355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Нильс Кристи » По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей » Текст книги (страница 2)
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:25

Текст книги "По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей"


Автор книги: Нильс Кристи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

2.4 Два Лейфа в одной деревне

Они живут в одном доме и занимают одну комнату. Было бы проще, если бы они жили в одном и том же теле.

Один Лейф – назовем его Лейф I – сильный, неунывающий, деятельный человек. Можно было бы назвать его реформатором мира, если бы многое из того, что он делает, не кончалось бы плохо. Лейф I бегает, говорит и действует точно также, как те энергичные деловые люди, которые владеют современным миром. Он постоянно говорит, занят всевозможными проблемами в деревне, выступает на каждом деревенском собрании и инициативен в реформах.

Лейф II, напротив, робок, и у него тихий голос. Его обязанность – звонить в деревенский колокол. В этом он абсолютно надежен. Колокол звонит тогда, когда этого ожидают, и точно так, как этого ожидают. Он хорошо звучит. Когда не звучит колокол Лейфа, в воздухе Видаросена совсем иная музыка. Свою работу в оранжерее он выполняет тихо, не торопясь, но более чем удовлетворительно. Он охотно беседует, но никогда не берет слова во время деревенских собраний.

Недавно Лейф I стукнул Лейфа II бутылкой в лицо и убежал. Через некоторое время пришел я и нашел Лейфа II лежащим на диване. Травма была серьезная, во всяком случае, мне так казалось, так как до сих пор я не замечал, чтобы взгляд его глаз был раскоординирован. Но через несколько минут он снова был на ногах, чему все были искренне рады.

Столкновение произошло в кафетерии. Дважды в неделю он становится ареной общественной жизни, но драк, насколько мне известно, там еще никогда не было. Применение физической силы в Видаросене столь же редко, как и в остальной Норвегии. Когда происходит нечто подобное, это вызывает большой шок. В данном случае жители деревни совершенно растерялись. Происшедшее означало, что такой человек, как Лейф I, больше не может оставаться в деревне. По крайней мере, надо было запретить ему приходить в кафетерий и подвергнуть его строгому наказанию. Тор пообещал предпринять на следующий день необходимые меры. Я вмешался и предположил, что преступник, может быть, сам уже наказал себя таким деянием. Тор согласился со мной, но потом вышел к людям и снова стал грозить Лейфу наказанием.

Почему же произошло несчастье?

Может быть, мы когда-нибудь найдем ответ. При поверхностном рассмотрении дело выглядит довольно просто: «родителей» – то есть тех, кто выполняет обязанности хозяина и хозяйки дома – не было. Всегда, когда их нет, Лейф I теряет самообладание. Это чуть ли не закон природы: в первый раз он отрезал электропроводку к дому, во второй – отсоединил телефонные провода, после этого – газопровод, а теперь вот нападение с бутылкой.

Ранним утром следующего дня я встретился с Лейфом I. Тор, который накануне вечером клялся его наказать, шепотом пообещал не вмешиваться. Может быть, он почувствовал, что нельзя наказать Лейфа больше, чем он сделал это сам. Долго он бормотал про себя: «Я не должен был это делать, я не должен был делать этого». Боюсь, что он даже не слышал утреннего колокола, который звучал столь же чисто и полно, как и всегда.

2.5 Сегодня день Карен

Карен похожа на плотно смотанный клубок. По дороге в поле и обратно я часто прохожу мимо нее. Согнувшись дугой, сидит она на ступенях крестьянского дома и покусывает правую руку. Лицо ее искажено, как и ее тело – гротескной гримасой. Это почти всегда производит печальное впечатление. В редкие мгновения появляется робкое: «привет!» или улыбка.

Карен живет в ближайшем к нам доме. Так как «родителей» в конце недели нет дома, Карен находится у нас.

Тот вечер закончился большим шумом. Мы все собрались в комнате и обсуждали различные возможности перестройки помещения. В дискуссиях всегда есть что-то зажигательное, порох для конфликтов. Карен исчезла из поля зрения.

