Текст книги "Тихо молвил бормокряк"

Автор книги: Нил Эшер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Парочка затормозила в нескольких метрах над нами и, вонзив крючья в камень за спиной, освободила руки, чтобы спокойно целиться из «оптеков». Из тумана что-то вылетело, шлепнулось о камень над Тамирой и упало. Тамира взвизгнула: между ней и скалой застряли кишки и окровавленная плоть – полусъеденный труп чендерье. На дальнем краю каменной глыбы в мареве обозначился бормокряк. Он выпрямился во весь свой немалый рост и вытянул лапу длиной метра три, не меньше. Лезвия когтей выбили из рук Тамиры ружье; оно, вращаясь, улетело прочь и царапнуло по камню с противным звуком, как нож по фарфору. Толан очередью разрядил карабин в бормокряка, но пули с глухим чпоканьем отскакивали, не причиняя и тени вреда. Я сграбастал Андерс в охапку и покатился к краю, не заботясь, куда придется падать. Мы провалились сквозь путаницу ветвей в расселину и застряли. Освободиться удалось, когда я отстегнул ремни своего штурм каркаса и зашвырнул вперед рюкзак.

– Жабер грабер жабер! – обвиняюще взревел бормокряк.

– О боже, о боже, о боже! – Тамира.

Новые выстрелы – Толан.

Издевательское «грябль!».

– Еще встретимся, гад!

Не знаю, кому он это крикнул – бормокряку или мне.

В нижней части расселины скопилась вода – более чем достаточно, чтобы заполнить очистной баллон и промыть рану Андерс, прежде чем наложить повязку. Я воспользовался мини-диагностом из медкомплекта и ввел лекарства, которые прибор синтезировал, сообразуясь с характером повреждений. Андерс сразу задышала свободнее и порозовела. Тем не менее положение было аховое. Над нами бродил бормокряк, изредка отпуская себе под нос бессмысленные замечания по поводу происходящего. Чуть погодя – я ломал голову над тем, как бы поставить палатку – небо над расселиной загородил темный силуэт.

– Быркль жабер прысь? – осведомился бормокряк и, недовольный моим гробовым молчанием, пошарил в расселине. Ему удалось дотянуться лишь до каменного гребня, где застрял мой штурм каркас. Бормокряк, словно бы в задумчивом нетерпении, постучал передним когтем по скале и убрал лапу.

– Грябль, – постановил он и удалился.

Лингвисты, загрузившие в свои умы тысячи языков, определенно отчаялись понять бормокряков. Болтовня этих существ бессвязна, но удручающе близка к осмысленности. Им незачем развивать сложный речевой аппарат, тем паче для общения с собратьями, ибо по большому счету эти создания – отшельники и беседуют сами с собой. Сходятся они исключительно ради спаривания, или драки, или и того, и другого. Носить под черепом структуры, способные оперировать языками повышенной сложности, им тоже ни к чему.

Две трети своего объемистого мозга бормокряки, похоже, не задействуют вовсе.

Вогнав в края расселины по крюку с резьбой, я вскоре умудрился растянуть поперек нее палатку. Жесткий материал пола выдерживал наш вес, как гамак, даже несмотря на ужимки, ценой которых удалось упаковать Андерс в спальник. Когда она наконец была надежно устроена, я обнаружил, что наступила вечерняя синь. Прихватив

мощный фонарь, я исследовал расселину и выяснил, как ее оконечности восходят к поверхности. Затем опасность (в топкой грязи на дне завозились осьмишлепы) загнала меня в «пузырь». Ночь не принесла ничего хорошего. Палатку атаковали сущие орды осьмишлепов, и я забеспокоился, как бы не рухнуть под их тяжестью. Вдобавок здесь, под туманом, было темным-темно. Не рассветало целую вечность, а когда рассвет наступил, Андерс очнулась.

– Они пытались убить нас, – сказала она, ополоснув пересохший рот очищенной водой.

– Кто бы сомневался.

– Где мы сейчас?

– В дыре.

Она уставилась на меня, и я обрисовал положение.

– Как же отсюда выбраться? – в конце концов спросила она.

