Текст книги "Наглый (СИ)"

Автор книги: Нина Хитрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 10

В эту ночь я боялась, что он может вообще уйти из отеля, тем более, что знает город довольно хорошо. Но утром он был на завтраке вместе с остальным классом. Бросил на меня колкий короткий взгляд и обнял довольную Иру Соловьеву – самую красивую девочку в классе, что-то прошептал ей на ухо, отчего она покраснела и звонко рассмеялась. Этот смех прошелся по моим натянутым нервам, словно тупым и ржавым лезвием старого ножа. Федотов смотрел на них с противоположного конца стола с кислым лицом, и в целом был мрачнее питерского неба за окном. Остальные поглядывали кто с интересом, кто с завистью, а кто и вовсе с безразличием. Я старалась вести себя естественно: дежурно улыбалась и была вполне приветливой.

Два дня Гордеев меня намеренно не замечал, лишь на посадке в самолет, когда я, стоя у трапа, пропустила весь класс, отмечая каждого в списке, он остановился рядом и тихо сказал:

– Я исполнил ваше желание. Нравится?

Не знаю, чего он этим добивался, но я растянула губы в вежливой улыбке:

– Ира хорошая девочка. Из вас получилась очень красивая пара. Поздравляю. – Надеюсь, это было достаточно убедительно, потому что эти слова потребовали на тот момент всех моих душевных сил. Максим ничего не ответил, только быстро прошел в салон самолета.

И когда северно-серый, вечно простуженный Питер остался внизу за тяжелыми неторопливыми и неповоротливыми тучами, я пыталась безуспешно уснуть. На душе который день скребли злые и бездомные облезлые кошки.

Провалявшись дома целые сутки в постели, пусто глядя в потолок и не слушая работающий фоном телевизор, звоню Тоне. У нее голос звенит от счастья – они теперь с Волковым вместе, и он собирается ее увезти с собой в Москву.

– А как у тебя дела? Как съездили? Дети ничего не натворили?

– Нет, все хорошо… – В голос прорываются, едва сдерживаемые слезы. – Придёшь ко мне?

И через час я лежу у нее на коленках, а подруга гладит меня по голове, перебирая волосы.

– Самое страшное, что я, кажется, в него влюбилась. – Признаюсь в том, что мучает уже давно, просто осознание пришло только сегодня.

– Это было неизбежно. – С видом мудрой всезнайки заявляет подруга. – Почему-то еще тогда, в «Космосе», когда он стоял и смотрел на тебя, я подумала, что это произойдет. Между вами прямо искры летали.

– Что мне делать, Тонь? – поднимаюсь с ее колен и с надеждой смотрю подруге в глаза, может, она скажет, как мне быть. Потому что сама я уже ничего не знаю. Я так устала.

– Не знаю. – Она пожимает плечами. – Ждать. Может быть все пройдет, а может, ты все же сдашься своему Гордееву.

– Да я же старше его на целую жизнь! Десять лет – почти вечность, если подумать. Чувствую себя старой извращенкой.

– Глупости! – Тоня смеется. – Ты помнишь мою соседку, тетю Клаву? У нее с мужем двенадцать лет разницы. Две-над-цать! – по слогам, как для дурочки повторяет подруга. – И ничего, счастливы.

– Ты что такое говоришь! – В ужасе машу головой. – С ума сошла?! Он же еще ребенок!

– Зато под себя воспитаешь. – Смеется она, а я бью ее маленькой диванной подушкой. Завязывается небольшая потасовка, после чего, сдув волосы с лица, Тоня продолжает. – Ну а если серьезно, то ситуация не просто сложная, а дерьмовая.

– Спасибо, успокоила, а то я не знаю. Вот принесла же его нелегкая в нашу школу!

Тоня пробыла у меня до вечера, пока за ней не приехал Илья. Я же осталась одна – морально готовиться к новой встрече с Максимом и началу второй четверти.

Ирина Владимировна все еще находилась на больничном – какой-то сложный перелом (говорят ей даже спицы[1] поставили), поэтому я все так же замещала классного руководителя 11 «Б». Вся ответственность за поведение и прогулы учеников лежала на мне. Максим мне работу не облегчал, наоборот практически не ходил в школу вот уже третью неделю, появляясь исключительно на один-два урока. Я иногда видела его в окно, когда он курил за школой, но стоило мне выйти на улицу, его уже не было. Он, как будто играл со мной в прятки, точно зная, что я его не найду. Мои уроки он попросту не посещал. Когда Гордеев все же появлялся в школе, то вел себя так отвратительно, срывая уроки и откровенно хамя, что все учителя в один голос заявляли, что его нужно исключить, причем немедленно. Малый педсовет, собранный по этому поводу, где директор выругал меня, что не могу с ним справиться, что допускаю прогулы и ужасное поведение, срочно требовал решить эту проблему, не доводя до крайней меры – исключения.

– Нам не нужно, чтобы страдала репутация школы. У нас довольно высокий рейтинг, и я не допущу, чтобы он понизился из-за одного ученика. Так что, Юлия Сергеевна, делайте что хотите, но чтобы такого больше не было. – Глядя поверх очков, раздраженно сказала Евгения Андреевна.

В лично деле был номер только отца Максима. Телефонный разговор был коротким, я успела только представиться и попросить прийти его в школу, как услышала только: «Хорошо, завтра в шесть приеду» и короткие гудки в трубке. Он позвонил ровно в 18:00, и сказал, что уже внутри. Про таких обычно говорят «бравый военный». Высокий статный мужчина, суровый на вид, он совсем не был похож с сыном. Круглолицый кареглазый блондин с широким носом, коренастый и крепкий, тогда как Максим был поджарым и по-юношески стройным.

– Андрей Юрьевич, здравствуйте. Я вам звонила, я – замещаю классного руководителя в классе вашего сына. – Мы встретились в фойе школы, а сейчас идем к моему кабинету.

– Здравствуйте. – Он также внимательно меня рассмотрел с головы до ног, чуть улыбнулся и кивнул.

– Проходите, присаживайтесь, куда вам будет удобно. – Показываю рукой на ряды парт, а сама останавливаюсь у своего стола. Тут мне стоять привычней и комфортнее, я слегка волнуюсь и стараюсь незаметно вытереть вспотевшие ладони о ткань шерстяного платья. – Я позвала вас, чтобы поговорить о Максиме.

– Что он натворил? – Спрашивает прямо, но так и остается стоять напротив.

– Систематически прогуливает школу, хамит учителям, срывает уроки. Почти по всем предметам у него либо двойки, либо вообще пропуски. Вот, посмотрите сами – протягиваю ему журнал, чтобы он убедился. Гордеев старший пролистал страницы, помрачнел.

– Так, ясно. А сам он что говорит?

– Он избегает меня – На звонки не отвечает, на уроки не ходит… Ситуация очень плачевная, ему срочно нужно исправлять оценки. Речь уже идет об отчислении, понимаете? Перевестись посреди года и с такими оценками куда-то… проблематично. Он ведь не глупый, я думаю сможет все исправить до конца четверти.

– Знаете, он очень упрямый и если чего-то захотел, то обязательно этого добьется. – Не выдерживаю прямого взгляда, опускаю глаза. Щеки начинают гореть. – Я поговорю с ним сегодня же и проконтролирую посещение уроков.

– Спасибо, я со своей стороны обещаю контролировать его в школе, если он все же будет приходить.

– Будет. – И сказано спокойно, но таким тоном, что становится понятно – точно будет.

Было уже около семи вечера, когда я вышла из магазина и скорее по привычке пошла к дому через гаражи. Уставшая и с пакетами, я видимо неосознанно решила сократить дорогу, хотя вечером я тут не хожу. Я уже почти прошла этот темный участок, освещаемый лишь тусклым далеким светом из окон окружающих домов, когда прямо из темноты вдруг вышел мужчина. Он так быстро оказался рядом и схватил меня поперек талии одной рукой, другой зажав рот. Я попыталась вырваться, ударить ногой напавшего, но в пальто и в таком положении было дико не удобно, да еще и он мастерски уворачивался. Попробовала убрать его ладонь и крикнуть, но он снова быстро зажал мне рот. Я стала лягаться, пытаясь попасть каблуками по голени, или наступить на ногу и в итоге все же смогла его ударить, хоть и вскользь. Но напавший лишь сильнее сжал живот, отчего стало трудно дышать.

