Текст книги "Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству"
Автор книги: Николай Манвелов
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Под запретом было и использование подчиненных в качестве дармовой рабочей силы. Морской устав не допускал такого даже в случае платы за произведенные работы (исключение составляли случаи, когда работа была легкая, и помочь офицеру было просто некому). Примечательно, что автору доноса на правонарушителя обещалось вознаграждение в размере месячного жалования преступника; самому преступнику грозило «лишениеживота и имения своего».
Другое дело – подработка нижних чинов в свободное время по их собственному желанию:
«Ежели корабельной служитель, когда караулу и иной какой Его Величества службы и работы не имеет, и похочет своему или другому офицеру добровольно своим ремеслом услужить и на онаго работать, то ему в том позволяется; однако же надлежит офицеру о том своего вышняго уведомить, а тому служителю за работу исправно заплатить. А когда его очередь к караулу или работе Его Величества придет, онаго бы отнюдь за своею особливою работою удерживать и препятствовать не дерзали под лишением чина или иным жестоким наказанием, по времени, случаю и важности дела смотря».
Кстати, офицерам со времен Петра Великого официально категорически запрещалось заниматься рукоприкладством. Правда, на практике уровень мордобоя на кораблях напрямую зависел от установленных командиром порядков.
Наиболее часто отмечались в рукоприкладстве офицеры из матросов. Как пишет Константин Станюкович, люди, выслужившиеся из самых низов, «решительно не понимали службы без порки и «чистки зубов»». Впрочем, к таковым нарушителям – среди офицеров их обычно называли «дантистами» – могли применить жесткие меры, вплоть до списания с корабля.
Наказание могло быть и весьма необычным.
К примеру, командиру фрегата «Рафаил» капитану 2–го ранга Семену Михайловичу Стройникову, сдавшему корабль в 1828 г. перед лицом превосходящих сил турок, Николай Первый даже запретил жениться, «дабы в последующем трусов для Русского флота не плодить». Кроме того, в 1830 г., после возвращения из турецкого плена, он был по суду лишен чинов и орденов, а также разжалован в матросы.
Впрочем, с женитьбой император, как позже выяснилось, опоздал. У Стройникова было уже двое детей, причем мужского пола – Николай Семенович и Александр Семенович, родившиеся, соответственно, в 1813 и 1824 гг. Оба они стали морскими офицерами, причем разжалование отца на их карьеру не повлияло. И Николай, и Александр стали контр–адмиралами, причем старшего из них произвели в офицеры спустя несколько месяцев после сдачи «Рафаила» в возрасте неполных 16 лет за боевое отличие. Возможно, в качестве дополнительного укора отцу.
Как автор невероятных наказаний (отметим, впрочем, что до их исполнения дело не доходило) был известен и уже знакомый нам контр–адмирал Андрей Александрович Попов. Вот как отзывались о нем гардемарины, ходившие с «беспокойным адмиралом» на судах Эскадры Тихого океана:
«Все наперерыв спешили познакомить Ашанина с адмиралом в кратких, но выразительных характеристиках беспощадной юности, напирая главным образом на бешеные выходки стихийной, страстной натуры начальника эскадры. Про него рассказывались легендарные истории, невероятные анекдоты. Признавая, что Корнев [116] 116
Под этим именем Попов выведен в повести «Вокруг света на «Коршуне»».
[Закрыть] лихой моряк и честнейший человек, все эти молодые люди, которые только позже поняли значение адмирала как морского учителя, видели в нем только отчаянного «разносителя» и ругателя, который в минуты профессионального гнева топчет ногами фуражку, прыгает на шканцах и орет, как бесноватый, и боялись его на службе, как мыши кота. Ашанину изображали адмирала в лицах, копируя при общем смехе, как он грозит гардемарина повесить или расстрелять, как через пять минут того же гардемарина называет любезным другом, заботливо угощая его папиросами; как учит за обедом есть рыбу вилкой, а не с ножа; как декламирует Пушкина и Лермонтова, как донимает чтениями у себя в каюте и рассказами о Нельсоне, Нахимове и Корнилове и как совершает совместные прогулки для осмотра портов, заставляя потом излагать все это на бумаге. Внезапные переходы его от полнейшего штиля, когда гардемарины были «любезные друзья», к шторму, когда они становились «щенками», которых следует повесить на нока–реях, мастерски были переданы востроглазым, худеньким Касаткиным [117] 117
Один из гардемаринов Эскадры Тихого океана.
[Закрыть] .
Слушая все эти торопливые рассказы, смотря на более или менее удачные воспроизведения Корнева, Ашанин понял, что на «Витязе» [118] 118
Флагманский корвет. По этим названием выведен парусновинтовой корвет «Богатырь».
[Закрыть] центральной фигурой – так сказать, героем – был беспокойный адмирал. На нем сосредоточивалось общее внимание; ему давали всевозможные клички – от «глазастого черта» до «прыгуна–антихриста» включительно, его бранили, за небольшим исключением, почти все, над ним изощряли остроумие, ему посвящались сатирические стихи.
– Слушай, Ашанин, какую я песенку про него написал… Небось, он ее знает… Слышал, дьявол! – похвастал Касаткин.
– И не расстрелял тебя? – засмеялся Ашанин.
– Нет. смеялся. Просил всю песню показать.
И маленький гардемарин с задорным вихорком и мышиными глазками, благоразумно затворив двери каюты, затянул фальцетом, а все подтянули хором:
Хуже ливня и тумана,
Мелей, рифов, скал,
Шквала, шторма, урагана —
Грозный адмирал.».
В XIX–XX вв. не было чем–то исключительным разжалование штаб–офицеров в мичманы.
В феврале 1854 г. за гибель своего корабля[119] 119
Разжалование состоялось несмотря на невиновность командира – навигационная ошибка, приведшая к катастрофе, была вызвана неточностью карт.
[Закрыть] – транспорта «Неман» – до первого офицерского чина был понижен капитан–лейтенант Павел Яковлевич Шкот. В ходе обороны Севастополя в 1854–1855 гг. он был восстановлен в звании, а окончил службу вице–адмиралом.
А вот история из более близких времен.
В ночь на 15 октября 1914 г. на стоянке в Пенанге (современная Малайзия) германским рейдером «Эмден» был потоплен русский крейсер «Жемчуг». Суду были преданы командир корабля, капитан 2го ранга барон Иван Александрович Черкасов, и ряд офицеров. В ходе разбирательства выяснилась любопытная деталь – за бароном всегда следовала жена, которую он вызывал в каждый следующий порттелеграфом либо письмом.
По совокупности других признаков состава преступления[120] 120
В ходе следствия выяснилось, что Черкасов в боевом походе запрещал объявлять тревогу при обнаружении неизвестных судов, открытым текстом передавал координаты корабля, а также запрещал на стоянке выставлять вахту у орудий (дабы «не нервировать команду»).
[Закрыть] Черкасов был лишен дворянства, чинов и орденов и приговорен к трем с половиной годам каторжных работ. По высочайшей конфирмации приговора он был разжалован в рядовые и направлен на Кавказский фронт. Здесь он заработал Знак отличия Военного ордена (солдатский Георгиевский крест), а затем ему были возвращены чин и ордена. Умер барон в эмиграции во Франции.
Последним крупным процессом против офицеров Российского Императорского флота стал суд над командованием Второй эскадры Тихого океана, сдавшим корабли японцам в Цусимском сражении в мае 1905 г. На скамье подсудимых оказался командующий эскадрой вице–адмирал Зиновий Петрович Рожественский, его младший флагман – контр–адмирал Николай Иванович Небогатов, офицеры штаба, а также командиры и старшие офицеры сдавшихся кораблей эскадры.
Рожественский был оправдан, поскольку в ходе сражения был тяжело ранен и снят с флагманского эскадренного броненосца «Князь Суворов» в бессознательном состоянии. Не знал он и о том, что миноносец «Бедовый», на который его перенесли по требованию штаба, был сдан неприятелю, который и помышлять не мог о столь богатой добыче. Восьмого мая 1906 г. вице–адмирал был уволен в отставку с формулировкой «по болезни».