Утром ничего не изменилось. На втором этаже шли обычные домашние работы. На третьем работал над рукописью мой гость, он ритмично барабанил на пишущей машинке. Царили мир и усердие, пока сильный шум не потряс дом. Карен пришла в неистовство. Она бегала от двери к двери и сильно шумела. Руки Карен, да и все ее тело, были судорожно сжаты. Я крепко держал ее, не зная, хочет она этого или нет. Медленно разжимались ее руки. Мы, точнее я, говорил о незначительных вещах, о маленьких птицах, готовящихся на сосне к зиме, о людях в доме, о планах на этот день.

И тут, наконец, у Карен вырвался вопрос, нацеленный, прежде всего, на причину: «Кто это там, наверху, такой злой, кто так топочет по полу?» Ее руки снова сжались: «Кто там стучит по моей голове?» Да, кто? Вняв страхам Карен, я открыл их причину. Я вдруг услышал пишущую машинку моего гостя, словно далекие раскаты грома в нашем деревянном доме. Для меня это был символ творчества, для Карен же, напротив, сигнал крайней опасности.

Я все объяснил ей, и опасность исчезла.

2.6 Бегун

Большинство людей в деревне немного медлительны. Нечасто доведется увидеть кого-то из них бегущим. С детьми, конечно, это бывает, но взрослые имеют обыкновение ходить степенно. Причины тому, пожалуй, две. Деревенская община – это место для созерцания, а соединять размышления и быстрый бег довольно трудно. Кроме того, многие из жителей деревни по природе своей медлительны, в силу своих физических особенностей. Они и определяют общий темп. Все идет так, как и должно идти.

Только один человек, назовем его Z, не придерживался этого. В несколько дней, после своего прибытия он уже обследовал всю местность. Он знал каждый угол, почти все дома, в том числе и изнутри, и почти всех жителей, но их скорее внешне. Он постоянно находился в движении.

Для детей обитателей деревни Z был подарком судьбы. Наконец-то появился скороход, взрослый человек с нормальным темпом (ему было двадцать три года, но он мне однажды признался, что чувствует себя тринадцатилетним), сказочная фигура из внешнего мира, товарищ и все же совершенно иной, нежели обычные друзья. Едва появившись, он уже возился на газоне с группой маленьких детей; они образовали «кучу малу».

Мы инстинктивно вмешались. Малыши – да и не только они, Z тоже – были слишком на взводе. Мы сказали им, что они должны перестать, чтобы дать Z немного покоя и отдыха. A Z мы сказали, что соблюдение дистанции зависит от него, он в конце концов взрослый и должен общаться со взрослыми. Но все напрасно. Дети гонялись за ним, а он за детьми. И только строгие приказы могли их разогнать.

Через несколько дней мы узнали, что Z незадолго до этого обвинялся в развращении малолетних. Он был под следствием и сидел в близлежащей тюрьме. Но один соцработник высказал мнение, что, может быть, Видаросен более подходящее для него место.

В свои родные места Z не мог вернуться. Вся Норвегия пережила моральное потрясение, потому что там маленькая девочка подверглась сексуальному надругательству и была убита. Подозреваемый и раньше совершал безнравственные поступки. Буря возмущения прокатилась по всей стране. Повсюду – конечно, и в Видаросене. Поэтому Z должно быть удивился, когда по прибытии в деревню одна из женщин-хозяек дома пригласила его к трапезе. Накануне вечером его обнаружили за шкафом в спальне ее детей. Сухое пояснение женщины гласило, что и она, а не только дети, желала бы познакомиться с новым обитателем деревни.

Мы решили положить конец его вечерним прогулкам. Несмотря на его громкие, граничащие с бунтом протесты, мы заставили Z либо оставаться вечером дома, либо приглашать провожатых, если ему куда-либо надо пойти. Четыре дня и ночи это действовало. На пятый вечер Z поймали в кафетерии, где он взламывал кассу. Следующий день был днем его рождения.

Ему обещали, что он ненадолго сможет отправиться домой. Его мать испекла пирог, дедушка с бабушкой собирались приехать в гости. Но мы сказали ему, что вместо этого отвезем его в тюрьму, в связи с тем, что и ему, и нам нужно было время для размышлений. При этих словах он совершенно сник, но мы все же выполнили то, что задумали. Доступ к деревенскому сообществу мыслился как альтернатива аресту; Z был единственным человеком с таким статусом. Таким образом, мы были вправе возвратить его в заключение. Две недели спустя его снова приняли в деревню.

