порядок. В настольной лампе нет лампочки, а верхнего света недостаточно, поэтому Валентина приближается к окну и поднимает жалюзи. Когда комнату заполняет свет, она замечает под столом небольшой ящик с инструментами. Она открывает его, но внутри не оказывается ничего такого, что помогло бы ей разгадать загадку фотографии: пара плоскогубцев, проволока, стеклорез и небольшой молоток, используемый при подвешивании картин.

Стоя спиной к окну и облокотившись о стол, Валентина вдруг чувствует покалывание в затылке. Она быстро поворачивается и видит незнакомого мужчину в саду. Кто это? Новый сосед? Почему-то ей так не кажется. Мужчина откровенно пялится на нее. Вспомнив, что почти не одета, она поспешно опускает жалюзи и смотрит на незнакомца в щель. Она замечает, что он держит в руках фотоаппарат и не шевелится даже, когда закрываются жалюзи. Мужчина высокий, на голове у него – копна светлых волос, и она инстинктивно понимает: он не итальянец. Зачем ему фотоаппарат? На улице хмуро, накрапывает дождь – для фотосъемки погода совсем не подходящая. Такое чувство, будто он ждет, что она к нему выйдет. Что, если он фотографировал ее?

К удивлению Валентины, ее совершенно не злит эта мысль. Даже наоборот, она немного возбуждается, представив, как мужчина наблюдал за ней, когда она почти раздетая ходила по комнате. Снова становится грустно от того, что Тео нет рядом. Что натворил ее любовник? Он превратил ее в сексоманку. Эта мысль забавляет Валентину. Уж это точно: ее не надо долго упрашивать, чтобы заняться сексом.

Она садится на стул Тео, барабанит пальцами по столу и смотрит на кавардак на стене. Ей в самом деле хочется, чтобы Тео оказался здесь, чтобы они могли снова заняться любовью на столе. Точно так, как случилось через час после его вселения. Она предложила ему пользоваться кабинетом, потому что ему приходилось много писать, и привела его сюда – показать комнату. Однако в тот день, когда Тео после нескольких недель самого тесного общения официально к ней переехал, Валентина растеряла решительность и занервничала. Ее рациональный разум пришел в смятение. Ты предложила мужчине жить с тобой. Этим ты лишаешь себя личного пространства!И все же она не смогла себя остановить. Она почувствовала такое притяжение, что буквально ощутила, как в этой пыльной темной комнате между ними пробегают искры. На ней (в тот день их пригласили на вечеринку) был наряд ее матери, сшитый еще в шестидесятых, – короткое синее платье с вырезом от застежки под шеей до самого низа спины. Они стояли рядом, когда она показывала ему полки, забитые оставшимися от отца книгами по искусству. От предвкушения ее кожа покрылась мурашками. Он запустил руку в разрез платья, наклонился и поцеловал ее в губы. Никогда не забудет Валентина прикосновения руки Тео к ее телу: внутри нее что-то щелкнуло, как будто вся она начала перед ним раскрываться.

Валентина вздыхает и закрывает глаза, вспоминая сцену в кабинете. Все случилось так непринужденно. Он поднял ее и посадил на этот самый стол и, не прекращая целовать, аккуратно сдвинул в сторону то, что на нем было. Потом нежно положил ее спиной на обитую кожей столешницу и начал ласкать губами, пока внутри у нее все не запело от возбуждения и желания. Сколько придется ждать его возвращения? И даже тогда, когда он узнает ее ответ на сделанное им предложение, захочет ли он прикасаться к ней?

