Текст книги "Необитаемое сердце Северины"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– На балконе ничего не фонит, воздух в норме, – шепотом ответила Наталья, – а в квартире муж нашел жучки. Мы решили дальше не искать и ретировались.

– А почему ты шепчешь? – спросил Феликс, взял одну продолговатую пластмассовую коробочку и попытался рассмотреть ее в темноте.

– Не знаю, – шепотом ответила Наталья. – Тебя кто-то прослушивает, это понятно?

– Понятно, – пожал плечами Феликс.

– А поскольку возле тебя еще и птицы с собаками дохнут, то намерения этого лица могут распространяться и на твою жизнь и здоровье. Понятно?!

– И это понятно, – кивнул Феликс. – И кто установил прослушки, мне известно. Это наши спецслужбы. Я секретный агент, а вы что, не знали?

Выговорив это, Феликс вдруг понял, как можно выйти из сложной ситуации с трупом на балконе отца. И все стало просто. Чему быть, того не миновать?..

– Лекс, не дури, – муж Натальи ссыпал добычу в ладонь Феликса. – Птицы и собака из твоей сумки умерли из-за того, что их мозги подверглись излучению электромагнитных волн.

– И собака... тоже? – уточнил Феликс.

Размахнулся и выбросил три маленьких приборчика.

– И собака тоже! – повысила голос Наталья. – Хочешь ключи от нашей дачи? До лета там никого не будет.

Феликс задумался, представив полнейшее «никого» – ни одного человека, ни души!..

– Хочу, – кивнул он и вдруг затрясся от тихого хохота.

Потому что представил, как устанет от самого себя до отвращения, и тогда... Как это можно сделать – с самим собой?.. Может, перед зеркалом? Для такого способа самоубийства необходим, как минимум, отражатель.

– Ребята, у вас на даче есть зеркало? В шкафу или трюмо?

– Нет у нас там зеркала, но мы можем тебе его привезти, когда дороги оттают, – ласково, как больному, сказала Наталья.

Феликс прикинул, что полная изоляция ему не помешает. У него есть, по крайней мере, пара дней, пока не начнутся активные поиски капитана, который сидит на балконе отца. Он решительно встал.

– Еду!

Но не учел одного очень важного фактора. Феликс давно, почти со студенческих времен не ездил на электричках. Была пятница. Поздний вечер. В вагон вошла группа пьяных работяг. Феликс, отвернувшись к окну, вспоминал книжку Вени Ерофеева, чтобы понять, как тому удалось передать в описании этого самого пути – «Москва – Петушки» – болезненную романтику алкоголизма и одиночества. Пьянчуги в его вагоне воняли, матерились, один демонстративно облил мочой сиденье, с которого убежала пожилая пара, а потом затеяли драку, проносясь смерчем по вагону. Феликс попал в этот смерч с еще одним трезвым пассажиром, и первое время они оба бестолково размахивали рукам и ногами, держась друг друга спинами. Потом Феликс обнаружил себя в тамбуре, по лицу текла кровь – его ударили пустой бутылкой, это он еще помнил, потом, когда пьяный укусил его за ладонь, озверел, и следующая реальная картинка – приемное отделение больницы.

У него – ни денег, ни документов. Позже оказалось, что документы все-таки есть, их забрал милиционер, который провел его по коридору в странную комнату, уставленную каталками. О деньгах – ни слова. Его голова перебинтована. В комнате уже находится трезвый попутчик из электрички. Он с гипсом на подвешенной руке. Подталкивая Феликса от каталки к каталке, милиционер что-то спрашивает, но поскольку Феликс определил, что на каталках – пьяные из электрички, то он особо не вслушивается, стараясь заглушить гул в голове. В какой-то момент он вдруг понимает, что лежащие – мертвы, и начинает их считать.

– Один, два... шесть, семь... – поворачивается к милиционеру и удивленно замечает: – Ни хрена себе! Это что, мы вдвоем справились?