Недавно его темп замедлился. Этому может быть два объяснения. Или мы его выдрессировали, укротили и сделали одним из этих медлительных и скучных взрослых, или же он сам больше не испытывает потребности в беготне, потому что стал действительно взрослым человеком.

Оказалось, у Z золотые руки. Он умеет чинить велосипеды. В деревне был чуть ли не десяток сломанных велосипедов. И Z творил чудеса: на наших глазах груда металлолома превращалась в работающий механизм.

Z больше не надо было метаться, как зверю в клетке. Теперь случается, люди останавливают его и просят у него совета.

Но это не означает, что жизнь для Z или вместе с ним стала легкой. Собственно, это не тот человек, которого можно любить; чаще всего он отталкивающе грязен; плохо ведет себя за столом, вместо того, чтобы прилично сидеть на своем стуле; почти нем за едой и безмолвно указывает на блюда, которые ему хочется попробовать, вместо того, чтобы спросить об этом. С одной стороны так, с другой…

Его лицо постепенно принимает новое выражение. Например, гордая ухмылка, когда он кладет сыр на свой бутерброд. Он знает, что некоторые из нас убеждены в том, что телу в дополнение к сахару, мармеладу и сиропу нужны и другие строительные вещества. Или, скажем, то напряженное внимание, с которым он слушает чтение книги Михаэля Энде «Бесконечная история» (1984)[1]1
  Михаэль Андреас Гельмут Энде (1929–1995) – немецкий писатель, автор ряда произведений для детей. Повесть-сказка «Бесконечная история» была издана в Германии в 1979. Написана под влиянием антропософии Р. Штайнера. На русский язык сказка переведена в 1997 г. под названием «История, конца которой нет». В 1984 г. экранизирована американской кинокомпанией «Warner Brothers».


[Закрыть]
.

Когда Z снова прибыл в деревню, я думал, что он пробудет в ней дня четыре. И вот прошло уже пять недель. В эти выходные он у своих родителей. С одной стороны – это хорошо, с другой – плохо. С одной стороны, хорошо какое-то время не заниматься теми драмами, которые он провоцирует. С другой стороны, жизнь кажется нереальной, когда нет Z. Отсутствует вызов.

Постскриптум: Z провел в деревне несколько месяцев. Благодаря приобретенным здесь навыкам его даже можно было оставляться без присмотра с детьми. Но вскоре он стал слишком дерзок. Кроме того, людям стали известны подробности из его прошлой жизни. Сначала его спас переезд в другую деревню. Некоторое время он работал там как очень надежный помощник на крестьянском подворье. А потом несколько близлежащих домов оказались обворованы. Теперь Z снова арестован. Есть границы того, что могут и хотят осилить деревни. Но мы надеемся, что третья деревня примет его после освобождения из заключения.

2.7 Те, кто, похоже, обрел себя

Вне деревенской общины довольно многие из ее членов испытывали бы значительные трудности. Они отличны от нас, может быть, не могут читать, говорить или зарабатывать на жизнь. Альтернативой жизни в деревенском сообществе для них часто является медицинское учреждение или жизнь в крайней изоляции – причем пожизненно.

Большинство жителей деревни кажутся принадлежащими к другой группе. Осторожная формулировка выбрана сознательно. Многие из них были в состоянии самостоятельно справляться до того, как попали в деревню; и те немногие, кто снова покидают деревню, по возвращении к нормальной жизни найдут себя – так или иначе, как и все мы. Но что означает «найти себя» в нормальной жизни? Имеет ли это отношение к тому, живешь ли ты в приюте? Связано ли это со степенью удовлетворенности, с чувством самореализации, с сознанием, что ведешь осмысленную жизнь, соответствующую представлениям о том, какой должна быть жизнь?

Большинство жителей деревни в своем прошлом были способны справляться самостоятельно. Но у некоторых возникли серьезные проблемы, у других позади сложный, извилистый путь, беспрестанное внутреннее и внешнее скитание. Еще кто– то потреблял наркотики, кто-то стал жертвой трагических обстоятельств.