Она засовывает пальцы под стринги. Перед внутренним взором появляется Тео, и Валентина воображает, будто это его пальцы прикасаются к ней. Уводя себя все дальше и дальше, она представляет, что тот светловолосый мужчина в саду – на самом деле Тео, который вернулся и наблюдает за ней издалека. Он так любит ее, что ему необходимы ее фотографии. Она слышит, как он зовет ее, его голос сливается с пением птиц в саду. Она видит себя открывающей жалюзи и створки окна. Представляет, как Тео забирается в окно, ставит камеру на стол и опускается перед ней на колени. Он широко раздвигает ее ноги и глубоко зарывается между ними лицом. Задыхаясь, она сжимает пальцами его черные волосы. Она позволяет ему сделать с собой то, что раньше никогда не позволяла. Она открывается для него, доверяется ему. А потом кончает, и воображаемый любовник поднимает ее, входит в нее. Они на столе, точно как в тот раз, опять переживают былую страсть, словно одержимые, занимаясь любовью.

Потом Валентина сидит в полутемной комнате, обнимая колени, и крутится, крутится на стуле Тео. Картины на стенах превращаются в карусель разноцветных красок и сгустков энергии. Она думает о незнакомце в саду и пытается понять, почему представила, что это Тео, который вернулся, вернее даже еще не уезжал.

Она хватается рукой за край стола и останавливает вращение. Взгляд устремляется на одну из недавно приобретенных Тео картин, копию голландского мастера – очередной его странный выбор. На картине изображена женщина в типичном голландском интерьере, черно-белая плитка на полу, обшитые панелями стены. Она стоит у окна, подставив к свету письмо, отвернув лицо от зрителей, как будто прячется от их пытливых взглядов. «Она такая же, как я, – признается себе Валентина. – Старается скрыть чувства». Еще ни один любовник не производил на нее такого воздействия, как Тео. Она испытывает оргазм от одной лишь мысли о его прикосновении.

Сможет ли Валентина сделать это? Решится ли принять родителей Тео у себя дома в качестве его девушки? От мысли об этом внутри все холодеет. Она стремительно встает и оттаскивает по мраморному полу стул от стола так, что раздается душераздирающий скрип. Дура! Все, что ему нужно, это называть тебя своей девушкой. Он не зовет замуж. Это самая обычная просьба, если живешь с кем-то полгода. Антонелла называет себя чьей-то новой девушкой чуть ли не раз в две недели. Как сказал недавно Тео: «Подумаешь, большое дело!» Но для Валентины это действительно большое дело. Если она станет девушкой Тео, она будет принадлежать ему, чего категорически не желает. Не хочет это повторять снова. Потому что Валентина не принадлежит никому.

Белль

Она возлежит на кровати, словно натурщица перед художником. На ней лишь черные чулки и кружевные подвязки. Она кладет руку на впадину талии, пальцами ведет по холму бедра, потом возвращается и проводит ими вверх по склону грудной клетки. Если смотреть сбоку, ее тело похоже на холмистую долину.

Она чувствует его у себя за спиной. Чувствует, как он раздевается, смотрит на нее. Ей не нужно оборачиваться, чтобы узнать: он аккуратно складывает каждый предмет одежды, один за другим, и кладет их на кресло. Доктор во всем точен. И особенно в любовной науке. Она закрывает глаза и представляет себя героиней кино. Говорить ничего не надо. Все, что ей нужно сказать, заключено в ее теле.

На ее плечо ложится теплая рука, и она понимает: доктор готов. Она поворачивается, видит, что он сам, прекрасный в наготе, глядит на нее. Ей доставляет удовольствие смотреть на него. Муж никогда не позволял ей этого, а с тех пор, как она стала Белль, ей это не нужно. С мужем они всегда раздеваются в темноте, и ей кажется, что теперь тело доктора она знает лучше тела собственного супруга.

– Ты заболела, Белль? – спрашивает доктор.

Она кивает.

– Хочешь, я тебя вылечу?

Опять кивает.

Доктор, улыбаясь, открывает свой черный чемоданчик. Белль проводит влажным языком по пересохшим губам. Что он достанет? Она немного напугана, хотя знает: доктор никогда не причинит ей вреда. Они не говорят о том, что знакомы и годами вращались в одних и тех же кругах. Он называет ее Белль, а не Луиза и никогда даже не намекает на то, что может знать ее истинную, хотя в его осведомленности сомневаться не приходится. Есть ли во всей Венеции другая женщина с такими же короткими черными волосами, как у синьоры Луизы Бжезинской?

