Текст книги "Птичка"

Автор книги: Нодар Думбадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Думбадзе Нодар
Птичка

Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ

ПТИЧКА

Рассказ

Перевод З. Ахвледиани

Бедиа Чиквани чуть свет разбудил птичий голос. Птичка не пела, она то ли звала кого-то, то ли делилась с кем-то новостью.

– Золотой клюв, меду и сахарку тебе! – приветствовал Бедиа пташку, распахивая настежь окно. Потом стал по голосу искать птичку и увидел ее. На ветке росшего у ворот граба прыгала и щебетала черноголовка. Нет, не щебетала, а явно звала кого-то или делилась с кем-то новостью. Кого? С кем? Бедиа окинул внимательным взором все деревья во дворе, все колья в плетне, но вторую птичку так и не нашел. А черноголовка продолжала прыгать на ветке и без умолку лепетала что-то на своем птичьем языке.

– Что, черноголовка, с какими вестями пожаловала? – улыбнулся Бедиа, провожая взглядом перелетевшую с граба на гранатовое дерево птичку.

– Квист, квист, чирик, чирик, квист, чирик... – ответила птичка.

– Много я понимаю в твоих "квист-чириках"... Но золотого клюва я тебе все же желаю, – проговорил Бедиа и стал одеваться.

– Чр-р-р... Чирик, чирик, чик! – Черноголовка перелетела на орех.

– Да будет тебе! Понял я все – рассвело, солнце встало, день выдался погожий, и я должен встать и заняться делом... Так я и делаю. Что еще? Говори уж человеческим языком!

– Чирик, чирик, чик!

– А ну тебя с твоим чириканьем! – Бедиа взмахнул рукой. Птичка переменила место – уселась на кол, склонила голову набок, искоса взглянула на Бедиа и еще раз чирикнула:

– Чик-чирик!

Бедиа удивленно огляделся – "с кем это она тараторит?". Кругом не было ни одной птички, – "рехнулась пташка!".

Бедиа не спеша спустился во двор, подошел к кукурузному амбару, поднялся по приставленной лестнице, взял три желтых початка и, не сходя с лестницы, стал кормить кур и индюшек, со всех сторон сбежавшихся к амбару.

– Квист, квист, чик-чирик! – напомнила о себе черноголовка.

– Золотой клюв, золотой клюв, чего еще тебе? Есть хочется? Пожалуйста, угощайся, если не боишься подавиться.

Птичка приняла приглашение. Она без зазрения совести присоединилась к курам и индюшкам и клюнула зерно, но, не сладив с ним, тут же бросила его.

– А что я тебе говорил? – усмехнулся Бедиа. Он спустился с лестницы, вошел в кухню, достал из ларя сито, тряхнул несколько раз, собрал отруби и вернулся на двор – покормить черноголовку, но птички уже не было.

В полдень пришел почтальон Геронтий Цанава.

– Магарыч с тебя, уважаемый Бедиа! Телеграмма из Тбилиси, от сына!

– Что ему понадобилось?

– Прочти сам, тут все написано.

Бедиа взял из рук почтальона телеграмму, надел очки и громко прочел:

"Гульрипши Буденного восемь Бедна Чиквани тчк

Срочно вышли пятьсот рублей тчк Здоров тчк

целую твой Гванджи".

– Как ты сказал? Магарыч? Да тебя во двор не следовало впускать, да что поделаешь – профессия у тебя такая! – Бедиа небрежно надел телеграмму на торчавший в стене гвоздь и направился в кухню за вином. Геронтий Цанава присел на стульчик и в ожидании угощения с удовольствием провел рукой по усам.

Бедиа появился с початым кувшином "изабеллы" в руке, налил только Геронтию.

– Видать, отличное у тебя вино, уважаемый Бедиа, коли так бережешь его... – произнес с нескрываемой иронией Геронтий и встал, готовясь произнести тост.

