Текст книги "День Рима (СИ)"

Автор книги: Нил Антигонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Всё это время повстанцы очень хотели услышать от Магона хотя бы одно слово страха, мольбы, бессилия. Вместо этого – и до креста, и на кресте – Магон занимался исключительно оскорблением матерей своих мучителей. Он был евнухом, и распинавшим, естественно, было это известно. Поэтому Магону пришлось привлечь всё своё воображение, чтобы правдоподобно описывать все подробности того, что он делал или собирается сделать с их бедными матерями. Однако получалось очень недурно, и он практически ни разу не повторился.

Кончилось всё для Магона удачно, на кресте он провисел недолго. Маленькая эскадра повстанцев наткнулась на правительственный флот Карфагена. Бунтовщики колебались, прикончить им евнуха или нет, но в итоге так и не решились.

И это ещё не было концом истории. Все выжившие участники неудачного распятия попали в карфагенский плен. Разумеется, ничего хорошего их не ожидало. Но Магон употребил всё своё влияние и немалую часть своих денег для того, чтобы пленники были выданы лично ему.

– И потом, – неизменно заканчивал он рассказ, – я предал их таким казням, по сравнению с которыми распятие – ласка прекрасной невольницы. Хотя, – вздыхал он, – откуда мне знать про это? Что я буду с невольницей делать – рыбу ловить или в кости играть?

Таким человеком был евнух Магон, угощавший сейчас римских воинов на вилле Корункания.

– Доблестные римляне, – ласково прозвенел он, – теперь позвольте предложить вам, смею сказать, вершину, гребень сегодняшнего пира, – он дал знак, и рабы начали разносить блюда, – спар под финиковым соусом, с африканскими травами и азиатскими пряностями! Это – моё любимое блюдо, достославные воины Рима. Оно собирает в себе достоинства всего мира! Я, как всякий истинный пуниец, – Магон не стал касаться своего тёмного происхождения, – очень люблю рыбу. Да и, как всякий истинный евнух, обожаю пожрать вообще. Если тут, – он почесал низ живота, – у меня кое-чего не хватает, то уж вот тут-то – он похлопал себя повыше, – у меня всё, как у всех, да даже и получше!

Эти слова были встречены дружным гоготом пирующих.

– Надеюсь, – продолжал Магон, – вы тоже оцените это блюдо по достоинству. А рядом с рыбой, – улыбнулся он, – вы найдёте на блюде небольшой мешочек. Этот мешочек для еды не предназначен – даже самые крепкие зубы могут не выдержать такого испытания! Но вы легко найдёте его содержимому и другое применение, о мужественные жители прекрасного города Ромула!

Для собравшихся такие речи были уж слишком цветистыми. Но разве важно это стало для гостей, да и самого Корункания, когда они развязали мешки!

В каждом из них, аккуратно подобранные, находились самоцветы с самых разных концов мира. Неизбалованные римляне с трудом узнавали изумруды, рубины, гранаты. Но большинство камней были совершенно незнакомы им. Ясно было, однако, то, что каждый из этих мешочков стоил, по меньшей мере, трёх таких вилл, как у Корункания.

Магон, довольный произведённым эффектом, смотрел на воинов.

– И вот не вздумайте мне заявить, – деланно-ворчливо начал он, – что не можете принять этот подарок, потому что слишком дорого, не хотите быть наёмниками Карфагена и всё такое. Клянусь Мелькартом, в этом случае я обижусь на весь Рим.

Про "наёмников Карфагена" хитрый евнух попал в самую точку. Дело было в том, что именно так несколько дней назад выразился Фабриций, убеждая сенат не принимать предложение Магона о помощи деньгами и войском. Восхищённое молчание пирующих сразу же было прервано хором возмущённых криков:

– Хватит слушать фабрицианцев!

– Только глупец может отвергать помощь в такой ситуации!

– Фабриций – и есть обычный глупец! Да ещё и напыщенный!

– Да осёл этот Фабриций, и ничего больше!

– Самовлюблённый осёл!

Находясь в изрядном подпитии, эти люди легко давали волю накопившейся злости. Даже самые смелые из них обычно не решались спорить с фабрицианцами.

Фабрицию припоминали и его репу, и его подчёркнутую любовь к старине, и его предполагаемые тёмные дела. С особым возмущением вспоминали его недавнее высказывание о том, что "за строительство Аппиевой дороги Юпитер покарал слепотой старого Аппия, а Рим – нашествием Пирра".

– Этому Фабрицию дай волю – он загонит нас всех в хижины, как при Ромуле!

К Корунканию подошёл Секст Пинарий. Глуповато улыбаясь, он начал нашёптывать что-то на ухо консулу.

