Текст книги "Друг никогда не умирает"
Автор книги: Николай Юрконенко
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Ну, вот и чудненько! – Олег снова пристукивает ладонью по раскрытой папке. – Стало быть, книгу мы и озаглавим «Лейтенант запаса»! Как смотришь на такой вариант?
– Да у меня просто нет слов: этим названием сказано абсолютно всё! – ликую я.
– То-то же! Учись у ветеранов литературного фронта, дружище! – насмешливо и снисходительно роняет Димов. Совсем недавно увидела свет его первая книга «Маршруты вдоль светлой реки», посвященная геологам, поэтому Олег чуточку важничает. Книга, надо отметить, мгновенно нашла своего читателя и была на слуху.
– И вот еще что: буквально перед твоим появлением я позвонил Митричу, поздравил его с твоей победой. Если бы ты слышал, как отреагировал «дед»! «Я знал, что у него получится! Я нисколько в этом не сомневался! Я верил, что бросаю зерна в благодатную почву!» Ну, и все такое прочее, ты же его знаешь… Он ждет нас к себе, так что пошли. Но… через магазин! Писательскую традицию нарушать не будем.
Полчаса спустя мы перешагнули через порог квартиры Кузакова. Могучий человек стиснул меня своим медвежьим объятием. В темных глазах влага и отцовская гордость:
– Поздравляю, Старик, я всегда верил в тебя. Это – твоя первая литературная высота! И, уверен, не последняя!
За его широкой спиной возникает белокурая красавица Евгения Герасимовна, высоким голосом говорит, почти поёт:
– Николай Александрович, я присоединяюсь к Диме! (Кузаков от рождения наречен Никодимом, но почему-то в паспорте записан как Николай. А для жены всегда и везде он – Дима).
Рукопожатие Евгении Герасимовны, искреннее и горячее, от души! Но еще более неожиданные ее слова, произнесенные почти официально:
– Как директор Облкниготорга извещаю, что буквально завтра дам задание художнику Потепалову на создание рекламного буклета, посвященного выходу книги.
– Какой книги? – совершенно искренне недоумеваю я, растерянно всматриваясь в улыбающиеся лица окружающих меня людей.
– Твоей книги, чей же еще! – победно провозглашает Олег. – Она вне очереди внесена в тематический план издательства и будет выпущена в Иркутске уже через полгода. С Шавельской вопрос решен, она двумя руками «за»! Более того, вызвалась редактировать рукопись лично, а это, поверь, дорогого стоит.
…Тамара Николаевна Шавельская, главный редактор Читинского отделения Восточно-Сибирского книжного издательства. Ответственный, строгий, глубоко порядочный человек с блестящим филологическим образованием и с энциклопедическими знаниями. С ее именем будет связано очень многое в моей писательской жизни. Также огромное влияние она окажет и на творческий рост Димова.
– Это правда, Олег? – уже окончательно ошарашенный, я поворачиваюсь к нему.
– Истинная! – кивает он. – Мне не доверила, говорит, сама все сделаю как надо. Так что гордись! А я, с твоего разрешения, напишу рецензию, у меня уже черновой набросок текста имеется, вот послушайте начало: «Семеро десантников бегут по раскаленной от нестерпимого зноя земле…»
– Рецензию озвучите чуть позже, Олег Афанасьевич, – все так же напевно произносит хозяйка. – А сейчас всех прошу к столу.
Старик как-то озадаченно разводит своими громадными ручищами:
– Ну вот, опять нет повода не выпить!
Этот день я запомнил на всю жизнь.
***
Держу в руках свою самую первую книгу, любуюсь ей. Точно так же молодая мать, взволнованная, потрясенная и бесконечно счастливая, кохает на руках ребенка-первенца, принесенного на первое кормление грудью… Теплый, попискивающий, беспомощный, розовый комочек – это её тревожное девятимесячное ожидание, её кровь, плоть, боль и мука, её бесконечные мысли о настоящем и будущем крохотного существа…
Женщине, в общем, как-то даже проще: забеременев, она знает, что через девять месяцев, если все пройдет благополучно, она станет матерью. И это – незыблемо! Писатель же, особенно начинающий, понимает, что его «беременность» задумками, сюжетами, героями, фабулами, может длиться не девять месяцев, а все девять лет – и закончится абсолютно НИЧЕМ! Сочтя работу бесперспективной, худсовет, редактор, издатель, цензура и прочая литературная челядь, просто-напросто «зарубят» это еще не родившееся дитя. И поэтому, ощущения автора, чьё произведение все-таки увидело свет, трудно передать словами: вот в этой, небольшой по формату книжке, между двумя картонными обложками, сосредоточены упорядоченные, выстраданные, отшлифованные тобой самим, редактором и корректором мысли. И люди будут прочитывать эти самые мысли, оценивать уровень и качество твоего текста. Кто-то, пробежав глазами по десятку страниц, презрительно усмехнется и забросит книгу куда подальше, а кто-то прочтет от корки до корки, а потом перечтет и порекомендует книгу приятелю. Но всё это впереди, так как моя книга в продажу еще не поступила.
А пока я, уединившись, не выпускаю из рук свое первое детище, вдыхаю неповторимый аромат свежей типографской краски, внимательно и напряженно, как в снайперский прицел, всматриваюсь в рисунок на обложке. Несколько десантников, облаченных в пятнистый камуфляж-«песчанку», с ранцами «РД» за плечами, с короткими «АКМСами» в руках, бегут по скалистому склону. Чувствуется, что художник потрудился от души и вложил в работу часть своего сердца: еще не прикасаясь к тексту, читателю становится понятно, что этот бег – не каждодневная тренировка разведчиков на «кроссовую втянутость», а именно – погоня!
С благоговением раскрываю книгу. На титульном листе четкие строки: «Боевым друзьям, разведчикам Воздушно-десантных войск – посвящаю».
Пролистав несколько страниц, решительно прекращаю это занятие, читать просто нет сил, слишком много эмоций для одного дня… Лишь одно я обязан сделать немедленно, прямо сейчас. Беру шариковую ручку и вдруг ловлю себя на мысли, что сейчас буду писать свой первый в жизни автограф:
«Дорогому Учителю, Николаю Дмитриевичу Кузакову, ЧЕЛОВЕКУ, поверившему в меня, дарю мою первую книгу с великой благодарностью». Из пачки авторского тиража беру еще пару книг, подписываю Олегу Димову и Тамаре Николаевне Шавельской.
***
В издательстве «Росток» у Олега вышла вторая книга, довольно объемная повесть «На исходе тревожного лета». Тематика все та же: геология, ближнетаёжный забайкальский Север, романтика трудных странствий. По сравнению с «Маршрутами», «Исход», на мой взгляд, выше, как минимум на голову. Сочный, афористичный, образный язык, зримые, глубоко проработанные портреты героев и их характеров, яркими мазками выписана природа. Как автор, Олег вырос весьма значительно, это отмечает всё литературное сообщество Забайкалья. Не остается в стороне и Кузаков:
– Старик, ты только посмотри, что вытворяет Димов: какой язык, какая глубина! И, наконец-то, внял голосу разума и моему совету: научился строить сюжет. С переизбыточным описательством тоже разобрался – перестал «одевать» малозначащие события в «толстые» одежды… Молодец! Еще одна-две аналогичных публикации, и можно ставить вопрос о приеме в Союз Писателей России. А как дела у тебя, как твой «Белый Олень»?
– Дописываю, Николай Дмитриевич. Но времени нет совершенно, не поверите, в нарушение всех лётных инструкций – пишу в полёте, выгоняю штурмана из его «кибитки», сажусь за столик и работаю часами.
– А ежели, что… – Старик с опасливым недоумением смотрит на меня, – тогда как?
– Второй пилот на постоянном контроле. А чтобы занять командирское кресло, мне потребуется одна секунда.
– Ну ладно, раз так, а то ведь, не дрова возите…
Рукопись моей новой повести вычитывает Олег, он теперь старший редактор, растет не только в творческом плане, но и в производственном. Одним из первых Димов приобрел и освоил компьютер, экранная заставка: «Ну что, Олежка, поработаем?», постоянно светится на экране. Незыблемому правилу нашего Старика: «Ни дня без строки!», Димов следует неукоснительно – чуть свободная минута, и он уже стучит пальцами по электронной клавиатуре.
Как-то раз застаю его за редакторским столом. Работает, не поднимая головы. Пиджак и галстук канули в Лету, теперь Олег одевается проще и функциональнее. Вот и сейчас на нем серый свитер с вытканными оленями на груди, наверняка приобрел его именно из-за них. Север, во всем – Север, даже в облачении…
– Ну и как? – киваю я на разложенные вокруг страницы с моим машинописным текстом.
– Садись и полистай, а я пока чай греться поставлю да разомнусь малость, задница уже просто онемела.
Перебираю рукопись, и вдруг обнаруживаю, что многие листы перечеркнуты красной пастой крест-накрест, абзацы на других обведены той же авторучкой, «вожжи» от них ведут в другие абзацы и стрелками указывают на то место, где им, по мнению редактора, надлежит быть.
– Олег Афанасьевич, что всё это значит? – я возмущен до глубины души димовским произволом, но стараюсь не показать этого. – По какому праву ты разукрасил мое сочинение, будто тульский пряник?
– По праву редактора и, если хочешь, товарища по перу… – Олег невозмутимо разливает по чашкам свежезаваренный дымящийся чай. – Тебе сколько сахара положить: ложку, две, три?
– Сахар – белый враг российского писателя, предпочитаю обходиться без него! – злобно ёрничаю я. – Ты лучше объясни: за каким хреном повычеркивал чуть ли не половину пятой главы?
– А за таким, дружище, что глава эта – слаба и, более того, вторична!
– Это еще как – вторична?!
– Да вот сам посмотри, – Димов отодвигает чашку, неторопливо ворошит рукопись, находит то, что ему нужно и кладет передо мной несколько страниц. – Вчитайся и ответь: разная или одинаковая смысловая нагрузка прописана здесь? Только честно, без дураков!
Я пробегаю глазами по тексту, сравниваю зачеркнутое Димовым и им же нетронутое. Олег спокойно дышит за моим плечом:
– Ну, что можете сказать, дорогой товарищ? – в голосе редактора прослушивается лёгонькое ехидство. – Одно и то же поле засеямши дважды! Так?
– Нет, на так! Я сделал такой дубль сознательно, чтобы нагрузить ситуацию. Похожий прием часто использовал Алексей Толстой. Так что не надо, дорогуша, передергивать, справочники по теории литературы я тоже иногда почитываю…
Мы долго и основательно спорим, каждый отстаивая свою правоту. Я постепенно накаляюсь и почти готов поругаться. Димов корректно, но безуспешно пытается урезонить меня своими доводами и, наконец, сдается:
– Ладно, будем считать, что ты меня убедил. Но вот здесь-то возражать, надеюсь, не станешь: одно и то же предложение на девяносто седьмой странице, точно такое же на двести первой! – он тычет пальцем в текст. – И почти оно же – на трехсотой. Клише, да и только…
– Х-м, действительно… Как это я не заметил? Жевание жёванного получилось…
– Вот и я про то же толкую! Согласен, нет? – Димов победно смотрит на меня.
– Согласен, – удрученно киваю я. – Ты не обижайся, что наехал на тебя, Олег.
– Мне обижаться не положено, это моя работа. За качество выпущенной книги как ты понимаешь, отвечает не только автор, но и тот, кто ее редактировал. Литературного брака я допустить не имею права, на то и поставлен. А что касается того, что «не заметил», так это и немудрено: повестуха ведь в полетах сочинялась, так?
– Так! Жаль, что для московского графомана такого как ты редактора не нашлось…
– Конечно, жаль, – иронично усмехается Олег. – Снести за ночь бугор вечной мерзлоты я бы ему уж никак не позволил! Ну, ты давай читай дальше, только не забудь «включить» своего внутреннего редактора, а я еще раз чаёк подогрею. Этот-то уж замерз, поди…
Я бросил взгляд на стоявшие рядом чашки, обе они были не тронутыми.
– Заодно и перекусим, жена мне тут чего-то завернула… – шурша бумагой, Олег раскрывает сверток. – А то ведь: «Солнце спряталось за ели, время спать, а мы не ели!»
Наш обед состоит из бутербродов с докторской колбасой, печенья и каких-то дешевеньких конфет-леденцов. Это обычный рацион Олега, в еде он неприхотлив и малоразборчив. Приумолкнув на время, не спеша жуем, запивая горячим чайком. Мне всегда нравится наблюдать за тем, как ест Димов – без жадности, с милой моему сердцу деревенской учтивостью. Основательно и как-то даже по-домашнему, высится он за своим рабочим столом, заваленным бесчисленными рукописями, справочниками, блокнотами и прочим литературным антуражем. И если мое рабочее место, мой мир, это компактная, рационально-тесная пилотская кабина, усеянная сотнями самых разнообразных приборов, рукояток, рычагов, датчиков, тумблеров и переключателей, то мир Димова – этот неуютный, давно не ремонтированный, какой-то несуразно-длинный и узкий кабинет.
– Олег, а вот что для тебя есть – литература? – я отставляю пустую чашку и отодвигаюсь от стола, чтобы поудобнее вытянуть ноги. Димов какое-то время молчит, тщательно вытирает салфеткой губы и пальцы, затем философски скрещивает на груди руки:
– Литература, это форма и смысл моей жизни, если хочешь… Понятие «литература» я трактую значительно шире общепринятого. Моя главная задача быть не только приличным писателем, но и серьезным редактором. Я просто обязан, бороться за качество выпускаемых книг. Ведь что такое наша современная жизнь? Это, в основном, тупая радость биологического прозябания, вместо высокой духовности. Раскультуривание и расчеловечивание нации идет сейчас семимильными шагами и этому весьма способствуют низкопробные, дрянные, убогие книжицы-поделки, заполонившие все книготорги России. Именно поэтому я призвал сам себя по мере сил противостоять этому гибельному процессу.
– И как давно ты противостоишь?
– Да года уж три, пожалуй… С тех пор, как снял розовые очки и стал более пристально и критично всматриваться в наше российское житие-бытие… – Олег задумчиво прищуривается, долго глядит в какую-то точку. – Раньше литература была для меня некой запретной зоной, словно из-за забора я смотрел, как прогуливаются по этой недоступной обители велемудрые мэтры-писатели. Меня в ту обитель не пускали. И вот теперь, когда я все-таки прорвался туда, то вдруг узнал, что мир современной литературы, это блошиный рынок! Пестрое, разноголосое, разноязыкое торжище, где все, кому не лень, суетятся, творят на потребу дня или, в лучшем случае, на гонорар. Теперь ведь – все писатели, теперь нет читателей…
С тех пор, как Олег стал редактором, выпустил несколько книг и значительно вырос творчески, он вдруг стал способным изрекать такие вот эскапады, мудреные, заковыристые, но точные и обезоруживающе честные. Нечасто мне доводилось беседовать с Димовым на отвлеченные темы, но уж если это случалось, то слушал его, что называется, с упоением.
И еще одно качество открыл я в Олеге: способность управлять собой в любой ситуации. Мир творчества, это, прежде всего, мир страстей и эмоций. Прав был Кузаков, говоря, что не эмоциональный автор не способен ничего создать – жизнь доказала, насколько справедливы эти слова. Олег, создавший десятки талантливых произведений, был, разумеется, эмоциональным человеком, но этих проявлений лично я не видел ни разу. В поведении, в манере общаться с людьми Димов был сдержан и почти бесстрастен. Казалось, что вся его внутренняя динамическая энергия находится под постоянным контролем и направлена на то, чтобы подавлять в себе эту самую эмоциональность.
А Олег, тем временем, продолжал ровным голосом:
– В нынешней литературе, как это ни прискорбно признавать, сплошное засилье серости! – пренебрежительным взглядом он окинул свой огромный стол. – Вот посмотри: все завалено рукописями, но в этом море сочинительства нет ничего, на что можно было бы обратить серьезное внимание. Кстати, вот, специально для тебя отложил, – Димов безошибочно выдергивает из какой-то пачки всунутый поперек лист. – Повесть об агентурных разведчиках, твоя, между прочим, тематика, так что послушай:
«Товарищ генерал, получены важнейшие разведданные. Наш резидент в Берлине сообщает, что присутствовал на тайном совещании высших чинов вермахта, которое проводил сам Гитлер. Принято единогласное решение – воевать с русскими, чтобы не пустить их на территорию Германии».
– Супер! Эврика! Вот это, действительно, подвиг разведчика, – данной информации просто цены нет! – Димов швыряет страницу рукописи на стол, на его лице – отвращение. – Немцы будут воевать с русскими! А что они до этого делали три года, танцевали, что ли с русскими!? Уж добыл бы лучше тот агент чертежи ракеты «ФАУ», всё было бы пооригинальнее… – Олег переводит дыхание и продолжает. – Подобная бредятина меня уже достала: псевдогерои-менты, в одиночку громящие толпы бандитов, автомат Калашникова, пистолет Макарова, проститутки, рэкет, чемоданы долларов, ворюги-бизнесмены, бывшие десантники – нынешние телохранители и киллеры, далее, как говорится, по списку… Штамп на штампе, клише на клише, ничего нового, абсолютно ничего! Графоманы хреновы!
– Прошу без аналогий! – нарочито строго изрекаю я. – Ишь, как привыкли на бывших десантников наезжать! И потом: ведь на этом столе находится и мое сочинение?
– Твое, не в счет, ты умеешь писать, хотя учиться тебе надо еще очень долго, как, собственно, и мне самому… – Димов достает из пачки сигарету, щелкает зажигалкой, глубоко затягивается.
– Вот ты говоришь – засилье серости, – развиваю я тему. – Но согласись: серость имеет право на существование уже хотя бы потому, что на ее фоне легче заметить что-либо стоящее.
– Не спорю, – соглашается Димов. – Но существует другая опасность – опасность сплошной серости! В ее мутной воде можно проглядеть приличную вещь. Через меня весь этот поток бредятины, конечно, не проскочит, мой глаз – наметанный и низкопробное барахло я выявляю безошибочно! Как поется в песне про геологов: умею отличать руду золотую от породы пустой! Но есть слабые редакторы и с их легкой руки, на читателя обрушиваются Ниагары графомании, или как теперь принято называть «массовой культуры». Ты только вслушайся в это словосочетание – «массовая культура»! Культура, а уж тем более писательство, на мой взгляд, априори не может быть массовой – это удел избранных! Но есть еще одна беда – неначитанность современной российской молодежи, незнание собственной истории. И это куда страшнее, чем, например, расширение НАТО на восток. Необозримый поток массовой культуры дезориентирует читателя, ведь печатное слово он традиционно принимает на веру как настоящее искусство, наивно полагая: раз уж напечатано, то это – суть, правда. Не знаю, как кому, а мне до боли обидно, что мы, русские, носители великого славянского языка, высокодуховная нация ариев, стремительно скатываемся в пропасть невежества, уподобясь заокеанским гопникам в бейсбольных штанах, у которых вместо сердца – доллар, а душа набрана из центов.
– Да вы, националист, батенька… – опасливо качаю я головой.
– Никак нет-с, уважаемый, я не националист, я, скорее, русофил! Ортодоксальный, я бы сказал, русофил… – Димов крепко трет переносицу. – Я русский до мозга костей, я знаю русскую историю, люблю Россию, боготворю наш народ, следую русским традициям и вековым устоям…. А еще я знаю тех, кто сейчас грабит и убивает Россию! Смысл моей работы – рассказывать людям о том, что я сам знаю и помогать делать то же самое одаренным литераторам, умеющим говорить правду. Может быть, именно поэтому еще не оскотинился, не спился окончательно, не сошел с ума в эти грёбаные девяностые.
– Сейчас говорить правду – дело каверзное, устроители новой жизни и пришибить могут. «Вон сколько общественных деятелей и журналистов постреляли…» —говорю я как бы, между прочим. Димов за словом в карман не лезет:
– Я не боюсь умереть. Я боюсь чего-то не успеть, чего-то не узнать, чего-то не донести людям… Это и есть мой страх смерти (на слове «мой» он делает ударение).
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
