Текст книги "Хомяк в совятнике"
Автор книги: Николай Рубан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Черт, все же что за абсурд – как можно доверять свою жизнь вот этому довольно старенькому клочку ткани с тремя десятками шнуров? Взгляд болезненно цеплялся за мелочи: крохотная дырочка у кромки купола, разлохмаченные концы строп, похожих на бельевые веревки, выгоревший, словно рыбацкий дождевик, зеленый брезент ранца. Каждая такая мелочь мгновенно разрасталась в моем воображении до катастрофических размеров.
– Сергей, – Нерешительно задал я идиотский вопрос, – А этот парашют, вообще как – надежный хоть?
– Э. Машина – звэр, слющай! – бодро откликнулся Серега, – Бывает, что и раскрывается!
– Да ну тебя! Я серьезно!
– Надежный, надежный, – успокоил меня Сергей, – Как ложка, надежный, можно сказать. Его еще сокращенно называют "ПП" – парашют пенсионера. О! Кажется, наши катят.
Вынырнув из-за деревьев, прямо к нам подкатил "Газелевский" фургончик. Лязгнув, отъехала назад боковая дверь и в открывшемся полумраке проема ослепительно сверкнула Задница. Нет, это было не совсем то, что вы подумали. Она не была какой-то необъемной, арбузообразной, – напротив, была она сухой и поджарой, обтянутой белоснежными спортивными брюками. Но так как располагалась она аж у самого верхнего обреза двери, и подпирали ее ноги ТАКОЙ длины, да обутые в кроссовки ТАКОГО размера, что производила она впечатление исключительно самостоятельной персоны. Впрочем, впечатление было недолгим.
Пятясь, выбрался из фургона хозяин данной персоны – высоченный негр с окурком за ухом. Легко, словно пустую авоську, выхватил из чрева фургона пузатую синюю сумку и направился к нам.
– Только не вздумай его Джорданом называть или Тайсоном, – торопливым шепотом предупредил меня Сергей, – Он этого терпеть не может.
– Здорово, Серый! – облапил его парень, – Куда пропал?
– Здорово, здорово. Это мой товарищ, знакомься.
– Александр, – торопливо протянул я руку.
– А я Витек! – и моя ладонь потонула в его лапище, словно в перчатке хоккейного вратаря.
– Витька, ты со своим бычком все расстаться не можешь! – напустилась вдруг на него появившаяся следом рыжая Зинка, – Как маленький. Выкинь сейчас же!
– Зин, да ты че – такой королевский бычок выкидывать! – возмутился Витек и торопливо спрятал свое сокровище в карман, словно боялся, что сердитая Зина его отнимет.
– Что за привычка, я не знаю....
– Да с детства, Зин, – охотно пояснил Витек, – Когда я начинал курить, я был вот такой, – приподнял он кроссовку над травой, показывая, какого он был роста в то время, – И все, кому не лень, меня дразнили: "Витя, ты такой маленький, а такие большие сигареты куришь". Меня это достало и я стал курить пропорциональные бычки. Потом я немножко подрос, а привычка все равно осталась. Только я их не подбираю, а делаю сам из целых сигарет.
Говорил он без малейшего акцента. Казалось бы, откуда взяться акценту у парня, который родился и вырос в России? А ведь все равно, как-то невольно стараешься его уловить, что совершенно глупо и, наверное, не совсем порядочно.
Пока я, слушал обстоятельные Витькины разъяснения, вылезли из фургона и обступили нас шестеро остальных ребят. Маленький носатый черноглазый парень с синими от жесткой кавказской щетины щеками и дивным именем Лаэрт Наполеонович. Чистенький, до безобразия аккуратненький – от прически с идеальным пробором и очков в тонкой интеллигентной оправе до новеньких желтых кроссовок, похожий на изящную девушку китаец Мо Ася. С ударением на "Я", как деликатно уточнил он, знакомясь. Все звали его просто Мося. С ударением на "О". Далее, по росту, в порядке возрастания: румяный кругловатый златокудрый Вадик – ни дать, ни взять – молодой Нижегородский купец; застенчивый, молчаливый Толяныч; деловитые улыбчивые близнецы Юра и Гера; и, наконец, рыжеусый Паша с добрым лошадиным лицом. Роста он был гренадерского, но рядом с ценителем бычков Витьком смотрелся он вполне скромно.
Познакомились со мной деловито, без церемоний, но вполне доброжелательно, по-свойски. Узнали, что я – "перворазник" и тут же принялись оспаривать право "выпустить" меня. Я думал, они подерутся.
Их спор я слушал слегка ошалело. Самое интересное было то, что меня никто и не спрашивал. Посмеиваясь, Сергей помог мне надеть парашют (вначале он показался мне легким, потом стал незаметно набирать вес), показал, как застегиваются карабины подвесной системы и лениво посоветовал спорщикам отдыхать, так как Саня – его подшефный и выпускать его будет он сам.
– У-у, жадина! – фыркнула хорошенькая Зина, – Вот вечно ты так! – И мстительно добавила:
– Подвесную лучше бы помог подшефному подогнать, ножные обхваты вон – у колен болтаются....
– Ох, Зинуль, ты права! – мгновенно переменил свой снисходительный тон Сергей, – Помоги ему, будь ласкова, а? А то я свой еще не уложил... – голос Сергея стал совершенно сиропным.
– Ага, как что, так сразу: "Зинуль"! Лодырь.... – она махнула рукой, встала передо мной на колени, ловко расстегнула карабины широких лямок и сосредоточенно засопела, что-то там передвигая и подтягивая. Я попытался заглянуть вниз, себе между ног, но Зина сердито дернула меня за лямку.
– Не вертись! И так неудобно....
Я полыхнул ушами. Нет, ну в самом деле.... Молоденькая девушка вот так запросто стоит передо мной на коленях и своими ручками елозит у меня между ног – как оно вам?! Я затравленно оглянулся и с облегчением заметил, что никто не обращает на это внимания – обычное дело, ничего особенного.
– Так, ну, вроде бы, нормально должно быть, оценивающе пробормотала снизу Зина, – Пригнись маленько.
Я послушно наклонился, Зина сдвинула заднюю лямку (главный круговой обхват! ) пониже и глухо клацнула карабинами ножных обхватов.
– Все, выпрямляйся, скомандовала она, – Нормально, – и, напевая, принялась распаковывать свою сумку.
А я глянул на себя и уши мои заполыхали совсем уже нестерпимо. Широкие лямки плотно обхватили мои ноги в паху, вызывающе обтянув тканью все то, что между ними находится. Руки сомкнулись сами собой, словно у футболистов, выстраивающих "стенку", а в голове издевательски заскакала строчка из наставления для парадов, которое, якобы, написал сам Петр Первый для гренадеров Преображенского полка: "... Усы всем сажею с салом чернить, а под срамное место – брюкву подкладывать, дабы вид иметь грозный! ".
И опять никто не посмотрел в мою сторону – то ли каждый был увлечен своим делом, то ли на такие вещи здесь вообще внимания не обращают, как на голые ноги в бассейне. Лишь Сергей мельком глянул на меня, подергал за лямки подвесной системы, остался доволен. Помог пристегнуть запасной парашют, еще раз осмотрел меня, повертев, как потрошенную курицу и коротко скомандовал:
– Нормально. Раздевайся пока.
– В смысле?! – вытаращил я глаза.
– В смысле – снимай парашют и ставь в козлы.
– Куда ставить?
– Снимай, короче. Замаешься стоять так.
Аккуратно поставив мой парашют на край брезентового полотнища (которое называлось "стол"), Сергей принялся споро укладывать свой парашют – только локти сновали, как у ловкой хозяйки, месящей тесто. Кажется, он все делал так – ловко и деловито. И от этого вокруг него распространялось какое-то поле надежности и уверенности. Когда, закончив укладку, он поставил свой парашют рядом с моим, я не мог не отметить, что парашют Сергея выглядит куда более "продвинуто". Нарядно голубела синтетика ранца, зеркально блестели хромированные пряжки, ленты подвесной системы были тоньше и даже на вид мягче моих. Рядом с ним мой парашют с выгоревшим брезентовым ранцем и кондовыми лямками чуть не в ладонь шириной смотрелся как мотоцикл "Урал" сельского участкового рядом с "Харлеем" столичного байкера. Но – странно от этого я только проникся уважением и уверенностью к выгоревшему ветерану. Он, и в самом деле, казался "надежным как ложка".
– Айда, потренируемся маленько, пока время есть, – хлопнул меня Сергей по плечу, – Люди, если что – мы на ВДК! – и мы направились к каким-то конструкциям, напоминавшим одновременно детскую площадку и тренажерный зал.
Там в течение часа Сергей добросовестно учил меня, как отделяться от самолета, управлять куполом и приземляться на плотно сдвинутые ступни. К концу занятия я взмок, а ноги начали гудеть.
– Сергей, а что людей так мало? – попытался я отвлечь его от муштры, выгадывая себе передышку.
– Да не сезон, понимаешь. У кого – сессия, у кого – дачный сезон заканчивается, у кого-то наоборот, на Канарах бархатный сезон.
– А эти все ребята – кто?
– Ну, эти-то – фанаты. Они даже в непогоду сюда приезжают – не попрыгать, так хоть пообщаться. У них Лаэрт – главный спонсор. Вообще, прикольный парень такой! Его дядя из Карабаха сюда вытащил, думал, помощника себе сделает, бизнесмена воспитает. А Лаэрт все деньги, что на рынке заработает, на прыги спускает – и за себя, иза компанию платит.
– Стоп, стоп! – не понял я, – Так это что, платное дело? Слушай, я не знал.... Ты бы хоть предупредил!
– Э, не бери в голову, я сегодня тебя угощаю. Фирма проводит рекламную кампанию, – улыбнулся Сергей.
– Нет, а все-таки? – не отставал я. Все же интересно, сколько дерут с тех психов, которые согласны за собственные деньги ноги ломать.
– Ну, это смотря, с каким парашютом прыгаешь, с обучением, или без, со съемкой, или без... В-общем, от сотни и выше.
– Ого!
– А что делать? – словно оправдывался Сергей, – Это раньше в ДОСААФе было – халява, плиз, только заплати взносов двадцать копеек, да на газету "Советский патриот" подпишись. А сейчас что? Керосин денег стоит, техника стоит, инструкторам тоже хавать надо. Как вообще еще клубы живут непонятно. Хотя сейчас вроде оживают – буржуям это дело в кайф, деньги тратят охотно. В хороший день тут – "Мерс" на "Мерсе", что ты.
– Это сколько же Лаэрт выкладывает за всю компанию-то?
– Ну, не совсем за всю – ребята и сами платят, кто может. Да он еще дядюшку приноровился обдирать.
– Это как?
– Д а в нарды! Он, понимаешь, игрок. Ну, и Лаэрт – не промах. Дядька уже себя сколько раз проклинал, а ничего с собой поделать не может – азарт, что ты хочешь! А Лаэрт его общелкивает, как лоха – он же чемпион Степанакерта, не хала-бала.
– Там что – соревнования по нардам проводятся?
– А ты думал! На Кавказе шеш-беш, как бейсбол в Америке. Вот и сейчас посидел он с дядькой вечерок – и наиграл на пару прыжков для всей компании. Да плюс себе выходной выиграл в базарный день, да плюс дядькину "Газель" на весь день. Не прыгал бы – давно бы квартиру на Кутузовском купил. А он – как новый купол появится или из снаряжения что-то навороченное – сразу берет, а свое ребятам дарит. Ты не смотри, что у него джинсы драные – "Джигит может бит абарванэц, но оружие должен бит в сэрэбрэ! " С ним по соседству, кстати, Мося тоже подрабатывает.
– Тоже на рынке?
– Ну. Но он – только в свободное время, а так он студент. Филолог. Ну, кто еще. Витька весной из армии вернулся, сейчас в метро работает, помощником машиниста. Вадька – менеджер в какой-то парфюмерной конторе. Паша – учитель, труды преподает. Зинка – барменша. А Юрка с Геркой – строители. Бетонщики. Такая вот компания. Как возможность прыгнуть появляется, созваниваются – и сюда.
– Как их жены-то отпускают?
– А что – жены? Тебя же отпустила?
– Моя сейчас в отпуске, в доме отдыха, – беспечно отозвался я. И тут же вдруг почему-то вспомнил, как Ленка весной мыла окна. В старенькой футболке и Светкиных джинсовых шортах она была совсем как девчонка, а солнце ломилось в распахнутые окна и зажигало ее пушистые волосы. И я вдруг понял, что здорово по ней соскучился.
– А Паша с Юркой часто и жен сюда привозят, и детвору, – продолжал Сергей, – Остальные пока свободные, у них этот вопрос пока не стоит....
– И ты свободный?
– И я...
– Что так?
– Да так, – пожал Сергей плечами и чуть заметно погрустнел, – Не получается пока. Ну что, пошли?
– Идем.
Сергей закинул на плечо макет парашюта и мы зашагали к складу.
– Тут ведь понимаешь, какой парадокс получается, – задумчиво говорил Сергей, – Жениться надо как можно позже, когда уже на ноги встал как следует, так? А детей заводить – как можно раньше, чтоб понимать друг друга могли, пока дистанция возрастная не слишком велика, я так думаю. А вот где эта золотая середина? И как встретить кого надо, вовремя?
– Что, и не пробовал ни разу? – неловко попытался пошутить я.
– Э. Мама правильно говорит – все у меня не как у людей. Раз в жизни влюбился – и то в замужнюю. Я в Новосибе тогда работал, после Бауманки.
– И что?...
– А что – что? Она мужа любит и все у них путем. Чего соваться-то? Пошел к военкому, попросил в армию призвать. Просто так-то из той конторы не уедешь. Тот удивился, но сделал – нормальный мужик оказался. А после армии уже здесь вот.... Давай поторопимся, еще к Пилюлькину зайти надо.
– Куда надо?
– Ну, к врачу, на осмотр. Положено так, не волнуйся.
Молоденькая кругловатая врачиха Люда была похожа на какого-то глупенького, испуганно-удивленного совенка. Маленький полуоткрытый ротик, широко распахнутые, постоянно мигающие глазки, крошечные пальчики, нервно сжимающие грушу тонометра. Измерив мой пульс, она очередной раз хлопнула короткими ресничками и вдруг хихикнула:
– Как у зайчика....
– А ты не дразнись, деловая колбаса, – вступился за меня Сергей, – У всех так вначале, подумаешь.
– Прыгнуть-то можно? – хмуро спросил я, остатками самолюбия прогоняя трусливенькую надежду на строгость медицины.
– Можно, можно... – безжалостно шмякнула она синим штампом по моей анкете. Все. Придавила она эту надежду своим штампом, как паршивого клопа. Доктор Менгеле, блин.
Предполетный осмотр. "Портос" ощупывает меня и осматривает, словно породистого кобеля на собачей выставке. А у меня вдруг совсем пропал страх перед прыжком. Его напрочь вытеснил другой страх – при всем честном народе обмочить штаны. Нет, ну вот ведь приспичило – словно ведро пива выдул и арбузом закусил! Ч-черт, не утерплю ведь!...
– Серега, – затравленно шепнул я, – отойти можно?
– Что такое? – заботливо склонил он кудлатую башку.
– Ну, надо... – чуть не плача, стиснул я колени.
– А-а, ясно. Михалыч, мы сейчас, ладно? – Сергей выразительно повел бровью.
– Э-э, салаги... – проворчал Портос, – Валяйте, в темпе только. Потом опять мне покажетесь.
И я торопливо засеменил в сторону, слыша за спиной ворчанье инструктора в том смысле, что наберут, дескать, детей в армию, а ты с ними мудохайся.... Черт, да куда же приткнуться-то?! Хоть бы один разнесчастный кустик! Чувствуешь себя на этом поле, как муха на столе, бл-лин!!
– Саня, стой! – догнал меня Сергей, – Куда ты почесал-то? Еле догнал.
– Ну как куда?! – взвыл я, – Хоть бы будку какую поставили!...
– Да брось ты, какая будка? – Сергей стремительно расстегивал мои карабины – Валяй, чего там... Все свои.
Оххх.... Боже ж ты мой, сколько определений счастья придумали за две тысячи лет философы и поэты, но вот хоть бы один из них сказал, что счастье – это УСПЕТЬ! Отдуваясь, я вытер выступившие сладкие слезы и застегнулся. Сергей заботливо застегнул опять мои карабины и мы резво поспешили к ребятам, которые уже направлялись к темно-зеленому "Антону".
С трудом закидывая непослушные ноги на ступени красного трапа (мешал запасной парашют), я вскарабкался на борт. Озираясь, присел на вогнутое дюралевое сиденье у двери и через штаны ощутил его металлический холод, от которого сами собой ознобно передернулись плечи. И вместе с холодом опять вполз в меня тягучий тошнотный страх. Начал мелко колотить противный озноб, я стиснул зубы, чтобы они перестали подло постукивать.
– Саня! – удивленно окликнул меня Лаэрт, – У тебя чо такой нос белий?!
Все как по команде уставились на меня. Дети, все посмотрели на Сашу Волобуева! Волобуев, тебе стыдно?
– А у тебя он чего такой длинный? – огрызнулся я и мне сразу же стало неловко.
– А ты не знаишь? – радостно откликнулся Лаэрт, не обратив внимания на мое хамство, – Ко мне вчера на ринке один дамочка такой подходит и спрашиваит: "Молодой человек, а это правда, что у кого нос балшой, у того и там, – кивнул он себе на штаны, – тоже балшой? " Я говору: "Канэшна! " Гордо так гавару! А потом ее спрашиваю: "А правда, что если у женшины рот балшой, то и там тоже балшой? " Она сразу губы вот так сделал, – (он втянул щеки и изобразил губами куриную гузку) и говорит: "Eй, е не знею! "
Заржали так, что заглушили рокот ожившего двигателя. Зинка, не переставая давиться смехом, дотянулась до Лаэрта и ловко, по-кошачьи, съездила ему кулачком по шлему. Тот вскинул ладони: дескать, а чего такого? Я то-тут при чем? Потом вытащил из нарукавного кармана пачку "Орбита" и принялся всех угощать. Всучил пару подушечек и мне: "Бери-бери, уши меньше закладывать будет".
Момент взлета я пропустил, хоть и поглядывал поминутно в окошко, наполовину задернутое капроновой шторкой. Разбег "Антона" мне показался очень долгим, потом вдруг начало мягко, но ощутимо закладывать уши и я понял – летим.
Не знаю, то ли мозги в разреженной атмосфере начинают по-другому работать, то ли перепсиховал я в тот день, но у меня началось какое-то раздвоение сознания. Один я понимал, что такого со мной просто быть не может. Я – нормальный, рядовой обыватель, который аккуратно ходит на работу и не путешествует никуда дальше тещиного огорода. И такой человек не должен и не может находиться здесь, в тесной дюралевой каморке с двумя рядами круглых окошек, в компании молодых психов. А второй я меж тем остановившимся взглядом следил, как Сергей прицепил карабин моего вытяжного фала к тросу, как ребята неторопливо и обстоятельно готовились к прыжку. И невольно, как под гипнозом, я повторял все их действия. Вот Зинка тронула лямки, двинула подбородком вправо-влево, внимательно осматривая поблескивающие у нее на плечах замки отцепки. И я вслед за ней проделал то же самое, хоть на моем парашюте и замков-то таких не было. Витька подергал пряжку грудной перемычки – я машинально продублировал.
Мо Ася снял шлем и внимательно заглянул внутрь. Убедившись, что и это я добросовестно собезьянничал, китаец с совершенно серьезным видом постучал шлемом себя по лбу. Разумеется, стукнул себя по лбу и я – черт его знает, традиция у них такая, или что... Короче, стукнул. И чуть не подавился жвачкой от взрыва хохота – купили, сволочи!
Но мозги от этого почти встали на место. Внезапно дважды тявкнула сирена и загорелся желтый плафон над дверью. Сергей деловито открыл дверь, ухватившись за трос, высунулся наружу, глянул вниз – борода его бешено затрепетала. Глянул на меня, улыбнулся, показал знаком: поднимайся, мол. Что, у ж е?! Вмиг вспотели ладони, я судорожно вытер их о штаны и прерывисто вздохнул. До сих пор не могу понять, как мои ватные ноги умудрились распрямиться и донести меня до двери. А тут еще одна беда подоспела – ни с того, ни с сего взбунтовался кишечник, распираемый газами. Чертова физиология! Не хватало еще опозориться. Ведь бабахну сейчас так, что все окошки тут повышибает! Последними остатками самолюбия стискивая зубы и все остальное, я шагнул к двери.
Сергей ободряюще подмигнул мне и положил руку на плечо. Я попытался улыбнуться в ответ – только криво оскалился. Вот она, дверь. Приподнятый порожек в заклепках. А голова, как ни странно, вовсе не кружится. Высота совсем не такая, что из окна десятиэтажки. Спокойная и даже не очень-то и пугающая. Словно карта внизу расстелена. Даже притягивающая...
Елки зеленые, а ведь внизу, на земле людей мучает куча разных проблем нелады с любимыми, маленькая зарплата, грызня начальства. Там эти проблемы кажутся огромными, закрывающими собой весь белый свет. А отсюда, с высоты, перед открытой дверью, все эти невзгоды кажутся такими крошечными, что их просто не разглядеть... Я невольно приободрился и лихо выплюнул жвачку в дверь. Белый комочек долетел до обреза двери и исчез. Не упал вниз, не отлетел в сторону – просто исчез. И в тот же миг исчезла вся иллюзорная безмятежность там, за бортом – я просто физически ощутил и бешеный ветер, и сумасшедшую бездну, от которых меня отделял только тонкий слой дюраля.
И тут же неумолимо рявкнула сирена, зеленый плафон вспыхнул, словно глаз киношного Вия.
– Паш-шел! – гаркнул мне в ухо Сергей и хлопнул по плечу.
Нет!!! Словно могучая рука уперлась мне в грудь, отталкивая от двери. Сердце ломилось сквозь ребра. Я задыхался. Не мо-гу!!
– Ну! – бешеным весельем сверкнули глаза Сергея, – Давай, Саня!
Почти точно так же крикнул мне тогда Ленька... И, как в тот далекий день, не успел я уже ни подумать, ни зажмуриться – просто рванулся вперед. Налетевший ледяной поток ударил по ногам, подбросил их вверх, выбил слезы из глаз и слюну изо рта, размазал по лицу. Крутнулся горизонт, дыхание остановилось. И в тот момент, когда я понял, что мне пришел конец, все кончилось.
Оглушила тишина. Ветерок легко касался пылающих щек. Туго натянутые стропы контрабасными струнами тянулись вверх, к такому надежному, к такому красивому круглому куполу с тремя ровными щелями (в первый момент я обмер порвался?! И тут же вспомнил – нет, так и должно быть. ) Далеко внизу золотой сказкой сияла земля. И я был совсем один в пронзительно синем океане неба!
Внутри меня сорвался какой-то предохранитель и я заорал на все небо " О sole mio", которую не мог толком выучить тридцать лет назад в школьном хоре. А сейчас – откуда что и взялось, даже ни разу не сбился! Упоенный и обалдевший, я бездарно прошляпил момент приземления – земля налетела откуда-то сбоку, грубыми мазками мелькнули перед глазами поздние ромашки, ощутимо садануло по ступням, по боку, ударил в нос тревожный запах полыни. Купол протащил меня пару шагов и погас.
Нервно похохатывая, я поднялся (коленом раздавил сухую коровью лепешку – плевать! ) и дрожащими пальцами расстегнул карабины. Кое-как собрал парашют, запихал его в переносную сумку и сел на нее, мягко-пузатую, теплую. Смог. Сумел ведь, а? Сумел.
Особенно вкусно курилась сигарета, возбуждение потихоньку спадало, и все равно было здорово. По какой-то странной ассоциации все это напомнило мне первый любовный акт. Боишься, трясешься, ждешь чего-то невероятного, а вот случилось – и вроде ничего такого особенного. Хотя и приятно, и здорово, но ничего такого сверхъестественного, любой сможет. И в то же время сладкое чувство приобщенности к п о з н а в ш и м.
Так я сидел на мягкой сумке, со вкусом покуривал, осеннее солнышко пригревало мою лысинку, а надо мной плавали в синеве разноцветные "матрасы" спортивных куполов. И я с тихой гордостью думал, что потом в жизни будет много всякого. Скорее всего, плохого будет больше, чем хорошего. Но все равно, эти вот минуты у меня никто не отнимет.
На пункте сбора ребята встретили меня одобрительными воплями и хлопаньем по спине. Это я телепался с парашютом на горбу через все поле, а они на своих "матрасах" подлетели сюда, как ласточки. Ну и пусть. Мой "дуб" – тоже парашют классный.
– Ну что? – окинул взглядом компанию Витек, – Поздравлять будем?
– Да уж поздравили, вроде, – улыбнулся я, – Спасибо...
– Э. По-настоящему-то еще не поздравляли. Давай, Санек. Становись, оскалил он свои зубы в каннибальской ухмылке. Блендаметовские рекламщики при виде такой ухмылки обрыдались бы.
– Как становиться? – встревожился я, – Вы чего, люди?!
– Серый, ну ты че – человека в курс не ввел, что ли? – искренне удивился Витек, – Всю службу завалил, инструктор, называется...
Серей со смехом подхватил мою пузатую сумку с парашютом, подал Витьке одну длинную матерчатую ручку, за вторую ухватился сам.
– Традиция такая, Сань, – вроде как боевое крещение, не боись...
– Так что делать-то? – со смехом принял я правила игры.
– Ну это... – ухмыльнулся он, – Рачком становись, короче – как перед отделением. Приготовиться!!! – вдруг сотряс он окрестности сержантским рыком.
И я послушно принял заданную позу, с опаской косясь в тыл.
– И-и!... – подал команду Витек, и вся компания хором начала скандировать: – Пятьсот один!... Пятьсот два!... – а Витек с Сергеем начали раскачивать мою парашютную сумку.
На счет "пятьсот три" они со всей дури влепили сумкой по тому самому месту, о котором вы сейчас подумали. Сумка была хоть и мягкой, но увесистой – почти пуд, между прочим. А когда ее раскачивают две такие вот лошади... В общем, отлетел я, как ядро, метра на три и плюхнулся, под общий хохот, в какую-то свежевырытую яму. Какого черта она тут делает?!! – это я уже вопил про себя, отплевываясь от рыхлой земли и вцепившись в ногу обеими руками. Лодыжку словно огнем обожгло. Черт, неужели сломал? Глупо-то как, а.
– Сань, ты чего? – склонились все над ямой, – Вылезай!
– Ага, сейчас, – попытался я встать. Черт, больно-то как...
– Ох, блин! – Витька спрыгнул в яму, помог мне выпрямиться, – Сань, мы не нарочно!
– Да ничего, ничего... – подсаживаемый снизу и подтягиваемый сверху, я выбрался из ямы. Меня усадили и принялись дружно жалеть и извиняться.
Толстушка Люда ловко разула меня (мысленно я порадовался, что надел новые носки), мягкими но сильными пальцами ощупала ступню.
– Вывиха нет, растяжение, – успокаивающе ворковала она, бинтуя мою ногу, которая начала понемногу опухать, – Дома троксевазином помажьте и рентген сделайте на всякий случай.
– Люд, – тронул ее за рукав Лаэрт, – Пашу тоже посмотри, а?
– Что у него? – забеспокоилась Люда, – Тоже нога?
– Нэт, глаза, – испуганно прошептал Лаэрт.
– Что с глазами? – совсем встревожилась докторша, – Где он?
– Вон, укладывает. Они у него после прижка совсем разный стал, слушай!
– Че-го?! – распахнула Люда совиные глазки, – Что ты мне голову морочишь!
– Нэ веришь – сама посмотри! – оскорбился джигит, – Я тебе сказал, ты врач, сам думай! – и он гордо отвернулся.
Торопливо закончив перевязывать меня, Люда заспешила к Паше, флегматично "листающему" свой купол. Глядя ей вслед, компания повалилась кто куда и принялась беззвучно давиться хохотом.
– Чего это они? – обалдело спросил я Витьку.
– Да они у Пашки с рожденья разные, – плача, кое-как объяснил он, Один зеленый, второй карий. Щас бедная Люда офигеет... Айда, приколемся.
Бедная Люда суетилась вокруг Пашки, словно испуганная курица перед цыпленком. Правда, "цыпленок" был супербройлерным.
– Паша, – испуганно просила она его, – Дай-ка я тебе пульс померяю...
– На, меряй, – протянул ей Паша лапу, – Жалко, что ли?
– Паша, – врачиха терялась все больше, – А как ты себя чувствуешь?
– Нормально чувствую, – пожал тот плечами, – Чего это ты на меня так смотришь?
– Пашенька, – Люда растерялась совсем уже окончательно, – Ты прости, а... У тебя глаза вообще какого цвета? – еле пролепетала она.
Паша внимательно посмотрел на нее.
– Ну, голубые – ты что, сама не видишь? Э-э, Люд, ты чего?! – еле успел он подхватить докторшу, побелевшую, как ее халат.
– Мальчишки, да ну вас в баню с вашими шутками, идиоты! – налетела Зина, – Заикой же человека сделаете! Люда, Люда... – нежно захлопала она ее по пухлым щекам, – Ну-ка, давай, приходи в себя... Чего смотрите, балбесы, нашатырь достаньте! Вон, в сумке у нее!
– Не нада насатыля, – подскочил аккуратный ловкий Мося, – Ссяс все холосо будет.
Поддерживая смуглой ладошкой голову сомлевшей докторши, он быстро, но бережно уперся ногтем большого пальца в основание ее носа и начал быстро его массировать. Буквально через пару секунд Люда очнулась, выслушала молящего о прощении Лаэрта и разревелась.
Потом мы наперебой успокаивали ее, и Лаэрт во искупление грехов добровольно отправился мыть полы в медпункте (для гордого джигита это был поступок, согласитесь). Потом мы с Сергеем в четыре руки чистили картошку, а Мося, напевая себе под нос, готовил какой-то диковинный салат. Уж чего только он туда не накидал – не ведаю, помню только, как он вдруг стремительно сорвался, метнулся во двор (оттуда донеслось возмущенное куриное кудахтанье) и вернулся с пучком какого-то чертополоха.
– Мось, – окликнул его Сергей, – Ты чего там у кур отобрал?
– Нисего не отобрал. Они глюпый, не знают, что это кусать мозно.
– А правда, что у китайских поваров есть такая поговорка, что можно есть все, что на четырех ногах, кроме стола?
– Правда, правда, – охотно закивал он, – А ессе говорят, что мозно кусать все, что летает, кроме самолет и все, что плавает, кроме подводный лодка!
– Мо, а научишь меня палочками есть? – спросил я, – Веришь, всю жизнь хотел научиться. Как они правильно называются?
– Куайцзы, – легко улыбнулся Мося, – Наусю, это совсем нетэрудына.
За обедом все в один голос хвалили Мосин салат (а нам с Серегой влетело за переваренную картошку), выпили за мой первый прыжок по глотку рябиновой наливки (Серега прихватил – я, конечно же, не догадался, шляпа), а потом Витька, поддавшись общим уговорам, сбегал к машине за гитарой и замечательно спел старую Киплинговскую песню о морском пехотинце, "матросолдате".
– Мой коронный номер был на всех армейских смотрах самодеятельности, похвастался он, – По два раза на "бис" вызывали!
– А ты где служил, Вить? – спросил я.
– В морпехе, на Тихоокеанском. Славянка – слышал такой город?
– Не...
– На са-амом краешке, аж за Владиком.
Я представил Витьку на сцене армейского клуба – в форме морского пехотинца, с гитарой. Да, это впечатляло.
– Расскажи про службу, Вить, – попросила его Люда, – Трудно было?
– Да чего там трудного? – пожал Витек плечами, – Замполиты вот задолбали – это да. Какой-то расизм наоборот устроили, представляешь? Как какой-то корреспондент приедет, его сразу ко мне тащат – во, наш правофланговый, знаменосец, отличник боевой и политической! Как какой-то слет идиотский, обязательно меня делегатом посылают. А я больше всего хотел хлеборезом устроиться. Фиг...
– Ты? Хлеборезом?!
– А че? Кто сказал, что по сопкам с гранатометом приятнее бегать, чем пайки шлепать?
– Какие пайки?
– Ну, из масла. Кругленькие такие, – показал Витька пальцами. – Все мечтал: вот дембельнусь, приеду в свое Бирюлево, как куплю на рынке масла вологодского пару кило, да батонов подмосковных, да как сяду, да как начну прикалываться! А приехал – даже и не тянет... Ну, чего ржете? В армии хлеборез – самая классная должность – скажи, Сань? – кивнул он мне.
– Да я в армии только на сборах был, в институте, – смутился я.
– А какая разница? Все равно ведь знаешь, подтверди им...
Удивительно, но ребята словно и не чувствовали почти двух десятков лет разницы между мной и ими. Обращались совершенно на равных: Саня и Саня, свой парень. Более того, в чем-то их отношение ко мне было покровительственным, словно к младшему братишке. Совершенно искренне радовались за меня. Витька торжественно вручил мне "разника" (или "тошнотика", так они его еще называли) – тяжеленький сине-белый значок парашютиста на армейской "закрутке". Вадик одарил меня поляроидными снимками – я в шеренге с ребятами во время осмотра, в кабине, у двери перед прыжком с перекошенной физиономией... Когда только успел снять, я и не заметил даже – похоже, я тогда вообще мало чего вокруг себя замечал.
