Текст книги "Однажды вечером в Париже"
Автор книги: Николя Барро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
14
Сияющее синевой небо над Парижем увидел я на другой день утром, открыв окно. А в небе – белое облачко, парившее как будто прямо надо мной, и первая моя мысль была о Мелани: сегодня вечером я наконец снова ее увижу. Я вспомнил ее прелестные непослушные волосы, нежные губы и с тоской вздохнул. Ровно неделя с того вечера, когда мы целовались и прощались, прощались и снова целовались под старым каштаном, а мне показалось, с тех пор прошел целый месяц. Ведь много чего случилось за эти семь дней. У меня почти не оставалось свободного времени, чтобы предаваться новому любимому занятию – мечтать о девушке в красном плаще. Впрочем, благодаря бурным событиям мне не пришлось скучать в ожидании среды. Так что минувшие семь дней показались мне временем и более долгим, и более коротким, чем обычная неделя.
Но теперь в моей жизни не осталось ничего нормального. За один только вчерашний день позвонили еще три журналиста, собиравшиеся что-то написать о «Синема парадиз». Анри Патисс из «Монд», как и обещал, опять явился – вчера вечером он задал несколько вопросов, потом сфотографировал меня возле старого кинопроекционного аппарата, при виде которого у журналиста заблестели глаза: такое воодушевление мне доводилось наблюдать только у шестилетних малышей, впервые в жизни получивших в подарок игрушечную железную дорогу «Марклин».
«Великолепно, мсье Боннар! Просто чудо! – восклицал он, поглядывая на дисплей своей цифровой камеры. И я не мог понять, мной он так восхищен или старым проектором. – Отлично, теперь еще снимочек… Улыбнитесь!»
Мой престиж рос как на дрожжах. Робер – мы с ним вместе ужинали по его настоянию, причем ради такого случая он даже отменил свидание с сенсационной Мелиссой, – так вот, Робер, как я заметил, был под сильным впечатлением от волнующих событий, происходивших в моей жизни. И даже родители – наверное, прочитали статью в «Фигаро» – позвонили и оставили сообщение на автоответчике, поздравили меня с «впечатляющим успехом». «Это фантастическая возможность, мой мальчик, – сказал отец. – Добейся чего-нибудь». Я не очень-то понял, что он имел в виду. Что я теперь должен постоянно предоставлять свой кинотеатр разным режиссерам для съемок? Да разве от меня что-нибудь зависит в этих делах? Однако не скрою, похвала отца меня порадовала.
События последних дней вихрем ворвались в мое созерцательное существование, но, несмотря на это, меня не покидало чувство, что Мелани постоянно со мной, что она живет где-то в уголке моего сердца. Иногда, нащупав в кармане ее письмецо, с которым я не расставался, я задумывался: а что сказала бы Мелани об этих событиях? Сколько всего произошло, сколько всего я расскажу ей, и сколько еще впереди событий, в которых и она будет участвовать. Но с этим пока можно не торопиться.
Потому что главное, о чем я хотел ей сказать, касалось только нас двоих. За эти дни мое желание увидеть Мелани выросло неимоверно, мне приходили в голову тысячи слов, которые я хотел бы шептать ей на ушко, когда вечер сменится ночью, а ночь – утром.
Сварив себе кофе, я представил, как Мелани, в красном плаще, легкими шагами идет по улице к моему кинотеатру, высоко подняв голову, с улыбкой, полной радостного ожидания.
Я буду ждать ее у входа, обниму ее… Нет, не выдержу, брошусь навстречу. «Наконец-то ты вернулась, – скажу я. – Больше я никуда тебя не отпущу».
Как давно этого не случалось – чтобы я пел, стоя под душем. А в это утро вот запел! «Viens, je suis là, je n’attends que toi, – снова и снова заводил я припев старого шансона Жоржа Мустаки, – tout est possible, tout est permis»[25]25
«Приди, я здесь, я жду лишь тебя, / Все возможно, все разрешено» (фр.).
[Закрыть].
Я по-настоящему жил – редко я ощущал в себе такую полноту жизни, как в это утро. И ждал, ждал – ждал Мелани, которая придет сегодня вечером. Все было возможно, не существовало никаких границ, казалось, вся жизнь – это один-единственный бесконечный весенний день, обещавший столь много.
Мурлыча этот чудесный припев, я прибрался в квартире. Поставил свежей воды и насыпал корма Орфей, которая, почувствовав мое взволнованное состояние, крутилась под ногами, чего-то от меня ожидая. Потом я положил в холодильник две бутылки шабли и единым духом сбегал в цветочный на улице Жакоб, купил охапку роз и расставил их по всей квартире.
