Текст книги "Не уходи. Останься (СИ)"
Автор книги: Никтория Мазуровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 8 Часть 2
***
Что она там говорила себе пару дней назад? Что Данила ее приятно удивляет?
Черта с два!
Идиот чертов!
Такое ощущение, что ему башку переклинило основательно, иначе пояснить его действия у нее не выходило.
Час назад в ее спальню врывается Игорь, злой и в пижаме, а еще ужасно обеспокоенный.
Утром они должны были выехать пораньше, и на два дня примерно уехать из города по делам, так что, отбой был раньше, чем обычно, и ничего не предвещало беды.
– Он в клубе, – выдохнул Игорь, но с места так и не сдвинулся.
Молодец, хороший мальчик.
Теперь нужно было успокоиться самой Диме и медленно опустить руку с пистолетом.
Резкий шум, и человек в дверном проеме. Хорошо, что спала не так долго и не глубоко, сумела распознать Игоря, а иначе бы спустила курок и тогда проблем бы прибавилось вдвое больше.
– Кто, он?
– Данила.
– И что? Пусть, он же с ребятами, – пожала плечами, села в кровати, спустила босые ноги на холодный пол.
– Костя звонил, Кимура уже собирается.
– Я ни*рена не въезжаю, давай по-человечески. Что случилось?
Игорь снова вдохнул.
– Данила в клубе.
– Это я и так поняла, дальше.
Она не стала заморачиваться его присутствием, начала переодеваться. Все равно ведь не отстанет и ей придется разбираться с тем, что там у него случилось.
– Хороший клуб, дорогой. Только…. Там…. Не совсем обычные посетители.
– Что там? Садо? Мазо? Некро? Конченные нарики? – быстро натянула брюки, потянулась к футболке, – Отвернись!
Шрайман нехотя отвернулся, пусть у него и двоилось перед глазами от вида ее голых стройных ног.
– Можно сказать, что все вместе взятое, но не это главное. У нас контракт на подписании, мне не нужен сейчас медиа скандал с Данилой в главной роли. Клуб закрытый, просто так туда не попадешь, но кто-то стукнул журналистам, что там будет важная персона. Уж не знаю про Даню это или нет, плевать, но его нужно оттуда забрать и тихо.
Дима уже оделась полностью и сейчас просто смотрела на мужчину, а ему от этого пристального взгляда становилось неприятно и стыдно. Потому что его брат действительно увлекался всей этой херней и мог влипнуть в такую задницу, что со всеми деньгами Игоря, брата он не вытащит.
– А полегче задачки нет?
– Дима, пожалуйста, вытащи его оттуда.
И вот она здесь, в месте, куда здравомыслящий человек по своей воле ни в жизни не придет.
Вывод: Данила Шрайман плохой мальчик.
Иронично, нет, правда. Плохой мальчик. Пиз*ец просто!
Это же… отвратительно.
Она знает, что это такое быть связанной, подвешенной цепями за руки к металлическому крюку. В этом нет никакого удовольствия. Только боль и страх. Внутренняя дрожь, зарождающаяся внутри тела, сперва едва заметная, но, спустя какое-то время все тело дрожит словно в судорогах, и ты не можешь это прекратить.
Боль не уходит. Не забывается. Она просто перестает быть такой яркой и ослепляющей, лишающей сознания. Привыкаешь.
И видишь. Видишь, что с тобой дальше собираются делать. Слышишь противный голос, который задает вопрос. Один и тот же.
И скрежет. Скрежет железной трубы по бетонному полу.
Свист воздуха при замахе и тупой звук удара металла о кости.
Добровольно вот так висеть, потерять всякий контроль над ситуацией, над своим телом могут только абсолютно конченные люди.
И Данила среди них.
Она его не узнавала. Смотрела и не могла поверить, что этот острый на язык парень, умный, может позволить кому-то творить с собой нечто подобное.
Отвратительно, до тошноты.
Это сейчас модно: доминанты, саббмисивы. Удовольствие в подчинении и причинении боли.
Ее начало тошнить.