– Я ни при чем! – тут же громко заявляет попутчик. – Гражданин потерял сознание, когда вся кодла вывалилась на перрон. Двое до закрытия дверей провалились в щель между перроном и электричкой. Вот этот и этот. Что с остальными – я не понимаю. Они начали падать, как в отключке. Пока вы приехали, я гражданина оттащил и посадил у фонаря. Вы же взяли анализы, у нас нет алкоголя в крови! Я никого из них не знаю – первый раз вижу.

– Разберемся, – сквозь зубы бросил милиционер и посмотрел на Феликса. – Вы кого-нибудь узнаете?

– Вот этот... с бородой, он мочился на сиденье. А вот этот, рядом, ударил меня бутылкой. А что с ними?

– Разберемся...

* * *

Через час Феликс и попутчик из электрички все еще сидели в коридоре приемного отделения, привалившись друг к другу и не борясь с дремотой. Из разговоров медицинского персонала и милиционеров Феликс узнал, что они находятся в городе Железнодорожный, ждут транспорт, чтобы их двоих отвезли в Москву в изолятор временного содержания. Оказалось, что дралось уже на перроне человек пятнадцать. Кто был в состоянии – сбежали, как только появилась милиция. Феликс был в отключке, а его товарищ по несчастью со сломанной рукой, их и забрали. Других свидетелей и участников массового убийства нет. При словах «массовое убийство» Феликс очнулся и прислушался к своему организму. Если не считать совершенно зачумленного сознания и сильного гула в голове, он легко отделался. Еще он понял, что не хочет в изолятор. Там, наверняка, хуже, чем здесь. А где ему теперь лучше?.. Семеро мужиков мертвы, а он ничего не помнит. Их ждали сегодня дома... А его – кто ждет? Феликс залез рукой под свитер, достал из кармана рубашки бумажку с номером телефона, подозвал милиционера.

– Разрешите позвонить?.. – и показал на телефон на стойке. – Одну минуту только, не больше. Я бы вам заплатил, да у меня пьяные на перроне все деньги украли... наверное.

– Не положено отсюда звонить, – милиционер отвернулся.

Попутчик помотал головой и горько усмехнулся. Феликс тронул милиционера за рукав.

– Тогда вы сами позвоните. Назовите мое имя и фамилию. Обещаю, через полчаса подкатит транспорт. На всех места хватит.

Милиционер взял бумажку. Феликс внимательно отслеживал выражение его лица в момент звонка. Докладывает. Вот лицо застыло – и так с полминуты, потом молодой милиционер осторожно положил трубку и пробежался по коридору. Вернулся он быстро, с двумя напарниками в форме. Эти двое взяли обалдевшего попутчика сцепкой из рук и перетащили его, болтавшего ногами в воздухе, на другой диван. А Феликсу приказали:

– Лечь на живот! Руки на голову!

И сами стали рядом, спиной к нему.

Феликс медленно лег на короткий диванчик с металлическими подлокотниками. Ноги было не выпрямить, поэтому он лежал, закрыв голову руками и подняв согнутые в коленях ноги. Старался думать о бабочках, стрекозах, потом вспомнил зеленую ящерицу, и как Феофания спросила: «Вам нужна жена?» Это же надо, такое спросить. Слово «жена» вдруг навеяло воспоминания о Фее, ее теле – белом до удивления. Он, действительно оторопел, когда увидел девушку раздетой. Невероятная молочная белизна с розовыми разливами вокруг бледных сосков. А внизу живота – желтая пена, светится золотом...

Феликс завел руку под живот, чтобы поправить кое-что у себя в брюках. Ему тут же было приказано «лежать и не двигаться». Искусственная кожа липла к щеке. Пахло хлоркой. Феликс вдруг понял, что сейчас его жизнь изменится. Ему не было страшно. Чего бояться, если от него ничего не зависит?

Когда подъехавшие люди в штатском – все в черных пальто – осторожно усадили его, и один из них достал из чемоданчика шприц, и стал тихим голосом извинительно просить оголить руку до локтя, Феликс отрицательно покачал головой и сказал:

– Не надо. Не поможет. Эти семеро, которые в морге, свалились, когда я был в отключке. Лучше дайте какой-нибудь журнал.

