Текст книги "Вечер с прототипом (Рассказы)"

Автор книги: Нина Горланова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Ну, хватит об этом, надо работать.

Начинаю искать фамилию для героя – у меня они записаны в отдельной тетради.

Жлобич – нет, тут слышится "жлоб", а я своих героев люблю!

Лекторов – не поверит читатель, что есть такая фамилия, хотя она существует.

Российкин – уменьшительный суффикс тут меня смущает.

Немов – герой как раз златоуст, не подходит.

Кусаев – не надо!

Надсадов – что-то не то...

Прямов – слишком прямо.

Непонятливый – мой герой как раз понятливый!

Огрызко, Пиявко – это уничижительно как-то.

Тролль – слишком экзотично.

Философенко – трудно будет читателю полюбить героя с такой фамилией! Недавно моя приятельница-писательница возмутилась, что я описала ее под именем Мура, которое так легко исказить, если ударение поставить на последний слог. Я говорю: "Ну, ты тоже меня опиши где-нибудь, и будем квиты". – "Нин, это будет уже как в анекдоте, когда съели нашего посла в Африке, МИД – ноту протеста, а те отвечают: так съешьте нашего посла!".

Шлюхин – еще труднее полюбить героя с такой фамилией.

Погоняйло – но герой никого не погоняет.

Накопюк – и не копит.

Рыжкин – будут представлять его рыжим, а он брюнет.

Хлюпин – не хлюпик!

Пустомельский – для сатиры, а я не сатирик.

Наливкин – прототип любит делать наливки, но именно поэтому эту фамилию исключаю.

Плуталов – подумать надо...

Мордочкин – Аля Эфрон, дочь Цветаевой, писала в одном письме кому-то: "Крепко тебя, мордочка, обнимаю". Но не все могут уловить тут ласковый оттенок.

Вихорков – детская словно фамилия...

Диалектов – заумно.

Рынков – не то.

Сметанников – слащаво.

Горчинский – наоборот, слишком много горького...

Уралов – скажут: дешевый символизм.

Червиченко – станут искать червоточину.

Захваткин – ничего он не захватил.

Болтаев – не болтун.

Прыщиков – будут представлять его в прыщах, а мне это зачем!

Сало – мало любви к герою...

Теплицкий – вот! Ура! Нашла. Теперь нужно еще имя найти. Это даже важнее. Без фамилии в конце концов можно и обойтись...

И тут звонок телефона. Это Арнольд! Три месяца не звонил и вдруг говорит: сейчас к вам приду. Мужа нет дома. А если прототип скандал затеет? Что же делать? У меня голова зачесалась – псориаз, наверно, начнется на нервной почве. Почесала я в голове и, чтобы оправдать этот жест перед дочерьми, спрашиваю их (закрыв трубку рукой): "Как спастись от Арнольда?".

– Мама, ты ведь в Москву собираешься!

Точно – как это я сама не догадалась! Я же завтра еду!

– Ой, – кричу в трубку, – я в цейтноте! Завтра еду в Москву – срочно дописываю рассказ...

– Нина, я давно понял, что у тебя только два состояния: первое – ты очень больна и не можешь принять гостей, второе – ты едешь в Москву и вся в цейтноте. Я приду всего на полчаса.

Ну, думаю, что же будет-то?! Неужели он идет выяснять отношения? Муж придет только в девять часов вечера. Страх меня обуял. Но на всякий случай ставлю чайник, режу сыр.

Вспоминаю, как вчера, на дне рождения Агнии, девочки устроили гадание на открытках – написали сами разное и мне предложили тоже поучаствовать. И выпало вот что: "Завтра не падай, когда что-то узнаешь!". Как бы не упасть...

Встаю перед иконами и начинаю молиться: "Господи, спаси меня!!! А ты, Пикассо, отойди от Христа!" (это я двигаю стекло в шкафу, где икона – дело в том, что на стекле приклеена репродукция "Женщины с вороном", она-то и наехала на плечо Спасителя).

Прошло два часа! Чайник остыл, а гостя все нет. Сыр уже подсох (кончики сырных треугольников загнулись кверху). Как бы и мне не загнуться.

Когда-то Арнольд учил меня: если тебе страшно, нарисуй свой страх. И вот я беру лист бумаги, ручку, пытаюсь нарисовать. Получается что-то... кто-то вроде муравьеда с длинным узким носом – нечто в стиле Шемякина. Но страх не уходит, увы.

Агния видит, что я вся красная – хотела окропить меня святой водой, но резко взмахнула бутылкой и налила мне полное ухо святой воды. Однако после этого в моей голове стало яснее, волнение улеглось. Арнольда все нет. Наверное, он раздумал приходить. Просто так – попугал...

Я включила телевизор. Там показывают ковры по рисункам Кандинского и Миро. Думаю, что Кандинский и Миро ТАМ довольны этими коврами. Или нет? И вдруг испуг снова написался в голове прямо словами: как же я буду умирать-то? Прототипы узнают, что мне плохо, будут злорадствовать...

И тут – звонок в дверь. Арнольд вошел, снял пиджак и натужную маску с лица. Выставил бутылку коньяку. Сейчас начнет с излюбленной фразы: "Сардонизм еще тот".

– Нина, представляешь – сардонизм еще тот! Иду я к вам, а навстречу мне...

– Ой, – нервно перебиваю я, – Славы нет, а я же не могу выпить!

– Ничего, ты выпьешь одну рюмочку за примирение. И депрессию снимешь у тебя на лице она написана.

Мой муж говорит, что в старости реже бывает депрессия. И это правда. Всему ведь радуешься: что утром встаешь, Господь с нами, работа идет... Тут я спохватываюсь и замолкаю. Такая у меня работа, что друзья бросают потом!

Между тем, гость разливает коньяк.

А наш кот Кузя в это время сбросил с батареи половую тряпку – играет с ней.

– Что, Кузя, пол мыть собрался? – Арнольд чокается со мной. – Нина, чего ты так смотришь? Это я должен смотреть на тебя с чувством законной настороженности... ну, мы много пить не будем, а то появится чувство незаконной привязанности...

Я выпила три глотка – коньяк дает такое ощущение, что изнутри растет сила. Это хорошо! Силы мне сейчас явно понадобятся.

– Вот что, Нина, у тебя все типы в рассказах – одни и те же.

Началось! Сейчас будет вразумлять, критиковать, уличать, а потом и обличать.

– А у Достоевского, – защищаюсь, – вообще только два типа: бес и идиот.

Повисла мхатовская пауза. Святая Нина, моли Бога обо мне!

– Ладно... Нина, я хочу одну историю рассказать. Может, тебе куда пригодится. Помнишь Лилю? Ту самую, которую жених украл прямо в школьной форме. Они потом развелись, и вот вчера – представь – на Лилю напал маньяк! Нанес восемь ножевых ран. Но пустяковые ранки. Она подозревает, что его муж подослал...

– Бедная Лилечка! – я записываю сюжет. – За что такое? Помню ее слова: если в день не потрачено много денег, то день прошел зря...

Гость нервно налил себе в рюмку и быстро выпил:

– Я так и знал... началось. Ну почему, Нина, почему ты всегда ищешь причину в плохом?

– Неправда! Далеко не всегда я ищу причину в плохом.

– Но у тебя в рассказе я – не я, а какой-то Залуп Залупович! Зачем было упоминать три моих брака?

– Так все твои дети сдали кровь, чтоб спасти отца! Не каждому дети от всех браков... помогают. А тебе – кровь сдали, Арнольд!

– Пойми ты, сантехник человеческих душ: дело не в том, что сдали кровь! Не поэтому я остался жив после аварии.

Развожу театрально руками – коньяк на меня уже подействовал, видимо.

– Я выжил после аварии только потому, что долгие годы сам был ДОНОРОМ (он выделил это слово усилением громкости). У донора кроветворение хорошее. Врачи думали: звездец мне – столько крови потерял!..

Боже мой! Да если б можно было написать все точно ТАК, КАК РЕАЛЬНО случилось!.. История из жизни всегда богаче смыслами и деталями – всегда! Но если буду в полном объеме ее брать, то прототипы работать не дадут вообще. Право на частную жизнь я должна уважать! Поэтому маскирую, маскирую и еще раз маскирую. Но это мои проблемы.

Другу я говорю:

– Арнольд! Причина одна – донорства твоего... и что дети сдали кровь! Да ты сам знаешь, в чем дело – в твоем характере.

Характер счастливый у моего друга! В нем клубится невидимая вечность доброты. Но и видимая – через поступки. Арнольд – психолог по профессии. Психологи в жизни редко бывают простыми, ведут себя, как мэтры. Но он не такой. Ненавязчиво умеет успокоить. Помню: моя средняя дочка в детстве была полнушкой и страдала от этого. Арнольд однажды ей сказал:

– Если я вижу: стоят две продавщицы – худая и полная. К кому подойти? Я всегда иду к полной, она добрее.

Но все же не так уж и прост наш Арнольд. Когда я предлагаю ему закусить сыром, хотя он уже загнулся, он отодвигает от себя тарелку:

– Нет, это не для белого человека!

Вскоре после ухода гостя пришел муж. Я ему рассказала про примирение с Арнольдом:

– Одно испытание позади, но впереди – встреча с другим прототипом! На днях выйдет из печати мой роман, где изображен Щ. И уж он-то меня точно прибьет за это!

И муж стал говорить: да, Щ. придет к нам – в кармане торчит что-то страшное. Ты подумаешь – монтировка... а он достает – это та же бутылка коньяку, только очень дорогого, потому что Щ. сильно разбогател за эти годы. "Выпьем, Ниночка! Спасибо, что напомнили мне мою молодость".

Да, роман-то написан двадцать лет тому назад – там буйный он очень, наш Щ. А теперь постарел, говорят, сильно болен. Жена его месяц назад просила молиться за его здоровье, и я молюсь каждый день.

– А ты ему: за прототипство спасибо!

– Ничего себе – я столько от Щ. в жизни перенесла!

Он говорил:

– Оська Бродский – мой приятель по ленинградской юности.

– Приятель? Вам повезло!

– Это ему повезло. Я-то не в восторге от него был...

Муж смеется: ЭТО разве только одно ты от Щ. перенесла?

Да, что же я за глупости мелю, не в отношении к Бродскому дело было. На самом деле мы оба знаем, что пришлось пережить от Щ., но не хочется сейчас об этом говорить. В общем, легли мы на диван и включили телевизор. В это время стул, стоящий у стола, вдруг... повернулся! Стоял так, а стал иначе.

Мы посмотрели друг на друга. Я сказала:

– Дети, наверное, ниточки привязали к ножке, с кухни дергают.

Муж встал – никаких ниточек нет. Да и детей на кухне нет, они в детской.

Не успели мы это чудо хоть как-то осмыслить – звонок в дверь. Это Лина пришла.

– Ребята, простите, что я так поздно! Я – знаете откуда? С поминок. Мы ведь сегодня похоронили нашего Щ. Да. Жалко его. Очень жалко.

Мы рассказали Лине, как стул повернулся. Сам по себе. Лина заахала на вдохе. Я предположила: может, это так покойничек дал нам понять ОТТУДА, чтоб мы не боялись публикации романа?

Но никогда эта странная история так и не прояснилась.

Я пишу эти строки в ноябре 2003 года, когда уже многие газеты опубликовали... в общем, я уже знаю про скандал на Франкфуртской книжной ярмарке, когда прототип дал пощечину автору.

И нет мне покоя. Я, конечно, стараюсь вычерпать из себя всю любовь – до капли! К героям любовь. Но если прототипы и дальше будут обижаться, то винить можно только себя. Мало любви, значит, было...

Что же делать – как жить и писать?

Ответ пришел по телефону. Позвонила старшая наша дочь Соня.

Но сначала – предыстория. Я дружу с племянницей Булгакова. И однажды в Москве, будучи у нее в гостях, выпросила шишку пинии. Их много там стояло, а мне хотелось что-то дома иметь от Булгакова как бы. Все-таки Михаил Афанасьевич крестил Лену (Елену Андреевну). Ну и эта шишка пинии... В общем, Е.А. держала в руках ее.

А наша Соня знает чуть не наизусть "Мастера и Маргариту". И она выпросила у меня эту околобулгаковскую шишку пинии...

– Мама, помнишь ту шишку пинии? Ну, за эти годы она запылилась, я ее решила вымыть. Раз – под кран! И слышу треск. Представляешь: это шишка стала закрываться – видимо, в ней заложено, что семена нужно спасать... И трещала целый час! Пока не закрылась полностью. Причем некоторые чешуйки даже сломались от усердия. Она, может, еще в Москве лет десять стояла и сохла, да? Но какая сила заложена! А потом высохла и снова раскрылась. Старая шишка, но героически спасала семена! За это можно тост сказать.

И тут муж прочитал этот рассказ, выхватывая с экрана компьютера не успевшие застыть строки:

– Почему ты меня Славой называешь здесь! – насупился он. – Почему я не Жорж? Непременно я должен быть Жоржем.

Пермь