Их не пропускали в клуб, типа, не положено. Но Васю она взяла с собой не зря. Пришлось немного попугать массой и только потом объяснить цель визита их честной компании в этот с*аный притон. А заодно рассказала администрации сего заведения, что у них тут засланный казачок – журналист, и, если бы не просьба Игоря, она бы этому журналисту помогла прославить не только место, но людей, здесь присутствующих.
Смотрела на Данилу и не видела того, к кому смогла привыкнуть за эти дни. Как так?
Разве мог этот, стоящий на четвереньках, связанный веревкой парень с пустотой во взгляде, быть Данилой?
Нет, не мог.
Тот парень никогда бы и никому бы не позволил поставить себя на колени. Это не Данила Шрайман, это его жалкое подобие.
Надо сказать, что шороху они навели знатно, и сейчас тут в интимном клубе царил шум, гам, слышались возмущенные голоса, ругань.
Плевать на них.
– Слышь, ты кто такая?
Женщина, с плеткой в руках, одетая как училка младших классов, но уж точно учителем не являющаяся, смотрела враждебно.
– Хавальник завали и не отсвечивай! – рыкнула и подошла к Дане, присела, заглянула в пустые глаза, зрачки расширенные, – Чем его накачали?
Парни, что поехали с ним, молчали, но с ними разговор отдельный, с ними она разберется потом, и не факт, что все останутся целыми.
– Ничем! – женщина нагло улыбалась, похлопывала плеткой по своей ноге, затянутой в плотную ткань брюк, – А ты, малыш, хочешь к нам присоединиться? Или это твой мальчик? В начале вечера вроде был бесхозный.
Обаятельная улыбка, но глаза холодные.
Бесхозный? Он ей что, собака? Животное? Убила бы, дрянь такую, но сейчас ей было не до того. Может быть, потом.
Пока она его осматривала, мадам уже свалила, видимо поняла, что дело швах. Вася разрезал веревки, распутал. Но Даня остался сидеть в позе зародыша и голову на них не поднимал.
– Вставай, живо!
Резкий приказ, но парень даже не дернулся.
– Даня, нам надо идти, вставай!
Ноль реакции.
– Парни, где здесь туалет?
Ей указали направление и даже решили проводить, но она вернулась обратно к этому полудурку. Кивнула Васе.
– Поднимай и пошли, будем проводить реанимацию.
Дима не была психологом, не разбиралась в тонких материях, но по себе знала, что подобную дурь из башки молодого парня можно только выбить, – разговоры тут не помогут.
Отослала парней охранять вход, оставила только Васю, и то, на всякий пожарный.
Не предупреждая ни словом, ни действием, подхватила Данилу за плечо, зафиксировала рукой его голову возле основания шеи и со всей силы впечатала его лицом в стену.
Послышался отвратительный хруст и чавкающий-хлюпающий звук.
Данила взвыл, заорал от боли и начал брыкаться.
Вывернула ему руки, заломила за спину. Толкнула вперед к унитазам, пихнула своей ногой ему под колено. У парня подкосились ноги, он упал и это было точно больно. Он пытался из ее рук выпутаться, но куда там его силе, против ее ловкости и опыта? Никуда.
Дима наклонилась к его уху и зашептала.
– Я тебе переломаю все кости в теле, ни одной целой не оставлю, обещаю. Ты удивишься, как много в теле костей, и каждая будет болеть, – парень затрясся в нервной дрожи, его пробирало страхом до самых костей, она знала, знала каково ему сейчас, – Нравится тебе боль? Нравится быть связанным? Хорошо, не вопрос. Нравится унижение? Насилие над собственной личностью? Окей. Тебе не нужно ходить к этой стремной бабе и просить ее об этом. И платить взносы в этом клубе больше не надо. Я сделаю все и бесплатно. Проведу тебя через настоящий ад, если тебе так хочется, мне не трудно, малыш.
Специально его так назвала, облизала ухо, даже причмокнула, чтоб его совсем добить.
– Ты ведь не знаешь мои вкусы, но ничего, я тебе все покажу. Лично.
Сжала его шею сильней.
– Для начала, умоемся!
Мордой в унитаз, еще и воду спустила с бачка.