Я решил, что закажу сегодня столик в «Пти Цин» – хороший ресторан наискосок от церкви Сен-Жермен и в двух шагах от моего дома. Да, закажу столик у окна, в нише, там еще такие красивые нежно-зеленые колонны с росписью в стиле модерн, сидишь словно в садовой беседке.
Несколько роз осталось. Я поставил их в стеклянную вазу, а вазу на круглый стол вишневого дерева. Красные, розовые и нежно-кремовые розы, по-летнему пышные, тяжелые, склонили головки, свешиваясь через края вазы. Солнечный луч заиграл в воде, и на полированной столешнице заплясали светлые блики. В эту минуту мне подумалось – все в точности как в моем сердце: свет, тепло и радостное беспокойство.
Немного постояв у стола с розами, я пригладил еще влажные волосы, потом окинул комнату придирчивым взглядом – и остался доволен результатами своих трудов. Совершенство, да и только, ни к чему не придерешься. Я отлично подготовился к необыкновенному вечеру и к встрече с любовью, которая легкими шагами войдет сегодня в мой дом.
Позже, уходя в кинотеатр, я улыбнулся своей физиономии в зеркале. Еще никогда в жизни у меня не было такого явственного ощущения, что я на пороге счастья.
В «Синема парадиз» все билеты в тот вечер были проданы. Все до единого, они разошлись еще за полчаса до начала первого сеанса. Кажется, впервые за все время мне пришлось отказать маленькому толстячку с портфелем, когда тот, как всегда впопыхах, за минуту до начала сеанса вкатился в фойе, где было уже полно зрителей. Я был вынужден отказать и брюнетке, которая сегодня прикрыла свою черную копну волос изумрудно-зеленым шелковым платком; жаль, но ей, пришедшей без маленькой дочки, тоже не досталось билета. Я лишь развел руками, провожая взглядом моих постоянных зрителей, когда эти двое, обескураженные, направились к стеклянной входной двери. Выйдя, они, удивленно пожимая плечами, постояли у входа, обменялись какими-то репликами и вместе перешли улицу.
Они удивились не меньше моего. Или, как выразилась мадам Клеман, «удивились, как все мы тут».
Без сомнения, «Два дня в Нью-Йорке» с Жюли Дельпи – комедия во всех отношениях примечательная. А уж «Мелочи жизни» Клода Соте – картина, стоявшая в программе ночного сеанса, – это фильм, пересматривая который всякий раз заново открываешь для себя, чтó в жизни действительно ценно. Но не этим объяснялся внезапный наплыв публики, вдруг повалившей валом и, хорошо еще, не сокрушившей «Синема парадиз».
Цунами – вот с чем бы я сравнил волну интереса к нашему кинотеатру, мощный вал обрушился и подхватил всё и вся, да и потом еще долго, не один месяц, не остывал интерес публики. Благосклонность капризной прессы, вдруг, разнообразия ради, избравшей своим фаворитом кинотеатр, в котором не продается попкорна, что, очевидно, расценили как оригинальничанье и особо лакомую приманку для высоколобых интеллектуалов, – это раз. Второе – предстоящие съемки картины «Нежные воспоминания о Париже», и, наконец, потрясающее предложение, обсуждавшееся в Академии киноискусства, – отметить «Синема парадиз» и его хозяина за «особые заслуги перед французским кинематографом». Все это привлекло массу зрителей.
От публики не было отбою, а сама публика изменилась: шли в основном люди, которых я никогда еще у нас не видел, и все они открывали в себе любовь к Cinema d’Art, покорялись волшебству старого, чуть нафталинного, почти забытого парижанами кинотеатра, места, где словно остановилось течение времени и на несколько часов можно выбросить из головы заботы монотонных будней.
Может быть, большинство зрителей приходили только из любопытства, может быть, к нам нахлынули любители сенсаций, в страхе как бы, не дай бог, не упустить что-то новенькое, а все-таки многие покидали «Парадиз» в совсем другом настроении, я видел это по лицам людей.
Магическое мгновение, которое есть в каждом хорошем фильме, оставляло свой след, изменив их глаза. Полные впечатлений от образов более значительных, чем сами зрители; от жестов, которые нежным и мягким прикосновением преображали сердца; обогатившие свою память фразами, которые уносишь домой, словно пригоршню сверкающих изумрудов, – вот какими уходили зрители из моего кинозала. И это было по меньшей мере так же прекрасно, как тот весьма приятный факт, что я вдруг сделался хозяином кинотеатра, имеющего успех, – меня подхватила и уносила все выше волна всеобщей симпатии и восхищения, за мной по пятам ходили журналисты, а под конец даже бизнесмены; владельцы крупной сети киноцентров заметили меня и предложили включиться в систему, посулив замечательные условия и заверяя, что под их протекторатом у меня «все останется по-прежнему».
Мало того, владелец элитарной парижской дискотеки высказал грандиозную идею: хорошо бы сделать из «Синема парадиз» кинотеатр премиум-класса и устраивать закрытые сеансы для привычной к роскошествам публики, во время которых избранное общество могло бы потягивать коктейли, отдавать дань кулинарным изыскам или покуривать…
Я всех поблагодарил и всем отказал, отлично понимая, что цена обещанного материального благополучия – свобода. В те суматошные недели «Синема парадиз», пожалуй, надолго обеспечил мне как финансовый успех, так и предпринимательскую независимость. А что может быть лучше для человека, который спокойно и последовательно воплощал свою идею, наконец начавшую приносить сладкие плоды.
«Алену Боннару удалось сотворить некое волшебство, редкое в наши дни чудо, владельцу такого кинотеатра остается только позавидовать», – написал в своей публикации мсье Анри Патисс.
Я давно сообразил, что вниманием, которого меня неожиданно удостоили, в первую очередь обязан Солен Авриль, ее прекрасному отзыву, ставшему пусковым механизмом успеха. Я вовсе не был в плену иллюзий, будто в Париже ни с того ни с сего грянула ностальгическая революция и мне выпало ее возглавить. Однако для любого успеха необходима капелька удачи. И удача выпала именно мне.
Вне всякого сомнения, это и была вершина моей профессиональной карьеры в кинобизнесе, как сказал бы мой отец.
Поэтому вторая среда апреля могла бы стать полнозвучным аккордом, открывающим прекрасную музыкальную пьесу – лучшие недели моей жизни… но тут кое-что случилось. Вернее, как раз не случилось.
В общем, стряслось. Стряслось то, о чем я не помышлял даже как о потенциальной возможности, когда утром в радостном легком настроении украшал свою квартиру цветами.
Девушка в красном плаще не пришла.
В вышине над старыми домами города висела луна. Ее круглый диск доверчиво прижался к облаку, одиноко парившему в темно-синем небе. И когда я наконец нерешительно направился в сторону улицы Бургонь, мне подумалось, что эта ночь словно создана для двух влюбленных. Но я-то брел по узким улочкам один, и каменные стены тяжело отзывались эхом на мои шаги, и на сердце у меня было тяжело.
Мелани не пришла, а почему, я не знал.
В восемь часов, когда зрители, пришедшие на второй сеанс, уже уселись по местам и смотрели, как благополучная жизнь Жюли Дельпи вдруг затрещала по всем швам, когда в Нью-Йорк прилетела из Парижа родня во главе с экстравагантным папашей, я вышел на улицу встречать Мелани. Двадцать минут девятого ее все еще не было, но я подумал, она просто опаздывает. Может быть, Мелани из тех людей, которые по натуре не способны быть пунктуальными, я ведь еще совершенно не знаю ее с этой стороны. Я снисходительно усмехнулся – ну кто хотя бы раз в жизни куда-нибудь не опоздал? Ничего страшного. Бывает. Вероятно, ее задержал непредвиденный телефонный звонок, а может быть, поезд из Бретани пришел с опозданием. Или она решила навести красоту, вот и замешкалась.
Тысяча причин, и все возможны. Я вытряхнул из пачки сигарету, закурил и стал прохаживаться перед входом. Но когда прошло еще четверть часа, а потом еще, улыбаться мне расхотелось, я почувствовал беспокойство.
Если случилось что-то непредвиденное, то почему Мелани не позвонила в кинотеатр? У нее нет моего номера, но телефон «Синема парадиз» совсем не трудно узнать. Она могла бы позвонить.
Второй сеанс подходил к концу, всевозможные недоразумения и скандалы с ненормальной американо-французской семейкой в Нью-Йорке уже приключились, действие устремилось к финальной кульминации, я же, точно тигр в клетке, ни на миг не останавливаясь, кружил по фойе.
Может быть, Мелани вообще не приехала из Бретани? Предположим, у ее тетушки серьезное воспаление легких, и Мелани, дежуря у постели больной, за хлопотами просто позабыла о нашей встрече?
Вопреки здравому смыслу я вытащил мобильник и проверил входящие звонки. Ну вот же – три неотвеченных вызова. Три неизвестных номера. Я принялся торопливо нажимать на кнопки.