– Журнал! – крикнул старший в группе.

По коридору пробежалась медсестра. В руках Феликса оказался изрядно потрепанный прошлогодний «Огонек», Феликс влип глазами в яркую женщину на обложке и так, с журналом перед лицом, вышел на улицу к машине.

* * *

Фею забрали с лекции из аудитории. С тактичной настойчивостью: «Это вы – Алина Фейсак?» – попросили показать документы и предложили проехать – «тут недалеко». Двое молодых мужчин были одинаково подстрижены, это Фея отметила сразу. В новых костюмах. Рубашки, галстуки, оттенок полосок на костюмах – все в тон. В удостоверениях обоих значился один отдел. Что такое «государственная безопасность» Фея представляла смутно. Они вошли в неприметное обшарпанное здание в старом дворике, поднялись на второй этаж и очутились в хорошо обустроенной квартире. Фею усадили за стол и дали подписать бумагу о неразглашении всего, что она услышит в этой комнате. Фея подписала. Она совсем не нервничала и была почти уверена, что находится здесь из-за родителей, которые с торжественностью, отдающей по ее мнению идиотизмом – никакого чувства самосохранения! – провожали всех своих знакомых и дальних родственников, улетающих в Израиль и Америку. Еще маленькая Алина Фейсак в подробностях запомнила обыск на их квартире в семьдесят девятом – искали самиздат. Нашли «Собачье сердце» Булгакова, отец получил два года условно.

Однако через несколько минут беседы Фея с удивлением узнала, что дело не в ее родителях, а в отце Феликса. Оказывается, этот надменный старый сноб всю свою жизнь работал на КГБ! Фея тут же подумала – мог ли он обыскивать их квартиру? Представив, что Феликс-старший в семьдесят девятом был копией своего сына, она так увлеклась воображаемыми картинками – Лекс потрошит книжные шкафы ее родителей, роется в антресолях... – что впала от воображаемых вариантов их первой встречи в напряженное обдумывание навязанного ей судьбой предназначения. Это самое обдумывание выглядело у Феи как обморок с открытыми глазами – она даже дышать перестала, завороженная результатами наложения реальности на кальку ее воображаемого.

Пришлось двум агентам щупать пульс у шикарной блондинки, застывшей в коллапсе после сообщения о секретной деятельность отца ее возлюбленного. И подсовывать ватку с нашатырем ей под нос. Фея долго не могла понять, чего от нее хотят. Когда круг ее обязанностей был определен совершенно конкретно, Фея не сразу поверила, что именно в этом и заключается тяжкий труд добровольного помощника службы безопасности. Она должна была любой ценой сохранять отношения с Феликсом Мамонтовым и докладывать о любых странностях в его поведении – для его же блага. Поскольку здоровье и настроение Феликса теперь весьма важны для государства.

– Теперь? – удивилась Фея.

– Да, теперь, когда Мамонтова-старшего нет в живых. Нам важно знать, кто и когда выходит на контакты с Феликсом, – объяснили ей. – Мы будем вам сами звонить. Если появится что-нибудь срочное или подозрительное, вот номер телефона. А сейчас забудьте все, что здесь слышали, и просто живите своей обычной жизнью. Вы любите Феликса?

– Не знаю... – задумалась Фея. – Я хочу детей только от него. Но почему-то совсем его не ревную. При любви так бывает?

Фею уверили, что она редкий и великолепный экземпляр здравомыслящей женщины. И если она не наделает ошибок, то Родина ее обязательно поощрит.

– Понимаете... – Фея подалась через стол к собеседникам, – мне уже сейчас кое-что ужасно подозрительно. Феликса нет пять дней. Он никогда не пропадал так надолго, не предупредив. В своей квартире он не появлялся с прошлой пятницы.

– А разве вы не нашли записку на кухонном столе? – спросили ее.

– Это и подозрительно, – сказала Фея. – Записка отпечатана на пишущей машинке. У Лекса машинки нет.