Доктор начинает доставать из чемоданчика инструменты. Каждый из них отсвечивает холодным металлическим блеском.

– Хочешь, чтобы я тебя вылечил, Белль? – снова спрашивает он.

Она кивает, и доктор, благодушно улыбнувшись, берет устрашающего вида хирургические щипцы, но, взглянув на них, кладет обратно.

– Что ж. Тогда будь хорошей девочкой, повернись, и я посмотрю, чем смогу помочь тебе.

Она снова поворачивается к нему спиной, хотя его сверкающие медицинские инструменты не идут у нее из головы. Раньше доктор ничего такого не делал, но, может быть, сегодня он все же решил прикоснуться к ней одной из этих штук? Эта мысль пугает и одновременно захватывает.

На глаза ей ложится шелковая лента, и она чувствует, как доктор бережно завязывает эту полоску у нее на затылке. Она пытается посмотреть сквозь черную ткань, но ничего не видит. Дыхание ее учащается. Теперь Белль точно знает, чего хочет доктор, но каждый раз, когда он приходит к ней, ее охватывает волнительное ожидание, лишь только повязка ложится на глаза. Какой внимательный мужчина. Он дает ей возможность предаваться фантазиям, пока сам воплощает свою.

Доктор осторожно укладывает Белль на спину. Берет ее правую лодыжку и отводит в сторону ногу. Стаскивает подвязку и медленно снимает чулок. Она чувствует, как он этим чулком привязывает ее ногу к стойке кровати. Узел не крепкий, следов не оставит, но в то же время достаточно сильный, чтобы она почувствовала напряжение. Теперь он отводит ее вторую ногу, снимает чулок и привязывает к другой стороне стойки. Она лежит на спине, ее ноги самым откровенным образом раздвинуты буквой V. Руки ее он оставляет свободными. Доктор любит, когда она ногтями впивается в его спину. Интересно, как он объясняет происхождение этих царапин жене? Но, возможно, он сейчас находится здесь, с нею, именно потому, что супруга больше не видит его обнаженного тела.

Она слышит, как доктор перемещается по комнате. Она знает, что он смотрит на нее, выставленную напоказ, раскрытую для него. Он начинает выбирать инструменты, думая о ней. Тут ей бы стоило испугаться, но она не боится. Руки у нее свободны, и она в любое мгновение может без труда развязать себя, если захочет. Однако у нее нет желания снимать повязку с глаз или развязывать чулки на лодыжках.

Она чувствует вес доктора, когда тот забирается на кровать и нависает над ней.

– Думаю, у меня есть то, что тебе поможет, – шепчет он.

– Пожалуйста, доктор, помогите, – отвечает она.

– Где болит? – спрашивает он.

Она поднимает руку и кладет его ладонь себе на живот.

– Здесь.

Он не спешит, и от напряженного ожидания ее живот судорожно сокращается. Прикоснется ли он к ней холодным инструментом? Но нет, она чувствует на коже его теплые губы, и напряжение сменяется облегчением. Он массирует руками ее живот.

– Где еще болит, Белль?

Она поднимает руку к груди и касается своего соска.

– Здесь.

Он убирает ее руку и начинает очень нежно целовать сосок, одновременно играя с ее второй грудью. Теперь Белль тает в исцеляющих руках доктора. Из-за повязки на глазах она не видит его, что придает происходящему еще больше эротизма. Белль представляет мужчину, который делает это с ней не просто для удовлетворения своего желания, а потому, что любит и желает доставить ей удовольствие. Она знает: доктор не любит ее, но сейчас это не важно. Он стал мужчиной из ее мечты, совершенным любовником, которого она надеется когда-нибудь найти.

– Где еще у тебя болит, Белль? – прочувствованно произносит доктор.

Она кладет руку между раздвинутых ног.

– Здесь, доктор. Здесь очень болит.

– Сейчас тебе станет лучше, Белль, – обещает доктор.