– Не дергайся, а то будет больно. – Он достал нож, все еще закрывая мне рот рукой, и перед глазами блеснуло лезвие. – И не вздумай орать. Поняла?

Он прижал меня к стене одного из гаражей, рванул полы пальто, пуговицы полетели в стороны, его правая рука бесцеремонно шарила по телу, а левая прижимала нож к горлу. Меня сковал страх. Я закрыла глаза и уже мысленно прощалась с жизнью. Вдруг дышать стало свободнее, а тело больше никто не держал.

– Юля, беги! – слышу сдавленный крик совсем рядом.

Это был Максим. Он дрался с напавшим на меня мужиком. Ловко выбив нож из рук, он ударил его кулаком в лицо, но противник был сильным и наносил удары почти также быстро. Они били друг друга, сцепившись, как бешенные псы, а я стояла, словно парализованная, и смотрела. Все же Максим был моложе и выносливее, он с силой толкнул насильника в стену, а после еще раз ударил того в лицо, окончательно вырубив. Вытер кулаком губы и повернулся ко мне.

– Ты как? Сильно испугалась?

Я смогла только кивнуть. Он подошел ко мне, бегло осмотрел меня, хотя было довольно темно. Обнял, поглаживая по голове и спине, прошептал:

– Все хорошо. Пойдем? – Отстранился, поправил на мне, как на маленькой, пальто, поднял сумку и пакеты, взял меня за руку и повел прочь. Когда мы вышли к дорожке, освещенной фонарем, я увидела, что у него все лицо в крови, разбита губа и порвана куртка. Это немного привело меня в чувство, и что все происходящее было реальным. Я остановилась и взяла его голову в свои руки, принялась вертеть, чтобы лучше рассмотреть ссадины и раны. Он смиренно терпел.

– Как ты здесь оказался? – Задала я терзающий меня вопрос.

– Шел за тобой. – Он говорит это так просто, как самую очевидную на свете вещь. – Но от магазина потерял, запутался в этих лабиринтах с гаражами.

– Тааак… ладно, пойдем ко мне, я обработаю твои раны и мы поговорим. – Ко мне уже вернулась некоторая уверенность, хотя руки и коленки дрожали, а в ушах шумело, и голова была странно легкой и пустой.

Через десять минут, Максим сидел у меня на кухне и молчал, глядя на свои сбитые до крови руки. Я поставила чайник, принесла свой тоник (перекиси не оказалось, а он содержит спирт) и ватные диски, начала аккуратно протирать ссадины и дуть, когда он кривился.

– Я сегодня с твоим отцом разговаривала. – Говорю, когда осторожно стираю кровь с разбитой губы.

– Знаю. Он звонил. – Кривится и шипит, уворачивается. – Я его видел, когда он из школы выходил.

– А ты, значит, был в школе?

– Был. – Кивает.

– И за мной шел?

– Да.

– Зачем?

Он отводит глаза в сторону и сжимает губы в твердую линию.

– Зачем ты за мной шел? – Повторяю свой вопрос.

– Провожал. Чтобы с тобой ничего не случилось, ясно? – Он берет мою руку, в которой ватный диск, отводит от своего лица и поднимается, оказываясь выше меня на голову. – А вот какого хера ты пошла через эти гаражи? А если бы я не успел? – Он злится. Берет меня за плечи и немного трясет. – Чтобы больше никогда там не ходила, даже днем!

– Ты мне приказываешь?

– Я тебя прошу. Я так испугался, когда увидел, что этот мудила тебя лапает. Убил бы тварь! – Он обнимает меня бережно, но крепко, стирая еще остававшуюся до этого дня грань отношений «учитель-ученик». – Пообещай мне. – Просит. И так смотрит в глаза, что я согласно киваю.

Я отстраняюсь.

– Нам нужно поговорить, и серьезно. Но сначала ужин.

[1] Аппарат Илизарова – специальное приспособление, предназначенное для длительной фиксации фрагментов костной ткани.

Глава 11

Максим ест нехитрый ужин из овощного салата и спагетти с сыром, в то время, как я ковыряю вилкой, размазывая содержимое по тарелке, и смотрю на него. И думаю. Ну что у нас может быть? Между нами? Ничего ведь хорошего. И ни к чему это не приведет.

Но так хочется нырнуть в этот омут с головой.

– Почему ты не ходишь в школу? – Спрашиваю, когда с ужином покончено, а на плите стоит чайник.

– Не хочу. – Максим говорит таким тоном, будто я ему предложила выпить противную микстуру от кашля. В этот момент он больше всего похож на мальчишку – капризного и непокорного.

– А если серьезно?

Он наклоняет голову и зарывается пальцами в волосы, ерошит их, вздыхает с усмешкой: – Да все ты знаешь. Как будто это тайна для тебя? – Поднимает голову от стола и смотрит своими невозможно синими, как полуденное небо в июне, глазами. – Не заставляй меня… говорить это вслух.

У меня в груди ёкает и дышать получается через раз. Хотя мне множество раз говорили слова и слаще и красивее, и мужчины были достойные, только вот отклика в душе не было.

– Максим, ты ведь понимаешь, что отношения между нами невозможны.

– Я очень быстро повзрослею.

– Я всегда, всегда буду старше тебя.

– Мне не важно сколько тебе, не важно, понимаешь? – Упрямый. Он встал из-за стола и оказался рядом в одно короткое мгновение. Присел на корточки, обхватив мои колени, и теперь смотрел снизу вверх. – Мне нужна ты.

– Во-первых, Юлия Сергеевна. – Я убираю его руки и встаю. Иду к плите, чтобы выключить закипевший чайник, а еще чтобы перевести дыхание и немного успокоиться. – А во-вторых, как же Ира?

– Никак. Мне на нее пофигу, как и на всех остальных. Я хотел, чтобы ты ревновала. – Он оказывается уже за моей спиной, пока я разливаю по чашкам чай.

– Ладно, давай предположим – только предположим! – что мы вместе. Через десять лет мне будет почти сорок, а тебе еще не будет и тридцати. – Я повернулась и теперь уже я смотрю на него снизу вверх.

– Я отращу бороду. – Улыбается широко. – Могу перекраситься в седой. Так даже модно.

– Максим, ты можешь быть серьезным?

– Могу. Я все могу, если ты попросишь. – У него в глазах сияют звезды, разливаются моря и рождаются целые вселенные. В них невозможно не смотреть, не утонуть без возможности выплыть. Это странное чувство, когда не можешь с собой совладать, когда хочется быть ближе, чувствовать кожей жар его тела, поддаться искушению и послать в пропасть свои принципы.

Но… нельзя, я просто не имею права.

Я поправляю у него на лбу непокорную прядь, приглаживаю волосы, наслаждаясь их упругой жесткостью, и говорю то, что должна была сказать с самого начала:

– Тогда ходи в школу, исправляй прогулы, веди себя на уроках хотя бы тихо. – От моих слов синий взгляд меркнет и тускнеет. Он отклоняет голову от моих рук и идет к окну. Долго смотрит в густую черничную синь позднего осеннего вечера, прислонившись лбом к стеклу.

– Ну почему ты просишь об этом? – Поворачивается ко мне лицом. Смотрит пристально, с прищуром. – Ок, хорошо. А что взамен?

– Взамен? А разве что-то обязательно нужно взамен? – Я теряюсь немного с ответом. – Ты еще и торгуешься? – Все-таки он наглый, как грязный уличный кот, которого пустили на порог погреться, а он уже сидит на столе, оставив грязные разводы на белой скатерти.

– Да. – Он снова оказывается рядом. Его руки ложатся на мои плечи, большие пальцы чертят на ключицах и шее узоры, от чего у меня волнами мурашки и дробно сердце о ребра. – Я хочу тебя, хочу проводить с тобой время, встречаться – говорит приглушенным мягким, как бархат, голосом.

– Нет. Ты мой ученик и ты несовершеннолетний…

Он хватается за эти слова, не дав закончить:

– То есть, если бы мне было восемнадцать, ты бы согласилась?

– Нет. – Машу головой, но как-то слабо, что и самой не особенно верится. Ох, и почему же я не могу быть достаточно убедительной?

– Ты врешь. – Он обхватывает мое лицо и заставляет посмотреть в глаза. – Я вижу это в твоих глазах. Да ты бы меня и на порог не пустила и гнала бы, как щенка бездомного, если бы не чувствовала ко мне ничего. – Его губы так близко от моих, почти касаются при каждом слове. – И этого бы тоже не разрешила…

Поцелуй выходит легким, неспешным. Он, словно дает мне шанс отказаться, оттолкнуть его.

– Скажи, что я тебе не нравлюсь… – Прикосновения губ становятся настойчивее. Мне кажется, что я скоро задохнусь. – Скажи… что ничего не чувствуешь, чтобы я поверил… тогда я отстану.

Я знаю, что должна сказать, но язык будто прирастает к нёбу.

– Максим!

– Вот видишь. Ты не можешь. – На губах довольная улыбка и снова, будто лампочки зажигаются в глубине синих глаз.

– Поговорим об этом, когда тебе будет восемнадцать, и когда ты окончишь школу, – Я отстраняюсь и отхожу от него на пару шагов. – А сейчас ты должен вести себя со мной, как и положено: я – учитель, ты – ученик. И ничего больше. – Демонстративно смотрю на часы на руке. – Уже поздно. Тебе пора уходить.

Уже на пороге, неспешно натянув куртку и стоя в проеме открытой двери, он оборачивается со словами:

– Я подожду до своего дня рождения.

Он бодро сбегает по ступеням вниз, а я прислоняюсь к двери спиной почти без сил. Слишком много всего произошло за этот день. А я и так на нервах в последнее время.

Мне долго не спится. В темных углах квартиры мерещится что-то страшное, жуткое и телевизор совсем не отвлекает. То вдруг волной нахлынут воспоминания о странном разговоре с Максимом, и я себя ругаю в миллионный раз за то, что вела себя как дурочка малолетняя. А то вспоминаются его поцелуи, его руки на моих плечах, его гипнотически-завораживающие взгляды, и жар разливается по телу. В общем, уснула я почти перед самым будильником.

Кажется, все наладилось. Максим ходит в школу, закрывает пропуски и исправляет плохие оценки. Правда, я все также ловлю его взгляды на себе. Только теперь в них ожидание напополам с обещанием. И что с этим делать? Я уже измучалась от постоянных мыслей, разрываясь между желаниями и запретами. «Нужно быть сильной. Время все расставит по своим местам» говорю себе ежедневно. Помогает, но с трудом.

Плохой день обязательно начинается с чего-то мелкого – пролитого кофе или обожженного об утюг пальца, непослушных волос и темных – как ни замазывай – кругов под глазами. Я не успеваю зайти в школу, как у меня начинает звонить телефон. Директор. Странно. Неужели что-то случилось? Предчувствие чего-то плохого опалило щеки и неприятно кольнуло под ребрами.

– Доброе утро, Евгения Андреевна.

– Юлия Сергеевна, зайдите ко мне в кабинет. Немедленно. – Сказано было очень холодно, даже немного неприязненно. И не дожидаясь от меня ответа, она просто сбросила вызов.

Я прохожу в приемную прямо в пальто. При виде меня секретарь таращит глаза, и в целом смотрит с таким ехидным высокомерным выражением, что у меня в животе противно скручивается. Евгения Андреевна стоит у окна, когда я вхожу в кабинет. Она поворачивается ко мне, и я вижу, что она очень нервничает, сильно зла. Губы поджаты, брови сильно нахмурены, а обычно румяные щеки сейчас бледные. Такое лицо у нее бывает очень редко, в моменты совсем уж за гранью.

– Юлия Сергеевна, сегодня утром мне на почту пришло сообщение. – Я стою и не могу понять, что происходит. Причем здесь я? – Вот, полюбуйтесь. – Она протягивает мне свой телефон.

Там фотография. На ней я и Максим. Мы стоим под фонарем, очень близко друг к другу. Это было в тот злополучный вечер, когда на меня напал мужик. Но с такого ракурса кажется, что мы целуемся, хотя я просто держу его лицо, осматривая.

У меня подкашиваются ноги, и я медленно присаживаюсь на стул.

– Что это? Откуда? – Я смотрю на директрису ошалелыми глазами.

– Это ты мне скажи. Я тебя просила его утихомирить, образумить, но не таким же способом! – Она подошла ко мне и теперь стояла, нависая сверху. – Нет, я понимаю у него гормоны играют, но ты о чем думала?! Что ты натворила! – Она повышает голос и он звенит на весь кабинет. – Это не только репутация школы пострадает, но ты можешь сесть в тюрьму! Где была твоя голова? Как?! Как ты это допустила???

– Это ошибка! Я все объясню. У нас с ним ничего нет! Поймите… это случайность. Я встретила его вечером… Он подрался, я просто его осматривала. – Говорить трудно, в горле сильно пересохло от волнения. – Поверьте!

– Слова против фото ничего не значат.

– Да там же непонятно ничего. – Смотрю на фото снова. – Вот же! Я со спины, а у него только глаза видно.

– К фото еще и сообщение прилагалось.

Я прокручиваю страницу вниз и читаю: «Если вы ее не уволите, то эта фотография с подробным описанием будет отправлена в министерство образования и все соцсети». А еще ниже статья в несколько абзацев про то, что я соблазнила ученика. Там проведено целое «расследование» и подробно расписано, что и как происходило – про занятия после уроков и тайные свидания. Очень правдоподобно. И приложено еще несколько моих и его фото.

К горлу подкатывает тошнота. Я сижу оглушенная, как пыльным мешком прибитая.

– В общем, скандал нам ни к чему, сама понимаешь. Да и тебе жизнь ломать я не хочу. Поэтому подпиши заявление и приказ. Расчет за этот месяц тебе сегодня же переведут. Трудовую забери у Тани.

Я подписываю несколько экземпляров, выхожу в приемную, забираю трудовую, иду по коридору. Все это делаю абсолютно механически, в голове у меня просто белый шум. Я ничего не слышу, не ощущаю. Просто спешу быстрее домой. Там, я смогу наконец выдохнуть, выреветь все, что скопилось. Там, спрячусь под одеялом в окружении родных стен от любых невзгод, и возможно тогда голова перестанет болеть, а под ребрами ныть.

Дни сливаются с один сплошной бесконечный и серый. Праздники остались позади, совершенно незамеченные. Я удалила одним махом свои странички из всех соцсетей, поменяла симку. Почти не выходила на улицу, превратившись в затворницу. Работу пока не искала, выполняя переводы текстов на заказ через всякие сайты для фрилансеров. Денег не много, но на продукты и квартплату хватало. И времени требовалось много, что хорошо – я не думала (старалась не думать) обо всем произошедшем.

Понемногу приходила в себя. Уже могла смотреться в зеркало без отвращения и стыда. Хорошо, что Максим не пытался со мной встретиться, как-то связаться. Так лучше. Хотя кому я вру? Мне хотелось поддержки, хотелось сильное плечо рядом, хотелось, чтобы он обнимал и утешал. И также хотелось никогда больше его не видеть.

Но увидела.

Он стоял у моего подъезда, когда я шла домой из магазина. Я заметила его не сразу, а когда увидела, сбилась с шага, остановилась. Моргнула несколько раз для верности. Не исчез. Все также стоит у подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Мы молчим минуты две, глядя друг на друга, пока я не решаюсь заговорить.

– Давно стоишь?

– Нет. – Врет. Снег еле идет, а у него волосы все белые и щеки красные. Руки без перчаток, на шее нет шарфа. – Пустишь на чай?

– Ты спрашиваешь? Надо же. – Язвительные нотки сами прорываются в голос. Он выглядит каким-то не уверенным, немного потерянным и мне становится его жалко. – Ну, пойдем.

Он берет пакеты из моих рук и идет следом в подъезд. В квартире сразу проходит на кухню, ставит пакеты на пол и терпеливо ждет, пока я ставлю чайник, разбираю покупки. Мы опять сидим за столом спустя почти два месяца, разница только во времени суток – сейчас еще утро. Чай почти допит, а Максим так ничего и не сказал.

– И? – Я удивительно спокойна, словно отключила чувства на время.

– Вот. – Он протягивает мне свой паспорт. Я не беру и не смотрю даже на него.

– Что это?

– Мне сегодня восемнадцать исполнилось.

– Поздравляю.

– Я пришел, как обещал.

– Ааа. – Киваю. – Обещал, да. Что-то такое припоминаю. Ну все, обещание выполнено. Можешь идти.

– Юль, я бы и раньше пришел, правда. В тот же день хотел, но батя не пустил. Сказал, что ты не захочешь меня видеть, что тебе надо успокоиться… и я ждал.

Я закрываю глаза. Мое напускное спокойствие трещит по швам, слезы собираются в уголках глаз и катятся по лицу. Максим тут же оказывается рядом. Я чувствую, как он бережно обнимает мои плечи.

– Тш-ш-ш, тихо. Не плач. – Поднимает мое лицо, вытирает щеки. Я начинаю плакать сильнее, сама уже прижимаюсь к нему. Чувствую, как он подхватывает меня на руки, несет, садиться со мной на руках и как нежно гладит по голове, шепча слова утешения. – Я с тобой. Никуда не денусь.

Минут через пятнадцать, выплакав все обиды на его плече, я поднимаю голову и вытираю рукой мокрое лицо. Пытаюсь подняться, но Максим прижимает к себе крепче.

– Пусти.

– Нет. Я теперь тебя не отпущу. Так долго ждал этого… – Он убирает мелкие прилипшие пряди от моего лица, невесомо касается скул, щек, шеи. Смотрит так открыто, завораживающе.

– Меня же выгнали из школы.

– Как? Тебя-то не должны были трогать.

– Вернее принудительно перевели в другую. Так что между нами теперь нет никаких преград. – Я хочу возразить, но он не дает – возраст, это не преграда. Для меня так точно.

– Максим… – Хочу ему в который раз возразить, но он не дает закончить.

– Юль, я тебя люблю. Правда. И сильно.

POV Максим

Я стоял у ее подъезда далеко не первый раз за прошедшее время. Снег сыпал мелкими колючими крупинками, ветер задувал за шиворот, а я забыл шарф и перчатки, да и замерз уже, но это совсем не важно. Важно, что проснувшись утром, я вдруг четко понял – нужно сейчас же идти сюда, к ней. И я вскочил, собираясь с бешенной скоростью и чуть ли не на ходу одеваясь. И вот я тут. Стою и курю уже не первую сигарету. Жду, сам не знаю чего. Вспоминаю.

«… С самого утра отец был не в настроении. А все из-за того, что нас обоих срочно вызвали к директору в школу.

– Что натворил опять? – хмурится, ведя машину к школе.

– Ничего. Я в последнее время паинька.

Евгешка чуть ли не с порога начала в красках рассказывать про меня и мое ужасное поведение. Если она за этим нас звала, то зря, батя мне давно уже провел разговор по-взрослому.

– Вот полюбуйтесь! – Она с возмущением сует бате телефон под нос. Он, прищурившись, смотрит в экран, а потом на меня. – Там еще прочитать надо, внизу. – У меня плохое предчувствие. – Учителя уволили за аморальное поведение, а могли и вовсе посадить.

У меня часто-часто забилось сердце и даже потемнело в глазах, а рот наполнился вязкой слюной. Я сглотнул и забрал телефон у отца из рук. Быстро пробежался по тексту.

– Это фейк! Да я вам такое за пять минут сделаю. Кто-то специально все это придумал.

– То есть это не ты на фото? – Она забирает свой телефон и указывает на экран.

– Нет. Это вообще может быть кто угодно. У вас нет доказа…

– Максим – Евгешка говорит резко и громко, не дав мне договорить. – Если бы мы не уволили Юлию Сергеевну, возможно, тот, кто это написал, осуществил бы свою угрозу.

– Со мной можете делать что хотите! Исключайте на здоровье! Ее не трогайте!

Мне хотелось что-нибудь сломать. Например, разбить телефон в руках Евгешки, или дурацкую вазу на столе. Но я просто вышел из кабинета, с силой хлопнув дверью.

Крик отца остановил меня уже за углом школы.

– К ней собрался? Не ходи пока, не надо. Поверь моему опыту. Ей тебя сейчас видеть совсем не захочется. Подожди.

– Сколько ждать? – отца слушать не хотелось, а хотелось все же бежать к Юле. Но я просто молча стоял и сжимал кулаки так сильно, что пальцы онемели.

– Как минимум пару дней.

Он достал сигарету и затянулся, выпуская горький дым. Протянул мне пачку. Мы курили молча, а когда сигарета у него в руках догорела, папа сказал:

– Тебя, кстати, выгнали.

– Плевать.

Ирку я поймал перед вторым уроком и уволок под лестницу в дальнем коридоре, где часто собираются всякие малолетки.

– Максим, ты что делаешь? Неужели соскучился? Все-таки решил ко мне вернуться?

– Размечталась! Это же ты, признавайся! – Она распахивает глаза и прикусывает нижнюю губу. Выглядит вполне невинно, но меня не проведешь. Она доставала меня своими сообщениями и звонками с просьбами быть вместе целый месяц. А пару дней назад грозилась отомстить. – И не делай такие глаза. Я уверен, что это из-за тебя уволили Юлию Сергеевну.

– Ну и что? Подумаешь, потеря! Не хер было с ней по углам зажиматься! Я ведь могла сразу пойти к директору, как только мне эти фотки прислали, но дала тебе шанс, много шансов. Ты сам виноват! – Маска невинности спадает, и злоба искажает симпатичное лицо.

– Да ты меня достала! Вешаешься. Совсем себя не уважаешь?

– Я тебя люблю! – Она цепляется за мои плечи руками, прижимается, пытается поцеловать, но я уворачиваюсь, отцепляю ее от себя. Ирка злится. – Да за мной полшколы бегает, чтоб ты знал! А Белова? Она же старая! Чего такого умеет эта сучка, чего не умею я? Сосет хорошо?

Я резко хватаю ее за плечи и встряхиваю так, что она захлебывается своими последними словами, щелкнув зубами и вытаращив на меня глаза в испуге.

– Была бы ты пацаном, я бы тебе уже в морду дал. – Чувство, будто вымарал руки по локоть. Я отпустил ее плечи, которые она тут же начала растирать. – И запомни, ты никогда не будешь такой, как она. И только попробуй еще хоть что-нибудь такое сделать, как-то ей навредить, я уже не посмотрю, что ты девчонка. Поняла?

– Максим… – Девчонка начинает плакать, а я ухожу из-под лестницы, а потом и из школы.

Несколько дней растянулись на два месяца. Телефон у Юли все время молчал, странички в соцсетях исчезли. Я волновался, сходил с ума. Не видеть ее хотя бы мельком в течение дня было тяжело. Меня натурально ломало, как нарика без дозы или больного с высокой температурой. Ни есть, ни спать нормально не получается.

По правде, я прихожу сюда часто, но еще ни разу так и не увидел Юлю. А позвонить в домофон, честно, не хватало духу. Вдруг, она не пустит, прогонит? Встреться я с ней лично, у меня все же оставался хоть и маленький, но шанс поговорить. Сердце ухнуло вниз, как при прыжке с обрыва в воду, и я поднял голову, оторвав взгляд от носков своих кроссовок. Это была Юля. Она шла медленно, погруженная в свои мысли и не замечала меня. А когда увидела, то просто стояла и смотрела. Я тоже смотрел с жадностью в дорогое лицо, отмечая малейшие детали. Без косметики она выглядела совсем, как девчонка и была такой красивой. Самой красивой на свете. Я других таких не видел. Сердце мое уже готово было выскочить через горло прямо к ее ногам, когда она все же разрешила пойти с ней.

Она похудела. И раньше стройной была, а теперь так вообще тонкая. И легкая. Руки на ее теле чувствуются так правильно. И тепло ее, и запах. Все такое родное, такое… мое. Я вытираю слезы с ее бледных щек.

– Люблю тебя. – Говорю в который раз.

– Что же нам делать? – Юля смотрит блестящими на меня от слез глазами с надеждой.

– Я что-нибудь придумаю, только не гони меня.

Она сама меня целует. Робко, немного неловко.