– Ну и язык же у тебя, Геронтий Цанава! Ты сперва попробуй вино, а потом изливай свой яд! А может, такого вина нет во всей округе, а? – И чтобы придать своим словам больше убедительности, Бедиа налил себе.

– Что ж, выпьем, коли так... Дай бог этому дому всего доброго и хорошего, обилия продуктов и здоровья, а остальным вы лично наделены богато, уважаемый Бедиа, побольше бы таких, как вы, добрых людей на побережье Черного моря, и вечная память вашей дорогой супруге, уважаемой Эсме, которая, так сказать, не дожила до счастья своего сына, но вы для вашего дома и отец и мать, за здоровье надежды этого дома, нашего маленького Гванджи! – выпалил одним духом Геронтий и опрокинул в рот стакан.

– Спасибо! – поблагодарил Бедиа.

Геронтий выждал, пока выпитое вино добралось до желудка, потом воздел к небу руки и глаза.

– Стыд и срам тебе, Бедиа Чиквани!.. Боже мой, пошло насмарку мое месячное лечение в Карловых Варах!..

– Ты что, белены объелся, Геронтий Цанава? – насторожился Бедиа.

– Друг я тебе или враг, Бедиа Чиквани? Насилу удалось сбить сахар до нормы, а ты напоил меня настоянной на сахаре гадостью! Что мне теперь делать?!

– За такую телеграмму тебя следовало стрихнином напоить!

– Если это пойло ты считаешь лучше стрихнина, то заблуждаешься, Бедиа Чиквани! – проговорил Геронтий и сам налил себе второй стакан.

– Чирик-чирик, квист, чирик, чик-чик! – встрепенулась вдруг в плетне черноголовка.

– Получил, получил добрую весть, радуйся! Пришли, говорит, пятьсот рублей... Копейка в копейку... Об этом ты чирикала все утро, да? Фу, чтоб тебя!..

– С кем ты разговариваешь, Бедиа? – удивился Геронтий.

– Да с птичкой! Как заладила с утра – "чирик" да "чирик". Вот и начирикала пятьсот целковых! – Бедиа в сердцах замахнулся на птичку. Та вспорхнула, перелетела на ель.

– Чирик, чирик, чик!

– Я тебе дам "чик-чик"! Пошла к черту? – рассердился Бедиа.

– Да ты, вижу, понимаешь птичий язык! О чем это она? – рассмеялся Геронтий.

– Спроси сам – узнаешь!

– Чего тебе, птичка? – спросил Геронтий.

– Чирик, чик! – ответила черноголовка.

– Не может быть! – удивился Геронтий и налил себе третий стакан.

– А ну, катитесь отсюда оба, пока целы! – Бедна нагнулся за камнем. Птичка улетела.

– Брось камень, Бедиа Чиквани! Я не птичка, летать не горазд, а идти иду, видишь? – Геронтий осушил третий стакан и направился к воротам.

– С такой телеграммой на лучшее вино не рассчитывай, Геронтий дорогой, так что впредь не утруждай себя, позвони прямо с почты и передай содержание. Понятно? – крикнул вдогонку Бедиа.

– Понятно! – сказал Геронтий и, затянув "Кучхи бедниери", покинул двор.

Еще час Бедиа бесцельно бродил по двору, а потом пошел к соседям Гогелия – занять денег.

– Просто удивительно, уважаемая Аграфена! С самого утра птичка не дала покоя! А в полдень Геронтий Цанава принес телеграмму – денег просит мой наследник!.. Пишет, что здоров, но я ума не приложу – зачем ему понадобилось пятьсот рублей! Месяц тому назад послал ему столько же... информировал соседку Бедиа в виде вступления.

– Не про вашего будь сказано, уважаемый Бедиа, но... Нынешняя молодежь... Ни на шаг, ни на шаг нельзя ей доверять!.. Стоит на минуту отвести глаза, и – пожалуйста, тут тебе и морфий, и черт его знает какая еще там гадость.

– Господь с вами, уважаемая Аграфена, что вы такое говорите! испугался Бедиа.