Два раза звонили журналисты, понятия не имею, где и как они раздобыли номер моего мобильника; третьим позвонившим оказалась очень вежливая пожилая дама, еще не научившаяся пользоваться своим новым телефоном, подарком от дочери на восьмидесятипятилетний юбилей. Старушка принесла мне тысячу извинений. «Кнопочки такие маленькие, я все время нажимаю не те, какие нужно», – объяснила она, смущенно посмеиваясь. «Пустяки, – сказал я. – Ничего страшного». И сунул мобильник в карман. Потом опять вышел на улицу – ждать. И вдруг я засомневался: в самом ли деле мы договорились с Мелани на эту среду?
Она же сказала, что уезжает на неделю к тетке в Ле-Пульдю… Или на две недели? Чепуха, у меня же ее письмо, ее маленькое письмецо, которое я семь дней ношу с собой и выучил уже наизусть до последней строчки. А там ясно сказано: «…но я так радуюсь следующей среде, встрече с тобой и всему, что еще случится в будущем».
Следующая среда – сегодня. Уж в этом-то сомнений нет. Вздохнув, я спрятал письмо. Сунув руки в карманы, подошел к стеклянной двери, посмотрел на улицу.
За кассой сидела мадам Клеман, читая газету, и всякий раз, когда я проходил мимо, стыдливо опускала ее на столик. «Паризьен», как я наконец заметил, да не все ли мне равно? А мадам Клеман посмотрела на меня озабоченно.
– Все в порядке, мсье Боннар? Мне кажется, вы нервничаете, – сказала она. – Верно, потому, что сегодня столько людей набежало?
Я покачал головой. Нет, не потому. Какое мне дело до всех этих людей? Мне была нужна только одна женщина – из-за нее я нервничал. Женщина, которая приходила сюда каждую среду, точно как по расписанию. А сегодня вот не пришла.
Картина кончилась, я открыл дверь кинозала, и мимо меня стали выходить на улицу зрители, кое-кто брал программку с репертуаром, из тех, что были разложены возле кассы; я слышал смех и обрывки разговоров вперемешку с голосами людей из встречного потока, вливавшегося в фойе с улицы, – это были зрители, пришедшие на последний сеанс, на мою специальную программу.
В фойе едва хватало места всем этим людям, которые с любопытством оглядывались, подходили к кассе, спешили взять билеты на фильм, созданный в семидесятых годах режиссером, поставившим своей целью рассказать историю без всякой лжи.
В толпе пришедших на ночной сеанс я заметил профессора. С билетом в руке, он вошел самым последним и, проходя в зал, вполголоса поделился со мной своим изумлением – он, дескать, никогда бы не подумал, что «Мелочи жизни» могут привлечь такую массу публики. «Мне кажется, это великолепно», – сказал старик, улыбнувшись мне.
Я вымученно кивнул и закрыл за ним дверь. Что касается программы «Les Amours au Paradis», я ждал одну-единственную зрительницу, а до остальных мне не было дела.
Я зашел в аппаратную и посмотрел в квадратное оконце, через которое был хорошо виден экран.
Мишель Пикколи, разбившийся на своей «альфа-ромео», лежал на траве, и в последние мгновения, отделяющие его от смерти, перед ним проносились, казалось бы, банальные, но на самом деле очень значимые «мелочи» прожитой жизни…
Меня охватила паника.
Что, если Мелани попала в аварию? Что, если она, торопясь, побежала через бульвар Сен-Жермен, не глядя по сторонам, и ее сбила машина, ударила, швырнула в воздух! Я стиснул зубы. Потом я ушел, махнув рукой Франсуа, который, как всегда, сидел, уткнувшись в учебник. Под бдительным взором мадам Клеман еще немного покружил по фойе. Наконец решил пойти в бистро неподалеку, выпить кофе с молоком.
– Если меня спросит молодая женщина, пожалуйста, скажите ей, чтобы никуда не уходила и обязательно дождалась меня, – проинструктировал я кассиршу.
– Вы о той миловидной девушке, с которой вы встречались на прошлой неделе? – спросила она, поднимая брови.
Я кивнул и, не желая вдаваться в объяснения, поспешил на улицу.
Спустя минуту я сидел на обшарпанном деревянном стуле в бистро и торопливо глотал кофе с молоком. От разливавшегося по всему телу тепла стало легче, но беспокойство меня не покидало.
Когда закончился последний сеанс, я все-таки еще час прождал в «Синема парадиз». Ведь вопреки вероятности Мелани могла вдруг появиться, вбежала бы легкими шагами, запыхавшаяся, со смущенной, виноватой улыбкой, и произнесла слова, которые бы тотчас разрешили все загадки.
