Текст книги "Спасение Европы"

Автор книги: Николай Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Николай МАКСИМОВ

Спасение Европы

Роман

Пролог

Во второе воскресенье сентября шестьсот шестьдесят пятого года кан Кубрат всю семью вывез на пикник. У болгар было принято после симесь уйхе, то есть месяца урожая, как они называли тогда август, устраивать праздник изобилия. По такому случаю к Кубрату приехали из вверенных им земель все пятеро сыновей. После гуляний всем родом кан решил продолжить праздник еще и отдельно, в кругу семьи, в знак благодарения Богу за дары. Хотя болгары тогда в большинстве были кочевниками, народ земледелие чтил. Оно и понятно: без горячих лепешек, доставленных только что из тандыра, и еда не еда. Да и хранятся они долго, почти как шыртан – запеченное в бараньем желудке в течение трех дней мясо, доведенное до полусухого состояния.

Из Банджы, или, как называли город другие народы, Фанагории, дорога пролегала по побережью Таманского залива в сторону Гермонассы. Мужчины ехали верхом, женщины – в устланных коврами и подушками удлиненных кибитках, которые легко тащили пары горных лошадей. За ними вереницей тянулись до полутора десятков повозок с различным снаряжением и с обслугой. Колонну сопровождали три сербю, то есть три сотни джандаров-телохранителей, разделенные на головную, боковые и замыкающую группы охранения.

Местом остановки выбрали холм в десяти зюхрымах* от столицы. Отсюда вглубь материка тянется густой вековой лес, от которого несет приятным неповторимым ароматом. Он смешивается со слабосоленым морским воздухом и придает ему такую неописуемую живительность, что вдыхающему его человеку чудится, будто он оказался в некоей сказочной среде. Ему легко и блаженно! Он способен сейчас совершить нечто такое, о чем в обычной жизни даже не смел мыслить. А что это – нечто такое? Кто ж его знает.

Пока слуги ставили шатры для кана и его сыновей, для женщин, для охраны, мужчины решили прогуляться по опушке леса. Гигантские буки, иные высотой до пятидесяти аршинов и стволом в два-три обхвата, своими густыми кронами почти не пропускают солнечного света, потому под ними растительность выглядит весьма скудно. Зато от самих деревьев-богатырей веет несказанной мощью! Кажется, что она передается человеку и не только вливает в него некую силу, но и приподнимает дух. Даже Кубрат, постаревший, оттого заметно сдавший в последние годы так, что и в седло садится не без труда, как-то выпрямился, начал ступать тверже, почти не шаркая ногами, держа голову так, что его густая седая борода как бы вытянулась вперед… Чуть в стороне, где бук сдает свои позиции, буйствуют самые разнообразные деревья. Выделяется высокий платан, уже сбросивший, как змея, старую «шкуру», отчего его ствол кажется теперь мраморным. Не менее красив граб со своими замысловато скрюченными сережками. А кустарники, эти обиженные природой низкорослые созданьица! Они так и норовят ухватиться за любое открытое место, жадно ловя каждый проникающий туда солнечный лучик. Им дополнительную красоту придает скумпия, листья которой уже успели покраснеть. А уж плющ-то, плющ! Тот совсем распоясался, обхватил стволы деревьев так, что многих не стало видно совсем. Впрочем, разве опишешь здешний лес! В нем столько растительности, что названия многих и не запомнить.

В какой-то момент Кубрата потянуло вглубь леса. Дойдя до небольшой поляны недалеко от опушки, он остановился. Сыновья Батбаян, Котраг, Аспарух, Кубер, Альцек выстроились перед ним в порядке старшинства, вытянулись. Все как один – лихие молодцы, на полголовы – голову выше родителя. Они каким-то внутренним чутьем поняли, что отец привел их сюда не просто так. Судя по всему, хочет сказать нечто важное. И точно, так оно и получилось.

– Сыны мои, видите, какое могучее дерево этот бук? И как много вокруг него всяких других деревьев, кустарников, трав, – как бы между прочим заговорил

Кубрат. Вдруг голос его затвердел, стал звучать жестче. – А отдели их друг от друга – не будет этого процветающего леса. Как бы ни был могуч бук, один он зачахнет. Деревья помельче и кустарники, в свою очередь, захиреют без поддержки бука. Так устроено в природе. Так устроено и промеж людей. Вместе мы, если и слабые по отдельности, – сила. А врозь, если и батыры, – слабы.

Котраг с Аспарухом переглянулись, опустили головы. Они-то понимали, к чему эти слова, чувствовали, в чей огород летят камешки. Сразу по приезде в родительское гнездо они имели с отцом разговор, от которого тот осерчал на них не на шутку. А просили сыновья самостоятельности. Они на выделенных отцом землях хотели быть не просто его отпрысками и местными предводителями, а настоящими канами своих орд. Ибо земли эти были столь обширны, что могли соперничать со многими государствами Кавказа.

– Дети мои, теперь пойдем к морю, – предложил тем временем Кубрат. – В лесу, конечно, хорошо, веет прохладой, дышится легко. Но слишком много мошкары…

Залив, на берегу которого они остановились, был небольшой и мелкий. Залив в заливе. Здесь большие корабли не ходили. Вот и сейчас на воде качались лишь две рыбацкие байды, на которых копошились несколько человек. Однако мысль кана простиралась далеко за пределы и этого небольшого, и всего Таманского залива.

– Дети мои, вы знаете, вот этот залив связан с севера – с Меотидой, или, по-нашему, Саксинским морем, с юга – с Понтом Эвксинским, опять же по-нашему Сакланским морем. Это не просто моря! Они делают нашу Болгарию великой. Через Понт Эвксинский мы связаны с Константинополем – столицей могучей Византийской империи. Почему она могучая? Потому что всегда объединяет территории, но никогда не отделяет, не дробит. По крайней мере, добровольно. И помните: только союз с ней дал нам возможность сбросить господство хазаров. Еще Константинополь дал мне образование и воспитание, достойное правителя великой страны. Не случись мне там набираться уму-разуму, кто знает, сумел бы я содержать нашу империю в таком состоянии или нет. Никогда не забывайте об этом.

Сыновья, опять расположившись рядом с отцом по возрастному ранжиру, внимали его, каждый в уме прикидывая что-то свое, и все одинаково несколько недоумевая. Что нашло на него сегодня? С чего он завел такие торжественные разговоры, хотя вывез-то их сюда на пикник? Кубрат словно услышал их мысли, повернулся к сыновьям лицом, внимательно, пронизывающе оглядел поочередно каждого поблекшим от старости, но все еще острым взглядом, затем грустно произнес:

– Сынки, а напоминаю я вам об этом потому, что чувствую приближение кончины…

– Отец, что ты такое говоришь?

– Живи еще сто лет, правь нами и народом!

– Ну что ты, отец, ты еще ого-го!.. – разом заговорили сыновья.

– Цыц! – перебил их Кубрат. – Не надо этих глупостей. Не люблю… Давайте-ка мы лучше вот что сделаем… – Тут кан обернулся к стоявшим невдалеке джандарам. – Ребята, принесите-ка сюда с крытого воза сверток. Серый. И пять дальнобойных луков, которые рядом лежат.

Когда телохранители выполнили приказ, Кубрат раздал сыновьям по луку и попросил разобрать стрелы, которые оказались в большом свертке.

– Ого! – воскликнул младший сын Альцек, – а стрелы-то тяжелые, с литыми наконечниками.

Тем временем Кубрат огляделся и заметил в шагах ста одинокую каменную глыбу почти в человеческий рост.

– Сынки, теперь встаньте в ряд и поочередно стреляйте во-он в тот камень, – велел он сыновьям. – Старайтесь попадать в одну точку, желательно в середку, чтобы раздробить его.

– Как? – недоуменно пожал плечами тот же Альцек. – Это же глупо! Что мы сможем сделать с такой глыбой? Даже с тяжелыми стрелами.

– Стрелять я сказал! – рассердился кан. – Не рассуждать надо, а выполнять то, что велит отец.

Делать нечего, сыновья подняли луки, натянули, прицелились… Сделав по пять выстрелов, они остановились и подошли к камню. Осмотрев его, Батбаян как старший доложил отцу:

– Камень цел. Видны лишь небольшие сколки. – Не скрывая сарказма, добавил: – От них ему ни жарко ни холодно.

– Соберите стрелы и продолжайте обстрел, – как ни в чем не бывало приказал Кубрат. – И сделайте не по пять, а по пятнадцать выстрелов.

После этих выстрелов он даже не стал слушать доклад сыновей, приказал собрать стрелы и повторить действие. И так – несколько раз. И вдруг! В какой-то момент верх камня медленно повело набок, он тихонько-тихонько сполз и глухо рухнул в высокую траву. Затем кусок помельче, еще другой… Могучий камень развалился! Сразу на несколько частей! Сыновья Кубрата не поверили своим глазам, подбежав, начали осматривать осколки, стараясь найти следы внутренних пустот. Оказалось, камень был цельным, никаких слабых мест в породе не замечалось.

– Вот это да-а!

– Стрелой – камень!

– Такую глыбу разрушили! – воскликнули сыновья.

– Ну как, поняли, в чем смысл моего приказа? – обратился к ним Кубрат.

– Да! – хором ответили сыновья.

– Теперь послушайте, – вдруг посерьезнев, приступил к главному Кубрат. – Скоро каном Болгарии вместо меня станет Батбаян. Вы, Котраг, Аспарух, Кубер, Альцек, помогите ему во всем. Если все станете действовать как один, подставляя плечо кану и друг другу, если продолжите крепить дружбу с Византией, не будет в мире равных Великой Болгарии стран. Если же кто-то из вас в силу себялюбия и надменности, – тут Кубрат многозначительно посмотрел на Котрага и Аспаруха, – пойдет на раскол, то погубит не только себя, а всю нашу страну… Теперь пошли трапезничать. Вижу, повара уже нажарили баранов на вертеле, расставили на столах всякие яства. Специально к этому дню я велел доставить из Константинополя лучшие греческие вина…

Кан не спеша начал подниматься на холм. Шедшие позади сыновья видели, как нелегко даются ему шаги. Да, погрузнел отец, что тут кажешь. А ведь могуч был старик, могу-уч! Где силой, где хитростью сумел освободиться от власти Хазарского каганата, объединив многочисленные родственные племена в один народ, создал Великую Болгарию. Настолько великую, что теперь она довлеет над всеми соседними странами.

На полпути к шатрам кан остановился – то ли передохнуть, то ли специально, чтобы сделать еще одно завещание.

– Еще вот что, дети мои, – сказал он, отдышавшись. – Похороните меня не близ столицы, а в степи, в самом центре, в самом сердце моей страны**. И по традициям

народной веры. Я уже приготовил себе нижнюю белую рубаху седре. Из одного куска хлопчатобумажной ткани с девятью швами и поясом, сплетенным из 72 нитей белой овечьей шерсти. В общем, все так, как велит Заратустра. Хотя сам я христианин, да и вы тоже. Мало того, все знают, что я не только принял христианство, а еще императором Византии Ираклием Первым удостоен титула патрикия. И все же похороните меня по нашим традициям, ибо народ наш великий все еще придерживается их. Да и не можно кочевников быстро окрестить. Для этого надобно везде понастроить храмы божии… Можем ли мы сейчас тратиться на это? Думаю, это сделаете позже вы, когда болгарские племена станут оседлыми, когда рубежи нашей империи станут отчетливыми и постоянными…

…За столом Кубрат вел себя так, словно он здесь не хозяин, а простой гость, нечаянно попавший на пир знати. Он почти ничего не говорил, кроме как слов типа «подай», «налей», которыми обращался к слугам. Пил и ел из простой краснолаковой посуды, пренебрегая серебряными мисками и золотыми кубками. Вскоре и вовсе ушел в свой белый шатер, пожелав оставшимся продолжить пиршество и попросив не обращать на него внимания.

…Через месяц Кубрат решил проехаться по стране, чтобы воочию увидеть и понять, какой она стала, как в ней живут разные племена. Из этой поездки он в Фанагорию уже не вернулся. Наверное, само провидение подсказало ему оказаться в день смерти в самом центре созданной им Великой Болгарии…

Как и завещал Кубрат, власть в Великой Болгарии перешла к Батбаяну. Однако править оставленной отцом страной ему пришлось недолго. Не прошло и двух лет, как братья стали проявлять недовольство его главенством. Нет, они не оспаривали завещание отца, не требовали от Батбаяна оставить канский престол. Каждый из них желал создать свою орду, считая, что их племена сильны настолько, что способны существовать как отдельные государства. Разладом между братьями не преминули воспользоваться хазары – извечные соперники и враги болгар. Их натиск усиливался с каждым годом. Уже через пару лет болгары с трудом удерживали воинственных соседей, все чаще уступая им в стычках пока местного масштаба. Через три года после кончины отца братья дрогнули. Первым увел свое племя подальше от горячих мест, на правый берег Дона, Котраг. Вслед за ним увел свою орду и Аспарух, аж на Дунай. Кубер и Альцек решили держаться вместе. Они ушли в Паннонию, к аварам. Только не все племена смогли отправиться в дальний путь. Ведь на новых местах болгар никто не ожидал с распростертыми объятиями. Там им еще предстояло завоевать свое место под солнцем. Не у всех племен хватало сил на это, потому многие остались на своих коренных землях, несмотря на все усиливающееся давление хазар. Батбаян, чувствуя свою ответственность, как кана, за весь народ, не решился бросить их. Только судьба оставшихся племен была предрешена – они стали вассалами Хазарского каганата.

Отход болгарских племен друг от друга на этом не закончился. Много ли, мало ли прошло времени, одна из орд, большей частью состоявшая из кутригурских кланов, совершила большой переход и осела в районе средней Волги и Камы.

Так не стало Великой Болгарии.

Но болгарский народ, разбросанный, разобщенный, был еще жив.

___

** Предполагаемая могила Кубрата находится близ дер. Перещепино Полтавской области Украины.

Глава первая

Баранья битва

1

Ранняя весна одна тысяча двести двадцать третьего года.

Корабли Мамута шли уже пятые сутки. Несмотря на непостоянство этого времени года, все эти дни погода над Хазарским морем стояла спокойная, почти штилевая. Лишь в ночное время слегка поддувало с востока, но при боковом ветре ход кораблей ускорялся слабо. Мамут в эти дни не раз клял себя за то, что несколько лет назад купил бастард-галеры – корабли с широкой округленной кормой. Они, конечно, вместительны, каждая может брать на борт до шестисот кантаров* груза, но слишком уж медлительны, ползут, как объевшиеся черепахи. «Надо было купить узкие, скоростные и маневренные галеры-зензилы, – думал про себя Мамут. – Тогда мы бы покинули эти опасные места намного шустрее». Хотя кто мог предположить, что за время его поездки в странах Востока и Кавказа грянут такие немыслимые события… Но вот прошли сутки, прошли вторые… За караваном никто не гнался. Похоже, у монголов вообще не было кораблей. Ну, конечно. Откуда они могут быть у степняков? Их корабль – верблюд. Осознание того, что погони, может, и не было, постепенно успокаивало. Только все равно бодриться не приходилось. Ведь опасность еще не миновала, она могла прийти и с берега, причем в самом неожиданном месте. Как знал Мамут, монгольские тумены прошли уже по Азербайджану. Вдруг они остановились где-то рядом на побережье? Заметят торговые суда и заставят местных мореходов пуститься в погоню за ними…

Не сомкнувший глаз четверо суток, Мамут в очередную ночь не выдержал, оставив на мостике за себя старшего сына Сидимера, прямо на палубе присел на какой-то ящик и, прислонившись спиной к борту, задремал. Очнулся он от того, что кто-то настойчиво тормошил его. Еще не успев глаза продрать, услышал звонкий голос:

– Отец, подходим к Дербенту!

Это была его пятнадцатилетняя дочь Аюна. С некоторых пор она сопровождала отца в поездках наравне с братьями. Точнее сказать, после преждевременной смерти матери. Мамут понимал, что неправильно это – брать в дальние поездки с собой дочь, ибо они часто сопряжены с опасностью. И вообще, женщина на корабле не к добру. Только Аюна еще девочка, пятнадцать ей исполнилось уже в пути. Зато она неплохо знала несколько языков – родной болгарский, арабский, фарси, славянский. Еще на некоторых, схожих с ними, могла худо-бедно изъясняться. Просто чудо какое-то! Побудет она немного среди какого-либо народа, глядишь – уже начинает кумекать по-ихнему. Где найдешь такого толмача? К тому же Аюна сильная, ловкая девчушка, отличный стрелок, по этой части давала фору обоим братьям. Дома, в Булгаре, она все свободное время проводила не на игрищах и посиделках, как другие ее сверстницы, а в лагере амазярок*, где самых способных девушек обучали военному делу.

Мамут встал, огляделся. Точно, впереди слева показалась знакомая крепость. Дербент… Неприступный, мощный Дербент. Стены его, горделиво тянущиеся ввысь, словно предупреждали: не стоит соваться сюда. Действительно, крепость перекрывала узкий, шириной всего-то в три зюхрыма проход через Кавказ. Соответственно, подступаться к ней было почти неоткуда. Только не о том сейчас мысли у Мамута. Раз доплыли до Дербента, значит, он наконец-то может чувствовать себя в некоторой безопасности. Еще это означает, что галеры его, одного из самых богатых торговцев Серебряной Болгарии, прошли уже больше половины пути от Ирана до Саксина. Правда, еще надо дойти до этого города на Адыле – великой реке, которую намного позже начнут называть Волгой. И все же от Дербента идти дальше станет проще, вернее безопаснее. Так что есть шанс доставить весь товар в целости и сохранности. В трюмах и на палубах пяти его кораблей размещено больше тысячи кантаров, сказать по-современному – пятисот центнеров, пшеницы, ячменя, риса, пара сотен бочек с льняным и инжирным маслом, винами, фруктовыми сиропами. Ящиков с изюмом, финиками, другими маринованными и сушеными фруктами просто не счесть. Еще парчи, тканей шелковых, шерстяных, хлопчатобумажных, отлично выделанной кожи почти две тысячи очей. А оч в переводе на более современную меру длины – это девять аршин. С особой осторожностью были сложены сундучки с лекарствами. Как, впрочем, и с цветочными маслами, духами, эссенциями из роз, фиалок, нарциссов, апельсиновых и финиковых плодов. Знатные дамы и их мужья оторвут их с руками за любую цену. Как и шерстяные и шелковые ковры. Они здесь были особые – тебризские, такие в знаменитом персидском городе Тебризе ткали для дворцов ханской знати. Еще в отдельных отсеках сложены товары из золота и серебра, много оружия, особенно мечей, клинков и кольчуги из булатной стали, которые высоко ценились болгарскими военачальниками. Да разве все перечислишь! Весь этот товар Мамут доставит сначала в Саксин. Но он не станет его там продавать: в этом городе достаточно своих купцов и не стоит им мешать. Да и чревато это, может обойтись себе дороже. Мамут по Адылу пойдет дальше, вверх, до города Булгара. Вот там, в крупнейшем торговом центре, он и сорвет свой куш! Если, конечно, доплывет. А риск не доплыть с самого начала стал огромным. Совершенно непредвиденно. Он есть и сейчас, хотя, судя по тому, что дошли до Дербента, заметно уменьшился.

Мамут давно проложил удобный, одному ему ведомый маршрут из Серебряной Болгарии через Иран в соседний с ним Ирак. Точнее – из города Булгара в Тебриз. Это сказать легко – проложить маршрут. Ездить в такую даль за товаром и при этом оставаться целым и невредимым не так-то просто. Восток – дело сложное. Немало купцов из разных стран здесь теряют не только караваны, но и голову. И все же рискуют до предела, ибо, если тебя поцелует в лоб удача, куш получается весьма и весьма достойный. Мамута пока небесный бог Тура миловал. Все потому, что у него был свой путь переправы товара из Тебриза к южному побережью Хазарского моря, к своим кораблям. Их он оставлял не в известных всем портах, а в глубоком ущелье в горах у местного рыбака-отшельника, куда он пробирался по небольшой, но довольно-таки глубокой реке, вытекающей с гор в Хазарское море. Его главный шкипер Хайбул изучил все ее излучины настолько тонко, что наловчился провести по ней даже самую большую галеру купца. С проживающим в здешних местах рыбаком, мужчиной примерно одного с ним возраста, Мамут подружился лет десять назад в свой первый приезд. Тогда им не было еще и сорока лет. Этот высокий, худощавый, но жилистый мужчина внешне как бы был олицетворением мужественности горца и располагал к себе с первого взгляда. Человек назвал себя Алборзом. Вряд ли это его настоящее имя. Оно, похоже, лишь указывает, что обладатель этого имени прибыл сюда из окрестностей горы Алборз. Почему рыбак сторонился людей – этого Мамут не ведал и не допытывался, однако чутье подсказывало, что он вряд ли горит желанием вернуться в родные края. Еще чутье подсказывало, что стоит верить этому немногословному человеку. Потому как, судя по всему, он явно решил осесть в горах на всю оставшуюся жизнь и не ударится в поиски лучшей доли. Чтобы такое желание случайно не появлялось, Мамут не раз выручал Алборза деньгами. Так что человек жил себе вполне сносно и не покидал это удобное для сокрытия судов место.

И все же то, что Мамут сейчас возвращается домой после почти полугодового пребывания на чужбине, – это настоящее чудо, сопряженное не только или даже не столько с его ловкостью, но и определенным везением.

…Прибыв в начале шестьсот двадцатого года по хиджры, что означает примерно вторую половину одна тысяча двести двадцать второго года по нынешнему летоисчислению, на южный берег Хазарского моря, Мамут от Алборза узнал, что за те два с лишним года, пока он здесь отсутствовал, в этих краях произошли жестокие события. Рыбак, хоть и жил отшельником, каким-то образом всегда был в курсе всех важнейших новостей. Оказывается, год назад в Иран пришли монголы. Они уже покорили значительную часть Великого Китая и двинулись дальше на юго-запад. Восточные завоеватели оказались настолько сильны, что легко разгромили даже города и области Хорасана – наиболее развитой части страны. При этом вели себя зверски жестоко. От одних рассказов о том, что они вытворяли с побежденными воинами и плененными горожанами, у людей от страха по телу пробегали мурашки. Так, по словам Алборза, в ходе боя под городом Нишапур был подстрелен зять монгольского хана. Обычное, в общем-то, дело в сражениях. Но монголы из-за этого так разъярились, что вырезали всех жителей города. До единого! Не пожалели даже лучших ремесленников, коих набиралось почти четыреста человек. Хотя у всех воюющих народов востока было принято их не трогать, ибо они были нужны не только побежденным, но и победителям. Сам город Нишапур полностью разрушили и распахали. Говорят, монгольские войска возглавляет эмир Субэдэй. Он не знает поражений, при этом жесток и безжалостен к противнику до умопомрачения. Будто бы монгольский хан присвоил ему почетный титул бахадура, то есть богатыря, что случается крайне редко.

– А как Ирак? – спросил тут Мамут о самом главном для себя. – Как Тебриз?

– Ну, как… Наш хорезмшах, султан Мухаммад Второй, пустился в бега и, в конце концов, не нашел ничего лучшего, как удрать в Ирак. Монголы – за ним. Так они оказались в Ираке, где тоже занялись привычным делом – разрушили многие цветущие города. Тебриз, говорят, не тронули, обошлись легким грабежом. Будто бы атабек Тебриза преподнес монголам богатый выкуп и сумел смягчить норов завоевателей. Так что тебризский базар продолжает действовать. Однако туда ведь попасть надо. Да еще после вернуться целехоньким. Мамут, неужто рискнешь?

Мамут задумался. Да уж, вот положеньице. Выходит, он проделал такой долгий путь за тридевять земель лишь ради того, чтобы киселя похлебать? Сколько же убытков он понесет в таком случае от этой поездки? Да что там понесет убытки – просто обанкротится. И как тогда жить дальше? Все оборачивалось худом: и так жизнь не жизнь и этак.

– Алборз, ты вот что… Как там мои лошади? – вместо ответа спросил Мамут.

– Ну, как… Оба жеребца живы. Из шести кобыл осталось пять. Одна заболела и сдохла, прости. Старая она была, сам знаешь… Зато за эти годы появился еще десяток жеребят. Пять – из них два самца и три самки – годятся для верховой езды. Я их уже объездил. Прошлогодний молодняк тоже подрастает вполне здоровым.

– Стало быть, ты сможешь подобрать мне семь лошадей?

– Почему только семь? Могу и десять. У тебя в команде на галерах полно людей, – ответил Алборз.

– Семь – это у нас, болгар, тем более у нашего суварского племени, – сакральное число. Оно будет нам помогать, – объяснил Мамут. – А команду трогать не станем. Моряки еще пригодятся. Пока пусть отдохнут, заодно послужат охраной.

Оставив сыновей Сидимера и Эхмета присматривать за кораблями (да и за командой, что тоже важно), Мамут взял с собой Аюну и пятерых самых верных и надежных людей и отправился по давно проторенному личному маршруту в Тебриз. Не прихватил даже проводника, настолько хорошо он знал всю округу. Правда, с помощью Аюны Мамут по дороге нет-нет да и расспрашивал местных жителей о том, что творится сейчас в их краях. А там по всему пути Ардибель – Нейер – Сераб – Бостанабад – Тебриз в то время уже ничего особенного не происходило. Монголы, разгромив Иран и часть Ирака в одна тысяча двести двадцатом году, ушли куда-то – «кто же их знает?» – и пока больше не показывались. В завоеванных городах они войск не оставили. Правда, атабеков, то есть глав, обязали собирать дань для своей армии, что те исполняли беспрекословно. Да и откуда монголам набрать столько сил, чтобы контролировать столь обширную завоеванную территорию. Поняв это, Мамут уже смелее продолжил путь в Тебриз. Здесь ему пришлось изрядно поработать, чтобы заполучить от торговых посредников нужные товары. Нет, на рынках и складах всего было полно, только не прежнего, до нашествия монголов, качества. А Мамут дорожил своим именем и хотел увезти все лучшее. За два месяца ему наконец удалось-таки набрать хорошего товара столько, чтобы загрузить до предела свои пять вместительных галер. Но тут возникла неожиданная загвоздка. Обычно для перевоза товаров до Хазарского побережья Мамут нанимал караван. На этот раз хозяева мулов и лошадей наотрез отказывались от такого, в общем-то, весьма выгодного дела. Не прельщала их даже двойная оплата. Как ни объяснял им Мамут, что он на всем пути не видел ни одного монгола, все были настолько напуганы прошедшими недавно событиями, что даже слушать ничего не хотели. Помог, как это часто бывает, господин случай. Отчаявшись, Мамут решил сам купить лошадей для каравана, хотя такой подвоз товара до моря ему обошелся бы втридорога. А что делать-то? Он поехал на конский рынок, чтобы прицениться, хватит ли ему оставшихся денег на это. И тут увидел знакомого погонщика верблюдов. Тот каждый год перегонял несколько десятков этих замечательных животных, покупаемых его хозяином у арабов, в Индию. Вот и сейчас у него накопилось стадо почти из ста бактрианов.

Оба, давно знавшие друг друга, сильно обрадовались встрече, зашли в чайхану поговорить за чаем о житье-бытье. Все-таки встретить на далекой чужбине хорошо знакомого человека, особенно в создавшейся ситуации, удается не часто.

– Ума не приложу, как мне довести их до хозяина, – пожаловался погонщик по ходу разговора, вытирая пот платком, который достал из-за пазухи халата. – Вот набрали мне стадо из сотни верблюдов. А людей у меня всего-то пятеро со мной. Когда кругом все нормально, этого, конечно, хватает. А ныне? На базаре говорят, что наш прежний путь в Индию перекрыт монголами. Уважаемый Мамут, вот, подскажи, что мне теперь делать? Случись что, я защитить добро хозяина не смогу. А не защищу – он мне сделает секир башка. О, Аллах, за что ты меня так наказываешь?

Мамут хотел было успокоить погонщика, сказать, что монголы на месте не стоят и, возможно, давно покинули те места. Но тут в голову ударило: а зачем? Ведь можно же его стадо использовать!

– Послушай, я знаю безопасный маршрут. Надо просто держаться севернее караванного пути. Я тебе подскажу. Только одно условие. Ты на пару дней завернешь к Хазарскому морю.

– Зачем? – не понял погонщик.

– Завезешь мой товар. Крюк у тебя получится небольшой, зато и стадо сохранишь, и заработаешь немало. Подумай.

Чего тут думать-то? Раз купец не боится возить свой товар по тому маршруту, значит, он, по крайней мере, безопаснее караванного пути. Да и заработать – разве плохо?

Через два дня караван из сотни верблюдов вышел из Тебриза. Двигались очень осторожно. После каждой остановки Мамут посылал своих людей вперед, чтобы разузнать, что там и как. Уйти-то монголы из этих мест, конечно, ушли, но кто знает, что у них на уме. В конце концов – слава Всевышнему! – до моря добрались вполне спокойно. Но не прошло и половины дня после прибытия каравана в хозяйство Алборза, примчался сам ездивший куда-то рыбак и еще издали крикнул:

– Мамут, в одном дне пути отсюда появился монгольский отряд из нескольких джагунов. Говорят, сборщики дани. Они будто бы заметили след твоего каравана и сильно заинтересовались. Вдруг надумают повернуть сюда? Так что торопись с погрузкой и отчаливай. И вы, погонщики, уходите!

Несколько джагунов, то есть сотен военных, – это серьезно. В случае чего о сопротивлении не может быть и речи, хотя у Мамута тоже немало салчи, то есть моряков… Общими усилиями быстро перетащили остатки груза на галеры, и Мамут, даже толком не попрощавшись с другом Алборзом, приказал кораблям отчаливать. Еще раньше смылся и погонщик со своим стадом верблюдов. Когда от берега удалились на несколько миль, впередсмотрящий, иногда оглядывающийся и назад, крикнул:

– Хозяин! Там, на берегу, появились вооруженные всадники. Много!

Несомненно, это были монголы. Но они не ударились в погоню. Может, побоялись моря. Может, не поняли, что галеры – корабли купца…

– Заходим в Дербент! – бодро объявил Мамут. – Всем сутки отдыха! Экипажи судов могут сойти на берег поочередно. Далеко от причала не отходить, постоянно быть начеку, в случае чего шустро возвращаться! Остающиеся на судах охраняют груз и сами галеры. С наступлением сумерек всем быть на борту.

По мере причаливания кораблей к пирсу команду хозяина передали всем экипажам. Сказать, что новость пришлась по душе, – ничего не сказать. Все понимали, от какой возможной беды они унесли ноги, потому радовались, будто после долгих мучительных переживаний родились заново. Ведь объявление отдыха означало, что беда действительно миновала.

Прежде чем пойти в город, Мамут привел себя в порядок: попросил Эхмета постричь его, укоротив волосы; сам подровнял окладистую бороду; достав в каюте лучшую одежду, приоделся. Правда, она теперь сидела на нем мешковато. Но ничего, накинутый поверху шелковый халат скрывал это. Вскоре Мамут, оставив суда под присмотром сыновей, в сопровождении Аюны и двух здоровых гребцов в качестве телохранителей поднялся в город. Заметно похудевший за эти беспокойные месяцы, шел он легко, даже молодцевато, так, что со спины казался вообще человеком молодым. Если, конечно, не приглядеться к отдающим уже серебром волосам. В городе он, прежде всего, хотел встретиться с ширваншахом, как называли царя Дербенд-ширвана. Серебряная Болгария с давних пор имела дружественные связи с этим небольшим государством, простирающимся от Дербента до дельты реки Куры. Через его ширваншаха болгарский эмир Челбир сын Отека узнавал новости, происходящие в далеких южных странах. Поскольку Мамут был известным человеком из окружения эмира, иногда даже выступал в качестве его туджуна, то есть посла, он не мог по случаю появления здесь не выразить свое почтение правителю Дербента.