Текст книги "На берегах Горыни и Случи"

Автор книги: Николай Струтинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

БРАТ НЕ ОСТАВЛЯЕТ БРАТА

…Да, о многом я вспомнил в ту ночь, многое передумал…

Целые сутки в камеру никто не являлся. Казалось, о нашем существовании совершенно забыли. Палачи надеялись, если подольше их жертва пробудет в состоянии страха, тем скорее у неё развяжется язык.

Ростислав постучал в дверь, попросил вывести его.

– Не стучи, не открою! – прикрикнул полицейский.

– Открой, ты же украинец! – бил на чувства Ростислав.

– Украинец, да не такой, как ты! – ещё злее огрызнулся шуцман.

– Завтра и я стану шуцманом и буду так же старательно служить немцу. Ведь мы безвинно тут сидим, вот увидишь, скоро нас выпустят.

– Но пока ты стучишься и просишься, а не я… Сегодня я у власти, а что будет завтра – меня не касается, – издевался шуцман. – И не стучи! По-хорошему тебе говорю.

– Что поделаешь, раз ты такой несговорчивый. Пусть будет по-твоему, пока ты у власти!

– Не пока, а у власти! – в сердцах гаркнул фашистский верноподданный.

Когда пришла смена, Ростислава вывели, и ему удалось украдкой осмотреться. Потом он рассказал:

– Дверь из коридора во двор запирается на засов.

На вторые сутки, утром, нас перевели в другую камеру. Чем был вызван этот перевод, мы не знали. Здесь застали двух незнакомых парней.

Шуцман-переводчик пренебрежительно бросил:

– Теперь вам будет веселей.

Как только он ушёл, незнакомцы начали ругать себя, зачем их черт надоумил красть баранов у соседей. Не успели даже порезать их, как шуцманы нагрянули… Грозятся, бесы проклятые, в расход пустить.

– Как думаете, что с нами сделают?

– Кто его знает, – уклончиво ответил я.

– А вы за что попались? – поинтересовались незнакомцы. – За кражу или за политику?

– Мы и сами не знаем, за что! Надеемся, что немцы убедятся в нашей лояльности и выпустят.

Любопытство парней насторожило. Мы сообразили: подосланные, хотят выведать правду у нас.

Собеседники расспрашивали о нашей семье, о друзьях.

Вечером незнакомцев увели «на допрос», и больше они не возвращались.

– Осеклись! – улыбнулся Ростислав.

Как только мы остались в камере вдвоём, я спросил у брата:

– Рискнём?

В его глазах прочёл согласие.

– Тогда за дело!

Я сорвал с нар доску, вставил конец её между прутьями решётки. К счастью, они не были сварены и легко поддались. В окне образовалось отверстие.

– Ага! – вырвался у меня вздох облегчения.

Ростислав стал спиной к двери, чтобы часовой не смог посмотреть в «волчок».

В этот момент раздался резкий звон: били о рельсу.

«Тревога? По какому поводу?»

На Дивенских хуторах клубился густой чёрный дым, мы увидели языки пламени…

В коридоре поднялась беготня. Потом снова наступила тишина. Все полицейские, в том числе и стражники, отправились тушить пожар.

Мы недоумевали: неужели призвали на помощь и часового? Я подошёл к двери, постучал. Молчание…

Вот самое время действовать!

Изо всей силы я начал раздвигать доской прутья оконной решётки. Они пружинили, скрежетали. Но я работал с удесятерённой энергией. Наступил момент, когда, несмотря на все старания, прутья больше не поддавались. Я полез первым, рассчитывая расширить отверстие. Но оно оказалось слишком узким для меня.

Мы задумались…

А пожар бушевал. Над городом уже сгущались вечерние сумерки.

Вдруг откуда-то сверху в камеру полилась музыка. Мы оторопели. Кто бы это мог в такую минуту? Оказалось, наверху остался дежурный. От скуки он завёл патефон. Теперь побег усложнился. Есть стража… И всё-таки мы действовали. Вряд ли представится ещё подобная возможность!

– Лезь! – сказал я брату.

Ростислав просунул голову, затем плечо и… застрял. Прутья сдавили ему грудь, дальше не пропускали.

– Коля, тяни назад! Я не пролезу! – простонал он.

– Нет! Потерпи! Возврата нет, или пролезть или… Я с силой сжал его бедра.

– Крепись, Ростик, – подбадривал брата. – Ну!…

О, счастье! Ростислав, наконец, пролез через окно. Теперь надо спешить. Дорога каждая секунда. Я подал брату одежду и поторопил его.

– Скорей одевайся и беги вправо, вдоль стены здания, от гаража уходи напрямик через поле. Оружие зарыто в муравейнике, с правой стороны Медведовского тракта. Ростик, прислонись к решётке! – я поцеловал брата. – Беги! Оружие передашь отцу, отомстите фашистам за меня!

Но Ростислав не уходил от окна. Чистые, как росинки, слёзы катились по его щекам. Он шевелил дрожащими губами:

– Никуда от тебя не уйду! Умирать будем вместе!

Слова брата так разволновали меня, что я даже не знал, как поступать дальше. Повторил: – Беги! Не глупи! Сейчас возвратятся с пожара полицейские – и тогда всё пропало! Беги, умоляю!

Но Ростислав упорно стоял на своём:

– Я не оставлю тебя!…

И тут я вспомнил о двери, которая выходит во двор. В сердце зажглась искорка надежды: Брат уловил мою мысль. Он бросился туда, рукавом выдавил стекло над дверью и отвернул тонкую решётку. Ростислав сунул руку вовнутрь, отвёл железную штабу и очутился в коридоре, затем открыл дверь в камеру.

Такую радость невозможно описать. Мы крепко обнялись. Ростислав шептал:

– Вот видишь! Даже не верится!

Сейчас тревожила одна мысль: только бы добраться до муравейника…

В звуках патефонной музыки тонули осторожные шаги беглецов. Пригибаясь, мы, словно тени, прошмыгнули мим.о здания гестапо и гаража. Перелезли через забор и побежали огородами. Возле луга, залитого талой водой, остановились. Куда теперь? Если огибать разлив справа – выйдем на шоссе. Но по этому шоссе за нами могли послать погоню. Влево от луга – незнакомые места.

Мы кинулись в холодную воду. Идти было трудно, попадались ямы, в которые проваливались по пояс, а то и по шею. Наконец выбрались на сухое место. Выжали одежду. Прислушались – вокруг тишина.

– Какое сегодня число? – спросил я у Ростислава.

– Тринадцатое мая!

– Хотя и чертовое число, но, считай, нам повезло!

– Дай бог, чтобы до утра за нами не кинулись! – запричитал Ростислав.

– Ну, бегом!

Когда мы приблизились к Дивенским хуторам, раздался чей-то окрик:

– Стой!

Не раздумывая, мы побежали ещё быстрее. Грянул выстрел. Второй… Третий… Пули просвистели над головой. Потом всё стихло. Далеко от злополучного места остановились, передохнули. Кажется, опасность миновала. Пошли умеренным шагом. Очутились на шоссейной дороге. Перед нами, сразу же за мостом, раскинулось село Невирков. Три дня назад мы простились там с мамой, пообещав ей скоро вернуться…

Миновали кладбище, луг. Выбившись из сил, мы еле волочили ноги.

Наконец, вошли в лес. Задумчивый, гордый, полный таинственности и очарования, он встретил нас неумолчным щебетом и гомоном птиц. А какое небо! Лазурно-прозрачное, ёмкое, безбрежное…

Никто не видел, как ночью шуцман посетил дом Петра Косолапого. Прощаясь с хозяином, гость предупредил: «Смотри в оба!»

Как только забрезжил рассвет, Косолапый, опасливо озираясь по сторонам, через Жерновские хутора направился в Межиричи.

Явившись в гестапо, он низко поклонился дежурному.

– О, Петер, хайль! – небрежно бросил гитлеровец и, приказав шуцману привести на допрос задержанных братьев, прошёл в свой кабинет.

Шуцман скрылся за дверью, но вскоре вбежал, переменившись в лице.

– Господин офицер! Все камеры обошёл. Они куда-то исчезли!…

– Смеёшься, шуцман! – поднялся из-за стола фашист. Его редкие брови сдвинулись. – Кто выпустил бандитов? Отвечай!

– Господин офицер, -отступив к двери, бормотал шуцман. – Я сам их разыщу! Или прикончу, или живыми доставлю сюда. Поверьте, клянусь пресвятой богородицей, я не виновен!

Гестаповцы с бранью сбежали по скрипучей лестнице в подвал. Когда они убедились в побеге узников, от злости у них перекосились лица. В соучастии заподозрили полицейских.

– Бандиты убежали, наверное, во время вчерашнего пожара, – предположил старший гестаповский офицер, – не исключено, что поджог был совершён специально.

Один из гестаповцев предложил компромиссное решение: предоставить возможность шуцману Кравчуку искупить свою вину. Выделить ему в помощь группу и послать в село.

Облечённый доверием гестаповцев, Косолапый вышел из кабинета своего шефа в хорошем настроении.

С тревожным сердцем мы отыскали громадную пирамиду муравейника. Она стояла нетронутой. Жаль было разрушать сооружение крохотных тружеников, но что поделаешь? Здесь, в этой пирамиде, – наша защита, наше будущее…

Ростислав разгрёб руками муравейник и извлёк две винтовки, цинковый ящик с патронами, четыре гранаты. Муравьи впивались в оголённые руки Ростислава, беспомощно суетились на развалинах своей крепости.

Мы быстро почистили оружие, зарядили винтовки и в приливе бурных чувств крепко обнялись. После заточения мы снова стали боеспособными! Здесь, вблизи кишащего муравейника, дали клятву: пока бьются наши сердца, не выпустим из рук оружие!…

По тёмно-синему небу проплывали тучи. Они все сгущались и сгущались. Хлынул дождь. Мы прислонились к сосне с пышной кроной. Вокруг совсем потемнело. Насторожённо вслушивались в однотонный шум.

– С чего начнём, Николай? – прервал затянувшееся молчание Ростислав.

– Прежде всего свяжемся с домом, сообщим о себе.

– Нет, домой сейчас нельзя! – возразил брат. -Там наверняка устроена засада…

Довод убедительный. Наивно было полагать, что гестаповцы и их подопечные примирятся с нашим побегом. От намерения увидеть родных пришлось отказаться. Сквозь дубняк и густые заросли ольшаника только нам известными тропами мы вышли к хутору Никифора Янчука.

Дверь открыла Тамара.

– Коля!… Ты жив? – бросилась она в объятия.

– Как видишь. Жив…

– Бежал или отпустили?

– Бежал. И Ростислав тоже.

– О боже, как хорошо! Где же он? – обрадовалась Тамара. – А что теперь?

– Добрые люди не дадут погибнуть.

– Конечно!

– Выйди на угол посадки, там Ростислав.

– Хорошо, сейчас.

Тамара, затаив дыхание, слушала наш рассказ о побеге.

– Ты стал каким-то другим, Коля, – неожиданно промолвила она.

– Каким же?

– Строгим…

Такое впечатление у девушки сложилось, видимо, оттого, что в руках я держал винтовку. И я ответил:

– Ты не обращай внимания на оружие. Это – для фашистов я строгий. А для тебя – такой, как и прежде.

А вокруг угрюмый, тёмный лес. Казалось, за каждым деревом, за каждым кустом притаился враг…

– Вечером вернулась из села, – рассказывала Тамара, – там ходят слухи, будто вас расстреляли… Но я не поверила! Не могла, не хотела… И видишь, предчувствие не обмануло меня. – Тамара тяжело вздохнула. – Какое время настало!

– О нас потом, Тамара, сейчас, прошу тебя, сходи к маме, передай ей, что мы будем ожидать её у Свирок. По дороге подготовь её к встрече с нами.

– Вот обрадую вашу маму! – ликовала подруга.

Тамара прильнула к окну. При тусклом свете керосиновой лампы за столом сидела Марфа Ильинична. Она штопала детскую одежду.

Девушка тихонько постучала. Мать вздрогнула. Подошла к окну и сразу узнала Тамару. Едва девушка переступила порог, забросала её вопросами:

– Что случилось? С какими вестями? Тамара приветливо улыбнулась:

– Доброе утро, Марфа Ильинична!

– Кто прислал тебя в такую рань, Тамарочка?

– Просили вас до рассвета быть у Свирок! – скороговоркой выпалила гостья.

– Кто просил? – недоумевала мать.

– Своих увидите, тётя Марфа.

Мать сердцем почуяла: Тамара что-то скрывает.

– Не мучай, доченька, говори всё, что знаешь, – подняла уставшие глаза, – прошу тебя!

– Не задерживайтесь, там узнаете.

Лицо матери зарделось румянцем. Она еле вымолвила:

– Спасибо, голубка… Тамара возвратилась домой.

– Все передала! – обрадовала нас смелая девушка. Каким счастьем светились её глаза!…

– А теперь – к Свиркам!

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

На маленькой полянке, окружённой ельником, отец мирно беседовал с Жоржем. И вдруг он поднёс палец к губам:

– Тс-с… Слышишь?

Ветви ельника шелестели. Кто-то пробирался. Отец и сын крепче сжали трёхлинейки. Но испуг был напрасным.

– Мама! – радостно воскликнул Жорж.

– О господи! Живы?… А я столько передумала…

– Зачем так рискуешь, Марфа? – с укором спросил отец. – Пойми, помимо своей воли всех нас погубишь! Полицаи могут пойти по твоим следам.

Мать искренне удивилась:

– Разве не вы посылали за мной Тамару? Она приходила ночью! Не почудилось же мне все это?…

Отец с Жоржем недоумевающе переглянулись.

– Нет! Я её не видел. А ты, Жорж?

– И я не видел!

– Ничего не пойму, какая-то здесь загадка…

Все задумались. В это время снова зашуршал ельник. Жорж приподнялся.

Сквозь ветви проглянуло знакомое лицо Тамары.

– Ну, вот она нам и… – мать остановилась на полуслове. За Тамарой следовали я и Ростислав. Мать бросилась нам навстречу. От бега её седые волосы растрепались, по щекам бежали слёзы. Это были слёзы радости…

– Сыночки! Родные мои!…

Когда улеглись впечатления от неожиданной встречи, отец попросил Тамару передать Казимиру и Зигмунду, чтобы вечером они пришли сюда.

Тамара согласилась выполнить просьбу, но не торопилась уходить. Ей хотелось подольше побыть здесь, с нами. Я понимал её: мы любили друг друга.

Интуитивно угадав желание девушки, отец сказал мне, чтобы я немного проводил её.

Когда я прощался с Тамарой, она доверчиво заглянула мне в глаза.

– Хоть бы скорее кончилась эта проклятая война!… Береги себя, Коля. Помни, я тебя жду…

Собралась уходить и мать. Я поцеловал её в лоб. Мама!… Как много выпало на твои плечи. Выстоишь ли?…

Перед уходом мать рассказала сон, который видела прошлой ночью. «Открылась калитка и несколько красноармейцев вошло во двор, – проникновенно говорила она. – Уселись на брёвна вокруг колодца, пили воду. А вода чистая, чистая. В петлице командира – три кубика. Уставшим голосом он произнёс:

– Отступаем мы, родимая! Враг пока сильнее нас. Но мы вернёмся сюда! Непременно вернёмся!

Едва красноармейцы ушли, над селом, откуда ни возьмись, закружились самолёты. На крыльях – чёрные кресты. А вскоре с востока появился краснозвёздный самолёт. И завязался между ними бой. Самолёты с чёрными крестами сгорели в воздухе, а краснозвёздный самолёт приземлился у нашего дома. В лётчике я узнала того командира, который недавно отдыхал с солдатами в нашем дворе. «Узнала, мать?» – спросил лётчик. «Узнала, соколик…» «Так вот, мы снова здесь…»

– Сон-то хороший, а вот наяву получается иначе, – огорчался отец. Помолчал… – Драться нужно за Советскую власть!…

– А почему народ не выступает? Неужели люди смирились с бедой? – пожала плечами мать.

– Подымается народ. Дошёл слух, будто уже целые отряды бьются с врагом. Крепись, Марфа, это только начало. Сами избрали такой путь. Смерть или свобода!

Мать тяжело вздохнула и понимающе кивнула головой.

– Ну, дорогие, оставайтесь счастливы! Малыши дома одни. Да бережёт вас бог!…

Мы все крепко обнялись.

– Счастливого пути, мамочка!

…Как только стемнело, словно из-под земли выросли щупленький Казимир Янковский и коренастый Зигмунд Гальчук. Крепкие рукопожатия безмолвно свидетельствовали, что встретились настоящие друзья.

– Весь день по селу шныряли полицаи, выпытывали новости. Но о вас ничего не спрашивали, – наперебой выкладывали ребята.

– Хитрые, бестии! Надеются на болтунов, а потом и прижмут, откуда, мол, тебе известно?

Перевалило за полночь, а мы все ещё совещались. Казимиру поручили разведать, имеют ли озирецкие лесники оружие. Надо было также узнать, когда они собираются: утром, днём или вечером, изучить подходы к лесничевке, расположение комнат. Зигмунд должен был провести такую же разведку в Пустомытовском лесничестве.

Мы сознавали, что самое трудное – впереди, и готовились к схваткам.

– Мама! Где вы были так долго? – бросился навстречу Володя.

– Хлеб кончился, а в запасе – ни зёрнышка. Вот и ходила к людям советоваться, где хлеба взять.

В нашей семье никогда не говорили неправды – ни родители детям, ни дети родителям. И мать не выдержала испытания совести перед сыном и открылась ему.

– А ты никому не расскажешь?

– Что вы, мама?

Проникновенность и серьёзный тон сына тронули материнское сердце. Она погладила его по головке:

– Володя, сынок, радуйся. Твои братья – Коля и Ростик – бежали из тюрьмы. Отец и Жора с ними в лесу. Они вооружены винтовками и гранатами. Но об этом – никому! Иначе все погибнем.

Володя схватил шершавую руку матери и поцеловал её.

– Отпустите меня к ним! Я тоже хочу воевать с полицаями!

Герой Советского Союза полковник Дмитрий Николаевич Медведев, командир партизанского отряда

Александр Александрович Лукин, заместитель командира партизанского отряда по разведке

Виктор Васильевич Кочетков, один из заместителей командира отряда

Александр Семёнович Лавров, заместитель секретаря партийной организации отряда Д. Н. Медведева

Николай Бондарчук

Иван Николаевич Владимирцев, капитан воздушного лайнера, на котором перебрасывались из Москвы в тыл врага партизаны-медведевцы

Владимир Иванович Ступин, разведчик отряда Д. Н. Медведева

– Нет, Володя, – возразила мать. – Как я обойдусь без тебя? Отец велел тебе дома быть. Ты теперь мой помощник.

– Хорошо! – согласился Володя.

Со дня нашего побега в селе часто появлялись незнакомцы. Многие из них выдавали себя за советских военнопленных.

– Бежали из лагеря, – просили подаяния. – Посмотрите, до чего фашисты нас довели…

И в самом деле, вид у них был ужасный: худые, бледные, обросшие, они ходили в грязном обмундировании, рваных кирзовых сапогах.

За такими пришельцами незаметно для окружающих следили наши люди – Казимир, Зигмунд, мать, Янчук. Нам удалось установить, что «бежавшие из плена» посещали дом Косолапого.

Бывало, пришельцы просились на ночлег в наш дом, но мать не впускала их. Поведение неизвестных выдавало их с головой, и люди вскоре поняли, что это агенты, подосланные гитлеровцами.

В один из тех дней в наш двор зашёл высокий, слегка сутулый мужчина.

Мать силилась вспомнить, где встречала его раньше?

Незнакомец поздоровался.

– Видите, не забыл дорогу к вашему дому, Марфа Ильинична, всегда с благодарностью вспоминаю вас.

– Ваня! – обрадовалась мать, с опаской оглядываясь по сторонам. – Здесь сейчас опасно. Немного уляжется – обязательно приходи. Будем ждать.

– Спасибо, Марфа Ильинична!

Это был Ваня Пихур.

МИНУТЫ ВЕЛИ СВОЙ СЧЁТ

Зачастили дожди. Промокшая насквозь одежда приставала к телу. Ночью коченели ноги, руки…

Скрываясь в кустарниках, мы через каждые два часа меняли дежурных. На одном месте долго не задерживались, чтобы предатели не обнаружили нас.

Погода не улучшалась, и это всех огорчало.

Усевшись на чудом уцелевшую небольшую копну сена, мы совещались, как быть дальше, что следует предпринять в связи с наступлением холодов.

– Без привычки в такую слякоть долго не протянем, – поёживался отец. – Оставаться здесь нет смысла.

Не успели обменяться мыслями, как Жорж вскрикнул:

– Облава!

Все повернулись в сторону леса. Между деревьями мелькали фигуры. Они направлялись к копне. Убегать было бессмысленно. И тут, как никогда, проявилась выдержка и предприимчивость отца. Он безошибочно определил, что каратели прочёсывают местность, но нас ещё не заметили.

– Все на деревья! – скомандовал отец. – За мной!

Пригибаясь к земле, мы побежали к деревьям, вскарабкались на них и замерли, словно слились воедино со стволами. Теперь враги могли обнаружить нас лишь в том случае, если бы близко подошли к этим деревьям. Тревожила мысль: только бы не сорваться. Иначе…

Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, волнение охватывает меня. Легко сказать – подбежали, вскарабкались, замерли… А может ли читатель представить, какие чувства испытывали мы тогда? Руки окоченели, казалось, они стали чужими, росла неуверенность в прочности веток, за которые мы держались. А тревога за отца… Вдруг он сорвётся. Нет, нет, об этом, было страшно даже подумать. Мы, сыновья, готовы были погибнуть в неравной схватке, но уберечь его.

Минуты вели свой счёт. Поиск продолжался. Вот уже слышно шуршание кустов… Проходит один жандарм… второй… шестой… десятый… Часа через полтора всё стихло. Но мы не шелохнулись: авось кто-то из карателей отстал? Вдруг послышались шаги.

– Их здесь нет! Нас обманули, а возможно, они успели скрыться, чёрт побери!

Голос человека, который чертыхался в наш адрес, показался мне знакомым. Кто он?

Охотник за людскими душами продолжал:

– Вот этот участок прочешем, и – на сегодня хватит!

Теперь я вспомнил: Тарнавский!

Гортанная немецкая речь наполнила лес. Цепь карателей развернулась, они направились в сторону смолярни. Опасность миновала. Обессиленные, мы спустились на землю. В глазах у каждого светилась благодарность отцу. Да, это он спас от верной гибели.

С сумерками отец появился на хуторе Флора Матвеевича Ляшецкого. На цепи бесновался лохматый пёс. Из дома вышел хозяин и прикрикнул на неугомонного пса. Увидя непрошеного гостя, уставился глазами на него.

– Не узнаете, Флор Матвеевич? – отозвался отец на его немой взгляд.

– Постой, постой! Не Владимир ли? Вспоминаю, в школу вместе ходили. Прошу в хату, – пригласил Ляшецкий.

– Нет, спасибо, друг, – лучше за огородом потолкуем. Флор согласился.

Они сели на бревно в ольховой поросли. Флор внимательно слушал собеседника и сочувственно поддакивал.

– Что требуется от меня? – спросил он. Тут же спохватился:– Дело делом, а накормить тебя надо! Я сейчас! – поднялся он с бревна и ушёл. Возвратился с большим кувшином молока и буханкой хлеба.

– Наливайте! – извлёк из кармана гранёный стакан. – Чем богат, тем и рад, прошу!

После короткой паузы отец спросил:

– Флор Матвеевич, как родному, говорю, оружия у нас мало.

Искренним голосом Ляшецкий ответил:

– Одну «драгунку» имею, храню её, как зеницу ока, но вам, для борьбы с фашистами, – отдам!

– Спасибо, друг!

– Кто же с тобой в лесу? – поинтересовался Флор.

– Мои сыновья!

– Твои сыновья? – недоверчиво переспросил земляк.

– Да. Со мной три сына!

По сигналу отца мы подошли. Познакомились. Ляшецкий окинул всех внимательным взглядом.

– Старшего узнаю. Кажись, с моим Володей дружил.

– А где же твой сын, Флор Матвеевич?

– В Красной Армии. Призвали на действительную в сорок первом. Да вот никаких вестей от него нет… – Помолчал. – А для кого ещё вы просите оружие? Я вижу, у всех есть!

– «Драгунка» будет четвёртому сыну, Владимиру.

– Обещание своё сдержу! – с этими словами Флор Матвеевич удалился.

Мы молча ожидали возвращения добродушного человека. Прошло немного времени, и он появился с «драгункой» в руках. Уверил – бьёт без промаха! Дал он и двадцать патронов.

– У меня ещё есть. Целый ящик! – признался. – Но они зарыты, в другой раз заберёте.

В порыве благодарности отец обнял Флора Матвеевича и поцеловал в щёку.

– А как у вас с куревом? – не отпускал нас Ляшецкий.

– Есть малость самосада. Вот бумага – на исходе! Ляшецкий достал из кармана свежий номер «Волыни».

– Почитайте, и на курево сгодится.

На другой день отец просмотрел газету и возмутился:

– Смотрите, какой подлый епископ! Призывает юношей и девушек уезжать на работу в Германию. Утверждает, что это необходимо для уничтожения большевиков. Вместо того, чтобы призывать к оружию, бить фашистов, духовный отец толкает их на каторгу! Где его совесть?!

Ночью мы переместились ближе к хуторам. В одном из них проживали братья Брусило – Станислав и Виктор, а в другом – братья Войцеховские – Роман и Александр. Те и другие хорошо знали нас, были дальними родственниками.

И тогда, когда Тарнавский с лесниками и шуцманами бродил по отдалённым участкам в поиске нашей группы, мы жили, что называется, у него под носом. Братья Брусило и Войцеховские снабжали нас продуктами, информировали о положении. Они доставали также боеприпасы, а однажды принесли бельгийский браунинг.

– Пригодится, – сказали друзья.

Почти каждую ночь к нам приходили связные Зигмунд, Казимир и Тамара. Были определены пункты и для бесконтактной связи: на границе Невирковского и Казённого леса, у двухствольной сосны, и на опушке Невирковского леса, у дуба-гиганта.

Все как будто наладилось, но внезапно заболел отец. Мы развели костёр, просушили его одежду и портянки. Нарубили берёзовых веток и расставили их вокруг костра для маскировки. Затем насобирали сухих листьев и вымостили постель. У наших друзей достали бутылку крепкого самогона, настоянного на перце. Лечили отца народным способом.

На третий день он был уже на ногах.