– Так оно и есть, уважаемый Бедиа... Вот, пожалуйста, сыночек Палладия Когоскуа... Привел жену, – прости господи, – ну впрямь девка из борделя... Того и гляди, уши свекрови и свекру солью набьет!

– Убей меня бог! Рехнулся парень, что ли?

– Видать, рехнулся...

– Вот несчастье-то какое!

– Поэтому вам и надо быть осторожным, уважаемый Бедиа... И не очень-то вашего там... того... тем самым... Да! – предупредила Аграфена соседа. Под "того... тем самым" явно подразумевались деньги, – произнося эти слова, она недвусмысленно провела большим пальцем по указательному...

От соседки Бедиа вернулся смущенный и испуганный. Только он открыл калитку – черноголовка, сидевшая на прибитом к столбику балкона крюке, перепорхнула на ветку черешни и чирикнула:

– Чирик, квист, чик-чик!

– Да говори уж, в чем дело, какая еще беда на мою голову! Душу вымотала, черт тебя возьми! – крикнул Бедиа.

– Чик-чик, чирик!

Бедиа глазом поискал камень, и когда птичка отвернулась, он быстро нагнулся, взял камень и положил себе в карман.

– Чирик, чирик, чирик! – пискнула птичка, перелетая на ветку росшей перед домом груши.

– Золотой клюв, золотой клюв! Боже мой, с чего это бесится птичка, не пойму! Никак несчастье со мной!

– Чирик... – начала было черноголовка, но вдруг запущенный Бедиа камень пронесся над самой ее головкой, и тут же раздался звон разбитого стекла.

Птичка сорвалась с места и в мгновение ока исчезла в соседском дворе.

"Началось!.." – подумал Бедиа. Он поднялся на балкон, вошел в комнату, подошел к разбитому окну, просунул сперва руку, потом голову, словно хотел удостовериться – действительно ли стекло разбито. Потом опустился на тахту и задумался.

"Боже великий, если меня ждет неприятность, пусть это будет разбитое стекло... Чего ко мне пристала птичка, что ей нужно?! Бог ты, в конце концов, или кто? Научи ее человеческой речи или дай мне птичий язык объяснимся, поймем друг друга... Вижу ведь, птичке хочется что-то сказать... А вдруг с мальчиком беда какая?.. Как это Аграфена про молодежь сказала? "Стоит на минуту отвести глаза, и – пожалуйста, тут тебе и морфий, и черт его знает какая еще там гадость..." Типун ей на язык, чертовой бабе!.. "Привел жену, – ну впрямь девка из борделя..." Может, она что-то скрывает?.. Говорила намеками... Верно, знает, проклятая, что-то, да не договаривает... "Не очень-то вашего там... того... тем самым..." Нет, определенно она что-то скрывает от меня!.. Может, он женился? Ну и что? Я сам давно его прошу: женись, сыночек, дай мне поиграть с внучком... Почему же он не сообщил об этом мне? Значит, девка непутевая... И Геронтий нес какую-то чушь... Вино, мол, с сахаром... Жена, мол, не дожила до счастья сына..."

Бедиа бросился к телефону.

– Алло, почта? Это кто? Пация? А кто? Жужуна? Попроси, милая, Геронтия Цанава, почтальона. Бедиа я, Бедиа Чиквани! Дело у меня небольшое...

– А его нет, уважаемый Бедиа. Поехал в Очамчире, на похороны Шакира Эзугбая. Вернется утром, не раньше...

– Тьфу, черт возьми! – Бедиа в сердцах бросил трубку и снова вошел во двор.

– Квист, чирик, квист, чр-р-р... Чирик... – услышал он чириканье черноголовки. В голосе птички было столько печали, горя и мольбы, что Бедиа невольно вздрогнул, волосы у него стали дыбом, лоб покрылся испариной.

– Сгинь отсюда, пока я не сошел с ума и не натворил беды! – взмолился Бедиа и стал опять искать камень. Птичка, словно угадав замысел человека, улетела.

Взволнованный Бедиа снова направился к соседке.

– Уважаемая Аграфена, беда какая-то со мной!.. Не дает покоя проклятая птичка!.. Плачет и причитает с самого утра. Чего только я ей не посулил – и золотого клюва, и меду, и сахару... И камнем вспугнул... Не отстает!.. Утром вы что-то такое говорили... Про морфий... Про жену сына Палладия Когоскуа... Дескать, из борделя она... Может, вам известно и про моего мальчика?.. Так скажите мне, заклинаю вас Илорским крестом, не скрывайте!.. Иначе я с ума сойду, – знаете ведь, единственный он у меня!..

– Убей меня, господи! – запричитала Аграфена. – Как вам не совестно, уважаемый Бедиа! Взрослый мужчина, а испугались чириканья глупой птички! Если б что неладное, стала бы я скрывать?! Я ведь сказала просто так, к слову! При чем тут ваш сын?! А птичка... С чего это она расплакалась в вашем дворе? Что за птичка?

– Черноголовка, будь она неладна!

– Черногол-о-овка, – многозначительно протянула Аграфена. – А не видели вы во дворе удода?

– Нет, не замечал...

– Ну, тогда все в порядке! Плач черноголовки, уважаемый Бедиа, не к добру, если вслед за ней появится удод, да еще распустит свой гребешок... Не про вас будь сказано, но, помните, так оно и случилось с сыном Отиа Гвинджилия... Пошел, несчастный, на лосося... с сетью... Не успел выдернуть руку... Проглотила его взбушевавшаяся Кодори... А вашему сыну что? Живет он в городе... Тем более, сами изволили сказать, пишет, что жив, здоров... А если он женился, так вам радоваться нужно! Почему думать плохое?! И потом, девки из борделя, они, знаете, бывают и... неплохими. Да... Так что грешно вам, уважаемый Бедиа, волноваться из-за птички...

– Дай бог вам здоровья, утешили меня...

Домой Бедиа вернулся еще более расстроенным.

– Чирик, квист, чик-чик-чик! – птичка с плачем встретила его на дереве у ворот.

Бедиа взбесился. Не найдя камня, он запустил в птичку скинутым с ноги ботинком. В птичку он не попал, и ботинок застрял на дереве. Тогда он снял второй ботинок, бросил в птичку. Ботинок, не задев ее, упал на землю. Черноголовка удивленно искоса взглянула на Бедиа и переменила место. Подобрав ботинок, Бедиа босиком направился к дому, взбежал по лестнице, ворвался в комнату и бросился к столу.

Письмо! Надо сейчас же написать сыну письмо, узнать – в чем же, в конце концов, дело! Неспроста же птичка с утра до вечера плачет и причитает во дворе Бедиа Чиквани! Так просто, без причины, в природе ничего не происходит! Нет, надо написать! А впрочем, пока дойдет письмо да вернется ответ... Сердце не выдержит ожидания! Телеграмму! Телеграмму-молнию!

Бедиа достал из ящика лист бумаги и приступил к составлению телеграммы.

"Тбилиси Палиашвили 714 Амаглобели для Гванджи Чиквани.

Срочно телеграфируй здоровье отец".

Нет, не так. "Телеграфируй семейное положение..." Нет, не то. Какое еще "семейное положение"?!

Может, так: "Срочно приезжай не бойся отец здоров". Нет, этак он перепугается...

Бедиа разорвал бумагу, бросил в бамбуковую корзину. Начал заново.

"Молния Тбилиси Палиашвили 714 Амаглобели для Чиквани.

Сынок срочно приезжай, не пугайся я чувствую себя прекрасно целую твой отец Бедиа".

Не так. Если я чувствую себя прекрасно, зачем ему приезжать, да еще срочно? И к чему молния?

Бедиа зачеркнул слово "молния" и собрался вставить в текст слово "соскучился", как у самого разбитого окна раздался жалобный писк черноголовки:

– Чик-чик-чик, квист, чирик...

Побледневший Бедиа выронил ручку. Он встал, открыл шкаф, достал двуствольный "винчестер", вложил в оба ствола жаканные – на медведя патроны и подошел к окну. Птичка сидела на ветке ореха и продолжала причитать:

– Чирик, квист, чик-чик-чик!

Спускались сумерки. Бедиа плотно пригнал ружье к плечу, долго, долго целился. Поймав маленькую черную головку птички на мушку, Бедиа подумал: "Прости меня, господи!" – и одновременно спустил оба курка.

Громовой звук выстрела разнесся по всему селу.

Сбежавшиеся соседи ахнули: босой, с изуродованной головой Бедиа лежал навзничь у разбитого окна в луже собственной крови. Рядом валялся сломанный "винчестер".

О причине выстрела и смерти Бедиа толком не знал никто.

Сплетни и слухи ползли в народе, переходили из уст в уста, из двора во двор, из дома в дом и наконец вышли за пределы села.

– С утра он был сам не свой...

– На почту, оказывается, звонил Жужуне, спрашивал Геронтия Цанава...

– Утром, оказывается, Геронтий принес ему телеграмму от сына, тот просил выслать деньги...

– Не стал бы он из-за этого стреляться!..

– А может, его...

– Да нет, на убитого он не похож!.. Вот винтовка... Ишь как ее разворотило!..

– Это еще как сказать...

– Дважды он был у меня. Волновался... Говорил о птичке – мол, дурную весть она пророчит... Про морфий говорил, про какую-то женщину из борделя, не помню уж... Был взволнован – это точно...

– Неужели виноват сын?

– Про сына ничего плохого я не слышала. На медицинском он учится, вместе с моим...

– Вот-вот! Медицинский и есть, оказывается, гнездо разврата и жулья...

– А ты не верь глупой болтовне других!.. Твой-то учился в ГПИ, а угодил в тюрьму на два года за хулиганство!

– По недоразумению! У нас дело в кассации в Верховном, и скоро всем вам придется прикусить язык!

– Дай бог!

– Не "дай бог", а так оно и есть!

– Вот она – судьба человека... Говоришь с ним, думаешь – здоров, а он, оказывается, уже не жилец на этом свете...

– А это что за телеграмма на столе? "Я чувствую себя прекрасно"... К чему бы это?..

– Куда уж прекрасней! Никто и ничто больше его не беспокоит...

– Видно, предчувствовал, несчастный, сына звал...

– Все! Погибла семья! Хоть облей дом керосином и подожги!..

– Эх, какой мужик пропал!

– Милиция идет! – сообщил кто-то шепотом, и во дворе наступила гробовая тишина.

Было уже темно, когда во двор Бедиа Чиквани прилетела черноголовка. Она уселась на ветку ореха и жалобно прочирикала:

– Чирик, квист, чик-чик!

Откуда-то появилась вторая черноголовка, подсела к первой и спросила:

– Чикот-чик, чит-чик, чика! – Кого ты разыскиваешь с утра?

– Чирик-чик, чик-чирик, чик! – Птенчика своего, с утра его нет!

– Чик-чук, чир, чр-р!.. – Не бойся, найдется твой птенчик! успокоила вторая черноголовка первую и улетела.

– Квист, квист, чирик, чирик, квист, чирик! – Где ты, детка моя, отзовись, где ты? – еще раз жалобно позвала птичка. Никто ей не ответил. Лишь издалека, с чужого двора донесся голос второй черноголовки:

– Чик, чик, чир-чирик? – Нашла своего птенчика?

– Чир-р, чук! – Нет, не нашла! – ответила с плачем первая и улетела.

Никто не заметил ни прилета, ни разговора, ни улета черноголовок. Все были заняты собственным горем, собственными мыслями.

В распахнутые ворота Бедиа Чиквани вступала печальная ночь...