– Сработаемся! – агенты встали, улыбаясь.

* * *

Феликс свой первый рабочий день в Конторе (вернее, сутки, потому что день плавно перетек в рабочую ночь) провел с двумя очаровательными брюнетками. Невысокие, ладненькие, обеим около тридцати, со смешинками в глазах. Они ловко заболтали Феликса до полного расслабления сжавшегося желудка, до спокойных вдохов-выдохов, а потом он вдруг обнаружил, что улыбается, и квартира казенная стала казаться ему уютной, и медицинская аппаратура в ней уже не вызывала спазмов тошноты. Хотя утром, когда его привезли в главное здание, первое, что Феликс сказал в кабинете с задернутыми шторами, было: «Мужики, усыпите меня, пожалуйста!.. и заберите вашего агента с балкона...»

Присутствующие в кабинете «мужики» в штатском молча переглянулись, и через полчаса его уже привезли в казенную квартиру на психотерапию.

Женщины оказались родными сестрами, Феликс воспринял это с выдохом облегчения, потому что первые полчаса общения был уверен, что в глазах у него двоится. Лика и Ника умело управлялись с медицинской аппаратурой, приготовили приличную баранину с черносливом, и вино на столе оказалось грузинским полусухим, так что Феликс после обеда даже подстерег в своем теле нечто вроде удовольствия. А устроившись на кушетке с датчиками и присосками по всему телу, заснул легко и комфортно, хотя был практически голый – в одних плавках.

Выспавшись, Феликс попробовал отлично приготовленный кофе, выиграл у Ники шесть раз из шести в дурака, рассказал о своей работе в НИИ, заполнил несколько анкет с банальными вопросами и одну – медицинскую. Он долго разглядывал запись о «склонности к гомосексуализму, педофилии, некрофилии, зоофилии» и указание – «нужное подчеркнуть». Феликса рассмешило слово «нужное» в данном контексте, он написал: «Не знаю, не пробовал, но если Родине нужно!..» И рассердился на себя за эту издевку, когда Лика посмотрела на него поверх листка анкеты быстрым насмешливым взглядом.

В графе «другие странности и отклонения» Феликс написал: «Становлюсь собакой после 80 граммов водки». Ника погрозила пальцем с коротким ногтем:

– Оборотни и вампиры наблюдаются в другом отделе! Объясните подробней.

Феликс придвинул к себе анкету, добавил объясниловку: «После употребления спиртного вижу все в черно-белом цвете», и спросил, в каком отделе он числится.

– В строго засекреченном, – округлила глаза Ника, потом добавила серьезно: – Не будет никакого отдела, пока вы не определитесь со своими способностями, а главное – с возможностями их контролировать. Сейчас вы просто объект изучения.

От слова «объект» Феликс почувствовал внутри досаду – легкую, как неглубокую занозу. И датчик на его запястье тихо пискнул – пульс чуть ускорился.

* * *

На второй день изучения «объекта» Лика предложила Феликсу выбрать «установку на неординарность» и потом в соответствии с нею отрабатывать психологическую устойчивость образа.

– Неординарность? Вы так называете особенность моего организма запекать мозги млекопитающих? – поинтересовался Феликс.

Пульс – в норме.

– Поймите, главное – определить ваше личное отношение к подобным возможностям организма, – участливо заметила Лика. – Вы можете считать себя суперкиллером, а можете – человеком с тяжелой формой болезни мозга. От того, что вы выберете, зависит наработка поведенческих и психологических навыков.

– Думаете, это делает мой мозг? – спросил Феликс.

– Это не важно, важен выбор – вы инвалид по жизни, не отвечающий за свои поступки, или супермен с невероятными особенностями организма. Вы выбираете, мы – помогаем в создании образа. – Лика извинительно улыбнулась.

– А если я... ошибусь? – задумался Феликс. – Выберу, к примеру, образ супермена, а сам буду все время бояться и еще страдать от чувства вины?