Довольно много в деревне иностранцев. В большинстве случаев речь идет о молодых людях, которые на год-два отправляются за границу, чтобы найти себя – зачастую они узнали о похожих поселениях у себя на родине. Некоторые приезжают, чтобы остаться – по большей части они выросли в похожих поселениях в других странах. Для деревни хорошо, что многие прибыли сюда издалека. Их социальные связи не так сильно простираются вовне, а потому их общественная активность направлена внутрь, на саму деревню.

Я часто привозил в деревню друзей или целые группы студентов. Обычно я им перед этим не рассказываю, кого они там встретят. Лучше, если люди встречаются непредвзято. Посетители непосредственно встречаются с обитателями, расходятся по деревне, гостят в домах, где за чашкой кофе беседуют с хозяевами.

Вслед за этим неизбежно возникает вопрос: кто есть кто? Кто эта девушка в желтом платье? Или тот высокий мужчина, что не сказал ни слова? За такими вопросами обычно стоит желание узнать, кто нормален и более важен, а кто не вполне нормален.

Раньше я охотно участвовал в этом. Со знанием дела я отвечал на вопросы, выстраивал жителей деревни в ряд перед своим духовным взором с целью классификации, а потом объяснял, кто из них умственно отсталый, кто душевнобольной, кто просто странный, а кто даже слишком нормальный. Но с годами интерес к подобному занятию исчез. Когда узнаешь людей в разных жизненных ситуациях, становится все труднее относить их к той или иной примитивной категории. Людей, которых мы знаем лишь отчасти, легче назвать сумасшедшими или умственно отсталыми, наркоманами или преступниками; административные требования вынуждают нас к такой классификации. Это, между прочим, цена социальной изоляции и институализации. Чем ближе узнаешь других людей, тем неприемлемее такое приклеивание ярлыков. Кто-то в нашем квартале, может, и «уголовник», но уж никак не мой собственный сын. Я слишком хорошо его знаю, всю его историю, знаю его великодушие, его неумение владеть собой, и его нереалистичный оптимизм – все это вместе заставило его, возможно, что-то «позаимствовать», не спросив, то есть сделать ровно то, что на языке закона называется воровством. Пусть он украл, но для тех, кто хорошо его знает, он не вор. Всякие же классификации быстро становятся маленькими тюрьмами, у них четко обозначенные, жесткие границы, и тот, кто занимается этим, ни к кому не относится справедливо. Чем лучше мы кого-то узнаем, тем менее полезны и более опасны подобные классификации. Ярлыки прилипают. И тот, кому его приклеили, возможно, примет отведенную ему роль. И станет тем, кем его назвали.

Понимание этой опасности отражается в уставе деревень. Там говорится: «Деревни ставят своей целью создать новые формы коллективной жизни, полезные каждому жителю поселения и всему сообществу в целом. В них живут люди, имеющие различные особенности в развитии, и все они, с учетом этих индивидуальных различий, должны получить возможность участвовать в коллективной жизни. Такие понятия, как «пациенты» или «обслуживающий персонал», неуместны».

И то, что в этой главе нет ни перечисления всех категорий людей, ни обзора их численного распределения по отдельным деревням, это тоже соответствует опыту, приобретенному во время пребывания в общинах, и их основным принципам.

Но определенное разграничение, несмотря ни на что, все же проникло в общины, и этому трудно воспрепятствовать. Использование его наталкивается на сопротивление. Чаще всего встречается различие между теми, кого можно назвать обитателями деревни и сотрудниками. Обитатели деревни – это, в основном, те, кто не может сам о себе заботиться. Большинство из них получает пенсию от государства. Сотрудники – это, напротив, те, кто, кажется, мог бы справиться со всем в одиночку. Другое различие существует между теми, у кого есть счет в банке, и теми, у кого его нет. По закону лица, получающие пенсию по нетрудоспособности, обязаны определенную ее часть откладывать для личных потребностей. Поэтому все обитатели деревни имеют немного денег в банке, в то время как сотрудники совсем не обязательно располагают личными средствами.

Названные различия не только неясные, но и не вполне логичные. Поэтому они нередко вызывают путаницу и раздражение. Все, кто живет в общине – ее обитатели, независимо от их способности или неспособности вести жизнь вне общины. И все они в то же время – сотрудники. Действующие в деревнях основные принципы коллективной жизни подчеркивают в уставе равенство всех, а не неравенство.