Командующий Третьим боевым отрядом эскадры контр–адмирал Николай Иванович Небогатов – он принял командование всей эскадрой после выхода из строя Рожественского – был сначала лишен чинов и наград, а затем, в 1906 г., приговорен к смертной казни, сразу же замененной десятью годами заключения в крепости. Впрочем, отсидел он лишь три года и был досрочно освобожден.
Флот, однако, ему сдачи отряда не простил – сыну Небогатова, обучавшемуся в Морском кадетском корпусе, была устроена такая обструкция, что ему пришлось покинуть корпус и оставить все надежды стать морским офицером.
Командиры сдавшихся с Небогатовым кораблей – капитаны 1–го ранга Николай Григорьевич Лишин (командир броненосца береговой обороны «Генерал–адмирал Апраксин»), Сергей Иванович Григорьев (командир броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин») и Владимир Васильевич Смирнов (командир флагманского эскадренного броненосца «Император Николай Первый») – как и их флагман, были приговорены к смертной казни, замененной заключением в крепости. То же наказание ожидало капитана 2–го ранга Николая Васильевича Баранова, сдавшего японцам миноносец «Бедовый» вместе с вице–адмиралом Рожественским.
Начальник штаба Небогатова, капитан 1–го ранга Василий Александрович Кросс, отделался четырьмя месяцами заключения в крепости.
Наказание ожидало и офицеров эскадренного броненосца «Орел» во главе со старшим офицером капитаном 2–го ранга Константином Леопольдовичем Шведе, (командир корабля капитан 1–го ранга Николай Викторович Юнг был смертельно ранен в ходе сражения). Все они были полностью оправданы по суду в связи с катастрофическим положением броненосца – он был совершенно неспособен сопротивляться противнику и мог в любой момент перевернуться.
Если бы сдача корабля происходила во времена Петра Великого, то наказание было бы неотвратимым и суровым. Смотрим Морской устав, главу десятую, где обе статьи посвящены сдаче боевых судов.
Статья 72–я предполагала наказание за принуждение командира сдать корабль. Виновные должны были лишиться «чести, пожитков и живота». Командир избегал наказания только в том случае, если он был склонен к сдаче «силою». В том случае, когда решение было принято «прелестью», то снисхождения ожидать не приходилось.
Следующая статья касалась экипажей, которые осмелились бы дать возможность командиру спустить флаг перед неприятелем или же выйти из боевой линии во время сражения. В этом случае все офицеры корабля должны были быть «казнены смертию»; матросов вешали каждого десятого.
Откровенно говоря, опасаться преданию суду могли и офицеры бронепалубного крейсера 1–го ранга «Варяг» по своем возвращении в Россию после боя при Чемульпо. Ведь, вопреки требованиям Морского устава, корабль был не уничтожен (в отличие от мореходной канонерской лодки «Кореец»), а лишь затоплен – командиры стоявших в порту иностранных кораблей опасались, что взрыв крейсера может нанести ущерб и их судам.
Впрочем, император Николай Второй решил по–иному. Все офицеры были награждены орденом Святого Георгия четвертой степени.
Неотвратимым было наказание за оскорбление старшего в чине. Так, 12 июля 1868 г. гардемарин флота Василий Васильевич Воеводский был разжалован в рядовые «за ослушание и оскорбление старшего по службе». Возвращено гардемаринское звание ему было лишь спустя неполных два года.
Наиболее известным «возмутителем спокойствия» с точки зрения чинопочитания был Николай Николаевич Зубов, произведенный в 1859 г. в гардемарины флота предпоследним по списку, что означало либо низкую успеваемость, либо дурное поведение, либо и то и другое. В 1871 г. лейтенант Зубов был предан Военно–морскому суду Кронштадтского порта «за неоднократные оскорбления старшего офицера клипера «Вестник» и нанесения ему ударов» по лицу. В следующем году по высочайшей конфирмации он был разжалован в матросы с лишением дворянства и переводом в Аральскую флотилию. Дальше, как говорится, ехать было уже некуда.
Судьба после этого отвела Николаю Николаевичу всего девять лет. За это время он успел вновь получить права дворянства, добыть в бою Знак отличия Военного ордена (солдатский Георгиевский крест) четвертой степени, вернуть себе офицерское звание, заслужить Золотую саблю с надписью «За храбрость», орден Святого Станислава второй степени с мечами и орден Святого Георгия четвертой степени. Умер капитан 2–го ранга Зубов от ран в бою с текинцами близ укрепления Геок—Тепе.
Случалось, что офицер избегал наказания «благодаря» личному оружию. Так, в начале 1893 г. на скалах у побережья Кореи погиб крейсер (бывший корвет) «Витязь». Командиру, капитану 1–го ранга Сергею Аполлинариевичу Зарину, грозила выплата убытков казны в размере 1 миллиона 525 тысяч 777 рублей 21,5 копейки – сумма астрономическая по тем временам. От разорения и позора Зарина спасло самоубийство из револьвера «в припадке болезненного страдания».
Самоубийство спасало от финансового краха и семейства офицеров, и чиновников рангом пониже.
В собственной квартире в Севастополе застрелился титулярный советник Яков Гаврилович Джурихин – казначей 35–го Черноморского флотского экипажа обвинялся в недостаче 2692 рублей 58 копеек казенных денег и оставил после себя детей–сирот. Убытки по высочайшему соизволению были в следующем году приняты на счет казны. А произошло это, скорее всего, потому, что чиновник 11 июня 1877 г. принимал участие в знаменитом пятичасовом бою вооруженного парохода «Веста» с турецким броненосцем «Фетх–и–Буленд» подшхипером первой статьи.
Рекордсменом же по количеству преступлений, видимо, нужно будет признать Кронштадтского полицмейстера капитана 2–го ранга Петра Николаевича Головачева. Снова послушаем Владимира Галактионовича Короленко:
«Головачева прозывали в городе «Капитаном носом», так как нос его заканчивался большими синими желваками. Это был нестарый человек, в морском мундире, с кортиком, подвижной, деятельный, экспансивный и предприимчивый до такой степени, что в скором времени попал под суд по обвинению зараз в тридцати двух преступлениях. Одно из них состояло в том, что, выйдя на базар за пять минут до окончания церковной службы и увидя, что торговцы вопреки приказу поторопились открыть уже свои лавки, он стал посреди площади и крикнул зычным голосом:
– Братцы!.. матросики!.. Грабь их в мою голову, чтобы помнили закон.
Толпа не заставила повторить себе этот приказ. Матросы разных наций кинулись на лари с криком: «Ура, Капитан нос приказал», – и, кажется, еще до конца службы базар был уже разграблен.
Это было уже слишком громко, и решительный полицмейстер был наконец отдан под суд».
Глава 7. Офицер vs офицер
Для начала – цитата из Морского устава Петра Великого:
«Офицеры и прочие, которые в ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА флоте служат, да любят друг друга верно, как христианину надлежит без расности, какой они веры или народа не будет».
В реальной жизни взаимоотношения офицеров флота строились на многолетних писаных и неписаных традициях. Причем для тех из них, кто служил на одном корабле, даже система чинопочитания зачастую разительно отличалась от того, что требовали уставы. Обратимся к уже знакомой нам повести Константина Михайловича Станюковича «Вокруг света на «Коршуне»»:
«Володя двинулся на сходню и вошел на корвет, разыскивая глазами вахтенного офицера.
На мостике его не было.
Наконец, заметив молодого лейтенанта, показавшегося из–за грот–мачты, он подошел к нему и, вытягиваясь во фронт и отдавая по форме честь, спросил:
– Можно ли видеть капитана?
– Опустите руку, пожалуйста, и стойте вольно. Я не корпусная крыса! – проговорил, смеясь, лейтенант и в ответ не приложил руку к козырьку, а, по обычаю моряков, снял фуражку и раскланялся. – Капитан только что был наверху. Он, верно, у себя в каюте. Идите туда! – любезно сказал моряк».
Раз уж мы упомянули офицера в чине лейтенанта, самое время рассказать о системе воинских званий Российского Императорского флота.
К середине XIX в. низшим обер–офицерским чином флота был чин мичмана, соответствовавший поручику армии (напомним, армейцы выпускались в войска после окончания военных училищ подпоручиками). Примечательно, что на английском флоте чин midshipman (именно от него и происходит слово «мичман») соответствовал российскому гардемарину.
Необходимо сказать, что столь знакомый нам по художественным фильмам чин гардемарина ничего общего с кинематографической вольницей и романтикой не имел. Гардемарины, по сути, являлись стажерами–практикантами, служившими на кораблях либо в береговых учреждениях Морского ведомства перед производством в офицеры. На суше этому чину соответствовали подпрапорщик (по сути, переходный чин от унтер–офицера к офицеру) либо юнкер. Более того, строевая дисциплина в XVIII в. была более чем суровой, поэтому ни о каких длительных отлучках из стен не могло быть никакой речи.
И еще одна деталь, характеризующая качество «гардемаринского эпоса». Молодым людям не было никакого смысла втайне перемещаться из Москвы в Санкт–Петербург, поскольку навигаторские классы Навигацкой школы были переведены в Санкт–Петербург еще в 1716 г., т. е. почти за 30 лет до начала событий, описываемых в первом фильме. Что же касается старой столицы, то здесь оставались лишь «цыфирные» и «русские» классы, которые являлись, по сути, подготовительными для старших, где обучались гардемарины.
Чин лейтенанта в 1701–1907 гг. соответствовал сухопутному капитану, а в 1907–1917 гг. – штабс–капитану. Лейтенанты начальствовали над вахтами, а также командовали небольшими судами – тендерами и бригантинами, а позже – миноносцами и бригами. В 1907–1912 гг. армейскому чину капитана соответствовал старший лейтенант.
В 1713–1885 гг. и 1907–1911 гг. во флоте существовал чин капитан–лейтенанта (аналог сухопутного майора). Примечательно, что в 1885–1907 гг. лейтенанты флота могли получать «содержание капитан–лейтенанта» – несмотря на то что такового чина не существовало. Речь шла, по сути, о высшем должностном окладе лейтенанта.
Штаб–офицерские чины капитана 2–го ранга и капитана 1–го ранга присваивались в 1713–1732 гг. и в 1751–1917 гг… На суше им соответствовали подполковник и полковник. В промежутке между 1732 и 1751 гг. существовал чин «капитан корабля», который заменял капитанов обоих рангов.
Теперь перейдем к адмиральским чинам.
С 1699 г. в российском военно–морском флоте существовали чины контр–адмирала, вице–адмирала и адмирала (полного адмирала), которые соответствовали генерал–майору, генерал–лейтенанту и генералу рода войск (например, генералу от инфантерии или генералу от кавалерии). Добавим также, что высшие офицеры флота, перечисленные в береговой состав, а также числившиеся по корпусам Морского ведомства, носили сухопутные чины. Исключения в разные годы составляли Корпус инженер–механиков флота, Корпус корабельных инженеров и Корпус инженеров морской строительной части.
Особый разговор – чине и должности Генерал–адмирала – мы не оговорились, между чином и должностью была большая разница. Чин Генерал–адмирала соответствовал генерал–фельдмаршалу, а должность в XIX–XX вв., главным образом, главным начальникам флота и Морского ведомства императорской крови.
Во второй половине XIX – начале XX в. Генерал–адмиралами Русского Императорского флота были Великие князья Константин Николаевич (брат императора Александра Второго) и Алексей Александрович (брат императора Александра Третьего).
В официальных случаях при обращении к офицеру использовались «общегражданские» выражения – «Ваше благородие» (к обер–офицеру), «Ваше высокоблагородие» (к штаб–офицерам) и «Ваше превосходительство» (к контр–адмиралу, вице–адмиралу, а также к генералам соответствующих чинов). Полный адмирал или генерал, а также Генерал–адмирал величались «Ваше высокопревосходительство». Добавим, что титуловали обычно только старших по званию – лица, находившиеся в равных чинах, обращались друг к другу либо по чину, либо по имени–отчеству (в случае знакомства).
Если же офицер был титулованной особой, то его именовали в соответствии с титулом. К графам и князьям обращались «Ваше сиятельство», но если князь был светлейшим либо императорской крови, то «Ваша светлость». Впрочем, предикат титула «Ваша светлость» мог быть дарован императором и «рядовому» княжескому роду. К Генерал–адмиралу (в нашем случае – брату либо дяде царствующего монарха) обращались «Ваше императорское высочество».
Единственными представителями титулованных семей, к которым обращались без предиката, были бароны. Их именовали – «господин барон».
Между офицерами, служившими на одном корабле либо в одном флотском экипаже, титулы и чины обычно отбрасывались. Друг к другу соплаватели и сослуживцы обращались по имени–отчеству, причем это правило распространялось не только на штаб–офицеров и обер–офицеров, но и зачастую на высший командный состав в ряде неформальных случаев.
Случались, впрочем, и казусы. Например, офицеры, призванные из запаса либо произведенные в чин прапорщика по морской или по механической части в военное время из моряков коммерческого флота, часто порывались именовать других офицеров «Ваше благородие». Таковым обычно объясняли, что они уже сами «благородия», и такое обращение в кругу коллег звучит более чем дико.
Другое дело, что офицеры различных специальностей часто относились друг к другу по–разному. Но для начала стоит немного рассказать о системе корпусов, существовавших в Российском Императорском флоте. Чинами корпусов очень часто бывали выходцы из недворянских сословий.
В середине XIX – начале XX в. существовал Корпус морской артиллерии (КМА), Корпус инженер–механиков флота (ВИМФ), Корпус корабельных инженеров, Корпус гидрографов, Корпус флотских штурманов (КФШ), Корпус инженеров морской строительной части (КИМСЧ), Военно–морское судное ведомство.
Создание корпусов изначально имело весьма прозаическую причину. Строевые офицеры периода парусного флота не могли одновременно совмещать контроль за общим прохождением службы подчиненными с получением навыков по различным морским специальностям. Отметим, что, за редким исключением, офицеры корпусов имели общеармейские звания.
Корпус морской артиллерии был образован в 1734 г., и его офицеры имели армейские воинские звания (с 1830 г. морские артиллеристы имели преимущество в один чин над сухопутными колетами). Чины КМА следили за исправностью материальной части, отвечали за сохранность боеприпасов, а также обучали артиллерийской стрельбе личный состав. Кроме того, офицеры корпуса работали в арсеналах и лабораториях, где начинялись разрывные снаряды и проверялись пороха.
В 1827 г. был официально создан КФШ. В обязанности штурмана входило ведение шканечного журнала, прокладка курса и его счисление. Кроме того, офицеры корпуса проводили гидрографические работы, командовали лоцманскими судами, были смотрителями маяков и станций телеграфов.
КИМСЧ появился в 1838 г. для руководства и надзора за строительными работами в портах – речь шла о возведении, доков, арсеналов и других «казенных зданий».
Немного в стороне стояли офицеры ластовых[121] 121
Ласт – в старой России вес груза приблизительно в две тонны. Числом ластов измерялась вместительность купеческих судов (военных – в тоннах).
[Закрыть] экипажей (упразднены в 60–х гг. XIX в.). Они командовали портовыми и каботажными судами, а также служили в нестроевых частях флота. Нестроевые ластовые роты могли быть портовыми, служительскими, госпитальными, конюшенными, комиссариатскими, маячными и по надзору за зданиями. Офицеры, причисленные к ластовым экипажам, считались низшей категорией среди флотских чинов, у них была отличная от других форма, воинские звания и более низкие оклады жалованья.
После упразднения ластовых экипажей их офицеры были переведены в различные хозяйственные подразделения Морского ведомства, однако «ластовое клеймо» продолжало их тяготить в общении со строевыми офицерами флота. В глазах большинства корабельных офицеров «ластовые» почти поголовно были малообразованными любителями спиртного.
Вот что писал об отставном ластовом подполковнике и такелажмейстере[122] 122
Такелажмейстер – служащий, отвечающий за погрузочно–разгрузочные работы в порту.
[Закрыть] Санкт–Петербургского порта Поздееве (имя сего офицера нам, увы, не известно) князь Язон Константинович Туманов:
«Ластовые офицеры уже отошли в область прошлого, и поэтому следует сказать о них несколько слов. Корпус ластовых офицеров состоял из произведенных в офицеры унтер–офицеров и боцманов флота и предназначался исключительно для службы в порту и экипажах. Это были достойнейшие люди, прошедшие суровую школу морской жизни, тончайшие знатоки своего подчас довольно сложного дела, но вне узкой сферы своей специальности они не знали ничего. Большинство из них были бывшие баталеры, пошкиперы и боцмана и занимали должности заведующих портовыми складами, служили на плавучих средствах порта, заведовали такелажными и парусными мастерскими, плавучими кранами и Чины имели они сухопутные, причем доходили лишь до чина капитана, на котором застревали до предельного возраста, после чего производились в подполковники с увольнением в отставку с мундиром и пенсией, но обычно оставались на своих насиженных местах, продолжая службу по вольному найму.
Таковым был. подполковник в отставке Поздеев. Сколько ему было лет – я думаю, он и сам этого в точности не знал: может быть, 55, может быть, 65, а может, и больше. Сухой кряжистый старик, с лицом цвета мореного дуба, со щетинистыми седыми усами, хриплым голосом и большим носом–дулей, цвет которого предательски указывал на пристрастие его хозяина к напиткам крепостью не ниже 40°. Спрошенный однажды за обедом. какое вино он предпочитает, с полной откровенностью и чувством собственного достоинства Поздеев ответил, что из легких виноградных вин он предпочитает коньяк.
Большой знаток своего дела, он выполнял очень тонкую работу, манипулируя такими грубыми предметами, как 100–тонный неуклюжий кран и броневые плиты. Работа, без сомнения, тонкая: подвести плиту вплотную к борту таким образом, чтобы броневые болты пришлись бы как раз против просверленных для них в борту дыр, – манипуляция в трех плоскостях, причем малейшее отклонение в одной из них сводило на нет всю работу».
Прямо скажем, что различие в положении офицеров различных специальностей было зафиксировано еще в Морском уставе. Вот, например, что написано в нем о морских артиллеристах:
«Офицеры артиллерийские на бомбардирских кораблях имеют в своей команде мартиры, гоубицы и прочи артилерийские вещи и не должны мешаться в команду морскаго Офицера; разве по их искуству от Аншеф командующаго в том приказано будет».
В период зарождения парового флота ко второму сорту можно было отнести, например, штурманов. Многие источники говорят даже о «снисходительно–барском» отношении строевых офицеров к навигаторам, которые зачастую происходили не из дворян, а из разночинцев.
Корпус инженер–механиков флота и Корпус корабельных инженеров имели свои звания (в остальных корпусах офицерам присваивались армейские чины). В каждом корпусе было лишь по пять чинов.
В КИМФ службу начинали с младшего инженер–механика (соответствовал чину армейского поручика или мичмана), за которым следовали помощник старшего инженер–механика (штабс–капитан или лейтенант), старший инженер–механик (подполковник или капитан 2–го ранга), флагманский инженер–механик (полковник или капитан 1–го ранга) и инспектор по механической части (генерал–майор или контр–адмирал). В военное время вводился чин прапорщика по механической части.
Низшим офицерским чином в ККИ был младший помощник судостроителя, соответствовавший сухопутному поручику или флотскому мичману. За ним шли старший помощник судостроителя (штабс–капитан или лейтенант), младший судостроитель (подполковник или капитан 2–го ранга), старший судостроитель (полковник или капитан 1–го ранга) и инспектор судостроения (генерал–майор или контр–адмирал).
В 1905 г. офицеры КИМФ и ККИ получили общевойсковые звания с добавлением слов «корабельный инженер»» или «инженер–механик». В 1913 г. последовала новая реформа – механикам были присвоены морские чины: инженер–механик капитан 1–го ранга, инженер–механик капитан 2–го ранга, инженер–механик старший лейтенант, инженер–механик лейтенант и инженер–механик мичман. Что же касается высших чинов, то они остались армейскими (генерал–майор, генерал–лейтенант и генерал).
Стоит добавить, что у офицеров корпусов были вполне реальные шансы получить адмиральских «орлов». Например, 24 апреля 1865 г. в кондукторы Корпуса флотских штурманов был произведен Николай Александрович Гаупт. В 1867 г. он стал мичманом ( строевым офицером флота), а службу закончил, выйдя в отставку вице–адмиралом.
Несмотря на запрещение Морского устава, естественно, бывали и конфликты между офицерами. Кстати, «регламент» предусматривал суровое наказание в том числе за драки:
«Ежели офицер товарища своего дерзнет бить руками, или попросту на берегу, тот будет лишен чина на время, и повинен будет заплатить тому обидимому, против его жалования на полгода, больше или меньше, по разсмотрению воинскаго суда: А ежели кто на корабле сие учинит, тот лишен будет чина, и написан в матрозы на такое время, как в суде определено будет и столькож повинен будет тому обидимому заплатить, как выше писано».
Но драки продолжали иметь место.
Так, уже знакомый нам старший офицер транспорта «Иртыш» лейтенант Петр Петрович Шмидт однажды встретил в Либаве[123] 123
Современная Лиепая (Литва).
[Закрыть] другого лейтенанта, «который в дни их молодости был причиной его семейной драмы». Встреча закончилась пощечиной.
«Иртыш» входил в состав Второй эскадры Флота Тихого океана, время было военное, и все ожидали от крайне вспыльчивого начальника эскадры крутых мер. Но резолюция Зиновия Рожественского была более чем сдержанной:
«Во время войны никаких дуэлей не допускать, а лейтенанта Шмидта арестовать на десять суток в каюте с приставлением часового».
Помимо офицеров на кораблях русского флота служили так называемые «чиновники», исполнявшие главным образом, административно–хозяйственные обязанности. Это были люди, которые носили так называемые «классные» гражданские чины, но пользовались правами офицеров. Впрочем, большинство «настоящих» офицеров, включая молодежь, считали их людьми «второго сорта».
Вот что писал на этот счет Гаральд Карлович Граф (рассказ относится к его кадетским годам):
«Было на «Пожарском» [124] 124
Крейсер 1–го ранга, бывший броненосный фрегат «Князь Пожарский».
[Закрыть] и еще несколько достопримечательных личностей. Среди них два чиновника, выслужившиеся из матросов, – шкипер и артиллерийский содержатель. Еще в давно прошедшие времена такие чиновники получали на флоте прозвище «петухов» и жили в особой кают–компании, которая соответственно и называлась «петушиной ямой». «На «Пожарском» она помещалась под офицерской кают–компанией и, так как была уже за броневым поясом, не имела бортовых иллюминаторов, и свет попадал через узкий и глубокий, как колодец, световой люк. Конечно, среди нас находились озорники, которые не забывали поддразнивать ее обитателей, крича «Петухи, хорошо ли вам там?», или подражая петушиному «ку–ка–ре–ку». Этих двух чиновников никогда не было видно на палубе, и только по праздничным дням, после обедни, во время торжественного поздравления командиром всего экипажа они вылезали на шканцы и становились на левый фланг офицерского фронта. Причем одевались они в очень короткие сюртучки и какие–то удивительной формы треуголки, на которые мы всегда заглядывались и находили, что как они, так и сами их обладатели поросли мохом».