Сама заляпалась, и он весь мокрый, пусть и без одежды почти, не считая трусов. Кровь из его носа шла, так что все стало еще хуже. И привкус во рту должен был вызвать тошноту.
Да, оказалась права.
Парня затошнило. И все, что было съедено за день оказалось в унитазе.
– Умоемся еще разок, малыш? Только теперь собственной блевотиной, хочешь?
– С-с-сука, – заикаясь прохрипел, но теперь уже упирался руками в унитаз, чтоб снова его рожей туда не ткнули.
– Но ты же кайфуешь, малыш, тебе же нравится стоять на коленях и быть униженным. Разве нет?
Молчание в ответ.
Ладно. Она не гордая, что она блевотину ни разу не видела? Видела.
Удар по рукам, перебила ему по локтевому суставу и снова наклонила башкой к белому другу.
– Ну как ощущения? Бодрят, правда?
– Ты конченная сука! Я брату все расскажу! Он тебя уволит!
Наконец-то! Нормальная реакция! Уже хорошо!
– Расскажи, я не против! И орать прекращай, башка болит.
– Отпусти! – взвизгнул малыш.
– Что, уже разонравилось все это дерьмо? Теперь не в кайф?
– Ты больная!
– Можно подумать, ты здоровый, – фыркнула и отпустила его, – Смотреть на тебя противно. Там, кстати, журналисты где-то в зале есть, можешь выйти к ним, если хочешь еще кайфа словить.
Данила на нее натурально вытаращился и челюсть на пол уронил.
– Какие журналисты?
– Без понятия, но они там есть и кого-то караулят, очень надеюсь, что не младшего брата Игоря Шраймана, иначе, тебе кранты.
– Здесь есть второй выход, о нем знают только члены клуба.
– Если эта падаль здесь, значит уже в ваших рядах.
Парень поднялся, опираясь на стенку, мотнул головой, вытер воду с лица, ладонью.
– Нет, членство дают после двух лет регулярных посещений и взносов.
– Да?! Ну тогда пошли, покажешь где тут у вас выход в реальность.
***
– Чего не спишь?
Игорь подошел не слышно, но она его заметила, тень мелькнула на лестнице.
– Как он? – глупый вопрос, но ничего умней она не придумала.
– Ты ему сломала нос и потопталась на его самолюбии, как он может быть? Бесится! Злится! Требует, чтобы я тебя уволил.
– Хах, молодец какой. Нос заживет, ему горбинка даже пойдет. Так что, претензия не принимается.
– Ты не подумай, что я что-то предъявляю, я благодарен. Просто он…
– Он твой брат, я понимаю. Сядь, не стой над душой.
Игорь обошел барную стойку, сел напротив.
– Тебе налить?
Сегодня пила она, немного, но достаточно, чтоб ее перестало трясти.
Всякого успела повидать, разного. Ужасного. По-настоящему страшного. Видела человека изнутри и в какое дерьмо он может превратиться. Но все…, каждый кто был в ее личном списке, цеплялись за жизнь, за свою гордость и достоинство. Они не хотели быть униженными даже после смерти.
Поэтому, просто пуля в затылок. И все на этом.
Она могла бы их связать. Избить. Пытать. Кого-то и пытала, но не просто с целью сделать больно, а добывала информацию, пусть это и не может ее оправдать. Да она и не оправдывается ни перед кем, даже перед собой, давно уже.
Но сегодня… это не могло уложиться у нее в голове.
Как можно добровольно согласиться и получать от этого удовольствие. И злиться потом, что помешали, развязали и увезли домой?
Данила так и стоял у нее перед глазами. Связанный. Скрученный. Веревка впивается в кожу. А он на коленях, обнаженный, и абсолютно «улетевший».
Отвратительно и ужасно.
Игорь молча смотрел как она допивает виски, ничего другого она сейчас позволить себе не могла. Только от этого дрянного напитка у нее голова не болит и плохо не становится.
– Осуждаешь?
Это чужая семья, повторила для себя мысленно, а ты наемный работник, не имеешь право судить и вмешиваться.
– А я имею на это право?
– Дим…?
Игорь поднялся, чтобы ее остановить, но она его таким взглядом ледяным пронзила, что все слова в глотке застряли.