– Психиатрия в своих исследованиях далеко шагнула, – ответила на это Ника. – Можно стереть память выборочно, несколько конкретных часов или минут. Можно закодировать человека на звук или зрительный код, после которого он выполняет намеченное задание и ничего не помнит. А на крайний случай есть старый добрый электрошок.

– Пожалуй, мне лучше остаться как есть – больным на голову... – задумчиво заметил Феликс. – А если захочется вдруг поиграть в Джеймса Бонда, можно будет объяснить это нервным срывом идиота. Как вам такая мысль?

– Вы не больны, – строго заметила Лика.

– Вы убивали кого-нибудь физически при непосредственном контакте? – спросила Ника и поставила на стол небольшую коробку.

Феликс уставился на коробку, датчик на его запястье издал писк. Ника открыла картонные створки. Феликс заглянул в темную внутренность и отшатнулся от смрадного запаха.

– Кто это? – спросил он, отворачивая лицо.

Небольшой рыжеватый зверек сверлил его злобными глазками.

– Хорек, – сказала Лика. – Попробуйте его убить.

Феликс осмотрелся. Чужое пространство, чужие предметы вокруг. На стенных часах – половина двенадцатого. За окном – темнота. Ночь. А в люстре над столом – совсем как у него в детстве в какой-то из квартир – из четырех рожков горят три. Он еще раз заглянул в коробку и неуверенно спросил:

– Руками?..

– Можно ногами, – тихо предложила Лика. – Или зубами.

Феликс внимательно посмотрел на нее и не нашел в ее лице и намека на усмешку. Лика смотрела серьезно, с участием, но без излишней демонстрации, как дальний родственник на похоронах. Пищал прибор на запястье. Феликс протянул руки и схватил хорька. Хотел вытащить его из коробки, почувствовал сильное – судорогами – сопротивление, и решил его не вытаскивать. Быстро прижал зверька к картонному дну и навалился всем телом на руки. На все ушло секунд десять. Хорек обмяк, Феликс вынул из коробки окровавленные ладони и с ужасом уставился на них, осев на стул.

– Он меня покусал! Он может быть бешеным!

Ника залила его раны перекисью и заверила, что все животные – лабораторные. Уколов от бешенства делать не придется.

– А от столбняка?.. – не мог успокоиться Феликс.

Ника унесла мертвого хорька в соседнюю комнату. Лика, осмотрев внимательно лицо Феликса, промокнула салфеткой его потный лоб и заметила:

– Пожалуй, образ супермена вам не подойдет. Не впишется органично.

– Потому что я не загрыз его зубами, да? – рассердился Феликс.

Из комнаты вышла Лика с окровавленными перчатками на руках.

– Не загрызли и не убили руками, – заметила она. – У грызуна сильно поврежден мозг. Хотите посмотреть?

Феликс раздумывал с полминуты. Потом решительно направился в комнату. Хорек лежал в металлическом лотке на животе, распластавшись в стороны лапами, его голова была вскрыта, и Феликс сразу заметил, чем – небольшой электропилой с ручкой. Обшарив глазами место, где вскрывали хорька, Феликс обнаружил на металлическом лабораторном столе микроскоп, неизвестные ему приборы и набор медицинских инструментов.

– Значит, я его...

– Импульсом, – подсказала Лика. – Давайте посмотрим показания датчиков.

* * *

Женщины занялись приборами и отчетами по проделанному опыту. Феликсу сделали укол, после чего он проснулся только к десяти часам утра. Из кухни пахло хорошим кофе и жареной колбасой. Феликс дождался, пока с него снимут датчики, и пошел в ванную. В коридоре стояла картонная коробка. Он пнул ее ногой. Раздалось шипение. Те полчаса, что Феликс ел, он тщательно обдумывал, как именно нужно захватить хорька, чтобы удушить его безопасно для рук.

