Текст книги "Великий Бисмарк. Железом и кровью "

Автор книги: Николай Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В 1827 году Бисмарк, наконец, покинул интернат и продолжил свое образование в гимназии Фридриха-Вильгельма, считавшейся одной из ведущих элитных школ Пруссии. Три года спустя он перешел в старейшую берлинскую гимназию «У Серого монастыря», где в 1832 году получил аттестат зрелости. Это были достаточно типичные для своего времени гуманитарные школы, где давалось классическое образование с упором на древние языки. О жизни Бисмарка-гимназиста известно немного, помимо того, что будущий канцлер отличался достаточно высокими способностями, однако явной нехваткой прилежания и дисциплины. Так, в древнегреческом – язык, который Отто считал совершенно ненужным, – его успехи были более чем скромными. В целом, как свидетельствует аттестат, по большинству предметов у Бисмарка были довольно посредственные оценки. Учителя отмечали одаренность юноши, но в то же время отсутствие у него склонности к упорной учебе. Действительно, банальная зубрежка вызывала у будущего канцлера отвращение, он, как и в дальнейшем, старался заниматься только тем, что его действительно интересовало. Его одноклассник и один из немногочисленных друзей, Мориц фон Бланкенбург, вспоминал впоследствии: «Он уже тогда казался мне загадочным человеком: никогда я не замечал, чтобы он работал, зато часто видел его гуляющим – и тем не менее он знал все и успевал сделать все задания» ^[9]. Классическое образование не оставило значительного следа в последующей деятельности Бисмарка; ему была чужда склонность к изящным искусствам, идеалистической философии и теоретическим построениям глобального характера. Практические вопросы занимали его гораздо больше, чем философские.

«В качестве естественного продукта нашей системы образования я к Пасхе 1832 года закончил школу пантеистом. Если я и не был республиканцем, то все же был тогда убежден, что республика есть самая разумная форма государственного устройства. (…) Я вынес наряду с этим немецко-национальные впечатления. Но эти впечатления оставались в стадии теоретического созерцания и были не настолько сильны, чтобы вытравить во мне врожденные прусско-монархические чувства. Мои исторические симпатии оставались на стороне власти», – писал Бисмарк на склоне лет в своих мемуарах ^[10]. На тот момент, скорее всего, у молодого человека не было четко сформировавшихся политических взглядов. На него, с одной стороны, влияли популярные в молодежной среде тогдашней Германии национальные идеи, с другой – желание идентифицироваться с той социальной группой, представителем которой являлся его отец, – прусского юнкерства. Это должно было создавать в его голове определенную путаницу, которую он пытался преодолеть, попросту избегая размышлений о политике. Из школы Бисмарк вынес ненависть к ранним утренним подъемам – до конца своей жизни он оставался ярко выраженной «совой».

Свое будущее Бисмарк тоже, видимо, рисовал весьма смутно. В любом случае, поначалу он продолжал следовать путем, предписанным матерью, продолжив образование в немецких университетах. В качестве направления была избрана юриспруденция – впрочем, говорить о каком-либо выборе в данном случае не приходится, потому что получение образования в области права было непременной предпосылкой для поступления на государственную службу.

В тогдашней Германии было весьма развито то, что мы сегодня называем академической мобильностью, и совершенно нормальной являлась ситуация, когда молодой человек, начав обучение в одном университете, заканчивал его в другом. Жестких учебных планов не существовало, возможность самостоятельно выбирать дисциплины и преподавателей была достаточно широкой. Бисмарк не был исключением: поступив в 1832 году в университет Геттингена и отучившись там три семестра, он продолжил свое образование в Берлинском университете, где и сдал в 1835 году необходимые выпускные экзамены.

Студенческие годы были временем, когда Бисмарк наконец-то смог полной грудью вдохнуть воздух свободы и делать то, что ему вздумается. Он немедленно с головой окунулся в мир развлечений, доступных студентам той эпохи. Именно тогда он заработал репутацию «бешеного Бисмарка», сопровождавшую его на протяжении многих лет.

Студенчество тогдашней Германии было достаточно неоднородным. Здесь имелись представители как аристократических семейств, так и среднего класса, как радикальных, так и весьма консервативных воззрений. Среди немецких универсантов были в ту пору популярны национальные, порой даже революционные идеи, носители которых объединялись в так называемые товарищества. Другой формой студенческих объединений были землячества, часто принимавшие характер элитарных клубов. Став студентом, Бисмарк вступил в одно из товариществ, но достаточно быстро разочаровался в своих новых знакомых. В качестве основных претензий к последним он впоследствии называл «их стремление избегать дуэлей и отсутствие у них внешней благовоспитанности и манер, принятых в обществе», а также наличие «экстравагантных политических взглядов, объяснявшихся недостатком образования и знакомства с существующими, исторически сложившимися условиями жизни» ^[11]. Бисмарк был ярко выраженным скептиком, прохладно относившимся к революционной романтике, а свое юнкерское происхождение ценившим, напротив, весьма высоко. Поэтому довольно быстро он перешел в Корпус Ганновера – старейшее землячество Геттингенского университета, изначально объединявшее отпрысков местных аристократических родов, но в 1830-е годы активно пополнявшееся сыновьями обеспеченных буржуа.

Здесь Отто приложил максимальные усилия к тому, чтобы утвердить свой авторитет среди однокашников. Высокий – его рост составлял 192 сантиметра – элегантно одетый молодой человек с безупречной осанкой, он появлялся на улицах университетского городка с огромным светлой масти догом и вскоре стал повсеместно узнаваемой фигурой. Репутация юного Бисмарка, правда, оставляла желать лучшего – значительная часть его студенческой жизни проходила в кутежах, азартных играх, любовных похождениях и сомнительных приключениях, о которых он с гордостью рассказывал в письмах к новым друзьям. В течение первых трех семестров обучения Отто принял участие в 25 дуэлях, причем лишь в одной получил легкую царапину, что принесло ему прозвище «Ахиллес неуязвимый». Говорили, что однажды он вызвал на дуэль целое студенческое объединение. Несколько раз Бисмарк оказывался в карцере за дисциплинарные нарушения. Вскоре он пользовался репутацией одного из лучших фехтовальщиков университета, а также прекрасного пловца и танцора. Довольно быстро ему удалось стать в своей среде харизматичной личностью.

В этом, безусловно, уже нашла выражение та воля к власти, стремление к лидерству, которое было характерно для Бисмарка в течение всей его жизни. Отто Пфланце, один из крупнейших биографов «железного канцлера», выводит это стремление из его детского опыта. Лишенный эмоциональной поддержки со стороны родителей, постоянно ощущавший угрозу, он испытывал потребность контролировать все происходящее вокруг, организовывать окружающее пространство по своей мерке. С течением времени эта потребность сохранялась, менялись лишь масштабы пространства – от студенческой компании до «концерта» великих держав Европы.

Однако имидж забияки и кутилы, который так заботливо создавал Бисмарк, был лишь одной стороной медали. Разумеется, он совершенно не соответствовал классическому образу прилежного отличника, сидящего на всех лекциях и зубрящего толстые книги. Посещением занятий Отто по большей части пренебрегал – исключения составляли разве что лекции историка Арнольда Геерена, посвященные развитию европейской системы государств. Бисмарк присутствовал на них регулярно в течение двух семестров, что являлось для него совершенно нетипичным. Возможно, именно тогда начал формироваться его интерес к политике и дипломатии. Вполне вероятно также, что Геерен, убежденный в том, что именно государственный интерес является основой для формирования внешнеполитического курса страны, сыграл значительную роль в формировании взглядов Бисмарка на дипломатию, которые часто называют «реальполитик» («реальная политика», политика реализма).

Тем не менее у нас практически отсутствуют какие-либо данные, которые позволили бы охарактеризовать его политические симпатии в студенческие годы. Революцию во Франции 1830 года, которая всколыхнула общественное мнение во всех без исключения германских государствах, казалось, он вообще не заметил; о его участии в политических дебатах, нередких в студенческой среде, ничего не известно. Уже впоследствии, в «Мыслях и воспоминаниях», он писал о том, что проявление национального и либерального движения «произвели на меня отталкивающее впечатление; мне, воспитанному в прусском духе, претило насильственное посягательство на государственный порядок (…) То, что я думал о внешней политике (…) было в духе освободительных войн, воспринятых под углом зрения прусского офицера» ^[12]. Однако насколько эти воспоминания соответствовали реальности, остается открытым вопросом.

Посвящая значительную часть своего времени попойкам и любовным интригам, Бисмарк тем не менее много читал (к примеру, Байрона и Шекспира), совершенствовался в английском и французском языках (которыми владел практически свободно), а после переезда в Берлин был частым гостем в опере и аристократических салонах. Именно в прусской столице он познакомился и сдружился с графом Александром Кайзерлингом – представителем немецкой аристократии прибалтийских провинций Российской империи – и американцем Джоном Мотли. Дружба с Мотли, который сделает впоследствии блестящую дипломатическую карьеру, занимая должности посла Соединенных Штатов в Вене и Лондоне, продлится многие десятилетия. Именно Мотли мы обязаны одним из самых интересных описаний молодого Бисмарка, которого американец изобразил в своем романе «Надежда Мортона» (1839 г.) в образе Отто фон Рабенмарка: «В кабаке и на улице он ведет себя, как одержимый; однако в своей комнате, среди трубок и картин, он сбрасывает маску шута и говорит с Мортоном разумно» ^[13]. Мотли рисовал своего героя весьма талантливым молодым человеком, с агрессивным бойцовским темпераментом и явными качествами лидера; все это, без сомнения, можно отнести и к Бисмарку.

Необходимо отметить также склонность Бисмарка к английскому языку и английской литературе; из всех иностранцев он также предпочитал общаться с выходцами из англоговорящих стран. Впрочем, в Германии того времени это было скорее правилом, чем исключением. Из музыки он предпочитал Бетховена, Гайдн и Моцарт привлекали его в гораздо меньшей степени. Как писал Отто Пфланце, «музыка была для него фоном, литература развлекала его и дарила ему формулировки. В его внутреннем воспитании не участвовала ни одна, ни другая» ^[14].

Помимо всего прочего, современники отмечали в молодом Бисмарке склонность к пессимистическим настроениям, доходившим порой до нигилизма. «Он далеко превосходил своих сверстников силой интеллекта и блестящим чувством юмора, – пишет В. Рихтер, – но был способен на поразительно холодный цинизм, готов защищаться от всех иллюзий, которые являются драгоценной прерогативой молодости. Он был достаточно здоров для того, чтобы позволить себе как угодно обращаться с самим собой и своим организмом. Но порой это выглядело так, словно он прожигает жизнь, устав от нее. Наверняка в этом есть некое кокетство с мыслями о преходящем, которое сделал модным лорд Байрон. Но наряду с этим имелись искренние сомнения в смысле собственного существования» ^[15]. Такие настроения были на самом деле характерны для многих молодых людей того времени и являлись во многом данью романтической моде. Однако в случае с Бисмарком они действительно представляются достаточно искренними, тем более что в дальнейшем они только усиливались – вплоть до конца 1840-х годов, когда он с головой окунулся в политику.

Несмотря на внешнюю беззаботность студенческой жизни, Бисмарк вовсе не горел желанием продлить ее срок. Очевидно, сыграло свою роль то обстоятельство, что родители Отто, разочаровавшись в его способности быть прилежным студентом, бросились в другую крайность и предложили ему сделать карьеру в армии, к чему молодой человек не испытывал ни малейшей склонности ^[16]. Спустя три года после поступления в университет – то есть так рано, как это только было возможно, – он сдал выпускные экзамены. Для этого ему пришлось прибегнуть к помощи репетитора, поскольку в Берлине посещением лекций Бисмарк пренебрег окончательно. Вскоре после своего 20-летия, 22 мая 1835 года, Отто сдал так называемый «экзамен на должность аускультатора» (сегодня он известен как «первый государственный юридический экзамен» и завершает теоретическую часть подготовки юриста). Его знания в области гражданского права были оценены на «хорошо», в области правовой теории – на «удовлетворительно». Образование в двух лучших германских университетах не оставило в его биографии значительного следа. В них он приобрел скорее не уважение к науке, а предубеждение против академического теоретизирования.

Перед молодым человеком открывалась перспектива долгого и кропотливого восхождения по бюрократической лестнице. К которому, как вскоре показала действительность, он был совершенно не способен. Впоследствии сам Бисмарк утверждал, что к моменту выхода из университета у него окончательно сформировался интерес к дипломатической карьере. Однако попасть в министерство иностранных дел молодому человеку без особой протекции и опыта работы было практически невозможно. Поэтому первой степенью стала служба в качестве аускультатора (фактически стажера в сфере юстиции) в судебных учреждениях Берлина. Одновременно он продолжал участвовать в светской жизни прусской столицы, «был постоянно влюблен, но часто менял предмет своего обожания» ^[17]и делал все новые долги.

Уже в этот момент стало ясно, что Бисмарк способен быть кем угодно, но только не винтиком в большом и сложном механизме. Несмотря на то что свою службу он начал с завидным усердием, необходимость заниматься бюрократической рутиной и постоянно выполнять чьи-то указания тяготила его. «Лица и порядки нашей юстиции, где началась моя деятельность, давали моему юношескому уму скорее критический, нежели назидательный материал», – язвительно писал он в своих воспоминаниях ^[18]. Здесь же Бисмарк рассказывал анекдотичный случай, который запомнился ему больше всего:

«Проработав четыре месяца над составлением протоколов, я был переведен в городской суд, разбиравший гражданские дела, и сразу же оказался вынужденным перейти от механического писания под диктовку к самостоятельной работе, выполнение которой затруднялось моей неопытностью и моими чувствами. Бракоразводные дела были вообще в то время первой стадией самостоятельной работы юриста-новичка. Делам этим придавалось, очевидно, наименьшее значение. Они были поручены самому неспособному советнику по фамилии Преториус и велись при нем совсем зелеными юнцами-аускультаторами, которые производили, таким образом, на второстепенном материале свои первые эксперименты в роли судей, правда, под номинальной ответственностью господина Преториуса, но обычно в его отсутствие. Для характеристики этого господина нам, молодым людям, рассказывали, что, когда его во время заседаний приходилось выводить из состояния легкой дремоты для подачи голоса, он имел обыкновение говорить: «Я присоединяюсь к мнению моего коллеги Темпельгофа»; иной раз при этом ему надо было указывать, что господин Темпельгоф на заседании не присутствует.

Однажды мне пришлось обратиться к нему, так как я оказался в затруднительном положении: мне, в мои двадцать лет и несколько месяцев, предстояло сделать попытку к примирению возбужденной супружеской четы. Задача эта представлялась моему восприятию в своего рода церковном и нравственном ореоле, которому, как мне казалось, не вполне соответствовало мое душевное состояние. Я застал Преториуса в дурном настроении не вовремя разбуженного пожилого человека, разделявшего к тому же довольно распространенное среди старых бюрократов нерасположение к молодым дворянам. «Досадно, господин референдарий, – сказал он мне с пренебрежительной усмешкой, – когда человек до такой степени беспомощен, я покажу вам, как это делается». Я вернулся с ним в комнату присутствия. Дело сводилось к тому, что муж хотел развода, а жена – нет, муж обвинял ее в нарушении супружеской верности, а она, заливаясь слезами, патетически клялась в своей невиновности и, невзирая на дурное обращение мужа, настаивала на том, чтобы остаться при нем. Шепелявя, как это было ему свойственно, Преториус обратился к жене со словами: «Не будь дурой. Зачем тебе это? Придешь домой – муж изобьет тебя так, что тебе не поздоровится. А скажи ты просто «да», и с пьяницей у тебя раз и навсегда покончено». – «Я честная женщина, не могу взять на себя позор, не хочу развода», – завопила женщина. После неоднократного обмена репликами в том же тоне господин Преториус обратился ко мне со словами: «Она не хочет внять голосу благоразумия; пишите, господин референдарий…» – и продиктовал мне заключение; оно произвело на меня столь сильное впечатление, что я и сейчас помню его от слова до слова: «После того как была сделана попытка к примирению сторон и все убеждения, основанные на доводах нравственности и религии, остались безуспешными, было решено, как ниже следует». Мой начальник поднялся со словами: «Запомните, как это делается, и впредь не беспокойте меня подобными вещами». Я проводил его до дверей и продолжал разбирательство».

Такая работа не могла устраивать Бисмарка с его кипучим темпераментом. Деятельность юриста оказалась на поверку кучей бумажной работы под руководством неспособных начальников. К тому же он чем дальше, тем сильнее мечтал о дипломатической карьере и вскоре решил перейти из юстиции в бюрократический аппарат. Как вспоминал сам Бисмарк, такой совет ему дал тогдашний министр иностранных дел Пруссии Иоганн Ансильон, который сам происходил из буржуазной семьи и в целом был не очень высокого мнения о способностях отпрысков остэльбского дворянства. То, что молодой человек решил обратиться напрямую к министру иностранных дел, свидетельствует о серьезности его намерений. Работа в сфере международных отношений представлялась ему, по всей видимости, той сферой, где он сможет в полной мере применить свои способности, а главное – действовать самостоятельно.

Для поступления на государственную службу необходимо было сдать целый ряд экзаменов. Во-первых, требовалось выполнить две письменные работы, одна из которых должна быть посвящена философским сюжетам, а вторая – непосредственно связана с вопросами государственного управления. Кроме того, следовало сдать устный экзамен, на котором кандидат должен был продемонстрировать не только свое знакомство с основами экономики и права, но и продемонстрировать общий кругозор. Для написания обеих работ Бисмарк, прервав свою деятельность в берлинском суде, отправился весной 1836 года в родное поместье Шенхаузен. Своему другу Густаву фон Шарлах, с которым он познакомился еще в Геттингене, он писал: «Ты бы очень смеялся надо мной, если бы ты видел меня сейчас. Уже четыре недели я сижу в заколдованном замке с остроконечной аркой и стенами толщиной четыре фута, с тридцатью комнатами, из которых только две меблированные, пышными дамасскими покрывалами, цвет которых еще можно опознать по нескольким пятнам, массой крыс и каминами, в которых завывает ветер (…) При этом я никогда не был так доволен, как теперь; я сплю по шесть часов в день и нахожу большое удовольствие в учебе – две вещи, которые я долгое время считал невозможными» ^[19]. Письменные работы были закончены в весьма короткие сроки; первая называлась «О природе и применении присяги», вторая – «Об экономности в государственных финансах». Экзаменаторы признали их удачными, а их автора, по итогам устного экзамена, весьма одаренным молодым человеком. При ближайшем рассмотрении, однако, обе работы выглядят не более чем старательно выполненными рефератами, лишенными какой бы то ни было оригинальности и собственной мысли. Впрочем, для начинающего чиновника ни то ни другое не было обязательным.

Итак, в возрасте 21 года Бисмарк успешно начал карьеру правительственного референдария. В июле 1836 года он приступил к службе в правительственном президиуме города Аахен. Правительственный президиум являлся в те времена органом административной власти, руководившим одним из правительственных округов, на которые делились прусские провинции. Во главе президиума стоял правительственный президент.

Выбор места службы был далеко не случаен – стажировка здесь длилась всего два года вместо трех, которые Бисмарку пришлось бы провести в качестве референдария в «старых» прусских провинциях. Объяснялось это тем, что Рейнская провинция, где располагался Аахен, стала частью Пруссии совсем недавно, по решению Венского конгресса 1815 года, и бюрократический аппарат здесь пришлось формировать практически с нуля. Сделать это за счет местных кадров не представлялось возможным – жители региона отличались весьма либеральными воззрениями, переняв многие идеи Великой французской революции, и весьма скептически относились к своему новому суверену. Существовали и конфессиональные различия – рейнландцы были в массе своей католиками, в то время как господствующей религией в Пруссии был протестантизм. Поэтому властям приходилось активно привлекать чиновников из других регионов страны. Это открывало перед молодым референдарием возможность ускорить свое продвижение по службе.

Еще одним фактором, способным стимулировать карьерный взлет молодого Бисмарка, была личность его начальника – 33-летнего правительственного президента графа Арнима-Бойтценбурга, представителя одного из самых влиятельных прусских аристократических семей. Граф весьма благосклонно отнесся к юному референдарию, был в курсе его планов дипломатической карьеры и, по всей видимости, одобрял их. Кроме того, Арним мог в недалеком будущем возглавить министерство иностранных дел, что существенно повысило бы шансы Бисмарка попасть туда. Одним словом, исходные позиции были вполне благоприятными.

Пока же молодой чиновник планировал как можно скорее сдать так называемый дипломатический экзамен, который открыл бы ему дорогу во внешнеполитическое ведомство. Основная проблема заключалась в том, чтобы получить разрешение на сдачу экзамена, что было не такой простой задачей; кандидаты допускались к нему только при наличии вакансии в министерстве и после предварительного рассмотрения главой ведомства. Уже осенью Бисмарк постарался задействовать все свои берлинские связи для того, чтобы получить заветный допуск. Одновременно он стажировался в различных отделах правительственного президиума – нечто вроде ускоренной подготовки в административных вопросах перед блестящей дипломатической карьерой. Надежды на таковую действительно имелись, однако вскоре сам Бисмарк начал наносить им один удар за другим.

В те времена Аахен был курортным городом с европейской известностью, где бурлила светская жизнь и собирались отдыхающие с разных концов континента. Бисмарк с головой окунулся в развлечения, вращаясь в первую очередь среди англичан и заводя там новые знакомства и, конечно же, романы. Было ли это стремление искать общества иностранцев, заметное уже в эпоху его студенчества, подсознательным протестом против тесного мирка прусской провинции или сознательным элементом подготовки к дипломатической деятельности, сказать трудно. Однако уже летом 1836 года любые практические соображения отступили на задний план – Отто влюбился в юную англичанку мисс Лору Рассел, племянницу герцогов Кливленд. По свидетельству самого Бисмарка, его ухаживания были встречены благосклонно, что стало серьезной нагрузкой для бюджета. «Общение с богатыми людьми заставляет тратить больше, чем следовало бы», – писал он брату Бернгарду ^[20]. Попытка поправить свои финансы за игорным столом привела, естественно, к еще большим долгам. Кроме того, Бисмарк был вскоре уже совершенно не уверен в своем желании вступить в брак с прекрасной англичанкой. Возможность выйти из сложившейся ситуации дало болезненное падение с лошади, которое приковало юношу к постели и оставило его в компании с произведениями Цицерона и Спинозы.

Когда Бисмарк снова смог выходить на улицу, его английские знакомые уже уехали. Молодой референдарий вернулся к работе, однако его начальство уже начало сомневаться в том, что из него получится хороший чиновник. Да и сам Отто испытывал все большее разочарование в своей службе. Впоследствии он вспоминал: «Личный состав не всегда отвечал тому несколько необоснованному идеалу, который витал передо мной, когда мне было 21 год; еще менее соответствовало ему содержание текущей работы. (…) Вопросы, то или иное решение которых не стоило затраченной на них бумаги, вполне могли быть разрешены одним префектом при затрате вчетверо меньшего количества труда (…) Уезжая из Аахена, я составил себе невысокое мнение о нашей бюрократии» ^[21]. Бисмарк все яснее понимал, что ему по нраву самостоятельная деятельность, что он не может подчиняться распоряжениям людей, которые не вызывают у него ни малейшего уважения, и мириться с бюрократической рутиной. Нарастающий разрыв между желанием подняться до самых высот дипломатической службы и нежеланием тратить на это долгие годы жизни, подавлять свои внутренние устремления только усугублял душевный кризис молодого Бисмарка.

К этому добавилось то обстоятельство, что в декабре 1836 года Бисмарк получил новую информацию о прекрасной Лоре, которая, как ему сообщили, на самом деле лишь косвенно было связана с семейством Кливлендов. Перспектива вступить в неравный брак существенно охладила пыл юного дворянина. Вскоре он нашел утешение в объятиях 36-летней замужней дамы, однако и этот роман не мог продолжаться долго.

Развязка наступила летом следующего, 1837 года. Молодой Бисмарк познакомился в Аахене с еще одной прекрасной англичанкой, приятельницей Лоры – семнадцатилетней Изабеллой Лорейн-Смит, дочерью английского священнослужителя дворянских кровей. Девушка «со светлыми волосами и редкой красотой» ^[22]покорила сердце молодого человека, который буквально не отходил от нее ни на шаг. Когда семейство Лорейн-Смит собралось уезжать из Аахена, Бисмарк испросил восьмидневный отпуск, чтобы следовать за предметом своей страсти в путешествии по континентальной Европе. «Она заставляет кипеть мою горячую кровь», – писал он в эти дни друзьям ^[23]. Когда восемь дней истекли, Бисмарк не только не вернулся к месту службы, но даже не потрудился поставить начальство в известность о том, что он самовольно продлевает свой отпуск. Неделя летела за неделей, влюбленный Отто приехал вместе с Изабеллой и ее семьей в Висбаден, сорил деньгами, устраивал вечера с шампанским при свете луны, снимал номера в лучших отелях, поскольку не выносил даже мысли о том, чтобы «в каком-либо отношении уступать кому бы то ни было» ^[24]. Дела на личном фронте обстоят хорошо, по всей видимости, ему удалось добиться помолвки. Во всяком случае, в своих письмах Бисмарк уже называл семью Изабеллы своей семьей и говорил о предстоящем в марте бракосочетании. На свадьбу в Лейчестершир он приглашал двух старых друзей – Карла фон Савиньи и Густава фон Шарлах, с которыми был знаком со студенческих лет. Зиму он предполагал провести со своей избранницей в Неаполе или Париже. Но эти планы все время сталкивались с суровой реальностью: пытаясь последовать за Иза беллой в Мюнхен, он обнаружил, что его паспорт истек. Прусское посольство в Штутгарте выручило его из затруднительной ситуации, однако с условием, что он вернется в Аахен. Однако Бисмарк злоупотребил доверием дипломатов и последовал за своей возлюбленной в Швейцарию. Попытка поправить свои финансы за игровым столом стоила ему еще 1700 талеров – огромная сумма по тем временам.

О том, что произошло далее, точная информация отсутствует. Судя по всему, отец Изабеллы решил навести справки о финансовом положении претендента на руку его дочери и нашел оное не слишком удовлетворительным. В любом случае, осенью роману пришел конец. Попытка Бисмарка оправдаться перед начальством в Аахене, направив в октябре Арниму письмо из Берна, тоже имела весьма ограниченный успех. Остается спорным, насколько тяжело Отто перенес полученный удар. По мнению Л. Галла, бурный роман был скорее поиском выхода из жизненного кризиса, чем по-настоящему глубокой и сильной страстью ^[25]. Восемь лет спустя в письме к Шарлаху Бисмарк так вспоминал об этой истории: «Возможно, честолюбие, которое было тогда моим проводником, направляло бы меня и в дальнейшем, если бы прекрасная англичанка не заставила меня свернуть с пути, сменить курс и в течение 6 месяцев непрерывно следовать в ее кильватере по иноземным морям. В конечном итоге я принудил ее к сдаче, она спустила флаг, но после двух месяцев обладания приз был отнят у меня одноруким полковником в возрасте 50 лет, с четырьмя лошадьми и 15 тысячами талеров годового дохода. С тощим кошельком и больным сердцем я вернулся в Померанию» ^[26].

Разбитое сердце, испорченная карьера, огромные долги – такой неутешительный баланс пришлось подвести Бисмарку к концу 1837 года. Иметь дело с кредиторами пришлось еще довольно долго. Несколько проще обстояло дело со службой. Хотя Бисмарк даже не потрудился заехать в Аахен на обратном пути из Швейцарии в Книпхоф – там его ждали только рассерженные начальники и многочисленные кредиторы, – Бисмарку разрешили продолжить карьеру в правительственном президиуме Потсдама. Как язвительно написал Арним, «можно только одобрить высказанное Вами пожелание перейти в королевскую администрацию старопрусских провинций, чтобы вернуться к напряженной служебной деятельности, к которой Вы безуспешно стремились в условиях Аахена» ^[27].

В Потсдаме, где Бисмарк приступил к работе в декабре 1837 года, он сделал еще одну попытку подчиниться бюрократической дисциплине. Работы было много – как он писал отцу, «если я ложусь на диван, то могу погрузить в документы обе руки до уровня плеч» ^[28]. Изначально Бисмарк пытался добросовестно справляться со своими обязанностями, не забывая, однако, посещать кабаки и игорные заведения. Однако энтузиазма и в этот раз хватило ненадолго. Уже весной он принял решение поступить добровольцем на военную службу. В Пруссии с 1814 года существовала всеобщая воинская повинность, распространявшаяся на все слои населения, однако для представителей обеспеченных семей существовал способ облегчить себе жизнь, записавшись в так называемые «добровольцы с одногодичным сроком службы». Такой доброволец сам обеспечивал себя всем необходимым, а его служба представляла собой, по сути, подготовку к офицерскому чину, после получения которого он зачислялся в резерв. Совершенно очевидно, что для Бисмарка отъезд в полк гвардейских егерей объяснялся не склонностью к военной карьере, а стремлением снова вырваться из пут унылой чиновничьей жизни. Не случайно он уже летом предпринял безуспешную попытку прервать службу, сославшись на состояние здоровья. В дальнейшем он также неоднократно испрашивал себе отпуска, чтобы навестить больную мать.