– Собирайся, нам скоро выезжать!
Глава 9 Часть 1
Сейчас, Москва.
Обычно, человек все же способен понять, когда что-то идет не так. Не все, но люди с высоким уровнем эмпатии, – да. Кто-то называет это интуицией, кто-то шестым чувством. Дима называла «чуйкой».
У нее вся кожа зудела и покрывалась мурашками с самого утра. Аж передергивало, но не от холода, а от липкого пота, струящегося по спине.
Ни разу чутье ее не подводило, ни разу. И всегда она старалась обратить внимание на эту странную зудящую мысль в голове сразу, не дожидаясь тревожного набата в мозгах, когда ситуация становится патовой и спрогнозировать хотя бы какое-то ее развитие становится невозможным.
Предыдущие дни были спокойными, и вот… опять.
Встречи, разговоры, переговоры и сидение в офисе. Ничего, сверх меры. Как и сегодня. Все встречи давно обговорены и запланированы. Места заранее осмотрены и продолжают находиться под наблюдением кого-то из парней, во избежание, так сказать.
Дима допивала утренний кофе и ждала пока спустится Игорь, все анализировала, вспоминала. Что? Что она упускает? Откуда это ощущение близкой ж*пы, в которую они все могут угодить и не факт, что сумеют выбраться?
Мысли покоя не давали.
Проснулась среди ночи, и так и бродила по дому с пистолетом в руках, будто из-за угла могла вывалиться целая толпа наемников и замутить тут кровавую мясорубку.
Думала. Думала. Думала.
И не понимала.
Кто? Почему? Зачем?
Самое главное было – найти мотив поступков. Причина этих дурацких писем и угроз. Показушное нападение на Шраймана-младшего.
Не вязалось все в одну картинку, как ты ее ни крути. Нет, и все тут. Чего-то в этой цепочке не хватало. Какого-то важного звена, и поэтому, она не видела мотив, а значит, не могла предотвратить то, что скоро произойдет.
Хоть бери и стреляй всех, бл*дь. Любого, кто вздумает к Шрайману подойти.
А так поступать не гуманно и не красиво, значит, нельзя. И опять нужно думать, раскладывать каждое звено по новой.
Что у них есть в сухом остатке, если так подумать?
Уборщица с таинственным прошлым и еще более таинственным будущим, но при этом, с какого-то перепугу несколько раз в месяц доставляющая письма с угрозами на секретарский стол Шраймана.
Неизвестный паренек, который эти самые письма пишет/передает?! И хорошо знающий, а главное, умеющий затеряться в толпе. Парни, кстати, его так и не засекли.
И еще было смутное описание нападавшего на Шраймана-младшего.
И все. Пусто. Больше них*ена. Фига с маслом, что называется.
С этим, даже к ментам пойти нельзя, мало оснований для заведения уголовного дела. Пшик, а не доказательства.
Что-то не сходится.
Да, она с Ромашкой и Кимурой потрудилась на славу. Все, что можно было перекрыть, пресечь, они сделали: закрыли дыры в охране «бетонной» стеной, ни одна тварь не проскочит. Но, при желании, на три умные головы найдется шесть, но еще умнее.
Дима не считала себя гением охраны. Да, опыт наемника многое давал, но есть профи и покруче. В том то и дело, что есть. И услуги их стоят, как маленькое островное государство.
И если подумать… те люди, которым Шрайман мешает, могут эту сумму поднять, не напрягаясь.
Но никаких, даже захудалых попыток не было. Нигде. Ни возле дома. Ни на работе. Ни в дороге.
Тишина.
И тишина эта была перед бурей. Она была наполнена предгрозовым напряжением воздуха, он потрескивал и скоро должно было громыхнуть так, что уши заложит.
Если что-то затевается, то не здесь, не в городе, а может даже не в этой стране. Но командировок в скором времени не должно быть. Дима специально попросила у секретаря копию всех встреч, всех мест на два месяца вперед.
Ни-че-го!
Как же она ненавидела это проклятое ощущение надвигающейся беды. Кожей ощущала холодок смерти, ее близкое присутствие, прямо за спиной…, стоит только оглянуться и увидишь, как эта тварь открывает мерзкий рот и воняет зловонным дыханием, пожирает тебя живьем.