Только с четвертого раза получилось убить зверька руками аккуратно, без лишних движений. Феликс настолько отупел за эти четыре дня от необходимости все время обдумывать безопасный способ удушения хорька, что, рассмотрев в ванной в зеркале свое отражение после «удачного» убийства грызуна (мозг хорька оказался в полном порядке, он умер от асфиксии), поздравил себя с явными признаками слабоумия. Глаза смотрели бессмысленно и настороженно, отросшая щетина придавала ему запойный вид, физиономия отекла, под глазами – мешки. Феликс прошелся по квартире и открыл дверь в третью комнату. Там стоял спортивный тренажер и две кушетки. Он решил выяснить, сколько еще времени придется находиться здесь безвылазно. И узнал, что может ехать домой при условии обязательного употребления всех выданных ему таблеток и строгого соблюдения инструкции по общению со знакомыми и незнакомыми людьми. И Лекс поехал домой.

* * *

– У меня новая работа, это по специальности, – сказал он с порога, соблюдая инструкцию.

Фея бросилась ему на шею, потом внимательно осмотрела его лицо.

– Ты где-то пил, да? Запойно? Чем от тебя пахнет?

– У меня новая работа, – повторил Феликс, убирая ее руки с плеч.

– Почему не позвонил? Что ты делал на работе столько дней подряд?

– Душил хорьков.

* * *

Понемногу приспособившись к почти ежедневному посещению «рабочей» квартиры, Феликс за три месяца научился быстро и адекватно отвечать на вопросы друзей и знакомых о его новой работе и даже называл тему докторской, которой он «напряженно занимается». Привык он и к обсуждению своего поведения у себя дома – его «писали» всегда. Первые недели «разбора полетов» он с удивлением выслушивал свой голос на магнитофоне и вынужден был соглашаться с Ликой и Никой – да, в этот раз он наговорил лишнего, но вряд ли его женщина понимает, о чем вообще идет речь. Феликсу сказали, что не стоит пренебрегать женской интуицией. Записи его постельных подвигов и все, что при этом проговаривалось, никогда не обсуждались. Феликс обнаружил в себе странное безразличие к подобному вмешательству в его личную жизнь, он стал настоящей лабораторной крысой и даже иногда проявлял интерес к отчетам кураторов – кое-что ему разрешали читать.

По субботам он приносил домой так называемый «продуктовый заказ с работы», Фея даже захлопала в ладоши, распотрошив первый пакет с едой.

– Я икры не видела уже год, а еще говорят, научным сотрудникам мало платят!

Спросила, сколько все это богатство стоит. Феликс впал в задумчивость и похлопал себя по карманам, изображая поиски чека. Вспомнил воскресные обеды из детства, спецобслуживание отца и отвернулся, пряча глаза.

Выдерживать каждодневные занятия на выносливость и тренировку навыков самоконтроля было трудно. По воскресеньям Лекс напивался с друзьями, превращая мир вокруг себя в черно-белое кино, но ни разу, даже в отключке, не потревожил микрофон на груди и датчики, и дважды ненавязчиво избежал раздевания себя пьяного Феей. К утру следующего дня Лекс восстанавливался без малейших признаков похмелья. Учитывая все это, кураторы снисходительно относились к его воскресным попойкам и в субботу сводили дозу медикаментозного воздействия на объект до минимума.

Лекс похудел и натренировал мышцы – по средам он в обязательном порядке проходил уроки самообороны и рукопашного боя. А по четвергам посещал с Феей бассейн в закрытом спортивном клубе, наматывая кролем до пяти километров с измерителем давления и пульса на запястье. Пока Фея, скучая, болталась в воде и тоскливо осматривалась. В одиннадцать вечера, в полутемном помещении они плавали в абсолютном одиночестве, если не считать двух охранников у входа в зал, которые, конечно, на таком расстоянии не могли оценить то, что Фея называла «купальником».

Все это время он жил по инерции, прилежно выполняя программу, и почти разучился думать на посторонние темы, объясняя это воздействием таблеток. Вероятно, в их числе были и антидепрессанты, потому что Феликс забыл думать о самоубийстве, стал необычайно вынослив физически и обнаружил, что впадает в экстаз от музыки, созерцания своего тела в зеркале и секса. А когда эти три вещи совмещались, экстаз превосходил все возможности проявления его приличными способами, и Фея несколько раз показывала на своем перламутровом теле следы укусов и говорила невероятные вещи о его «сексуальном бешенстве».