Секст, представитель древнего патрицианского рода, потерял два пальца правой руки в недавней рубке под Вольсиниями, во многом решившей исход войны с этрусками. Впрочем, по этому поводу он не убивался, а говорил: "Эти пальцы окупятся мне славой и положением!". Бойцы армии Корункания, зная храбрый и упорный характер Пинария, не сомневались в этом.

Консул слушал Секста сначала хмуро, но потом вдруг расхохотался. Он дал приказание управляющему рабу, и спустя непродолжительное время в виллу втащили старого ослика Валидуса, усталого от скудной кормёжки и побоев. Пинарий хотел было нарядить его в тогу-претексту, но консул испуганно прошипел ему:

– Соображай! Так ты оскорбляешь одного Фабриция, а так – весь Рим! Что скажут в сенате, если узнают?

Бойцы начали кормить Валидуса репой, смеясь над тем, как жадно осёл пожирает корнеплоды:

– Гай Фабриций Лусцин, мы восхищаемся простотой твоей жизни!

Умное животное скоро поняло, что, если оно хочет наесться от пуза, это надо оплачивать кривляниями. Валидус очень забавно брал репу из рук, жевал и время от времени ревел. Гости покатывались со смеху. Самые пьяные падали перед ослом на колени, крича что-то вроде:

– О великий Фабриций! Мы счастливы быть твоими рабами и рабами твоего господина Пирра!

Забава длилась довольно долгое время. Рабам пришлось даже убирать за ослом. Корунканий опасливо покосился на Магона, но тот заливисто хохотал и хлопал в ладоши:

– О храбрые и весёлые римляне! С вами не соскучишься.

Либо ему тоже нравилось такое грубое шутовство, либо он искусно притворялся.

Наконец, пьяным римлянам наскучило просто ломаться. Один из воинов принёс откуда-то суковатую палку и крикнул всем:

– А ну, разойдись! Сейчас нашему обожаемому Фабрицию не поздоровится!

Несчастному ослику предстояла страшная расправа, но тут неожиданно вмешался Магон.

– Почтенные римляне, – громким дребезжащим голосом перебил он, – вы знаете, я был в роли и палача, и жертвы. То и другое – удовольствие сомнительное, скажу я вам.

Гул разочарования пронёсся по вилле Корункания. Слово гостя, да ещё столь почётного, было законом.

– Завтра же, – утешительно произнёс евнух, и его лёгкий пунийский акцент хорошо действовал на публику – вы будете стыдиться, что забили несчастное, ни в чём не повинное животное. Лучше уж, – возвысил он голос, – поберегите силы, чтобы как следует досталось настоящему Фабрицию! Хотя бы завтра, в сенате! Вот какому ослу нужна хорошая палка вместо репы!

После обильных возлияний настроение меняется быстро, и вся вилла грохнула хохотом и одобрительными криками. Магон уже не боялся открыто нападать на Фабриция – он делал это вслед за другими гостями, и в оскорблении Рима обвинить его было нельзя. Карфагенянин сделал знак управляющему рабу виллы, и довольного Валидуса увели пастись во двор. Корунканий и Пинарий в этот день много не пили – завтра им нужно было выступать в сенате. Поэтому они были согласны с Магоном относительно судьбы осла.

Но разгорячённые бойцы хотели продолжения веселья. Один из них, пьяно икнув, встал с места и подошёл к Магону.

– Пуниец, – начал он, – ты – пуниец!

Язык не очень хорошо повиновался римлянину.

– Ну? – улыбнулся евнух.

– Я всю жизнь хотел увидеть тр... три вещи, – разговорился воин, – когда грек захочет... ик!.. захочет работать, когда галл откажется грабить и когда,– он шумно набрал воздуха в рот, – когда пуниец... пуниец сделает что-то задаром!

Эта тирада отняла все силы пьяницы, и он не смог больше ничего выговорить. Он только стоял, глядя на Магона, и мычал. Пинарий и ещё один воин потрезвее подхватили его под руки и увели на место.

– Я понял, уважаемые римляне, – спокойно ответил Магон, – что хотел спросить меня этот... несколько увлёкшийся боец. Вы, наверное, хотите знать, почему я не жалею карфагенских, да и своих личных, богатств, предлагая здесь помощь и подарки?

Все согласно загудели.

– Извольте, я всё это сейчас объясню, – Магон скорчил хитроватую гримасу, – как вы знаете, Карфаген уже очень долго борется с Сиракузами за власть над Сицилией. С переменным, надо сказать, успехом, – тут евнух вздохнул, – и вот именно теперь, когда наша цель – контроль над всем островом – близка, как никогда, появляется этот... мальчишка, – римляне поняли, что речь шла о Пирре, – так вот: Карфаген – и я лично тоже – кровно заинтересован в том, чтобы вы, римляне, сейчас победили и не дали ему укрепиться в южной Италии. Тогда и в Сицилии, когда он туда сунется (а он сунется!), положение его будет куда слабее. Вот вам и ответ, – назидательно закончил Магон, – вовсе недаром мы вам помогаем. Как вы могли даже подумать такое!