Дима что-то упускает, что-то слишком глобальное, а от того простое и ей незаметное.
Сделала последний глоток, поставила чашку, отряхнула занемевшие руки. Суставы ломало и крутило, в висках стучало, а затылок немел от разбушевавшейся мигрени. Погода будет меняться, точно.
Она ж, блин, ходячий гидрометцентр.
Где Игоря носит? Посмотрела на часы, висящие на стене, потом проверила наручные. Ведь опоздает же. Ей то пофиг, а вот он полдня будет ворчать и нервы всем трепать из-за того, что сам опоздал и ничего вовремя не успевает.
Он то, конечно, начальник, ему все можно. Но в моменты такого поведения данного конкретного мужчины у нее появлялось два желания: либо пустить пулю ему в затылок, либо – себе в лоб. Но исход всегда один, – печальный.
Спустя пару минут появился Игорь, слетел с лестницы, что-то рявкнул идущему вслед брату.
– Ты понял меня?
Игорь остановился и заглянул брату в глаза, у того уже начали желтеть синяки на лице. Даня медленно кивнул, на Димку кинул такой взгляд…, ух, не промах малый, не промах, еще бы мозгов больше в башке, и вообще класс будет, – спасайся кто может, ага.
– Поехали?
Теперь она удостоилась этого знаменитого рева, прям тигр на выпасе.
– Ты спрашиваешь или приказываешь?
Он удивленно на нее посмотрел, недовольно пожевал губами, раздумывая, чего б такого в ответ сказать, но не успел. Димка его по плечу стукнула, всучила в его руки термокружку с кофе и пошла на выход.
А Игорь… он стоял и смотрел этой странной женщине вслед.
Вот как? Как она может быть такой… такой странно необыкновенной? Иногда пугающе равнодушной и отрешенной, как на утренних тренировках. Ведь каждый день она в зале. Разминка, растяжка, потом час спарринга со сменой партнеров и еще, если успевает, идет на улицу бегать. И все с таким спокойным и отрешенным лицом, что его оторопь брала, да и не его одного. Все в зале нервничали, задержав дыхание, когда она вызывала каждого мужика из его охраны к себе на маты. Все. Но не она. Убийственно спокойна.
И сейчас, абсолютно другая. Глаза задумчивые, о чем-то размышляла, сидя за барной стойкой и попивая кофе: черный без сахара. И явно не первая чашка же. Он опаздывал. И ни словом его не поторопила, еще и позаботилась.
Легкая усмешка на губах, будто пыталась задавить улыбку.
Чему она радовалась? О ком думала? О ком вспоминала?
Сердце билось с перерывами, пока к машине шел. Волей заставлял себя спокойно дышать, а его распирало всего, и казалось, вдохнет чуть глубже, – разорвет.
Не понимал ее. И себя рядом с ней не понимал.
Испытывал поначалу сексуальное возбуждение, хотел ее. Только не теперь. Она ему как человек была интересна, как возможно, друг и соратник. И ему хотелось ей в голову забраться и мысли ее прочитать. Узнать все. Как-то попытаться помочь. Только нужна ли ей помощь?!
Или, может, ему кажется? Может, просто на ее фоне ему становится неуютно и хочется быть героем?
Идиотская мысль. И он тоже идиот.
Потом об этом подумает, – работы по горло, и с Данькой надо что-то решать. Остальное, – потом.
****
Нет ничего хуже, чем ожидание «смерти». Когда на взводе все инстинкты, все рецепторы, оголен каждый нерв и все ощущения на пределе.
От нее, этим с*аным ожиданием заразились и парни, стоило ей только в машину утром сесть.
И теперь напряженные взгляды провожали каждый шаг Шраймана. От любого шороха тело приходило в бешеное напряжение, а сердце замирало, и она прислушивалась к шуму в приемной, при этом инстинктивно хватаясь за пистолет.
Сам Шрайман от ее вздрагиваний еще больше дергался и еще больше нервничал.
Не день, а «сказка».
И она радовалась как самая последняя дура, что он закончился.
Зря радовалась.
Потому что, стоило только голове коснуться подушки, сознание отключилось, душа замерла в тревожном ожидании, а вот то, что еще глубже, то, что ЗА душой, глубоко спрятанное и похороненное, присыпанное пеплом разрушенных надежд, выползло.
Дима раньше думала, что кошмары, – это обязательно какие-то ужасные события, болезненные, не приятные.
Но ее настоящие кошмары другие. Они не делают ей больно. Они ее убивают. И где-то внутри, где уже давно ничего не болело, потому что умерло, снова ломается что-то, важнее костей.
– Ты не можешь говорить этого всерьез, Дима, не можешь!
Ибрагим стоял к ней вполоборота, даже не смотрел, отвернулся. Но ей и не нужно было, чтобы он на нее смотрел. Сломалась бы. Треснула пополам и никогда бы эта трещина не зажила. Так что, пусть лучше вот так. Отвернувшись друг от друга. Не глядя в глаза, но ощущая друг друга кожей.
Так, между ними, с самого начала. Не нужны были слова. Не имели значения. Не нужно было переводить эмоции в какой-то набор букв и звуков. Все было ясно и так. Потому что, перед ним она была обнажена душой. Открыта. Вся. И он ее наизнанку выворачивал своим отрицанием вначале, а затем и любовью.
Ему не нужно было говорить ей что-то, чтобы убедить в своих чувствах. Ему не нужно было ее ласкать руками, губами, телом, чтобы завести. Нужно было просто заглянуть в глаза, и она пропадала.
И сейчас могла пропасть. Но нельзя! Нельзя!
Оба это понимали. Потому и ссорились.
Хотелось подойти к нему. Обнять со спины и уткнуться носом в темную рубашку. Вдохнуть родной и любимый запах, наполниться им, набраться сил.
Любовь не делает человека слабым: в их мире, в их реалиях, – это непозволительная роскошь иметь такую болевую точку. Но те, кто запрещают себе любить, никогда не узнают, что на самом деле любовь – это сила. Огромная. Она спасает. Она умиротворяет любую бурю. Она придает силы. Дарит надежду.
Ибрагим для нее, – все. И даже больше. Он ее жизнь. За него она умрет, если потребуется. И тем больней и обидней становится, когда между ними воцаряется непонимание.
Он ей доверяет свою жизнь, себя. Но когда речь заходит о его делах, он ее не слышит, не хочет слышать…
Все же решилась. Подошла и обняла, как хотелось до зуда в ладонях. Прижалась к нему всем телом, навалилась.
– Я не хочу ссориться, – прошептала горячо, дыша ему в спину. Дернулся от ее поступка, повернулся в ее руках.
Обнял лицо ладонями, погладил бархатистую кожу, обвел пальцем контур губ, а потом сжал одной ладонью челюсть, стиснул сильно, до боли.
– Тогда не лезь в мои дела, – прошипел зло и поцеловал.
Каждый поцелуй, – он разный. Одинаковых не бывает.
Этот был злым, наказывающим. Властное движение губ, яростный напор языка, и покусывающие зубы. Не ласкал ее. Наказывал.
И смотрел. Глаза не закрыл. Наблюдал за ее реакцией на его действия. Кайфовал от ее чувств, от того как искорка желания промелькнула в ее стальных глазах.
Подхватил на руки и понес в спальню…
Дима подскочила на кровати, подорвалась со стоном…стоном удовольствия.
Это настоящая пытка, хотеть кого-то на уровне, не поддающемуся объяснению и словам. Это не инстинкт. Это настоящая жажда. Жажда в другом человеке.
Жажда его касаний. Его слов. Его действий. Жажда его присутствия. Чтобы рядом, вот здесь, на соседней подушке. Чтобы дышал с ней одним воздухом. Чтобы лёгкие наполнялись его запахом.
Это похоже на зависимость, только хуже.
Потому что наркота, алкоголь или сигареты, они убивают какой-то конкретный орган или систему органов, а затем, спустя какое-то время приходит смерть.
Ее же любовь могла убить и воскресить одновременно. На душевном уровне.
Только, как показала жизнь с ее гребаными уроками, мало любви, даже обоюдной и взаимной, мало. Завяжется цепочка, но не такая прочная как надо, чтобы выдержать все удары и остаться целой.
И этот кошмар– ей напоминание.
Она помнила ту ночь в деталях.
Каждый вздох. Каждый взгляд. Каждый стон. Все его касания к разгоряченной коже. Все, как вчера. Последний раз, когда она касалась его без оглушительной боли в душе.
Последний раз, когда ощущала, что все будет хорошо, что они выдержат, справятся.
Если бы могла, остановила бы время на том мгновении, и силой заставила бы его изменить решение. Сказала бы другие слова. Сделала бы другие поступки.
Заперлась бы с ним в одной комнате, добровольно бы замуровала все окна-двери. Только бы не наступило следующее утро.
Дима сбросила с себя влажное одеяло, поправила задравшуюся майку пижамы. Снова крутило ноги и руки, болела голова, а глупое сознание не обращало на это внимания. По венам бежала не кровь, – чистая лава возбуждения. Низ живота тянуло приятной болью. Дима могла руку на отсечение дать, что, если тронет себя внизу, раздвинет чувствительные складочки, почувствует влагу.
Она, бл*дь, влажная, готовая принять его.
Отвернула спустившуюся на внутреннюю сторону бедра руку, – могла бы, отрезала ее. Пальцы горели, сердце бешено стучало.
Вздохнула поглубже и ринулась в душ.
Через минуту ледяные струи возымели действие и тело начало лихорадочно колотить от холода, но Димка терпела. Ей трезвая голова нужна, а не замутненные мозги-кисель от дикой жадной потребности в другом человеке.
Можно было бы спуститься в зал, но среди ночи это выглядело бы очень странно. Так что, Дима просто спустилась вниз, села на диван в гостиной и включила телевизор, поставила на беззвучный режим. Картинки мелькали, и ее мысли так же лихорадочно летали в голове, выстраиваясь в новые цепочки, новые связи, но снова не получалось правильной картинки.
Руки ломило все больше и больше, колени выкручивало. Не ровен час, она дрожать начнет. Выпить бы таблетку, но что-то легкое ей не поможет, а посильней повлияет на скорость реакций. Поэтому, оставалось только молча сжимать зубы и терпеть.
– Почему не спишь?
Кимура подошел неслышно, облокотился на спинку дивана и заглянул ей в глаза.
– Не спится.
– Ну-ну, – хмыкнул понятливо, кинул взгляд на едва подрагивающие руки, – Погода меняется.
Больше ничего не сказал. Так и остался стоять, молча наблюдал за картинкой на экране.
Он так же, как и она, имеет застаревшие шрамы, только свои он удалять не стал. Его так и остались на теле. Вроде зажили давно, а все равно болят и ноют, чешутся, зудят.
Кимура свою давнюю напарницу понимал, как никто другой. И почему не спит тоже догадывался.
Ночь– самое поганое время. Самое страшное. Потому что сознание выключается, и остаются бессознательные вещи. Память оживает и человек не может контролировать то, что ему показывают из прошлого.
И тело предает. По всем пунктам.
Он уже видел этот ее лихорадочный блеск в глазах. И не раз. Угораздило же эту малявку полюбить того, кого не надо?!
За все в жизни приходится платить, это простое правило, но всегда оно исполняется. Только цена для всех разная. И порой слишком жестокая.
Никто из них больше не говорил.
Кимура сел на диван рядом, положил подушку под спину, чтоб удобней было, и все. Молча смотрели телевизор без звука.
Картина, заслуживающая Оскар за свою абсурдность.
Четыре часа утра. Наверху пару раз хлопает громко дверь. На лестнице появляется заспанный злой Шрайман, смотрит на них удивленно, выдыхает медленно.
– На таможне сняли партию наших камней. Выезжаем через полчаса.
Вот и бабахнуло. Вот и случилось.
Значит, не здесь. Обхитрили. На чужой территории оборону держать куда как сложней. Но ничего-ничего, и не таких видали.
Уважаемые читатели, не забывайте ставить лайки и подписываться на автора! Мне очень важна ваша поддержка!)