За это время им было пересмотрено сотни метров кинопленки. Там было все: поведенческий анализ объектов, жертв, случайных свидетелей, поиск на местности оптимальных путей ухода от преследования... навыки поведения в непредвиденных обстоятельствах форс-мажора или стихийных бедствий... способы спровоцировать конфликт в условиях общественных мест... способы загасить конфликт... отвлечение внимания в заранее выстроенной ситуации с употреблением пиротехнических средств... привлечение к себе внимания толпы... Актерское мастерство, иностранные языки, тренировка жестов и взглядов для передачи информации наблюдателю – почти что язык глухонемых.

Танцы!..

В ответ на его стенания и сомнения в необходимости всего этого Лекс получил доходчивое объяснение – он должен пройти краткие курсы по установке поведения при создании образа. Что-то вроде когда-то обязательного в каждом вузе изучения истории КПСС на первом курсе, помните такое, Феликс Феликсович?..

* * *

Через шесть месяцев был проведен пробный эксперимент. Феликса Мамонтова привезли в тюрьму для осужденных пожизненно, в лечебном изоляторе которой он за пять секунд избавил двух старых туберкулезников от бессмысленных страданий и сэкономил средства государства, как ему потом объяснили, на лечение этих убийц. По отчетам эксперимент не удался. Объект «отработал» именно тех больных, на которых ему указали, но по показателям датчиков не удалось сделать никаких выводов, поскольку эти самые датчики не обнаружили ни малейшего отклонения от нормы. Феликс посмотрел по очереди на двух стариков, после чего повернулся к сопровождающей его Нике, чтобы та дала знак начинать, и в это время два прибора у кроватей стариков перешли от пиков к протяжному звуку. Заключенные умерли. Феликс впервые заметил на лице своего куратора растерянность и что-то вроде страха.

Когда через восемь месяцев его сняли с таблеток и положили под капельницу для очищения организма, реальность обрушилась на голову Феликса с беспощадностью мартовской сосульки в солнечный полдень. Он ощутил восторг от своего сильного здорового тела и ужас от осознания того, что никакие опыты над этим телом не приблизили ни кураторов, ни его самого к определению момента импульса. В какое мгновение и отчего его мозг посылает этот импульс так и осталось невыясненным.

За три недели без химии Феликс привык к плохому настроению по утрам, обнаружил сильное отвращение к воскресным попойкам, убрал из спальни диски с музыкой Брамса и Шнитке и перестал кусать Фею. Он полностью отказался от мяса, серьезно задумался о научной работе и стал обсуждать это с кураторами. Через месяц после оценки всех плюсов и минусов его пребывания в научном учреждении, было решено продолжить исследования объекта в условиях максимально приближенных к естественным – хочет заниматься наукой, пусть занимается. Феликс вызубрил кодовые словосочетания, услышав которые по телефону или в толпе от случайного прохожего, он должен будет срочно отправиться в указанное место. Узнав, что ему даже не придется искать место работы – Феликс по документам уже числился научным сотрудником Объединенного института ядерных исследований Академии наук – он ощутил странный азарт предчувствия перемен и тем же вечером заявил Фее, что скоро, вероятно, переедет в Дубну. Фея по обыкновению сразу ничего не сказала, впала в сильную задумчивость и впервые позвонила в Контору из автомата на улице, назвав свой код из трех цифр как добавочный номер.

Ее успокоили – они в курсе, все идет по плану.