– А если мы Пирра разгромим, а потом на вас попрём, а? – шутливо спросил Пинарий.

– Если бы у рыбы были крылышки... – отмахнулся карфагенянин, – когда ещё это будет. Нам бы в делах текущего момента разобраться. Давайте пока считать – нам всем так будет проще, – что Рим и Карфаген – вечные друзья.

Возглас одобрения пронёсся по вилле Корункания. Магон почувствовал, что расположил к себе всех пирующих.

– Итак, – продолжил он, – я желаю вам победы. Вы очень хорошо и вовремя разобрались с этрусками, смешав все расчёты Пирра и сторонников примирения с ним. Кто из вас хочет продолжать борьбу с Пирром?

Дружный рёв не оставил никаких сомнений в единодушии римлян.

– Идём дальше. Что помешало Левину одолеть Пирра под Гераклеей? Ну?

– Эпирская фаланга – это нечто, – послышалось от столов римлян.

– Да, – не стал спорить Магон, – но победа не склонялась ни на чью сторону, могла достаться как эпиротам, так и вам. Если бы не – что?

– Элефантасы, – раздалось сразу несколько голосов.

– Именно! – воскликнул евнух, – элефантасы! Это – новое слово в войне, и не только для вас, но и для нас! Не стану скрывать – да это и не секрет, – что отстаиваю в карфагенском сенате ту точку зрения, что элефантасы в маханате необходимы. Но – увы, пока что я не нахожу понимания в этом вопросе. Всё, на что мне удалось уговорить этих скупердяев – это развивать защиту против элефантасов, что, естественно, стоит далеко не те деньги. Но я не теряю надежды, и, если вы не возражаете, мой друг Бобо, – он кивнул на высокого человека, сидевшего рядом с ним и до сих пор не проронившего ни слова, – объяснит вам сейчас всё про этих славных животных. А я – переведу.

– Расскажи вкратце про слонов, – негромко сказал он Бобо по-пунийски, – а я переведу. Не касайся только сведений, составляющих священную тайну маханата.

Бобо принадлежал по рождению к одному из племён, населявших горы Атласа. Для римлян эти места были ещё практически неведомы.

"Бобо" было то ли именем, то ли прозвищем этого человека. Происходил он из купеческой семьи, и сам тоже вёл торговлю, в основном – с городом Карфагеном. Обороты его были не очень велики, как он ни бился. А денег ему нужно было много, поскольку свою большую семью он хотел вывести "в высшие круги", которые, впрочем, представлял себе поначалу очень туманно.

Помимо всего прочего, Бобо вёл торговлю живыми слонами. Большим спросом они в Карфагене не пользовались, ибо употреблялись исключительно для забавы богачей. Но слоны были страстью Бобо, он лично принимал участие в их ловле, содержании и перегоне (где очень на руку оказывались его огромная физическая сила, хладнокровие и проворство), старался узнавать о них всё. Кроме того, это было самым почётным из его занятий, ибо хоть как-то сближало со знатными и богатыми пунийцами.

Магон, давно интересовавшийся боевыми слонами, близко познакомился с Бобо. Через свои связи на Востоке евнух дал приятелю возможность вплотную изучить также азиатских слонов. Также благодаря Магону у Бобо появилось много связей в среде карфагенской знати и богачей. Если бы маханат включил в свой состав элефантерию, доходы Бобо как главного знатока слонов выросли бы многократно. Друзей прочно связывали общие интересы.

Кроме того, в Карфагене поговаривали, что Магон с Бобо близки "гм, слишком тесно". Оба они относились к этим слухам абсолютно безразлично, так что понять, правда это или нет, было невозможно.

Молчавший на протяжении всего застолья, Бобо живо и увлечённо заговорил о своём любимом предмете. Магон переводил, украшая речь различными латинскими оборотами – часто невпопад, но всегда забавно. Пьяные римляне с увлечением слушали – уж слишком важным был этот предмет. При Гераклее никто из них не сражался и элефантасов в глаза не видел, но наслышаны о них были все.

Бобо рассказал о том, что питаются элефантасы травой и ветками, а вовсе не убитыми и пленными бойцами противника, как поговаривали в Риме. О том, что погонщиками их в Азии бывают даже дети. О том, что в бою используются только самцы, потому что самки элефантасов очень робкие. О том, как ярится самец элефантаса при виде самки, как возрастают его боевые качества в этом случае и на какие ухищрения идут командующие в Азии, чтобы искусственно вызвать у животных это состояние.