Он поцелуями медленно прокладывает дорожку от ее соска, через грудь и живот. Потом касается губами лобка, пока не доходит до того места, где лежит ее рука. Он берет ее, нежно целует и отводит в сторону. Вот уже он касается ее внизу. Помогает ей, как он выражается. Этот мужчина – превосходный любовник. Каждый раз, когда она встречает его жену, ей хочется поздравить ее. Доктор целует Белль все глубже и глубже, пальцами осторожно помогая себе продвигаться. Несмотря на повязку, Белль закрывает глаза. Она привязана к кровати, но чувствует себя вольной птицей. Дроздом. Ей слышится его пение. Засевший внутри нее дрозд с наслаждением выводит трели, пока доктор ласкает ее языком.

«В миг экстаза я превращаюсь в дух», – думает Белль.

Этот дух, эта энергия – ее сущность – огнем горит в крови. Она заряжает Белль, пока доктор подводит ее все ближе и ближе к краю. Она представляет себе, что сейчас с ней рядом другой мужчина. Она пока его не знает. Он всего лишь фантазия, но Белль почти уверена: скоро он появится. Мужчина, который может сделать для нее все.

Доктор отрывается от нее.

– Как ты теперь себя чувствуешь, Белль? – спрашивает он.

– Немного лучше. Но, доктор, вы можете сделать так, чтобы я не заболела снова?

– Разумеется, дорогая, – вежливо отвечает доктор. В следующую секунду она чувствует, как он входит в нее, и она стонет от удовольствия.

– Так лучше?

– О да! – выдыхает она.

– Умница, – говорит он, начиная ускорять ритм.

Она знает, что теперь доктор входит в мир собственных фантазий. И она тоже уходит, далеко-далеко от этой комнаты в Венеции. Она пребывает в особенном месте, где-то вне измерений реального мира, в небесах и на морском дне. И в то же время находится в некой маленькой комнате, крошечном темном чулане вожделения. Она запирает дверь, оставив мысли снаружи, и позволяет физическим ощущениям извлечь себя из телесной оболочки, так, что оказывается на самом краю, на отрезке тонкой грани между затишьем и бурей. Она держится там так долго, как только может, но ее хватает лишь на несколько секунд, и потом, уступая перед непреклонным напором доктора, она достигает пика. Доктор не останавливается, ни на секунду, продолжая ритмично двигаться, пока она извивается под ним, он вонзается в нее все глубже и глубже. Она знает: он уже с головой ушел в свою собственную игру, и чувствует, что толчки его становятся все более жадными, горячими, быстрыми. Ноги ее не движутся, но она приподнимает верхнюю часть тела и впивается ногтями в его спину. Доктор рычит от удовольствия, и, когда она еще глубже вдавливает пальцы в его кожу, громко вскрикнув, кончает.

Белль стоит у открытой стеклянной двери. Раздуваемые ветром занавески обволакивают ее нагое тело. Она смотрит, как доктор гребет веслами, быстро удаляясь. Черный чемоданчик стоит в лодке рядом с ним. Он снова превратился в делового человека. Кто бы мог подумать, чем любит заниматься этот благообразный доктор в свободное от спасения жизней время? Она полагает, что, возможно, отчасти тоже является доктором. Помогает своим клиентам сбросить груз и обрести удовлетворение, недоступное им в браке или в отношениях с другими женщинами. Она сравнивает себя с одной из самых известных венецианских куртизанок, Вероникой Франко, которая была cortigiana onesta[4]4
  Достойной куртизанкой (итал.).


[Закрыть], мудрой проституткой, умом которой мужчины восторгались не меньше, чем ее мастерством в любовных утехах. Вероника Франко поставила знак равенства между добродетелью и интеллектуальной чистотой. Белль тоже не чужда высоких устремлений: ей хотелось бы писать стихи. Она пытается сочинить что-то в уме. Разум инстинктивно рождает польские слова, а не итальянские, и горизонт узкого канала превращается в мимолетный образ знакомого с детства леса. Высокие сосны тянутся ввысь, покачиваются на ветру, шепчут ей… Воссоздав эти ощущения, ее разум заставляет тело чувствовать.

Я двигаюсь. Ветви и хвоя, бросающие тень на мое сердце, колышутся.

Во времена Вероники Франко, в шестнадцатом веке, быть проституткой не считалось зазорным. Поэтому, как рассудила Белль, и она не распутница, просто распаляет воображение своих клиентов, тем самым помогая им относиться к своим женам лучше. Разве плохо, что они приходят к ней, добровольной и увлеченной участнице любовного действа, вместо того, чтобы заставлять себя ложиться в постель к холодным женам или невестам? Она в этом деле искусна, так почему не поделиться собой, когда ей того хочется? Она надеется, что найдется такой мужчина, который поймет это. Если хочешь любить Белль, предоставь ей свободу.

Она поворачивается и смотрит на кровать. Простыни все еще смяты после их любовных игр. Доктор оставил увесистую пачку банкнот на подушке. Этого более чем достаточно, чтобы оплатить аренду квартиры на месяц вперед. Трудно поверить, но прошло уже больше года после ее первого удивительного перевоплощения в Белль в день маскарада. Несколько недель она безуспешно пыталась забыть о том, что с ней произошло. Ощущения, испытанные в тот вечер, не покидали ее ни на минуту. Воображаемые пальцы прикасались к ней, она чувствовала его тело в своих руках, и это доводило ее до грани. Ее терзал неутолимый любовный зуд.

Не в силах выбросить из головы ощущение слияния с молодым человеком, она пыталась перенести этот образ в супружескую спальню. Ничего не вышло. Синьор Бжезинский заявил, что она выглядит непотребно в египетском наряде, и после того как он, не обращая внимания на слезы жены, заставил ее снять пышное убранство и смыть макияж, какие бы то ни было желания покинули ее. Разумеется, жестокому супругу доставила удовольствие ее, как он выразился, апатия, и тогда же он предался акту любви. Ее вялость и безразличие распалили его так, что стало очевидно: он абсолютно равнодушен к тому, испытывает она удовольствие или нет. Вернулись старые ощущения унижения, бессилия, начав душить ее часть, пробудившуюся в ночь, когда она была египтянкой. И вот так, охваченная отчаянием, она мало-помалу начала карьеру проститутки. Как только муж в очередной раз уехал по делам, она, основательно изменив свой облик, вышла на улицу. Первые несколько раз находила клиентов у моста Риальто, но потом, когда стало холодать, поняла, что для ее целей гораздо удобнее снять квартиру где-нибудь в городе подальше от дома, к тому же так уважать ее будут больше.

Как же быстро все переменилось с тех пор. Теперь она действительно ведет двойную жизнь: иногда она скромная полячка, жена синьора Бжезинского, а порой – экзотическая куртизанка Белль со свитой особых клиентов. Она знает: ее жизнь не идеальна, но это именно то, что ей нужно сейчас. Она никому не причиняет вреда и никому не сделает больно, даже синьору Бжезинскому в случае, если откроется правда. Ведь он не способен любить. Так что плохого в том, чтобы быть Белль?

Поскольку она проститутка по собственному желанию, а не по нужде, Белль не спит с теми, с кем не хочет. У нее есть золотое правило насчет чернорубашечников, и она отказывается ложиться с ними в постель. Она терпеть не может фашистов Муссолини, хотя муж ее открыто восхищается диктатором. Однако на улицах Венеции можно встретить и других чудовищ, поэтому Белль всегда ведет себя осторожно. Она слышала о больных извергах, которые получают удовольствие, избивая проституток. Столкнуться с такими ей хочется меньше всего.

Белль выходит в переднюю комнату, выглядывает в окно и обращает взгляд на лагуну. Над зеленой водой в ореоле солнечного света зависла серая дымка. Зрелище это производит впечатление призрачное и неземное. Она чувствует себя так, будто живет в городе загадок и тайн, это место снов и фантазий. Возможно ли подобное где-то еще, не в Венеции? Вряд ли. Город, основанный выходящей из моря Венерой, располагает к сексуальной интриге. Это часть его истории.