– Мы оба остались без «штурмовиков», но кислородные баллоны и катализные блоки при нас. Зря я не послал Толана с его чушью на счет «неотслеживаемой электроники» куда подальше. – Я на секунду задумался. – Что с твоим наладонником? Через него нельзя обозначиться?

– Комп хозяйский, как и мой каркас. Сейчас его наверняка уже отрубили. Даже сумей мы до него добраться… – Она задрала голову. Ее рюкзак лежал на бормокряковом валуне.

– А-а.

Андерс пригляделась ко мне.

– У тебя правда нет никакой возможности связаться с цитаделью?

– Даже с дирижабля. Ты же видела наш с Толаном контракт. Я ничего не рискнул протащить с собой – субчик, похоже, из тех, кто отказывается платить из-за любого нарушения договора.

– И что теперь? – спросила она.

– Это во многом зависит от Толана с Тамирой… и от тебя.

– От меня?

– Надо полагать, как ценный сотрудник ты тоже получила имплантант? – Андерс мигом скисла. Я продолжал: – Думаю, эта парочка вернется. На дирижабле. Останемся на одном месте – они примутся палить по твоему имплантанту. Дадим тягу – все равно сядут нам на хвост. Придется залечь под туманом, тише воды, ниже травы, и уповать на то, что пуля – дура. Беда в другом: для нашего здешнего приятеля мы вполне сгодимся на закуску.

– Ну брось меня… возвращайся один. За границами этой зоны им не так-то просто будет тебя найти.

– Это нужно было сказать, – согласился я. – А теперь вернемся к тому, как выбраться отсюда.

Заново упаковав палатку и спальник, мы перебрались в конец расселины, узкий, но открывающий более легкий доступ к поверхности. К галечным берегам наклонно нисходила голая и скользкая глыба. Над нами маячил край плиты, с которой мы сюда скатились, а за ним, исчезая в тумане, вставала стена камня – по ней я карабкался позавчера. Это зрелище заставило меня прочувствовать, в каком глубоком дерьме мы засели. До цитадели было две с лишним сотни километров. Нашу скорость передвижения я оценивал в несколько километров в день… может, чуть больше. Такое путешествие вполне можно пережить. Сведения из атласа справочника, которые я себе загрузил, содержали перечень того, что годилось в пищу, а нехватка воды нам не грозила по определению. Пока катализные блоки работали, и никто из нас не упал…

– Соорудим из твоего шнура связку метра четыре, чтоб оставалось пространство для маневра. Я пойду первым.

– Думаешь, спокойно можно вылезти? – спросила Андерс.

– Да нет… но и куковать здесь толку мало.

Андерс стравила отрезок шнура и взяла катушку на стопор; я при стегнул кольцо, которым оканчивался шнур, к петле сзади у себя на поясе и вскарабкался к краю плиты. Забрался наверх и возликовал – рюкзак Андерс лежал там, где я его бросил. Еще меня порадовало, что Андерс поднялась своим ходом; если бы мне всю дорогу приходилось

помогать ей, расчетное время пути удвоилось бы. Андерс накинула лямки рюкзака на плечи, затянула ремешок на животе, и мы направились к круче, заросшей настоящим вертикальным лесом. Прежде чем мы осмелились вторгнуться в эту чащу, я достал наладонник и проложил оптимальный маршрут, который привел бы нас обратно в цитадель, позволяя показываться из дымки лишь на отдельных редких кряжах. Поднимаясь в зарослях по утесу, я не мог избавиться от ощущения, что за нами кто-то следит, огромный и опасный, и что теперь он идет за нами.

Первый день не задался. Виновато было не только крайнее физическое напряжение: постоянный тусклый свет под туманом истощал волю и наводил мрачное уныние. Я знал, сегодня Тамира и Толан до нас не доберутся, но отдавал себе отчет в том, что если ночь они проведут в пути, то к завтрашней утренней сини вернутся – на дирижабле. Правда, они обязательно будут делать привалы. Отдыхать. Они, конечно же, понимают, что всегда успеют найти и прикончить нас.

