Текст книги "Оборванные струны"

Автор книги: Николай Зорин

Соавторы: Надежда Зорина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Что же все-таки меня разбудило?

Онемевшее тело мешает сосредоточиться. Перекатиться бы на спину, поменять положение, но его рука обнимает… Я не могу ее ни сбросить, ни переложить – не могу пойти на такое предательство. Я останусь с ним навсегда.

С ним, навсегда… Почему-то мне становится тревожно от этой мысли и хочется немедленно встать и уйти – сбежать… Придвигаюсь ближе, чтобы развеять тревогу, обнимаю крепче, чтобы убедить себя: только здесь, только с ним мне будет хорошо и спокойно. Но тревога не уходит, тревога нарастает. Крепче, еще крепче обнимаю… обнимаю так крепко, что делаю больно. Вениамин вскрикивает, испуганно открывает глаза. Несколько секунд смотрит затуманенным со сна, недоверчивым взглядом, но вот узнает меня, улыбается:

– Флер.

Описав круг, мы возвращаемся к началу.

– Флер! – Улыбка его дрожит, и голос дрожит. – Флер, ты не ушла? Ты осталась?

– Осталась, – говорю я не очень уверенно.

Тревога нарастает, все нарастает, тревога обретает привкус дурного предчувствия и передается Вениамину. Он протягивает ко мне руку и боится дотянуть, боится ко мне прикоснуться, но пересиливает себя и касается плеча. На мгновение рука, робкая, дрожащая, страшно неуверенная, задерживается на этой относительно безопасной точке и перемещается к спине, невесомо, трусливо. Скользит ниже – на него уже жалко смотреть, он морщится, словно от нестерпимой боли, закусывает губу. Что он задумал? Зачем он это задумал? Рука скользит – ниже, ниже.

– Миня! – пытаюсь остановить окриком руку, но она совершенно не слушается, скользит и скользит. – Я останусь с тобой навсегда! – даю я лживую клятву – все что угодно, лишь бы остановить. Я знаю, что он задумал, он знает, что я это знаю. Зачем он вот сейчас, когда мы прошли самое трудное, хочет нас уличить в обмане? Зачем разбивает иллюзию? Было хорошо. Да, было совсем неплохо. Зачем же тогда… Рука скользит, я ничего не могу с этим сделать, рука доскользает до шрама. Рука трясется от ужаса.

– Что это? – умирая, спрашивает он.

– Разве ты сейчас только заметил?

– Нет, не только, но… Мне приснился сон…

– А мне сны не снились. – Я выхожу наконец из гипноза его руки, спокойно отвожу ее в сторону, легко поднимаюсь. – Давай лучше выпьем. – Смеюсь искусственным, пластмассовым каким-то смехом – тревога так и не проходит, он тоже смеется – невесело наше веселье.

– Давай. Да, ты права. Нет никакого смысла… Пусть будет миг.

Наливаю водки в стаканы, чуть-чуть разбавляю соком. Подаю один ему.

– За миг! – горько, с нарочитым оживлением провозглашает он.

Я не знаю, что он имеет в виду, но на всякий случай поддерживаю:

– За миг!

Мы пьем, я тут же наливаю еще. Я хочу отвлечься и отвлечь его.

– За тебя! – поспешно провозглашает он новый тост – он хочет отвлечься, хочет уйти в другую, безопасную сторону.

Мы пьем. Я желаю обмануться – он страстно желает быть обманутым. Мы врем друг другу напропалую, мы страшно возбуждаемся от этого обоюдного вранья. Теперь Вениамин – Миня, я хочу в это верить! – завладевает бутылкой, мы пьем чистую водку, без примеси сока. Он рассказывает историю нашей первой встречи, я восторженно плачу.

– Ты всегда просыпалась от смеха, – заливает он и сам смеется.

Киваю, соглашаюсь и тоже смеюсь.

– А тебе обычно снились кошмары, ты кричал, – придумываю я на ходу.

– Это потом, после твоей… – Вениамин запинается, хмурится, наливает водки, и мы выпиваем за жизнь.

Мы пьем. Голова начинает страшно кружиться, подступает тошнота. Я заворачиваюсь в плед, забираюсь на стол, как на сцену, кланяюсь, еле удерживая равновесие, пою «Песню бездельника» на слова канадского поэта Блисса Кармана. Я не знаю, откуда берется мелодия, – никогда не слышала этой песни, но мой голос мне очень нравится. И Миньке нравится, да что там! – он приходит в восторг. Снимает меня со стола, несет на руках, садится вместе со мной, в пледе, на диван. Укачивает, убаюкивает, как ребенка. В голове страшный круговорот.

– Мы убежим, от всех убежим, – напевает он на мелодию только что исполненного мною «Бездельника» – или я напеваю?

– Просто нужно вызвать такси, – предлагает кто-то из нас, а другой категорически возражает:

– Нет, мы останемся вместе, навсегда, навсегда.

– Убежим и останемся.

Верчение в голове непереносимо. Мы засыпаем на полу, кто-то заботливый, добрый во сне укрывает нас пледом. Его лицо так близко… Губы кроваво краснеют. Темная холодная улица. От запаха бензина ужасно тошнит. Я никогда сюда не вернусь. Я никогда не снималась в кино. Я никогда больше не попаду туда, где меня нет. Я клятвопреступница. Но не убийца. Лестницу преодолеть невозможно – так много ступенек! Я никогда, никогда… А все-таки перехитрила. Не перехитрила, а предала…

Голова раскалывается от боли. Открываю глаза. Что меня разбудило? Был какой-то звук, внедрялся в мой сон, терзал покалеченный мозг. Впрочем, сны мне не снились.

Вальс из телефона – вот что меня разбудило! Я взяла трубку, ответила и поехала на свидание. Сны мне не снились, но это свидание точно было сном.

Я лежу на кровати в своей спальне, вальс звучит и звучит, никак не хочет уняться. Встать, отключить телефон? Заблокировать номер? Нет, нельзя: это станет неопровержимым доказательством того, что свидание было.

Глава 5. Расследование Андрея Никитина

Больше всего его раздражал этот черный предмет, назначение которого Андрей никак не мог определить. Предмет находился примерно в метре от его лица, неподвижный и расплывчатый, какой-то невыраженной, фантастической формы. Он возник сразу, как только рассеялась темнота, мозолил глаза и не желал разъясняться. Черный, расплывчатый, похожий на сидящее животное. Что это, черт возьми, такое? В конце концов Андрей так разозлился, что смог преодолеть полное бессилие, которое овладело им, приподняться, вытянуть руку из-под непослушного, огромного, тяжеленного своего тела и достать этот ненавистный предмет. Фантастический предмет, который его так мучил, оказался обыкновенным ботинком. Знакомым ботинком, понял Андрей через несколько секунд. Балаклавским ботинком, сообразил он еще через минуту. И тогда сознание окончательно вернулось. Он вспомнил, что находится в квартире у Вениамина, что на него напали. Хотели убить или попросту вырубили? Скорее всего, второе. Хотели бы убить – убили. Впрочем, всякое может быть. Возможно, он все еще здесь не один, возможно, тот, кто его ударил по голове, находится где-то рядом.

Андрей подтянул свое беспомощное тело и сел, не выпуская из рук балаклавский ботинок.

Нашарил на полу очки, надел их – слава богу, не разбились. Голова сильно кружилась и болела. Настя сойдет с ума, особенно если… Да, если в квартире до сих пор кто-то есть, если испытания не закончились, если он сегодня не вернется домой. Посидел немного на полу, прислушиваясь – никаких посторонних звуков, кроме страшного гудения в голове. Попытался встать, опираясь о кушетку, – кушетка прямо-таки взвыла под тяжестью его рук. С третьей попытки встать получилось. Медленно передвигаясь, хватаясь за стены и мебель, Андрей обошел квартиру. Ужасно мешал ботинок, который он почему-то так и носил с собой, но в квартире никого постороннего не обнаружилось. На кухне он умылся и выпил воды, в ванной посмотрелся в зеркало – на лице, к счастью, никаких следов, но на макушке оказалась огромная шишка. Вернулся в комнату, плюхнулся в компьютерное кресло. И тут вспомнил окончательно, с чего начались его приключения. Венькин звонок, Венькин компьютер, файл Fleur – он не успел его просмотреть.

Никакого файла Fleur не оказалось, он попросту исчез, а вместо него появился новый – «Андрей Никитин». Не особенно удивившись (не потому, что ожидал чего-нибудь в таком духе, а потому, что травмированный его мозг на удивление был не способен), Андрей открыл файл. В нем было письмо, ему адресованное.

«Андрей Львович!

Прошу меня извинить за причиненный ущерб вашему здоровью, но я был вынужден так поступить. Пожалуйста, выключите компьютер, когда будете уходить.

Вениамин».

Никитин прочитал этот коротенький текст трижды, пока наконец до него не дошел весь ужасный смысл послания: получается, ударил его Венька! Дотронулся до шишки, снова уставился в экран монитора. Нет, быть такого не может! Перевел взгляд на Венькин ботинок, который зачем-то положил себе на колени, словно ища у него поддержки: ведь правда не может? И вновь это официальное обращение – «Андрей Львович»! Что за ерунда?! Чушь! Не мог его Венька ударить. И письмо такое написать не мог!

Рассердившись, Андрей слишком сильно тряхнул головой и чуть было опять не потерял сознание. Затошнило, в глазах потемнело, ботинок, скатившись с коленей, упал на пол.

Надо перекинуть письмо на флешку и показать завтра Бородину… Хотя нет, Бородину нельзя. Показать Денису и Ольге – пусть подтвердят: не мог Венька, это не Венька!

Флешка лежала в кармане куртки – Андрей хорошо это помнил. А сейчас ее там не было. Не было ее и на полу. Преодолевая головокружение и тошноту, которая вдруг подступила, Андрей тщательно обследовал всю комнату. Флешка пропала.

Не пропала, а украли. Украл тот, кто его ударил. Зачем? Что такого важного на ней было? Материалы по «старым» делам, «рабочие» фотографии, этот злосчастный фильм «Эпилог» – он перекинул его, на всякий случай, с офисного компьютера… Фильм «Эпилог». Конечно, в нем-то все и дело. Но если предположить, что ударил его все-таки Венька (только лишь в качестве рабочей версии), зачем ему красть флешку? У него от Веньки не было никаких секретов, он бы сам ему все показал… Да и Веньке пришло письмо со ссылкой на этот самый «Эпилог».

Пришло, но он его не получил. А Андрей получил и грохнул. Венька не знает, что в «Инкогнито» послали копию (или это Веньке прислали копию?). Возможно, он подумал, что на флешку Андрей скопировал фильм только что с его компьютера, а потом и удалил письмо. Ну и что? Пароль-то он знает и в любой момент сможет снова выйти на ссылку. Значит, дело не в этом, опять неувязка! Откуда он вообще о существовании этого фильма знает? Увидел на флешке? И куда сам пропал? Пропал, но позвонил сегодня, а потом… Одни сплошные неувязки! И голова просто раскалывается.

Андрей перечитал письмо и выключил компьютер. Пошатываясь, хватаясь за стены, вышел из квартиры. Закрыл дверь, спустился по лестнице.

На улице ему стало совсем плохо, а еще предстояло доехать до дому и постараться не попасть в аварию. Минут десять он сидел, не решаясь тронуться с места. Перед глазами плыло, руки слушались плохо. Лучше было бы вызвать такси, но он не хотел оставлять свою машину у подъезда Балаклава. Жуткая обида на Веньку, как тошнота, подкатила к горлу. Ведь ему ни за что не доехать, ну не может он вести машину в таком состоянии, а что делать, непонятно, и все из-за Вениамина… Как он мог? Что случилось такого, что Вениамин стал способен на предательство? Ведь это самое настоящее предательство! Даже если он в чем-то замешан… Даже если он замешан в преступлении… Неужели нельзя было просто рассказать, попросить помощи? Разве Андрей ему отказал бы?

Не отказал, если это не самое страшное… если это не убийство. Убийцу он покрывать не станет, пусть даже убийца до недавнего времени был его другом. И Вениамин это прекрасно понимал. И потому…

Возможно, теперь он способен на все, даже на новое убийство, с целью устранения свидетеля. И нет больше того, прежнего, Веньки. Есть преступник, спасающийся от разоблачения, загнанный зверь, изворотливый и коварный.

Андрей мотнул головой, отгоняя ужасный образ. В голове что-то грохнуло, и он, всхлипнув, упал лицом на руль. Картинка рассыпалась на множество светящихся точек, как вдребезги разбившееся зеркало, как хрустальный бокал…

Как хрустальный бокал, из которого пил муж – нет, не муж, а, вероятно, любовник – Ксении Зиминой за мгновение до смерти, за секунду до предательского выстрела. Бокал выпал из руки и разбился – тысячи светящихся осколков рассыпались по траве. Грохот выстрела отдался в голове невыносимой болью. У кого? У свидетеля. Или соучастника убийства. У него, у Андрея Никитина. Ствол дерева загораживает обзор, кровь, заливающая глаза, мешает рассмотреть происходящее, шум в ушах и лай собаки не дают расслышать, о чем говорит она… И трава под ногами вдруг завертелась волчком, невозможно устоять. Обхватить ствол и сдержать тошноту… Лай отдает набатом. Лай собаки и вихрь темноты, поглотившей поляну.

Морщась от боли, Андрей открыл глаза: из темноты проступили очертания предметов. Осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял голову, провел рукой по лицу – рука стала влажной. Кровь. Падая, он сильно ударился о руль и рассек бровь, но очки чудом опять уцелели. Отличное качество французской оптики. Андрей усмехнулся, в голове сложился рекламный ролик: человек попадает в аварию, машина разбивается вдребезги, от него самого остается лишь окровавленный изуродованный труп, но очки невредимы. Интересно, сможет ли он доехать до дому, не взбрыкнет ли сознание снова в самый неподходящий момент?

Медленно и предельно аккуратно Андрей выехал из балаклавского двора, медленно и осторожно стал продвигаться по улице. На перекрестке он на секунду растерялся, никак не мог сообразить, надо ли ему поворачивать. Красный свет светофора залил салон машины и породил видение: Балаклав с извиняющейся улыбкой надевает на руку кастет. Но вдруг увидел впереди, прямо перед собой, машину соседа из квартиры напротив и, пристроившись за ней, как на буксире, благополучно добрался до дому. Подождал, когда сосед скроется в подъезде, – не хотел, чтобы его видели в таком состоянии, – и осторожно вышел. Его шатнуло, но обошлось без обмороков и новых видений. Не испугать бы Настю. Может, ей предварительно позвонить, подготовить? Отговориться… ну, хотя бы небольшой, совсем нестрашной аварией, в которую он якобы попал? А странно, почему за все это время ему никто не позвонил, та же Настя, ведь она должна была уже забеспокоиться. Который, интересно, час? Уже почти совсем стемнело.

Андрей вытащил из кармана куртки телефон и долго тупо смотрел на него, не понимая, почему экран черен и пуст, пока наконец до него не дошло, что телефон просто выключен.

Он сам его не выключал, это точно. Значит… Отключил телефон тот, кто его ударил… тот, кто… Венька.

Так и не позвонив, Андрей сунул телефон в карман и, пошатываясь, двинулся к подъезду. Может, ему повезет: Настя занята, укладывает Сашу спать. Он пройдет прямо в ванную, разденется, встанет под холодный, обжигающий душ.

И будет стоять так, пока трещинка в сознании не затянется льдом, пока боль не пройдет, пока образ нового Веньки не перестанет мучить.

В полуброске, в полупадении он донес свое тело к перилам. Отдохнул немного и начал трудный подъем. Всего восемь ступенек, а там спасительный лифт – он, конечно, работает, не может он не работать, иначе ему себя просто не дотащить до квартиры. «Шаг – остановка, другой – остановка, вот до балкона добрался он ловко…» Настя совсем недавно читала это Сашке, а он за ней картаво повторял с очень серьезным лицом. А говорили, что Маршак устарел, ничего не устарел, Сашке вот нравится.

Лифт услужливо распахнул дверцы – лифт не подвел. Андрей нажал на кнопку своего этажа и, пользуясь стеклом, под которым помещались правила пользования, как зеркалом, попытался рассмотреть свое пораненное лицо: можно ли в таком виде предстать перед Настей? Но рассмотреть удалось немного. На всякий случай он промокнул разбитую бровь платком, потер глаз и щеку. Следов на платке почти не осталось: то ли кровь успела подсохнуть, то ли было ее не особенно много. Решив, что вид у него вполне сносный, Андрей вошел в квартиру.

Сашка и не думал укладываться спать. С разбегу он запрыгнул к нему на руки, и они вместе рухнули на пол прихожей. Падая, Андрей все-таки успел переместить ребенка так, чтобы он не ударился.

К счастью, на этот раз обморок длился всего несколько секунд, Саша не понял, что произошло, решил, будто упали они нарочно: папа придумал для него очень смешную игру. Зато Настя до смерти перепугалась, сама едва не лишилась чувств.

Хуже всего было то, что он так и не придумал никакой «легенды», пришлось сочинять на ходу, а голова работала туго, рассказ выходил до крайности сбивчивым и до идиотизма неправдоподобным.

– Понимаешь, Настюш, – блуждая по кухне взглядом в поисках подсказки, говорил Никитин, – у меня закончились сигареты, и я решил заехать в «Глорию», ну, знаешь, такой магазинчик на Челюскинцев… Ну и вот…

– Кончились сигареты? Но ты ведь вчера купил блок.

– Ну да, купил… Но оставил дома, а та пачка, что утром начал, закончилась… И вот, остановился я у «Глории», то есть не совсем у самой «Глории», потому что припарковаться там было негде, а чуть в стороне, в темном довольно-таки переулке… Вышел, и тут на меня напали… Местная шпана, ничего особенного. По обычной схеме: дядя, дай закурить. В общем…

Она ему не верила, совершенно не верила, смотрела трагически и стыдясь за него, что он так по-дурацки врет, и пугалась еще сильнее. Но о Веньке он все равно рассказать ей не мог. И потому начинал другую историю – выходило еще хуже и неправдоподобней.

– Видишь ли, один мой клиент попросил проследить за своей женой. Ну и вот… Я пошел за ней, и тут… Это было в глухой подворотне… На меня напали. Ударили по голове…

– Но ты же никогда не брался за такие дела, – робко возражала Настя. – Сам говорил, что тебе противно.

– Противно, – соглашался Андрей и судорожно соображал, как выкрутиться из этого дурацкого положения. Настя подошла к нему, обняла сзади за шею, ткнулась в волосы – и вдруг замерла. Он почувствовал, как напряглось ее тело.

– Что ты, Настюш?

– Подожди! – Она с шумом вдохнула и медленно, толчками, словно пробуя его на вкус, выдохнула воздух. – Странный запах! И что-то напоминает… Не могу понять. – Она опять «продегустировала» его волосы. – Да ведь это эфир! Ну да, самый настоящий эфир! И что-то еще, какая-то примесь.

Вот оно что! Получается, его не только оглушили, но еще и чем-то траванули. Для верности, чтобы подольше пробыл в отключке. Скорее всего, брызнули из баллончика, когда он потерял сознание после удара. Отсюда и странные видения, и обмороки, похожие на сны.

– Рассказывай! – приказала Настя. – И не смей больше врать! Про жену и про шпану сочинять не надо.

Пришлось рассказать все как было. Ну, или почти все, упуская лишь самые незначительные детали: Балаклава и фильм, пуская Настю по ложному следу деталями значительными: пропажа флешки и отключенный телефон. Ему казалось, что на этот раз он был более чем убедительным и если не успокоил ее, то хотя бы избавил себя от дальнейших мучительных расспросов. Но провести Настю оказалось не так-то просто. Она слушала его молча, не перебивая, но, когда он закончил, вдруг порывисто обняла его и огорошила вопросом:

– Ведь это не он, правда?

– Кто – не он? – как можно беззаботнее спросил Андрей. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Прекрасно понимаешь! – рассердилась Настя. – И мучаешься, потому что, если это он, это ведь действительно ужасно! Но он не мог… Это не он! Да и этот эфир, или чем там тебя усыпили… Не могу представить, чтобы у Вень… у него был какой-то эфир. И вообще… По-моему, ты мне не все рассказал. Он пропал неделю назад и тут вдруг тихонько прокрался в свою собственную квартиру, ударил тебя, брызнул в лицо какой-то гадостью, грохнул файл опять же из своего собственного компьютера, спер у тебя флешку. Полная ерунда! Зачем ему все это было нужно? Или ты действительно что-то скрываешь, или я не знаю…

– Ладно, Насть, пойдем спать, – взмолился Андрей, – жутко болит голова. Завтра поговорим.

– Да, да, конечно! – засуетилась, захлопотала она, дала таблетку обезболивающего (вообще-то он намеревался заглушить боль рюмочкой коньяка), повела чуть не под руку, как тяжелораненого, в спальню, уложила в постель, выключила свет.

Наконец-то наступила блаженная темнота. Боль в голове, усиленная движениями, постепенно стихала. Ему стало хорошо. Засыпая, он слышал, как Настя осторожно, почти бесшумно ходит в соседней комнате, готовясь тоже улечься, и от этого было еще спокойней и как-то надежно уютно.

Вот только непонятно, зачем она включила радио. Голос, механический, печально монотонный, бубнил неразборчиво, и невозможно было расслышать слов. Расслышать невозможно, а узнать, о чем говорят, совершенно необходимо – от этого зависит сейчас все. Виновен или невиновен? Андрей поднял голову, напряженно прислушиваясь: Настины шаги стали звучать громче, а слов по радио так и не разобрать – шаги заглушают… Встал с постели, затрудненной, неверной походкой приблизился к двери – шаги прямо-таки загрохотали, как по железному полу. Распахнул резким толчком дверь. Насти в комнате не оказалось. На диване сидел Балаклав в черных ботинках. Это он говорил монотонным печальным тоном, никакое не радио. Шаги продолжали звучать – чьи же это шаги? К кому обращается Балаклав? О чем говорит?

– Венька!

Андрей рванулся к нему, но тело застряло в вязком, густом воздухе и не продвинулось ни на сантиметр. И Балаклав словно его не услышал. Сидел на диване, болтал ногами в черных ботинках и даже головы в его сторону не повернул.

– Венька! – громче крикнул Андрей – опять никакого результата. – Венька! – закричал он изо всех сил – голос прозвучал искаженно. – Вениамин Федорович, твою мать!

Балаклав наконец посмотрел на него, усмехнулся.

– Вот-вот, Андрей Львович, такие дела. Веньку обвинить в преступлении невозможно, и Андрюху бить по голове как-то не с руки. А так все упрощается. Новый формат отношений. Андрей Львович идет по следу Вениамина Федоровича, а тот защищается как может.

– Но ведь ты…

– Простите за причиненный физический и моральный ущерб, Андрей Львович. Я не мог поступить иначе. Либо вы, либо она – такой вот расклад.

– Расклад?! Ах ты… – Андрей, пересилив страшное сопротивление воздуха, бросился к нему, размахнулся и ударил по ненавистной ухмыляющейся роже. Венька жалобно вскрикнул Настиным голосом, вскочил с дивана и неожиданно нежно потряс за плечо:

– Тише, тише, что ты? Ну успокойся, Андрюшенька!

Андрей открыл глаза. Испуганное лицо Насти призрачно отсвечивало в свете уличных фонарей. Ночь все еще длилась. Обняв ее, он закрыл глаза и вскоре уснул спокойным сном.

Утро было необыкновенно светлым и ласковым. Он это почувствовал, еще не проснувшись до конца, лежа с закрытыми глазами. От вчерашних приключений остался лишь легкий отзвук головной боли – ни тошноты, никакой тяжести. И настроение было, без всяких на то причин, прекрасным. Андрей всем своим телом ощущал необычную бодрость и прямо-таки зудящее желание вскочить, побежать и быстренько во всем разобраться. Путешествие в страну Эфира для него закончилось вполне благополучно, а сотрясения мозга, очевидно, не оказалось. Спасибо вам, Вениамин Федорович, что так аккуратно ударили, а не стали крошить череп своему боссу, беззлобно подумал Андрей: почему-то даже на Балаклава сегодня у него обиды не было. Не было обиды, и совсем не было боли – ни в душе, ни в теле.

Он встал, ощупал голову: шишка значительно уменьшилась. Нагнулся и резко выпрямился, проверяя свой организм, – ни головокружения, ни тошноты, ни дрожи в членах – здоровый, способный на подвиги организм.

Проходя в ванную, не удержался, заглянул в кухню. Настя что-то жарила, Сашка выбирал из каши изюм и орехи и приговаривал, что он зимняя птичка, выклевывает зернышки из-под снега.

– Надоела ему каша, – Настя озабоченно покивала на сына, увидев выглядывающего из-за косяка Андрея, – надо придумать что-то другое.

– Нет, – успокоил ее ребенок, – я кашу очень люблю, просто птички снег не едят.

– Как ты себя чувствуешь? – Настя сняла с огня сковородку, подошла к Андрею, тронула ладонью его лоб, словно проверяя температуру. – Получше?

– Прекрасно! Все совершенно прошло. Голова цела, а это в нашем деле главное. – Он засмеялся, поцеловал Настю в нос.

Сашка сполз с табуретки, подбежал к родителям:

– И меня!

Андрей поднял сына на руки, поцеловал и его и отправился в ванную. Под прохладными струями душа ему стало совсем хорошо, остатки боли исчезли. Голова сделалась удивительно легкой и трезвой, какой давно уже не была, и выдала сразу несколько умных мыслей. Во-первых, с Ксенией Зиминой вступать в непосредственный контакт сейчас ни в коем случае нельзя. Во-вторых, необходимо срочно выяснить личность убитого ею мужчины (странно, почему он сразу не подумал об этом!). И самое главное, в-третьих: он понял, как узнать, о чем говорила в фильме Ксения, перед тем как выстрелить. Ольга как-то рассказывала, что отец ее одноклассника потерял слух и довольно быстро научился читать по губам. Вот к нему и нужно обратиться. Фильм засвечивать нежелательно, но ведь он человек посторонний, далекий от подобных дел, кажется, механик на станции техобслуживания. Можно к тому же придумать какую-нибудь невинную историю. Например, сказать, что фильм не настоящий, нечто вроде учебного пособия (Ольга учится на юридическом).

Когда Андрей вернулся на кухню, Саша уже закончил завтракать, водил на поводке игрушечную собачку и громко лаял. Настя пила кофе и читала журнал – шум ей совсем не мешал, она привыкла.

– Интересно? – Андрей тоже налил себе кофе и подсел к ней.

– Да так… Это старый, прошлогодний. – Она заложила салфеткой страницу, отложила журнал в сторону. – Там был один интересный рецепт, хотела посмотреть, может, Сашке на завтрак вместо каши готовить?

Андрей мельком взглянул на обложку журнала:

– «Кинотрек»… Какие же здесь могут быть рецепты?

– Не скажи! Бывают, и очень оригинальные. Звезды рассказывают о своих диетах и…

– Ты что, хочешь посадить нашего единственного ребенка на диету? Не позволю! – Андрей в шутку потряс кулаком.

– Да нет, – стала оправдываться Настя, тоже в шутку от него отшатнувшись, – не собираюсь я заморить голодом наше чадо, просто некоторые блюда действительно полезные и вкусные. Да ты сам ел и хвалил, я уже брала отсюда рецепты. Помнишь салат из лосося? А запеканку из апельсинов и тыквы?

– Так это милое блюдо было из тыквы? – возмутился Андрей. – Знал бы – в рот не взял.

– Вот и хорошо, что не знал. – Настя хитро улыбнулась, придвинула к себе журнал и раскрыла на той странице, которая была заложена салфеткой. – До прошлого года я постоянно здесь паслась, собственно, ради рецептов и покупала журнал.

– До прошлого года?

– Ну да. – Она покачала головой то ли печально, то ли задумчиво. – Теперь все какую-то ерунду неудобоваримую печатают… с тех пор как Маргарита погибла. Раньше она вела эту рубрику.

– Она что, журналистка, знакомая Татьяны?

– Нет, она актриса. Маргарита Синявская. Слышал?

– Нет, не слышал. Наверное, в каких-нибудь сериалах снималась? – Андрей насмешливо посмотрел на нее.

– Ну да, и в сериалах тоже, – обиделась Настя. – Между прочим, сериалы тоже бывают хорошими.

– Первый раз слышу. Ладно, – Андрей допил кофе и встал из-за стола, – любительница сериалов, мне пора. Не скучай. – Он потрепал по плечу Сашу, подвернувшегося под ноги, и двинулся в прихожую.

Настя, все еще обиженная, поплелась его провожать. Стояла и смотрела с укором, когда он обувался, затем протянула ключи, сняв их с крючка:

– Не забудь. И… – она пересилила себя и улыбнулась, – будь осторожен. И еще… Не думай, это не Венька.

– Конечно не Венька! – Андрею вдруг вспомнился его ночной сон. – И даже вряд ли Вениамин Федорович. – Он поцеловал Настю и быстро вышел из квартиры.

По дороге в офис Никитин мысленно распределил, кому какой участок работы поручит. Ольга пусть выходит на этого чтеца по губам и запишет слово в слово все, о чем говорит Ксения Зимина. Возможно, уже сегодня ей удастся с ним встретиться. Денис, поскольку уж занял место отсутствующего (временно отсутствующего, во всяком случае, очень хочется в это верить) компьютерного гения, займется вычленением кадра, на котором хорошо просматривается лицо мужчины. Он сам позвонит Бородину и уговорит его снова помочь – пробить личность убитого. Но когда приехал в офис, понял, что пока давать указания некому – офис был пуст.

Непривычно пуст и неуютен. За ночь выветрился запах кофе, табачного дыма, Олиных духов, Денисовых чипсов – улетучились все компоненты, составляющие атмосферу жизни агентства.

Пахло лишь дезинфицирующим средством, которое уборщица щедро добавила в воду, когда мыла пол. Образцовый порядок царил повсюду: каждая бумажка на своем месте, чашки аккуратно расставлены на полке в шкафу, книги и папки чинно выстроились на этажерке, словно по струнке. Все чисто, все до невозможности аккуратно, все абсолютно стерильно. И тишина…

Как в морге, черт побери, расстроенно подумал Андрей, ни одной живой души, и куда все подевались? Но, посмотрев на часы, висевшие на стене, – подарок Татьяны, Настиной сестры, на открытие офиса, – понял куда. Было всего без двадцати десять, а работа у них официально начиналась с десяти. Некого обвинить за это мертвое безмолвие, разве что свой не в меру расходившийся энтузиазм.

Андрей сварил кофе и закурил – не столько потому, что ему хотелось принять кофеиново-никотиновый допинг, нет, скорее чтобы прогнать больничный запах дезинфекции и наполнить офис нормальными проявлениями жизни. Включил оба компьютера, зажег дополнительный свет.

Ему вспомнилось, как в шестилетнем возрасте он впервые надолго остался один. Наступил вечер, постепенно совсем стемнело и стало так жутко, что выдержать невозможно. Тогда он вот так же зажег по всей квартире свет, включил телевизор, радио и магнитофон. Родители, когда вернулись, посмеялись над его трусоватостью и объяснили, что бояться абсолютно нечего. Но он до сих пор, случайно оказавшись один в пустом помещении, испытывал неприятные ощущения, хотя, конечно, никому бы в этом не признался. Возможно, поэтому и на работу старался приходить чуть позже остальных, пользуясь положением босса.

Ну что ж, один так один, нарочито бодро сказал он сам себе, будет время все хорошенько обдумать в тиши и покое. Сел за компьютер, открыл файл «Эпилог».

Он несколько раз просмотрел фильм, надеясь обнаружить важные, не замеченные раньше детали. Таковых оказалось немало: журнал (надо будет попросить Дениса увеличить, чтобы рассмотреть название и номер выпуска), конверт, торчащий вместо закладки, странное разнообразие и даже некоторое несоответствие напитков, мутное пятно на дереве за спиной у мужчины (тоже, возможно, важная деталь, необходимо ее прояснить). Но главное, он не понимал, почему они вчера не вырезали кадр с лицом мужчины, когда проделывали это с изображением женщины. Он бы еще вчера мог попытаться установить, кто он такой, узнать, с чем связывают его смерть и знают ли об этой самой смерти. Возможно, он считается без вести пропавшим. Просто какое-то затмение нашло.