* * *

Фея думала два дня. Ее совершенно не устраивало то, что придется ездить на учебу из Дубны. И бросать Лекса Великолепного, как она его теперь называла, Фея тоже не собиралась. Более того, она предчувствовала, что Лекс быстро найдет ей замену в постели, если их встречи сведутся к выходным дням, потому что этот мужчина занимался сексом по четыре-пять дней в неделю. Фее пришлось собраться с силами, применить навыки журналиста по добыче закрытой информации и перелопатить кучу печатного материала, чтобы выяснить, где еще в Москве Лекс может заняться своей специальностью – он защитил диплом по ядерной физике. Она нашла одно закрытое предприятие и один завод «среднего машиностроения», но это были не научно-исследовательские институты. Фее пришлось поднимать все налаженные связи и случайные знакомства, отягченные какими-либо обязательствами. Знакомые знакомых из ИТАР-ТАСС дали возможность порыться пару вечеров в их базе данных.

В один из этих вечеров, пошарив по Европе и почитав тамошние газеты и научные бюллетени, Фея ощутила странный азарт, представив как можно кардинально изменить будущее.

* * *

Северина в сентябре девяносто четвертого впервые пришла в церковь. Ее привела Елка. С трудом передвигаясь, мать Любавы обставила этот поход как настоящее путешествие – они шли со спичками, водой и запасом провизии. Они не воспользовались автобусом до станции, чтобы потом оттуда проехать другим автобусом до прихода. На рассвете пошли лесом напрямую, с котомками и палками. Восемь километров поделили на три части, устраивали привалы и даже разожгли один раз небольшой костерок, чтобы вскипятить воду в кружке. Северине поход понравился, только по дороге туда она набрала два десятка тугих молоденьких боровичков. Елка пыталась наставить ее, как разговаривать с батюшкой, и посоветовала заранее подготовить важные для жизни вопросы. Северина стала выяснять, какие вопросы самые важные, и тут узнала, что Елка – неверующая, идет в церковь только из-за нее, крещеной.

– Ты совсем не веришь в Бога? – поразилась Северина.

– Вера у каждого своя, – ответила Елка. – Я в жизнь верую, которая внутри меня и внутри земли и воды. В любовь, в дерево вот это верую, – Елка остановилась и ткнула палкой в толстенный ствол дуба. – Верую, что не умру совсем, буду жить, пока живет земля.

– Так ты – язычница! – определила Северина.

В одной из книжек со свалки, сильнее всех обгоревшей, много было написано про разные религии и богов, и как люди им поклоняются и даже воюют, чтобы их бог стал главным. Северина иконы не воспринимала, по привычке просила чего или жаловалась умершей маме и очень боялась, что ее лицо вдруг забудется и придется тогда говорить с крашеными деревяшками, которые она видела в некоторых домах Полутьмы.

– И не молишься Богу Иисусу Христу?

– Не молюсь, – покачала головой Елка. – И в церковь не хожу.

– И не крестишься никогда?

– Не крещусь. Мне креста не надо. У меня другие символы.

Северина эти символы видела – Елка их рисует иногда на стенах угольком, когда сильно испугается или затоскует. А Любава потом забеливает.

– А что же тебе тогда на могилу поставить, если креста не надо? – спросила Северина с детской простотой.

Елка тяжко вздохнула и созналась, что это больной вопрос. Вдруг Любава не уважит ее просьбы посмертной и не развеет прах над рекой? Зароет тело в землю гнить. А Елка хотела доверить свое мертвое тело только огню, а прах – воде.

В этом походе Северина узнала много удивительного, но самым удивительным был рассказ Елки о сожжении мертвых. Еще она узнала, что Елка училась в институте и работала на хорошей работе в городе, пока ей не поставили диагноз в психушке. «А это клеймо на всю жизнь», – сказала Елка. Северина сразу же вспомнила, как санитарная служба на рынке клеймит прошедшее контроль мясо и представила синюю чернильную надпись на ягодице Елки.

* * *

Церковь оказалась полуразрушенным строением с небольшим отремонтированным помещением внутри. Они вышли оттуда во двор и сели на скамейку под липой. Батюшка – нестарый еще улыбчивый человек с грустными глазами и красивыми руками – взял ладошки Северины в свои, чтобы доходчивей объяснить ей происхождение Бога. Начал с устройства бесконечности космоса вокруг человека и внутри него. А все потому что первым делом спросил, увидев напряженное лицо Северины: