Текст книги "Падчерица Синей Бороды"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Не плачь. То, чего ты не знаешь, не существует. Повтори.

– То, чего я не знаю… – глотая слезы, в этот раз я ответила правильно, – не существует!

Как бы сделать, чтобы она очнулась?

– Эй! Девицы-красавицы! – раздался голос снизу. – Кто кричал? Вы не утопли в поносе?

Я запираю дверцу, опускаю фанеру. Рита за это время делает несколько неуверенных шагов, но перестает передвигать ноги на третьей ступеньке.

Подхватываю ее под мышки, тащу вниз. Ноги Риты безвольно волокутся по ступенькам, она смотрит спокойными глазами в потолок. После первого пролета я выдыхаюсь. Подоспевшие лесники берут ее и несут, громко обсуждая странные симптомы отравления. Старший, проведя перед лицом Риты рукой и не обнаружив никакой реакции, говорит, что без доктора не обойтись.

– Лучше сразу позвонить мужу. Потом проблем не оберёсся, – подсказывает другой охранник.

– Что же это вы могли такое слопать, что у твоей мамки началась трясучка и глаза застыли?

– Ка… какой мамки? Какой по счету? – Я понимаю, что острить не время, но ничего не могу поделать.

– На пол падала? Глаза закатывала? Пену изо рта пускала? – по-деловому подходит к проблеме охранник Коля, а самый тихий лесник, я его голоса даже ни разу не слышала, требует немедленно показать ему наш понос.

Чтобы прекратить мой истерический хохот, лесники не стали меня шлепать по щекам, как это полагается делать с нервными дамочками. Коля просто набрал в рот воды и так обрызгал всю меня, хохочущую, что пришлось переодеваться.

Я усадила Риту перед камином и начала читать обнаруженные в комнате-свалке письма.

«…Моя любовь к тебе похожа на пришпиленного булавкой мотылька – я еще жив, но уже понимаю всю безысходность этой жизни, я еще трепещу крыльями – уже не надежды, а воспоминаний! – но слабею с каждым взмахом…

…Вчера варила варенье из крыжовника, вот это морока, скажу тебе! Сначала надо обрезать у каждой ягоды все ножки и хохолки да еще проткнуть каждую иголкой, а сироп надо варить вишенный, а если нет вишни, можно залить кипятком просто вишенные листья, а потом пошел дождь…

…Как хорошо, что ты невинна! Ты даже не знаешь, что теряешь. В обладании плотью есть и счастье, и разочарование, приближающее к старости. Неужто я никогда не нарушу безмятежный сон твоего зрелого тела болью и восторгом? Что толку служить самой себе, если ты не в силах служить жизни?

…Сестра двоюродная родила мальчика, вся изошла кровью, а еще теперь пуповина не заживает, на голове мальчика струпья. Наша палевая гончая поранила лапу, отец грозился пристрелить, да я не дала, теперь гуляем с нею на полях – она на трех лапах скачет, а как увидит птицу или, не дай бог, почует зайца, так и кинется вслед. Бежит, визжит от боли, но бежит, а куры черные не несутся…»

– Собак надо пристрелить! – возбудилась тут Рита. – Пристрелить, и все!

– Рита, как ты меня напугала!.. Тебе лучше? Не вставай.

– Принеси водки. И телефон.

– Нет у нас больше телефона, ты же знаешь, лесники забрали.

– Тогда водки!

– Хорошо, только ты не смотри такими глазами. Что там было, в комнате? – перехожу я на шепот.

– Тебе лучше не знать. Дай сюда ключи! Вот так… – Она отсоединяет ключ от потайной комнаты, снимает цепочку и вешает ключ рядом с бусиной себе на шею. – А то ведь обязательно сунешься!

После второй стопки Рита поинтересовалась, не могу ли я еще раз проделать фокус с побегом, раз уж нам не дадут позвонить.

– Ночью не смогу. А что, надо?

– Надо. Надо связаться с братьями.

– С твоими братьями?

Ну вот, я так устала с нею возиться, что даже не получаю никакого удовлетворения от исполнения задуманного.

– С моими! – повышает голос Рита и добавляет после третьей стопки: – У тебя ведь нет братьев, несколько я знаю…

Лесники привели доктора. Осмотрев лицо Риты, ее язык и внутренность правого века, доктор пожалел, что не может взглянуть на наши фекалии, предложил промыть желудки холодной водой с марганцовкой, а потом сознался, что он вообще-то ветеринар.

– Садитесь, ветеринар, – разрешила Рита и подвинула ему мою стопку.

Пока доктор-ветеринар не опьянел окончательно, он просил честно сказать ему: кто съел привезенные мною в большом количестве консервы – раз, и что это были за такие странные консервы – два. Я пожалела, что придумала отравление. Конечно же, бдительная охрана первым делом полезла в подпол и не обнаружила там ни одной банки! Я даже допускаю, что контуженый Коля обыскал все кухонные шкафы и всякие другие места, предназначенные для хранения банок, но, естественно, ничего не нашел и насплетничал доктору, что сбрендившие от безделья и спиртного дамочки сожрали за один вечер литров десять весьма подозрительных неопознанных консервов.

Я встала затемно – половина седьмого. Дрожа, пробралась с клеткой на чердак.

Голубок оказался совсем легким – почти невесомым, он покорно сидел в моих руках и ждал, иногда дергая головой и поглядывая то одним, то другим глазом.

В открытое чердачное окно вихрем врывался холодный ветер с заблудившимися снежинками, где-то, наверное, на хуторе, закричал далекий петух.

– Ну, в общем, счастливого тебе пути! – Я прижала голубка к щеке, вдохнула напоследок теплый запах птицы и высунула его в окно.

Еще почти минуту в темноте холодного неба мелькало светлое пятнышко – последний живой лоскуток от паруса моего детства. Я прощалась с детством без слез и без сожалений. Я не знаю, как другие уходят, я уходила навсегда. Теперь – навсегда. Я не отдам больше моему детству ни одной разбитой коленки, ни одного листка календаря, ни одной заусеницы. Я запрещу своей дочери читать сказки. Не знаю, кто их напридумывал, может быть, все люди по чуть-чуть в момент своих прощаний с детством, чтобы предохранить себя во взрослой жизни от ужасов кровосмешения, безнаказанного воровства, затопления рожениц с младенцами в бочках, превращения девушек в жаб, крыс – в королей, а маленького братика в козленка… От говорящих животных и живых мертвецов, от кареты, которая не увезет тебя посреди ночи с бала, потому что превратится в тыкву, и от серого волка, пожирающего девочек, бабушек и еще охотников в придачу.

Рассвело. Сверху мне хорошо был виден лес, и чернеющее поле, и краешек дороги, и крыши хутора, где живут лесники-охранники. Я закрыла этот видимый мир ладонью, потом свернула ее в кулак, а кулак прижала ко лбу, чтобы запомнить, я так всегда делаю, когда прощаюсь с чем-то важным.

Рита, конечно, еще спит. Пойти разбудить ее, чтобы и она попрощалась?

– Который час? – бормочет она, прячась с головой под одеяло.

– Скоро восемь. Я отпустила голубка.

– М-м-м…

– Он полетит к твоим братьям и расскажет, где ты.

– Очень смешно… Голубок, это, конечно, неплохо, но я больше доверяю простым вещам.

– Что это за простые вещи?

– Например, – высовывается Рита и зевает, – услужливый доктор-ветеринар.

– Ты что! – я дергаю Риту за руку, и она рывком садится и открывает глаза. – Ты что, сказала ветеринару, чтобы он позвонил твоим братьям?!

– Ну да, а что?..

– Господи, мне не выбраться из этой проклятой сказки! – кричу я и бью кулаком по стене. – Ты знаешь, что теперь будет?!

– Приедут мои братья, заберут меня, – бормочет испуганно Рита.

– Приедет Гадамер! Понимаешь, теперь приедет Гадамер! Он уже мчится сюда со страшной скоростью! Я же просила тебя не доверять слугам, просила?

– Ты думаешь, что этот милый доктор…

– Да он сразу же позвонил Гадамеру, как только ушел от нас, сразу же! Ну почему ты меня не послушалась? Я обещала, что все сделаю, что сообщу твоим братьям!

– Ну и что? Сообщила?

– Да, я послала голубя!

– Это какой-то бред, при чем здесь голубь?

– А при чем здесь слуга корейца?

– Ладно, – Рита примирительно выставляет перед собой ладони, – давай успокоимся. Ты послала голубя и думаешь, что этого достаточно, чтобы сюда приехали братья. Я попросила позвонить ветеринара, и он выдаст меня Гадамеру. Ну и что?

– Ты тупая или притворяешься? – устало спрашиваю я, садясь на край кровати. – Теперь не отвертеться от трагического конца. Теперь все действующие персонажи соберутся вместе, и твои братья убьют Гадамера!

– Убьют, это точно, – бормочет Рита, задумавшись. – Но я же не хотела, я не знала… А может быть, этот доктор не позвонит корейцу? Или братья успеют приехать раньше?..

Она впервые назвала своего мужа корейцем.

Кореец приехал первым.

После разговора с Ритой я поднялась на чердак и стала смотреть на кусочек дороги, выходящей из леса. Я сидела и смотрела, пока у дома не собрались все лесники-охранники. Сначала они переговаривались в саду, сгрудившись кучей, потом разбрелись.

Я сняла куртку, повесила ее на гвоздь и сбежала вниз.

Рита собирала свою косметику и драгоценности с трюмо.

– Ну что? – спросила она шепотом.

– Пришли охранники. Они запирают все двери снаружи.

У нее затряслись руки.

– Ты что, прицепила этому голубю записку на лапу?

– Нет. Я просто его отпустила.

– Просто отпустила! – стонет Рита. – Да почему ты думаешь, что мои братья обратят внимание на какую-то птицу?! Все бессмысленно. Теперь, когда я нашла его потайную комнату, мне не жить.

– Не волнуйся. Голубь прилетит к своему хозяину, это будет сигналом, и мои друзья свяжутся с твоими братьями.

– Зачем им это делать? – удивлена Рита.

– Такой договор.

– Я не понимаю! – она мечется по комнате.

– Ладно, чтобы тебе было понятно, братья заплатят им за информацию о тебе.

– Не сомневаюсь!..

– Что было в этой комнате? – я делаю еще одну попытку разговорить Риту.

– Это не для детских глаз! – Она бледнеет. – Если я выберусь отсюда, я напишу заявление в милицию! Его посадят, такое не должно остаться безнаказанным, это!.. Мне плохо, посмотри валидол в аптечке.

Я сходила на кухню и принесла початую бутылку коньяка.

– Нам нельзя пить, – заявила она после большого глотка из горлышка. – Мы должны быть максимально готовыми к неожиданностям… – второй глоток.

– От запаха валидола меня тошнит.

– Подумать только, – ужасается Рита, делая третий глоток, – он, такой утонченный, такой изящный и оригинальный!.. Такой нежный в постели, а оказался маньяком!

– Ладно, хватит меня пугать, – я отбираю у нее бутылку. – Не знаю, как насчет первых четырех жен корейца, но моих тетушек похоронили, маму – тоже. В чулане не могут висеть их тела, тогда что тебя так испугало?

Рита подзывает меня, я склоняюсь к ней, сидящей в кресле, и дрожащая рука обхватывает мою шею.

– Гадамер извращенец. Из категории фетишистов, – шепчет она, касаясь мокрыми губами моего уха. – Он собрал в этой комнате все свадебные платья своих предыдущих жен, а под ними…

Она тянет к себе бутылку, я не даю. Некоторое время мы молча боремся, потом Рита отнимает коньяк.

– В общем, ты была права насчет понравившихся ему внутренностей, – заявляет она после следующего глотка. – Но какая сволочь! Пустой восьмой крюк, ты только подумай! – возмущается Рита уже слегка заплетающимся языком. – Конечно, у меня же не было свадебного платья! Знаешь, я думаю, он бы не убил меня еще целый год.

– Да?..

– Конечно, он бы подождал год, чтобы подарить к юбилею свадьбы платье, помнишь, он обещал у загса? У фетишистов с этим строго – все должно соответствовать… Если кто собирает женское белье, так обязательно использованное, с запахом, понимаешь? Он бы дождался, пока я надену платье на юбилей, а уже потом только повесил бы его на восьмой крюк… А если бы я ему очень понравилась, помнишь, он на всякий случай обещал на каждый юбилей по новому платью? Так вот, я себя поздравляю, они уже готовы! Первое, второе, третье… И действительно, все – зашибенные, все разных оттенков! Мой бедный маленький хвостик!.. – вдруг захныкала она, скривившись. – Лучше бы я сделала операцию, а теперь плавать ему в банке под восьмым свадебным платьем!..

– Так, достаточно! – я решительно забираю бутылку и прячу ее в шкаф.

– Лети-лети, голубок, через север на восток! – машет руками Рита.

Я не знаю, хорошо или плохо, что ее развезло. С одной стороны, не будет истерик, но, с другой стороны, нельзя поручиться за быстроту и адекватность реакций.

Я слышу шум на улице и подхожу к окну.

Из автомобиля выходит кореец. Он в длинном черном пальто, черные блестящие волосы сразу же растрепал ветер, мой отчим смотрит на окно, за которым я стою, пытается стащить с шеи ярко-красный шарф и говорит что-то, мне не слышно, он повторяет и повторяет какое-то слово, я, как загипнотизированная, не могу отвести глаз от его рта и заставляю себя зажмуриться – я угадала это слово по губам, он спрашивает «почему?».

– Рита, он приехал…

Раздевшись, кореец сразу же потребовал к себе жену. На меня он сначала не обращал внимания, только пару раз я обожглась о внимательный быстрый взгляд, но он сразу же отвел зрачки.

Из спальни спустилась бледная Рита, потрясая связкой ключей.

– Что случилось? – спросил кореец.

– Вот твои ключи, – зазвенела ключами Рита, криво улыбаясь.

– К черту ключи, почему ты просила братьев приехать?!

– Неправильно! Ты должен спросить, где самый маленький!

– Ты пьяна?

Подойдя поближе, нервно поводя тонкими ноздрями, кореец всмотрелся в лицо жены. Я замерла. С такого расстояния он не может не заметить эту бусину!

– Откуда это у тебя? – вцепился кореец в цепочку Риты на шее.

– Ты должен спросить, где самый маленький ключик!

Тут кореец заметил на цепочке и ключ, который оставлял мне. Он растерянно оглянулся, я спряталась за занавеску у окна.

– Что здесь происходит, черт возьми!

– Опять неправильно! – Рита, покачиваясь, помахала перед его лицом пальцем. – Ты должен ругаться, что я заглядывала в твой чулан! Я видела эти платья и пустой крюк! Я видела кусочки твоих жен в банках!

– В каких еще банках?! Каких жен? – закричал кореец и пошел ко мне.

Я выбежала из-за занавески, упала на четвереньки, проползла под столом, успела добежать к двери и крикнуть Рите:

– Прячься!

Прежде чем он опомнился и побежал за мной к лестнице.

«Пастушка, милая пастушка, поднимись скорее на самую верхушку башни!»

По ступенькам я взлетела быстро – кап-кап, кап-кап, по капельке крови на каждую ступеньку, – но с лестницей на чердак пришлось повозиться. Она оказалась очень тяжелой, я еле затащила ее вверх и сразу прижала платок к носу.

– Алиса, объясни наконец, что происходит! – потребовал прибежавший за мной по каплям крови кореец.

Я посмотрела на него сверху и захлопнула чердачный люк. Прислушалась. Ни звука. Потом – шаги по лестнице вниз. Стукнула входная дверь. Я бросилась к окну. Кореец вышел на улицу, отошел от дома, чтобы я видела его в чердачное окно.

– Сейчас же спускайся! – крикнул он. – Или я поднимусь к тебе!

Все – по тексту.

Я становлюсь на цыпочки, оглядываю двор и вижу, что лесники тащат в дом лестницу. Ничего не выйдет. Такая не пройдет по длине в лестничном проходе. Холодно. Вспоминаю об оставленной куртке и с удовольствием надеваю ее.

На улицу выбежала Рита. Я открыла окно пошире, чтобы лучше слышать.

– Ты больной, тебя будут сначала судить, а потом лечить! – кричит она. – Как ты мог?!

– Да что я сделал? – хватает ее за руку кореец.

– Ты не подарил мне свадебное платье, ты очень спешил, да?! Так вот, извращенец, мой хвостик тебе не достанется! Никогда!

– Вы что, с ума тут посходили?! – кричит кореец, подняв голову к чердачному окну.

– Сейчас приедут мои братья и покажут тебе, кто здесь здоровый, а кто больной! – дергает рукой Рита. – Пусти! За каждый синяк заплатишь кровью! Алиса, посмотри на дорогу, они еще не едут?

И вдруг!.. Сначала я не понимаю, что происходит. Кореец отпустил руку Риты и схватил ее за волосы, приставив к горлу… нож! Это нож, честное слово, это точно – нож!

– Замолчи, или я тебя успокою, – говорит он Рите и добавляет еще что-то, чего я не слышу.

– Ты его не наточил на камне! – взвизгнула Рита и ударила корейца коленкой в живот. – Ты не получишь мой хвостик! – теперь, вывернувшись, она отвесила ему оплеуху. Даже издалека мне слышно, как хлестко получилось.

Застывший с открытым ртом кореец с ножом в руке смотрит, как Рита бежит в дом, крича по дороге:

– Алиса! Что ты видишь? Они еще не едут?

Во двор вбегают собаки и радостно носятся вокруг корейца, стараясь его повалить.

На полоске дороги, выходящей из леса, показались – один за другим – два джипа.

«Госпожа, – шепчу я, присев и закрыв лицо ладонями, – ваши братья уже совсем близко, совсем близко. Спасайте свою жизнь, если можете…»

Когда во дворе начали стрелять, я опустила лестницу. Ноги слушались плохо, но, в общем, спуститься удалось – не упала ни разу. Пробираясь на цыпочках вниз, я замирала на каждой ступеньке. На улице кричали люди, лаяли собаки, в доме стало тихо, и в этой тишине громко стучало мое сердце.

Пенелопа позвонила Лотарову в девять тридцать утра.

– Я никуда не поеду, – ответил на ее предложение Лотаров. – Сегодня очень ответственный для меня день, очень. Я даже отпросился с работы и через полчаса отправляюсь по важному делу.

– Вы что, не слышите? Братья Мазарины, как только открылся банк, сняли со своего счета десять тысяч! Мы можем не успеть.

– Десять тысяч… Десять тысяч, – бормотал Лотаров, соображая. – Вы хотите сказать, что они узнали, где Гадамер Шеллинг прячет их сестру?

– Хочу!

– Минуточку, дайте подумать… Ну хорошо, допустим, они сняли деньги для информатора, что я-то могу поделать? Найдут Мазарины сестру, увезут с собой, ну и ладно.

– То есть вы больше не беспокоитесь о здоровье корейца? – удивилась Пенелопа.

– Нет. Не беспокоюсь. Вчера вечером этот кореец лично звонил из Риги, заказывал себе научные журналы из Бостонского университета и оплату заказа, между прочим, провел по карточке. Он не успеет попасть в Сюсюки вовремя, я надеюсь, братья благополучно увезут его жену, а завтра я подумаю, что еще в этой истории может быть для меня интересного. Извините, Пенелопа Львовна, спешу.

– Я сейчас выезжаю, заберу вас на Кольцевой, где – скажете. Эта ваша Рига – ерунда. У Гадамера хватит денег на аренду самолета. И Москву даже не придется запрашивать, он сядет на какой-нибудь заброшенный аэродром под Тверью.

– Ах, как все некстати, – забормотал Лотаров, вороша на столе бумаги. – Сегодня я должен забрать кошку, понимаете, это очень важно, ее нужно забрать именно сегодня, в крайнем случае, завтра утром…

– Кошку? Вы меня разыгрываете? – не поверила Пенелопа.

– Да нет же, это действительно важно. Ну хорошо. Через пять минут я точно скажу.

– Пять минут?.. Поделитесь секретами сыска.

– Да никаких секретов, позвоню в справочную по вылетам из Риги, а если были частники, попрошу назвать карту полетов. Вот и весь секрет. Что это у вас за шум?

– Какой вы умный и предприимчивый, у меня ни за что так быстро не получится! – изобразила Пенелопа восхищение и выключила фен.

Через сорок минут Лотаров ждал ее в условленном месте с пластмассовой корзинкой для перевозки кошек.

Они подъехали к дому корейца в Сюсюках, когда все уже было кончено. «Скорая» увезла двух раненых лесников, убитых собак погрузили на телегу и отвезли на хутор, контуженый Коля вставлял разбитые стекла, старый лесник-охранник и девочка Алиса укладывали в коробку какие-то банки, оборачивая их газетами. Во дворе и в доме было полно милиционеров из ближайшего районного отдела, а пышная рыжая женщина варила на плите в кухне в огромной кастрюле мясное варево, и запах тушеной телятины и перца сквозил в разбитых окнах, над кровавыми пятнами на земле и на досках пола в коридоре, напоминая о нормальной сытой жизни.

Лотаров представился, предъявил удостоверение. Пенелопа предъявила свое. Местные стражи порядка забеспокоились было, но следователь уверил их, что он здесь больше по частному интересу.

– Что они делают? – спросила Пенелопа, показывая на Алису и охранника.

– Подготавливают к погрузке вещественные доказательства! – отрапортовал милиционер.

Пенелопа подошла к коробке, вытащила одну банку.

– Осторожно, не разбей, – попросила бесцветным голосом Алиса.

– Что это такое?

– Человеческий зародыш.

– Господи, помилуй! Откуда это у вас?

– Милиция нашла в потайной комнате корейца.

– А это?.. – Пенелопа ткнула пальцем в последнюю неупакованную банку.

– Сердце. Правда, красивое?

– Я хочу осмотреть эту комнату.

– Поднимись в мансарду, там открыто, – Алиса обернула последнюю банку газетой и стояла, не поднимая глаз.

– А где кореец? – решилась и спросила Пенелопа.

– Так ведь подстрелили хозяина, – ответил за Алису охранник. – Потом, конечно, посадили его ногами в бак, а бак залили цементным раствором. Вот он сидел так, сидел, ждал, пока раствор затвердеет, а тут милиция уже едет, его и сбросили в озеро, не дожидаясь, пока хорошо схватится. Я думаю, – почесал старик затылок и посмотрел в небо, – к послезавтрему всплывет, ерунда этот ихний цемент. Только всплывет он сильно попорченный. У нас в это озеро Дмитрич щуков запустил прошлогодне – штук двести мальков. Сначала они с Кемиром хотели вырастить пираньев для смеху, но те подохли зимой, а щуки во-о-она какие вымахали!

Охранник весело распахнул руки, показывая размеры щук.

Пенелопа прошлась по дому. Сухонькая старушка подметала в кухне осколки стекол, девочка и мальчик лет десяти сидели на стульях, ели печенье и смотрели на старуху. В спальне на втором этаже – запах скучающей богатой женщины, кровать не застелена, в скомканном покрывале что-то блестит. Пенелопа склонилась, поддела ногтем тонкую золотую цепочку и вытянула ключик и бусину.

– Разрешите! – неслышно пробравшийся за нею местный страж закона услужливо раскрыл пакетик с липучкой.

Пенелопа вздохнула и бросила цепочку с ключиком и бусиной в пакетик.

– Как вы тут неосторожно, – посетовал милиционер, – вот что значит – женщина! Увидела блестящее, и сразу – хвать руками! Ну чистая сорока!

Пенелопа всмотрелась в молодое веселое лицо и изобразила виноватую улыбку.

– Я поднимусь наверх? – переделала она виноватую улыбку в заискивающую.

– Это – пожалуйста, – разрешил паренек, – наверху тел не валялось, а вещественные доказательства потрошителя уже вынесены.

– Как вы сказали?

– Потрошителя. Он, похоже, вырезал у своих жен внутренности и закатывал в банки, ну совсем как моя бабка закрывает огурцы на зиму! Это нам его жена сказала, которую он хотел зарезать во-о-от таким ножом.

В потайной комнате мансарды дверь открыта давно, и странный запах просочился на лестницу. Поднимаясь по ступенькам, Пенелопа с удивлением принюхивалась.

– Французские духи и дохлятина, – заметил Лотаров с нижнего пролета. – Откуда такое амбрэ?

– Из чулана Синей Бороды.

– Ага! – удовлетворенно кивнул Лотаров. – Девочка-то оказалась не просто с фантазией, но и весьма предприимчива! Обратили внимание – на каждой ступеньке по капле крови. Знаете, что это означает? У вас в отчете написано – кровь из носа у девочки Алисы течет, когда она сильно разозлится – так говорила ее ныне покойная тетушка. Не испугается, не огорчится, а разозлится!

– Поменьше читайте отчеты, лучше слушайте, что я говорю.

– Если бы я вас не слушал, я бы сейчас спокойно ехал себе за андалузкой в Балашиху.

– Жалеете?

– Ну что вы, как можно. Сейчас выясню, как девчонка подала сигнал братьям Мазариным, посмотрю на пропавшую коллекцию платьев и попробую отличное рагу, его готовит жена раненого лесника.

Пенелопа поспешила, перешагивая через две ступеньки, и запыхавшийся Лотаров обнаружил ее уже в странной комнате без окон.

Несколько принесенных настольных ламп освещали дурно пахнущее пространство с вбитыми в стену металлическими штырями. На штырях висели плечики, а на плечиках – пышные платья изощренного исполнения. У Пенелопы перехватило дыхание.

– «Времена года» в авторском исполнении Элизы Катран, – вздохнул Лотаров. – Что я вам говорил? Гадамер выкрал коллекцию своей жены! Говорят, – он подошел к ближайшему платью, к многоярусным юбкам самых разных фиолетовых оттенков и двумя пальцами осторожно приподнял одну, – что Элиза даже кружева сама плела и бисером работала! Это вот, как думаете, что за время года?

– Осень. Ноябрь, – в полной прострации прошептала Пенелопа.

– Думаете? – нахмурился Лотаров. – Хотя вы человек исполнительный, наверняка уже все до последней нитки знаете об этих платьях.

– Да. Я видела каталог. Элиза не успела закончить коллекцию, платьев всего семь, но Дом моды успел их сфотографировать и внести в каталог. Поэтому платья не могли нигде выставляться после пропажи.

Пенелопа развернула три лампы на полу, направляя свет, и щупала, гладила, нюхала…

…юбки, у которых нижняя основа была сделана из переплетенных веревок и, накрахмаленная, держала на себе по тридцать верхних накидок тончайшего прозрачного шелка, расписанного мастерицей вручную…

…и юбки, которые состояли из одного, немыслимыми складками уложенного полотна, меняющего цвет при малейшем колебании, прикрепленные к вышитому бисером лифу искусными серебряными цепочками…

…и юбки из опадающего тяжелого иранского шифона с вышитыми диковинными птичками, с прорезями, задрапированными под длинные разрезы глаз, в которых яркий зрачок колеблется, прикрепленный к краям прорези прозрачными и невидимыми издалека паутинками шелковых ниток…

– Вот же, посмотрите! – радостно воскликнул Лотаров. – Что я говорил? Дохлая крыса!

Присев на корточки, он разглядывает темное пятно в углу и самоуверенно заявляет:

– Мой нос меня еще не подводил! Говорил я вам – дохлятина? Говорил!

– Агей Карпович, подите вон со своей крысой, – тихим голосом просит Пенелопа.

– Нет, вы сначала признайтесь, что я был прав, посмотрите, она почти разложилась!

– Уйдите!

– Ладно, не сердитесь. Вы нашли коллекцию платьев, получите теперь награду. Если местная милиция и их не заберет как вещественные доказательства, – добавляет неуверенно Лотаров. – Осталось выяснить, откуда кореец стащил столько анатомического материала. Потому как, Пенелопа Львовна… – задумался следователь, подошел к платью, взял в руку шелк, потер его в пальцах и понюхал, – французские, хотя… Что я говорил? А, да! Потому как банки эти не имеют никакого отношения к его умершим женам.

– Почему вы так думаете?

– Сердце, к примеру, свиное, – пожал плечами Лотаров и посмотрел на часы.

– Как вы определили?

– По запаху. Шутка, – добавил он с унылым видом. – А если серьезно, давайте представим себе на минуту впечатлительную Маргариту Мазарину, которую втолкнули в эту комнату без света. Что она видит в луче фонарика? – Лотаров ткнул ногой валяющийся неподалеку от тушки крысы фонарик, и тот закрутился, стуча. – Она видит развешанные по стенам силуэты-платья, а под ними банки с внутренностями.

– Она же медик, – напомнила Пенелопа.

– Она – женщина! – поднял указательный палец Лотаров. – А вот это, снежно-белое, со странными розовыми бусинами на рукавах, это – платье Весны?

– Да, это Март, – удивленно всмотрелась в следователя Пенелопа.

– Так я и думал. Ну что, коллега? Как девчонка довела свою новую мачеху до истерического состояния, мы с вами уже поняли, давайте найдем что-то, что помогло ей подать братьям Мазариным сигнал.

– Зачем искать? – пожала плечами Пенелопа. – На улице валяется раздавленный кем-то телефон.

– Нет. Телефон у девочек отобрали, мало того, вчера Маргарита Анатольевна Мазарина просила местного ветеринара позвонить братьям, он сразу же и донес на нее. Ветеринар! – со значением повторил Лотаров. – Помните, я вам объяснял – собакам нужен ветеринар!

– Давайте выйдем отсюда, – обхватив горло ладонью, Пенелопа осмотрелась напоследок.

– Давайте. Наверх.

– Почему – наверх? – Пенелопа разглядывает подставленную к чердачному люку лестницу, потом смотрит на свою юбку.

– Оттуда девочка Алиса смотрела на дорогу в ожидании братьев Мазариных. Прошу! – Лотаров подталкивает Пенелопу к лестнице.

– Нет, вы первый.

– Ну, как можно, Пенелопа Львовна, а вдруг я упаду на вас? Лезьте, я подержу лестницу. А кстати, вы помните, чем закончилась французская сказка о Синей Бороде?

– Его убили братья принцессы и собак убили, – бормочет Пенелопа, перебирая руками перекладины лестницы.

– Да нет, в самом конце. Когда уже хеппи-энд? А, не знаете! А я после вашего отчета о девочке Алисе прочитал эту сказку. Так вот что интересно! Один из братьев решил жениться на прекрасной пастушке! И угадайте, что им досталось в подарок на свадьбу? Замок Синей Бороды! Мужика убили, собак зарезали, а замок забрали себе!

– Лезьте уже! – Пенелопа присела на чердаке и обхватила выступающие концы лестницы.

– Лезу, Пенелопа Львовна, лезу!.. По логике любого криминального расследования степень злодейства определяется результатом преступления, а вот умысел!.. – Лотаров оступился, сорвался и повис тяжелой тушей, держась за перекладину одной рукой. Второй он достал из кармана платок и высморкался. Сложил его кое-как, упрятал в карман и продолжил, нащупав ногами перекладину: – А умысел определяется исключительно выгодой того или иного подозреваемого. Кто в результате оказался в выигрыше? Кто получил в сказке замок?

В люке появляется голова Лотарова с пышными, чуть прихваченными сединой русыми кудрями до плеч. Пенелопу и раздражают эти длинные волосы – мечта какого-нибудь эстрадного певца, – и притягивают своей ухоженностью.

Лотаров забрался на чердак. Отряхнувшись, они осмотрелись.

– Что мы ищем здесь? – спросила Пенелопа, осторожно переступая по лагам, между которыми насыпаны сухие дубовые листья.

– Давайте подойдем к окну, из которого видна дорога.

Окно осталось открытым. Свесившись, Лотаров разглядел двор и собирающихся уезжать милиционеров.

– А зачем он убивал своих жен? – тихо спросила Пенелопа. – Чем это они провинились?

– Если вы о сказке, то Синяя Борода, по моим наблюдениям, самым страшным грехом считал любопытство и особенно ненавидел эту черту у женщин. Опять и опять, как водится, искал идеал, не находил, злился и убивал. А если вы о корейце Гадамере, так он убил всего одну из своих жен, да и то, я думаю, нечаянно. Все, Пенелопа Львовна, мы можем уходить.

Пенелопа с изумлением смотрит, как Лотаров берет с пола какую-то клетку и нюхает ее.

– Голуби, – говорит он, улыбаясь. – Точно, голуби!

– Зачем это? У вас уже есть клетка для кошки.

– А в этой была говорящая сойка, как разговаривает сойка, знаете? Га! Га! Га! – закричал Лотаров.

– Это гуси так разговаривают, перестаньте кричать, что с вами происходит?

– Это у нас гуси, а у французов в сказках га-га-га говорят сойки.

– Я ничего не понимаю! – занервничала Пенелопа.

– А вам и не надо. Давайте спустимся вниз и спросим у девочки.

Во дворе суматоха – прибыл отряд поисковиков-подводников, они шумно переговариваются.

– Алиса Геннадьевна, разрешите один вопрос, – Лотаров подошел к девочке, сидящей на лавочке и наблюдающей за тяжелыми серыми облаками. – Голубь был почтовый?

Алиса переводит на следователя заблудившиеся в небе глаза, потом смотрит на Пенелопу. С узнаванием взгляд теряет свою отстраненную непорочность, Алиса опускает ресницы и тихо говорит: «Да».