После захода солнца Андерс поставила на сорокаградусном склоне одну палатку– «пузырь», места для второй не нашлось. Я занялся сбором каменок: их вокруг обнаружилось видимо невидимо. У нас оставался сухой паек, но я решил, что грех не урвать от этого изобилия – второй такой случай может не представиться. Заодно я нарвал

женских цветков паучьей лозы и в развилках костыльника – липких бутонов. Приступая к варке ракушек, я в глубине души ждал от Андерс протестов, но ошибся. Моллюски напоминали жесткую рыбу, паучья лоза – привядший, чуть сладковатый латук, бутоны же не шли ни в какое сравнение с земной едой, ибо такой несусветной отравы у нас не сыскать. По-видимому, это было сбалансированное питание. Я спрятал плитку и следом за Андерс забрался в «пузырь», аккурат когда ветки вокруг зашевелились. Сквозь листву ползли полчища крупных бородавчатых осьмишлепов неизвестной мне, а значит, редкой разновидности. Иначе я что-нибудь знал бы о ней из общей базы планетарного атласа.

С утра я поднялся не в духе; вдобавок крепления объединенных спальников (на этом склоне они не давали нам очутиться на дне мешка) натерли мне кожу. Андерс тоже не искрилась весельем. Наверное, в том, что мы ели накануне, не хватало глюкозы: умяв за упаковкой снаряжения по брикету сухого пайка, мы в два счета почувствовали себя гораздо лучше. А может, виноват был какой-нибудь порожденный туманом аналог зимней депрессии.

На втором часу марш броска идти стало не в пример легче и куда опаснее. Густая растительность на крутых утесах здорово замедляла продвижение, зато могла сыграть роль страховочной сетки. Сейчас мы резво пересекали плешивые склоны чуть круче того, где Андерс ночью ставила палатку. Оступившись здесь, мы, разгоняясь, скатились бы вниз, на еще более обрывистый склон, а то и к провалу, и под занавес сверзились в какую-нибудь сырую, каменистую выгребную яму. Шли мы, по-моему, на большей высоте, чем накануне; туман поредел. Издалека донесся скорбный голос бормокряка:

– Пузльшиш… топльтопль, – взывал он, возможно, стараясь приманить очередной харч.

Я чертыхнулся, потому что невольно ускорил шаг, поскользнулся и чуть не съехал вниз, да, к счастью, успел удержаться.

– Тише ты, – охнула Андерс.

Я рассчитывал единственно на то, что здешний рельеф отпугнет проклятую тварь… но особой уверенности почему то не чувствовал. В этом создании мне чудилось нечто без пяти минут сверхъестественное. Пока я не увидел паршивца воочию, я в него не верил, считая миральского бормокряка выдумкой вроде земных русалок и кентавров.

В середине дня по камню вокруг нас защелкали первые «оптековские» пули, а наверху проплыла тень дирижабля. Меня вдруг обуяла беспечность. Я понял: при любом раскладе нам не жить, и эта уверенность освободила меня от всякой ответственности перед собой и грядущим.

– Промазал, козел! – гаркнул я.

– Виноват, исправлюсь! – долетел из поднебесья крик Толана.

– Не дразни его, – прошипела Андерс.

– Почему? А то он попробует нас убить? – огрызнулся я.

При всем при том я выбрал новый маршрут, уводивший глубже в туман. Вдогонку нам стреляли, но я решил, что шансы схлопотать пулю ничтожны. Должно быть, Толан пришел к тому же выводу: вскоре стрельба прекратилась. Под прикрытием более густых зарослей мы остановились перевести дух; я включил наладонник и чуть не заплакал: за полтора дня мы не прошли и трех километров. Это в общем и целом соответствовало истине и тем не менее удручало. Дальше – больше: впереди между двумя кручами я заметил кряж, на который нам обязательно надо было подняться, чтобы не сбиться с курса. Другая дорога означала крюк в десятки километров. Кряж наверняка

выступал из тумана. Толан, конечно же, обнаружил его на своей электронной карте.

– Что теперь? – спросила Андерс.

– Поглядим. Может, там найдется какое-нибудь прикрытие.

– Видль хапль, – пробубнил в глубинах тумана бормокряк.

– За нами чешет, дрянь, – прошептал я.

Андерс молча кивнула.

Затем из марева нагрянула новая беда.

Я плохо понимал, что на краткие мгновения выныривает из дымки в соседнем ущелье. Вдруг зависший на тонком, но чрезвычайно прочном тросе силуэт стал узнаваемым. Я смотрел на четырехлапый якорь дирижабля. К каждой лапе клейкой лентой была примотана одноразовая видеокамера. Мы подхватились и вновь устремились

к гребню. Я впопыхах просчитал возможность без помех перебраться через него. Ей богу, умора!

– У него… там… инфракрасные… – пропыхтел я между судорожными глотками воздуха.

Склон прямо перед нами накрыло грохочущим залпом, словно по скале выпустили полную пятидесятизарядную «оптековскую» обойму.

– Понятно… ему не узнать… какая камера… куда… смотрит… – прибавил я.

Сквозь вертикальные джунгли, отскакивая от веток, пролетела осветительная ракета, и стрельба возобновилась – как ни странно, по прежнему участку. Я вновь мельком увидел якорь, дальше от нас и выше. Толан с сестрой неважнецки управлялись с дирижаблем – это вам не какой-нибудь гравикар с автопилотом. Вскоре мы увидели

останки выбранной ими мишени: старого чендерье, чересчур дряхлого, чтобы поспевать за своей семеркой; его, вероятно, заменил детеныш из нового выводка. Чендерье висел на кривом волокнистом суку костыльного дерева. «Оптековские» пули пробили в его теле рваные дыры.

Мы забрались выше прежнего – откос набирал крутизну, – внезапно очутились у четкого верхнего края горизонтальной чащи костыльника и ходко двинулись вперед, перешагивая со ствола на ствол, спиной к отвесному камню. Через сто метров началось подлинное восхождение, через трещину к менее суровому склону. Я стер стопы; икры и бедра зверски ныли. Непрерывная ходьба по таким кручам подвергала щиколотки и ступни нагрузкам, к которым они определенно не привыкли. Мне стало любопытно, сколько в местных условиях продержатся мои сапоги и перчатки (прочные, из моноволоконных материалов, применяемых вояками… но ведь постоянное трение о камень доконает что угодно). Суток сто? Кого я хочу обмануть?

В разгар дня мы очутились на склоне, который, огибая одну из вершин, плавно переходил в подъем к кряжу. Заглянув в наладонник, я увидел, что кряж вроде бы отделен от горы желобом. Я предъявил карту Андерс:

– Вот и укрытие.

Андерс непонимающе остановила на мне взгляд: ее глаза были обведены темными кругами. Потом мы, не сговариваясь, обернулись и внимательно всмотрелись в туман и опрокинутые леса. Там, внизу, шумно двигалось что-то очень большое и грузное, хрустели стволы костыльника. В чаще под нами дождем осыпались сломанные ветки и оборванная листва.

– Потопали…

Задор во мне иссяк. Я вымотался не меньше Андерс. Мы подошли к желобу, изобиловавшему удобными для подъема выбоинами и не ровностями, но скользкому от слизи. Медленно, осторожно мы двинулись сквозь редеющую дымку в гору. Потом где то позади и выше нас повис на тросе якорь дирижабля, похожий на чугунную люстру.

– Сюрприз! – проорала сверху Тамира.

Туман мало-помалу расступался, и слева на миг открылся неясный абрис шишковатой вершины. Над ней, лениво вращая винтами, чтобы не снесло дующим с кряжа ветром, парил мой дирижабль. Толан и Тамира стояли на мостике. Оба вооруженные, и я готов был поклясться, что даже отсюда различал их ухмылки. Я выругался и ткнулся лбом в осклизлый камень. До кряжа оставалось около десяти метров чистого воздуха и столько же, наверное, ждало на другой стороне. Двигаться с должной скоростью – быстрее мчащейся пули – мы никак не могли. Я опять задрал голову. Чтоб вас! Валяться в ногах, униженно выклянчивать что то в последнюю минуту? Дудки! Я

повернулся к Андерс.

– Айда наверх. Не останавливаться.

Она деревянно кивнула, и я возглавил шествие. Пуля угодила в камень прямо передо мной и со свистом ушла в желоб. Господа резвились. Я поднял взгляд к небу: дирижабль боком дрейфовал к горе.

Тогда-то я и увидел это.

Там развертывалась лапа. Возникшее у меня ощущение неправильности проистекало, вероятно, из того факта, что на ней было невообразимо много суставов. Трехпалая кисть с черными изогнутыми когтями сомкнулась на якоре дирижабля и потянула. Восседавший на вершине бормокряк напоминал чудовищное дитя с игрушечным аэростатом на веревочке.

– Хапль да локок, – промолвил он.

Перегнувшись через ограждение мостика, Толан стрелял в монстра. Тамира жалась к внешней стене гондолы и пискляво скулила. Бормокряк дернул за якорь, и Толан перелетел через поручни. Его истошный крик захлебнулся: страшилище поймало Толана одной из многочисленных лап. Карабин бормокряк выдернул и выкинул, как пластмассовую шпажку из бутерброда, а Толана отправил в клюв.

– Не замирай! – пихнула меня в спину Андерс.

– Он использовал нас как приманку, чтобы добраться до них, – сказал я.

– А теперь мы ему без надобности.

Я полез дальше, сосредоточенный на том, за что цепляюсь, но сознавая, что бормокряк надумал покинуть свой насест. Мы очутились на кряже. Я заглянул за гребень – опять туман, опять кручи. Я повернул голову: бормокряк плавно сходил вниз, в марево. На буксире он вел дирижабль с голосящей Тамирой и, запрокинув голову, одной лапой заталкивал Толана поглубже в клюв. В следующий миг бормокряк как будто бы озлился и оторвал брыкающемуся Толану ноги,а остальное сожрал. Затем туман поглотил чудовище, а вскоре и дирижабль. Причитания Тамиры перешли в долгий страдальческий вопль. Потом послышался хруст.

– Мы на очереди, – сказала Андерс, не сводя глаз с колышущегося тумана, и опять подтолкнула меня вперед.

Здесь у нас шансов не было – я это знал.

– Какого черта?…

Я сунул ей кольцо на соединявшем нас шнуре.

– Смотай.

Она включила моторчик; к ее ногам просыпались оранжевые хлопья оболочки. Я покосился на Андерс и увидел бесстрастное согласие с тем, что наконец бросаю ее. Из тумана рывками надвинулся громадный силуэт. Я припустил вдоль кряжа. Меня гнали догадка, надежда, азарт – то, от чего порой зависит жизнь.

Якорь обдирал листву с верхушек костыльника, а отпущенный бормокряком дирижабль, полегчавший на двух человек, набирал высоту. Сперва я хотел перехватить трос, хотя будь я проклят, если знал в ту минуту, как поднимусь по четырехмиллиметровой жиле. В последний момент я поднажал и прыгнул: на три метра вперед и примерно на столько же вниз. На крыше гондолы правая нога подо мной хрустнула, но я не позволил ей разболеться. Я подполз к краю, перемахнул вниз, на тросы подвески, и в два счета очутился внутри, за герметичной дверью. Первым делом я метнулся к приборной доске, сложил якорь, убрал трос и, уже очутившись в кресле пилота, стравил газ и развернул дирижабль в ту сторону, где ждала Андерс. В считанные минуты она оказалась на мостике, потом в гондоле, и я опять включил газоподполнение. Но мы никуда не полетели.

– О нет… нет! – в свой протест Андерс вложила все ощущение несправедливости происходящего. Я тупо посмотрел на россыпь зеленых глаз, на длинный коготь, который придерживал дирижабль за ограждение мостика, и понял: нас выковырнут из гондолы, как рапану-каменку из ее домика. Вряд ли легированный металл «сигары» окажется большой помехой.

– Грябль. – Бормокряк вдруг убрал коготь с поручней, и дирижабль рванулся ввысь. Что за игры? Мы приникли к окнам; посмотрели вниз; молчали, пока не уверились, что вышли за пределы его досягаемости. Молчали и потом.

Напоследок – я помню чертовски точно, и плевать, что ученые свято убеждены, будто это звери как звери – бормокряк нам помахал.

Перевела с английского

Екатерина АЛЕКСАНДРОВА

© Neal Asher. Softly Spoke the Gabbleduck. 2005. Печатается с разрешения автора.