Много интересного рассказал Бобо. Но особенный восторг у римлян вызвало почему-то известие о том, что "рога из морды" у элефантаса – не рога, а большие зубы. Именно это каким-то образом резко ослабило у них суеверный страх перед чудовищами.

Затем Бобо перешёл к самому интересному – способам борьбы с элефантасами. Много внимания он уделил различным укреплениям на поле боя, особенно упирая на то, что элефантас прекрасно, вопреки расхожим представлениям римлян, чувствует боль, например, от вонзившегося в него кола. Перейдя к другим методам защиты, он упомянул горящие стрелы, а также свиней, визга которых гиганты не переносят. Непривычные римляне содрогнулись от идеи поджигать свиней в бою для достижения цели в лучшем виде.

Умолчал Бобо, главным образом, о своих сравнительных исследованиях атласских и азиатских слонов. Именно это было тайной, ревностно оберегаемой Карфагеном. Сравнение было, увы, не в пользу дешёвых обитателей Атласа, которые были меньше, слабее и хуже приручались.

Когда купец закончил свою речь (а говорил он довольно долго), половина римлян либо спала, либо пребывала в неразумном состоянии. Зато другая половина была весела и полна решимости.

– Мы разобьём Пирра! Сбросим его в море вместе с его элефантасами!

– Забудьте слово "элефантас", хватит пугать себя самих!

– Точно! Нужно придумать другое слово.

– Да это же просто большие быки, которые жрут траву! Да и рога-то у них, ха-ха, не настоящие...

– Ребята, а давайте их так и называть теперь – быки? Или нет...

– Луканские быки, а? С Лукании же всё пошло!

Магон потёр руки от удовольствия. Прямо здесь, на этой попойке, он создал в Риме мощную партию – партию войны с Пирром. Теперь, возникни даже у него такая прихоть, он не смог бы охладить их пыл.

– Кстати, – евнух захотел проверить и закрепить произведённый эффект, – а что скажете о Фабриции? Я так и не понял – он-то почему против войны?

Сразу несколько негодующих голосов ответили ему:

– Да хорёк он вонючий, и больше ничего!

– Ему всё не так!

– Он хочет поражения Рима, чтобы показать, как мы все тут испорчены. Кроме него, разумеется!

– Дутый пузырь, сын нищей потаскухи!

– Он тащит Рим назад, хочет сделать его маленькой деревней...

– Власти он хочет! Власти, и больше ничего!

Магон поднял руку.

– Ну, я примерно понял, – со смешком начал он. И тут неожиданно прорвало Пинария – не столько от вина, сколько от перевозбуждения.

– Я, – закричал он, – недаром потерял два пальца, отбивая этрусскую вылазку под Вольсиниями! Если бы не наша манипула, и особенно не центурия под моим командованием, эти сволочи внесли бы полную суматоху в наш лагерь! Моими двумя пальцами – слышишь, Магон, моими! – Пинарий помахал культёй перед носом карфагенянина, – оплачена наша победа над этрусками и почётный мир! Оплачено то, что мы можем теперь воевать с эпирским выскочкой новыми силами! И вот этот... шелудивый осёл Фабриций – он теперь хочет сдаться – да-да, сдаться! – из каких-то своих политических интересов...

– Допустим, не ты один потерял два... Ну, да не будем об этом, – проворчал Магон, – ты выговорился? Иди охладись, тебе завтра ещё в сенате выступать! Надо же вам объяснить городу Риму, что эти страшные элефантасы – действительно, такая же скотина, как и любой бык или этот, – он махнул в ту сторону, куда недавно увели осла, – Фабриций!

– Да пусть меня сожрёт этот ваш элефантас, если завтра же в сенате мы не разгромим фабрицианцев и не покажем Риму, что они ведут к гибели город и Италийский союз!

– Ты, действительно, слишком разгорячился, Пинарий, – озабоченно сказал Корунканий, – Магон прав. Давай-ка успокаивайся, и чтобы ночь у меня нормально спал! Завтра – дело поважнее этрусской войны.

– Да успокоюсь я, – Пинарий улыбнулся, – только чуть-чуть погодя. Долой эпиротов и фабрицианцев! – воскликнул он.

– Долой эпиротов и фабрицианцев, – эхом подхватили бойцы. Некоторые даже проснулись и заорали тоже. "Прекрасный день, прекрасная работа", – похвалил себя Магон. А ещё он очень обогатил за это застолье свой запас латинских слов. Например, "попрём" – чудесное же слово! Евнух любил изучать языки всесторонне, это очень нравилось тем иностранцам, на которых он хотел произвести впечатление.