– Да вы не мучайтесь, мсье Боннар, – сказала мадам Клеман, собравшись домой и уже надев пальто. – Скорей всего, найдется какое-нибудь очень простое объяснение.
Может, и было такое объяснение. Даже наверняка было. И все-таки меня не оставляла тревога, и я решил пойти к дому, в котором жила Мелани. Как и неделю тому назад, я пересек бульвар Сен-Жермен, миновал пивной бар «Липп» с оранжево-белыми полосатыми маркизами на окнах, потом, нетерпеливо прибавляя шагу, пустился по улице Гренель, сегодня показавшейся мне довольно-таки длинной. Наконец я увидел галантерейный магазин на углу улицы Бургонь и повернул налево. И вот я снова стоял у высоких темно-зеленых ворот, которые, разумеется, были закрыты. Я в растерянности поглядел на таблички с фамилиями. В это время суток поднять кого-то с постели – просто немыслимо, да и непонятно было, кому тут позвонить.
Я потоптался у ворот, потом перешел на другую сторону улицы, к тому канцелярскому магазинчику, мимо которого ровно неделю назад прошаркал тот сумасшедший старикан в домашних шлепанцах, крикнувший нам: «Влюбленная парочка!» Ах, жаль, сегодня не видно этого старика. Я закурил сигарету. Я ждал, сам толком не зная, чего жду. Но мне не хотелось уходить от этого дома, ведь там, во дворе, за закрытыми воротами, старый каштан, а может быть, и девушка по имени Мелани.
И тут мне повезло.
С тихим жужжанием ворота старого высокого дома отворились. Медленно, неуверенно подъехало к дому такси и в следующее мгновение скрыло от меня вынырнувшую из-за ворот мужскую фигуру в длинном темном пальто, мужчина быстро сел в такси.
Машина едва успела отъехать, как я, перелетев через улицу, ринулся в ворота, прежде чем они с тихим жужжанием закрылись.
Во дворе, залитом мягким лунным светом, стояла глубокая тишина, и вдруг в ветвях старого каштана послышался шорох, я поднял голову, но ничего не увидел. На верхних этажах дальнего флигеля светилось всего три окна. Одно из них, показалось мне, и есть то, которое зажглось и погасло в тот раз, – окно Мелани. Но я не был в этом уверен.
Я беспомощно смотрел на окно в вышине. Ставни были открыты, из окна лился теплый золотистый свет. «Может, окликнуть Мелани? – подумал я. – Или это будет глупо и неуместно?» Пока я колебался, в окне показалась белая женская рука – решительным движением захлопнувшая створку. Свет в окне погас, и я, порядком обескураженный, опустил голову.
Была ли там, в окне, Мелани, ее ли руку я увидел в то мгновение, когда она закрывала окно? Значит, она в Париже? И не пришла в «Синема парадиз», как мы договорились? Или я увидел руку другой женщины, незнакомой, и вообще перепутал – это чужое окно? Ну хорошо, но кто же тот мужчина, который пять минут назад уехал на такси?
В ветвях надо мной опять послышалось шебуршание – я вздрогнул. Что-то метнулось сверху – прямо передо мной приземлился громадный черный кот и уставился на меня зелеными глазищами.
В тот момент я, конечно, не догадывался, что все это неспроста, да и с какой стати пришло бы мне в голову, что явление во дворе громадного черного кота с горящими зелеными глазами могло навести меня на разгадку хотя бы одной тайны из многих.
Но тогда мне странным образом вспомнилась сцена из старого фильма Престона Стёрджеса: в кадре пробегает черная кошка, женщина спрашивает мужчину, правда ли, что это примета, а он отвечает: примета или нет – зависит от того, что с тобой потом произойдет.
Улица Бургонь словно вымерла, на улице Варенн я тоже не встретил ни души, когда в задумчивости, порядком приунывший, побрел домой. Не видно было даже никого из охранников, темные силуэты которых вечно маячат на фоне светло-песочных фасадов правительственных зданий. Газетные киоски, антикварные магазины, маленькие зеленные лавки, булочные, из дверей которых по утрам тянет таким заманчивым запахом свежего багета, кондитерские, где вас всегда ждут искусно приготовленные пирожные и пирожки и чуть желтоватые меренги, формой напоминающие мелкие кучевые облака, а когда надкусишь, рассыпающиеся во рту в тончайшую сладкую пудру; рестораны, кафе, дешевые забегаловки, где днем вам за смехотворную цену подадут coq au vin, цыпленка в вине, с листьями цикория и стакан красного вина… Все закрыто, все жалюзи опущены.
В этот час Париж был точно покинутая планета. И я был бесконечно одиноким ее обитателем.