Но пока деревенские сообщества функционируют в таком обществе, как наше, подобные различия остаются, несмотря на их нечеткую выраженность и нелогичность. Нужно водить автомобиль, а не каждый может это сделать. Телефон существует для того, чтобы им пользоваться, даже если кто-то и не умеет с ним обращаться. Всюду расходуются деньги, и одним это удается легче, чем другим. Кто-то должен месяцами набивать стружками кукол, другой чистить коров, третий звонить в колокол, а кто-то писать письма. Много сил в деревне уходит на то, чтобы используемые в хозяйстве технологии были на уровне, соответствующем большинству обитателей. Все технические достижения невозможно отменить, и таким образом в деревню переносятся требования, существующие в остальном обществе. Независимо от принципа равенства в жизнь проникают различия. Снова оживает тенденция мыслить категориями. Так, есть различие между теми, кто имеет деньги, и теми, у кого их нет. Сначала для этого появляются условия, потом возникают понятия. И все же в деревенских общинах меньше противоречий, чем во всякой другой из известных мне общественных систем. К этому надо добавить, что встречающиеся там различия становятся тем менее значимыми, чем дольше находишься в деревне. Часто упоминаемый идеал равноправия заключается в том, чтобы стать жителем деревни. Чтобы все стали деревенскими жителями.

Установив, что организационная форма деревень преодолевает общепринятые диагностические классификации, и это сознательно закреплено в их уставе как желаемое, мы тем самым сделали первый шаг к пониманию, что же за феномен представляют собой эти деревни. Теперь мы можем нанести их на социологическую карту мира.

На этой карте два континента. Один из них охватывает людей в их взаимосвязях. Он имеет дело с коллективной жизнью, с взаимозависимостью, с социальными формами жизни. Часто речь при этом идет об оттенках, а не о контрастах, о постоянном изменении, а не о стабильности, здесь возникают сомнения и неясности. Этот континент едва ли можно выразить в цифрах, то есть, статистически.

Другой континент на социологической карте мира включает уже не группы, а категории; его главные достоинства – в ясности и возможности истолкования. Поэтому он пригоден для статистики. Статистические понятия это не только цифры, но и мыслительная система. Она предполагает, с одной стороны, совершенно определенный образ мыслей, а с другой стороны оказывает влияние на мышление. Статистики описывают не только то, что уже существует как явление, но и активно содействуют появлению новых понятий. При этом феномены должны быть отнесены к определенным категориям, чтобы их можно было выразить в цифрах. Поделенные на категории и тем самым отделенные друг от друга, они могут быть полезны в крупных организациях, институтах или даже в государствах [Эстерберг, 1987, стр. 87–96 и 1988, стр. 14–44].

В этой главе рассмотрена жизнь первого социального континента. В кемпхилл-поселениях – а речь идет именно о них – мы встречаем людей, которые с трудом поддаются классификации. Большинство обитателей здесь постоянно меняются, и все же считаются подобными друг другу в тех своих особенностях, по которым специалисты, институты или правительства как раз и пытаются выявить их различия. Это позволяет сформулировать один из главных признаков таких деревень: они порождают коллективную жизнь, которая не укладывается в категории, удобные государству и статистикам. В духе Фуко [1977] их можно считать маленькими островами сопротивления господствующему в государстве стремлению разносить людей по определенным категориям.

3. «Семьи»

Пять деревень. Разный ландшафт, климат, разные люди; совершенно разные культурные регионы. И все же они похожи. Если ты побывал в одной из них, то знаешь и остальные. Впрочем, это не совсем так, потому что каждая деревня имеет свой собственный стиль жизни, собственное лицо и собственную гордость. И все же, переезжая из одной деревни в другую, открывая дверь, чувствуешь себя опять дома.

Это сходство объясняется многими причинами, и я надеюсь на следующих страницах показать их. Прежде всего, оно основано на том, что многие люди живут в домах, не соответствующих нашим представлениям о норме. Далее, важную роль в совместной жизни играют определенные основные принципы – принципы, которые сильнее региональных различий в культуре, в людях, климате или ландшафте. Сходство деревень связано со стилем жизни в семейных объединениях, стилем трудовой и культурной жизни. И оно состоит в том, что не все рассматривается в финансовом аспекте. Но начнем с семей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю