Текст книги "Зарево над волнами"

Автор книги: Николай Старшинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

...Настало утро 22 января.

В батальон привезли и раздали личному составу американские десантные пайки. Матросы с некоторым недоверием рассматривали их.

– Не похожи ли эти слишком уж красивые конвертики на второй фронт? – будто бы вскользь спрашивал неисправимый остряк Владимир Сморжевский.

Я погрозил ему пальцем.

Володя покосился на свои новенькие офицерские погоны. Ничего, дескать, не поделаешь. Когда был старшиной, мог позволять себе шуточки и посолоней, а теперь – младший лейтенант... Пора вроде бы отрешиться от былых одесских привычек. Только вряд ли удастся. И я, и сам Сморжевский отлично понимали, что не всякий характер можно изменить да еще в такой короткий срок.

– Так почему, собственно, пайки могут походить на второй фронт? – не удержался я от вопроса.

– Сверху все красиво, – усмехнулся Сморжевский, – а вот содержание – кто знает. Как говорят у нас в городе, еще посмотреть надо.

Мы оба рассмеялись, рассматривая изящную водонепроницаемую упаковку заморских десантных пайков. Тем же занимались и остальные морские пехотинцы. Вертели в руках загадочные пакеты, словно хотели проникнуть взорами через плотную лоснящуюся обертку и удостовериться в полезности невидимого содержимого. Однако всех сдерживал строгий приказ: упаковку не разрывать. Иначе продукты могут подмокнуть в соленой воде и испортиться.

Но настолько было велико любопытство к содержимому этого изящного пакета, что один из самых нетерпеливых матросов не удержался, открыл его и заглянул внутрь.

Не знаю, что нашел в пакете любопытный матрос, но вид у него был явно разочарованный. А может, и виноватый...

Не успел еще по всему батальону распространиться слух о содержимом пакетов с американскими десантными пайками, как прибыл командующий Приморской армией генерал Петров. Он приказал выстроить батальон в полном боевом.

– Хочу посмотреть на ваших орлов, как они выглядят в боевом снаряжении, бодро заметил командующий Приморской армией.

Батальон построился.

Мы прошли вдоль рядов десантников.

Генерал задавал различные вопросы, непринужденно шутил. Он знал многих матросов в лицо еще по новороссийскому десанту.

О десантных пайках пока речь не заходила. Но я чувствовал – зайдет обязательно.

Когда мы проходили мимо роты автоматчиков, один из матросов попросил разрешения обратиться к генералу. Получив утвердительный ответ, он снял с себя вещевой мешок, нагруженный "по завязку" боезапасом, достал десантный паек и доложил генералу, что нарушил приказ о запрещении вскрывать пакеты.

– Что же станем делать? – строго посмотрел генерал на провинившегося. Небось уже успел съесть добрую половину?

– Никак нет! – без тени смущения ответил матрос. – Харч, по моему мнению, не съедобный.

Петров едва заметно усмехнулся и попросил вытряхнуть из пакета все содержимое.

Матрос стал деловито вытряхивать содержимое пакета. Мы увидели всевозможные таблетки, неизвестно для какой цели предназначенные порошки, жевательную резинку и какую-то незнакомую, но на наш взгляд, совершенно бесполезную в десанте ерунду.

Генерал хитровато сощурился и испытующе посмотрел на матроса.

– Все достал, или осталось еще что?

Матрос замешкался с ответом, а генерал продолжал:

– Ты ведь вытряхнул только содержимое аптечки. Эти порошки и прочая, как вы говорите, ерунда очень пригодятся вам в походе, хоть они и "не съедобны". А съедобное ты все-таки упрятал в желудок. – Матрос виновато потупился, а строй грохнул дружным смехом. Хохотали все, забыв о различии в чинах. Забыв, о том, что впереди жестокие кровопролитные бои.

Когда оживление улеглось, командующий продолжал обход строя. Он поинтересовался, почему у некоторых матросов слишком большие вещевые мешки.

Я доложил, что у нас общая норма груза десантника составляет тридцать килограммов. Некоторые моряки, что покрепче, берут боезапаса больше установлен? ной нормы. В этом мы людей не ограничиваем.

Генерал нарочно громко, чтобы все слышали, сказал:

– Похвально! Патроны и гранаты в бою никогда еще помехой не считались.

Вечером за несколько часов до посадки на корабли в батальон прибыл временно исполняющий обязанности командующего Азовской военной флотилией контр-адмирал Г. Н. Холостяков. Состоялся общебатальонный митинг. Он как бы стал кличем к победе в предстоящей операции.

Матросы выступали охотно. Все, как один, выражали чувство гордости за свой народ, стремление скорее идти в бой и отдать все силы, а если потребуется, и жизнь для выполнения задания командования. В конце митинга контр-адмирал Холостяков обратился ко всем с вопросом:

– Кому личный состав батальона доверит установить флаг в Керчи?

Взоры большинства устремились в сторону автоматчиков, где в строю стоял подтянутый, еще совсем молодой офицер. Командующий моментально все понял. Георгий Никитич Холостяков вспомнил, что этому самому человеку, вот так же на митинге перед посадкой на корабли 9 сентября 1943 года он вручил по просьбе матросов военно-морской флаг Советского Союза, который после развевался над освобожденным Новороссийском. Смелому разведчику, любимцу отряда, тогда еще старшине 2 статьи Владимиру Сморжевскому выпала честь, которой гордился бы каждый воин. Он блестяще справился с нелегкой задачей. Ныне командиру взвода младшему лейтенанту Сморжевскому батальон доверил водрузить флаг в Керчи.

– Добро, – удовлетворенно кивнул контр-адмирал. – Кандидатура вполне подходящая.

Младший лейтенант Сморжевский принял из рук контр-адмирала Холостякова заветный флаг.

– Клянусь, товарищ контр-адмирал! Клянусь, мои боевые друзья! Клянусь тебе, любимая Родина, что оправдаю оказанную мне честь, оправдаю ваше доверие!

Вечером 22 января 1944 года мы погрузились на подошедшие корабли. Они взяли курс через пролив на Керчь.

В ночной мгле был слышен только рокот моторов да шум накатывающихся на борты волн.

С берега, занятого противником, рыскали лучи прожекторных установок. Но неприятельские наблюдатели явно нас не замечали. Перегруженные тендеры и бронекатера с десантом глубоко сидели в воде, и прожекторные лучи скользили выше, рассеиваясь где-то далеко над покрытым сумраком морем.

В 23 часа 37 минут мы прибыли в район тактического развертывания. По сигналу командира десанта начался мощный артиллерийский налет на береговую черту и оборону противника. Сотни снарядов летели над головами десантников, неся смерть врагу.

За несколько минут до окончания артиллерийской подготовки корабли двинулись к берегу, в районы, предусмотренные планом высадки подразделений морской пехоты.

Нанеся ошеломляющий удар по береговой черте, наша артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны.

Плавсредства все ближе продвигались к берегу. До него уже оставалось метров триста-четыреста. И тут нас заметили. Ударила немецкая береговая артиллерия, минометы. В паузах между разрывами снарядов слышалась торопливая дробь крупнокалиберных пулеметов. Казалось, все побережье ощетинилось разящим огнем. Прожекторы и сотни ракет осветили окрестности.

От прямого попадания снаряда загорелся один наш тендер. Он, словно огромный факел, сразу осветил прибрежные воды. Мятущиеся сполохи багрового пламени зловещими отблесками плясами на волнах. Я заметил номер горящего судна – "31". Рядом с ним и дальше отсветы огня вырывали из мрака силуэты тендеров и других плавсредств, делая их хорошо видимыми мишенями.

Зарево полыхало над волнами, освещая фигуры выходящих из воды на берег десантников. На волнах в залитом светом пространстве виднелись черные точки. Это наши бойцы с горящего судна добирались вплавь до отмели, держа высоко над собой автоматы и ручные пулеметы. Люди словно не ощущали знобящего холода зимних волн. Все упрямо двигались в одном направлении – к берегу.

Перегруженные свыше всяких норм и пределов плавсредства не могли особенно близко подойти к отмели. Но это не смущало бывалых воинов.

– Десантники, за борт! – слышались короткие команды.

– Вперед!

Немцы не ожидали такого стремительного натиска. Их сопротивление носило явно нервозный, беспорядочный характер.

К 24 часам наш батальон достиг береговой черты в районе защитного мола. Выходя на берег, десантники тотчас вступали в бой с подразделениями немецкого заслона и постепенно вклинивались во вражескую оборону. В ход пошли ручные гранаты. Они летели в огневые точки, в амбразуры дзотов и блиндажей. Специально выделенные краснофлотцы делали проходы в минных полях и проволочных заграждениях. В них с ходу устремлялись бойцы атакующих подразделений.

В первые предрассветные часы 23 января мы уже владели довольно большим плацдармом и через расчлененную линию обороны гитлеровцев соединились с частями 339-й стрелковой дивизии, которая должна была следовать за нашим батальоном в город.

– Даешь Крым! – раздавались громкие выкрики.

Отовсюду гремели выстрелы и неслось, неслось над керченским побережьем традиционное русское "ура"!

– Даешь Крым!

Керченский десант

Обычно те, кто наблюдает за боем издалека, кто отдален от военных событий расстоянием и временем, могут писать о сражении обобщенно, сообщая читателю лишь основные тактические моменты и так или иначе суммированные результаты. Человеку же, самому находившемуся в бою, все видится в деталях, в многочисленных, по-своему неповторимых эпизодах. А они, эти боевые эпизоды, в период сражения за Керчь молниеносно возникали повсюду, сменяясь, словно кадры в кино. Только за ними никто не наблюдал спокойно. Тут не было зрительного зала, не было ближних и дальних рядов. Каждый находился в центре событий, каждый видел эти события в большинстве случаев через узкую прорезь прицела.

Батальон шел на сильно укрепленные рубежи. Глубокие траншеи ощетинились сотнями ружейно-пулеметных стволов. Казалось, пули вспахивали перед нами каждый сантиметр твердой керченской земли. По наиболее опасным огневым точкам врага били наши пэтээровцы. Так называли десантники бойцов роты противотанковых ружей, именуемых ПТР. Взвод этой роты во главе с лейтенантом Пономаренко одним из первых ворвался в немецкие траншеи. При вспышке ракеты вражеские солдаты увидели перед собой советского офицера и бросились на него. Пономаренко очередью из автомата свалил одного гитлеровца. Другой приблизился на расстояние штыкового удара и уже занес винтовку с примкнутым к ее стволу кинжалообразным лезвием. Тут, как назло, кончились патроны в диске автомата. Пономаренко не растерялся. Он перехватил автомат за кожух, отбил в сторону чужой штык и с силой опустил приклад на голову немецкого солдата. Вгорячах лейтенант не рассчитал силы удара, и приклад разлетелся, как, впрочем, и голова фашиста.

– Эх, беда, такое оружие загубил! – пожалел Пономаренко, разглядывая оставшийся в его руках кожух автомата.

Тут на него набросились еще два гитлеровца. Пономаренко схватил оставленную убитым винтовку. .Выстрелом в упор сразил ближнего к нему немца. Второй поспешно застрочил из автомата, но впопыхах промахнулся. Его судьбу решил резкий удар штыком в грудь. Все это произошло в течение каких-нибудь трех-четырех минут. Подоспевшие краснофлотцы увидели своего командира прислонившимся к брустверу. В руках он держал немецкую винтовку с примкнутым кинжалообразным штыком. У ног лейтенанта лежало четыре трупа вражеских солдат. Бойцы ринулись вперед и в короткое время овладели всей траншеей.

Чуть левее продвигался взвод младшего лейтенанта Щербакова. Он приближался к консервному заводу. На пути встал сильный дзот. Его пулеметный огонь не позволял ни подняться для броска, ни отойти в укрытие. Оценив обстановку, командир вызвал добровольцев.

– Кто пойдет на подавление дзота? – спросил он.

– Разрешите мне? – вызвался матрос Стулов. – И мне, – присоединился к товарищу Будаков.

– Я тоже пойду, – поддержал его Новожилов.

– Добро, – согласился младший лейтенант. – Обходите дзот с тыла. Не спешите. Напрасный риск повредит делу. Нужно действовать только наверняка.

Матросы отползли в сторону и стали скрытно подбираться к дзоту. Им удалось незамеченными доползти до его заднего люка. Не ожидая такого немыслимо дерзкого нападения, немцы вовсе не охраняли тыловые подходы. Матросы проникли внутрь и, подняв гранаты, потребовали:

– Руки вверх!

Гитлеровцы растерялись.

В дзоте и в прилегающей к нему землянке оказалось более тридцати солдат. Лишь немногие из них пытались оказать сопротивление и, разумеется, были немедленно уничтожены. Остальные сдались в плен.

Путь был расчищен.

Взвод Щербакова двинулся вперед, миновал еще недавно такую грозную огневую точку и вышел на новые рубежи. Матросы захватили склад боеприпасов и радиостанцию, уничтожили около сотни гитлеровцев и взяли в плен двадцать семь вражеских солдат и офицеров.

Тем временем взвод пэтээровцев продолжал свое продвижение в глубь неприятельской обороны. Противотанковые ружья заставили умолкнуть огневые точки многочисленных дзотов. Перед самой траншеей произошла заминка. Немцы плотным огнем отсекали наших воинов от цели.

– Эх, была не была! – выкрикнул известный в подразделении силач матрос Георгий Кадыгроб. – Тут, братцы, по всему видно, долго не пролежишь... Я пошел!

Он пополз к траншее. На короткий миг остановился, ударил из противотанкового ружья по пулемету и снова пополз. Матрос перевалился через бруствер и оказался на дне глубокой траншеи. Прямо перед собой увидел группу немцев. Они, мешая друг другу, лихорадочно палили в смельчака. Кадыгроб поднял тяжелое ружье и словно из обыкновенной винтовки выстрелил в гитлеровцев. Двое или трое упали. Матрос ринулся на остальных, размахивая над головой противотанковым ружьем, как дубинкой. Несколько пуль вырвали клочья ваты из рукава куртки. А Кадыгроб крушил и крушил немецких солдат. Вот свалился еще один, еще двое. В узкой траншее было трудно орудовать длинным и довольно увесистым противотанковым ружьем. Матрос вырвал автомат из рук одного гитлеровца, свалил его бывшего владельца ударом приклада и приготовился встретить вражеских автоматчиков, спешивших к месту происшествия с другого конца траншеи. Те, увидев несколько трупов и оценив обстановку, подняли руки.

– Рус, сдаюсь! – услышал матрос нестройный хор дрожащих голосов.

"Ишь ты, заранее усвоили, как следует разговаривать с нашим братом, мысленно отметил Кадыгроб. – Обучились на нашей земле".

Эта же мысль и в это же самое время пришла в голову Владимиру Сморжевскому. Его взвод наткнулся на огневую точку, брать которую штурмом не пришлось. Немецкие солдаты дружно повторили ту самую фразу, которую услышал из уст гитлеровских вояк матрос Кадыгроб.

– Рус, сдаюсь!

Однако так происходило далеко не везде. Чаще неприятель оказывал упорное сопротивление порой доходившее просто до форменного фанатизма. Видно гитлеровская пропаганда основательно позаботилась об их психологической обработке. Позднее пленные рассказывали, что немецкие офицеры запугивали солдат "ужасами большевизма", вдалбливали им в головы, что русские истребляют пленных, учиняют над ними зверские расправы. Вот почему многие вражеские подразделения сопротивлялись там, где всего разумнее было сложить оружие.

Отправив пленных в тыл, которым сейчас стало освобожденное нами побережье, взвод младшего лейтенанта Владимира Сморжевского быстро продвигался вперед. Командир заранее изучил по схематическому плану города расположение улиц и узнавал многие дома. На пути движения за перекрестком возвышалось белое здание.

– Школа, – определил младший лейтенант. – Берем!

Матросы поняли его с полуслова. В глубине души все они гордились поручением, данным их командиру, и каждый считал себя полноправным участником операции по установлению флага над освобожденными кварталами Керчи.

До здания школы оставалось несколько десятков самых трудных метров. Младший лейтенант Сморжевский достал спрятанный на груди флаг. Вдруг с правого фланга полоснула длинная пулеметная очередь.

Взвод залег.

– Подавить! – прозвучала команда.

– Есть подавить! – откликнулось несколько голосов.

Смельчаки пробирались к пулемету.

Послышались автоматные скороговорки, взрыв гранаты и крик:

– Путь свободен!

Сморжевский вскочил и короткими перебежками двинулся к школе. За каждым его шагом зорко следили матросы, готовые в любую минуту прикрыть своего командира огнем из автоматов.

В коротком мгновении наступившей на этом участке тишины неожиданно звучно пророкотала прерывистая очередь крупнокалиберного пулемета. Младший лейтенант остановился, поднял руку с полотнищем военно-морского флага Советского Союза и упал на брусчатку.

Подбежали матросы.

– Флаг установить! – слабеющим голосом приказал Сморжевский.

– Медсестру! – крикнул кто-то.

– Поздно, – сокрушенно вздохнул пожилой матрос. – В самое сердце... Бойцы отнесли в укромное место тело любимого командира и продолжили его путь к занятому немцами зданию школы. С другой стороны дом атаковал взвод младшего лейтенанта Кириллова. Его бойцы, продвигаясь с боем от самого берега, уже уничтожили более полусотни вражеских солдат и офицеров и теперь вели схватки на улицах города. Несмотря на упорное сопротивление, они выбили гитлеровцев из школьного помещения, и над его высокой крышей взвился военно-морской флаг Советского Союза. Флаг видели подразделения, очищающие от врага соседние кварталы. Видели и с еще большей настойчивостью продолжали бить противника, освобождая дом за домом, улицу за улицей. Убит командир роты.

Молодой офицер Николай Кириллов принял на себя командование.

Рота умело действовала на трудном участке и действовала весьма успешно. Достаточно сказать, что ее личный состав в этом бою уничтожил более двухсот немецких солдат и офицеров, подавил 25 огневых точек врага, захватил 15 пулеметов, 70 винтовок, 28 автоматов, 5 пушек и 3 миномета. Сам Кириллов лично уничтожил более 20 гитлеровцев, забросал гранатами три вражеских блиндажа и заставил навсегда умолкнуть сильную пулеметную точку.

Тогда мы еще не знали, что части 339-й стрелковой дивизии не вошли в город, что сорвалась высадка второго эшелона десантных войск. В трудных условиях оказался и отдельный батальон морской пехоты майора Сударикова. Впрочем, легких участков в этом бою не было ни у кого. А обстановка на нашем участке оказалась и вовсе плохой.

К утру 23 января мы достигли улицы Карла Маркса и вынуждены были приостановить наступательные действия. Чтобы выровнять линию боевых порядков батальона, морские пехотинцы сосредоточили силы вдоль Булганакской улицы. К этому времени немцы начали восстанавливать утраченные позиции.

На рубежах нашего батальона возникла новая линия обороны.

К нам подошло подкрепление. Матросы и пехотинцы стойко держались на своих позициях до 11 апреля 1944 года – до победы на этом участке фронта. Но легко сказать "держались". Куда труднее было вести непрерывный бой в течение всего этого времени, отбивать атаку за атакой, совершать рискованные, но необходимые вылазки в расположение немецких подразделений.

В этот период наш батальон, находившийся в подчинении командования 339-й стрелковой дивизии, вел бои в районе станции Керчь-первая. Здесь противник сосредоточил большое количество крупнокалиберных пулеметов, установил артиллерийскую и минометную батареи.

Мы предпринимали частые атаки, но, не имея артиллерийской поддержки и резервов, не могли закрепиться на новых рубежах. Решили перейти к обороне.

Приказ о прекращении наступательной операции люди восприняли с явным недовольством.

– Мы поклялись истреблять врага, – прямо заявил командиру взвода матрос Константин Мосенин. – Так где же, скажите, возможность для выполнения этой клятвы?

– Действительно, получается, что мы пришли в Крым не наступать, а обороняться, – поддержал товарища старшина 2 статьи Александр Иваншицов. – Как хотите, а ребятам трудно сидеть без дела.

Томились матросы Поляков, Николаев и многие другие. Всем не терпелось увеличить личный счет истребленных гитлеровских захватчиков.

Мы обсудили с командным составом создавшееся положение. Было очевидно, что трудно держать в бездействии морских пехотинцев, которые стремились в бой, чтобы выполнить свою клятву и нанести противнику как можно больший урон.

Пришлось учесть моральное состояние личного состава. Я разрешил командирам рот и взводов время от времени совершать нападения на узлы сопротивления врага.

По всему рубежу, занимаемому нашим батальоном, стали вспыхивать недолгие, но жаркие схватки с противником.

Однажды, ведя бой в районе консервного завода, взвод соседней с нами стрелковой роты наткнулся на немецкое орудие, простреливавшее улицу. Обойти его пехотинцы не могли. Заметив замешательство у соседей, старшина 1 статьи Никитюк с пятью противотанковыми гранатами подполз к опасному месту.

– Дело это, братцы, мне хорошо знакомо, – кивнул он головой в сторону орудия. – В лучшем виде сниму пушечку.

Словно ящерица, он заскользил на животе между камнями и обломками рухнувших стен. Проскользнул по полузасыпанному землей кювету... Все напряженно следили за ним. Смельчак скрылся за остатками кирпичного забора. Дальше ничего не было видно.

– Дойдет или нет? – задавали бойцы друг другу один и тот же вопрос, ответа на который дать никто, естественно, не мог.

– Может, все... в живых нет человека? Со стороны завода изредка доносились нечастые одиночные выстрелы.

– Не в морячка ли попали?

Судьба отважного старшины тревожила всех.

А ведь как почувствовали. Одна пуля достала-таки Никитюка. Попала в ногу. Ползти стало труднее. Боль туманила взор, тупыми ударами колотила в затылок. Но старшина не повернул назад. Собрав всю свою волю и терпение, он дополз до орудия на близкое расстояние и стал метать в него одну за другой противотанковые гранаты. Бросил четыре. Поднял последнюю. И тут бронебойная пуля угодила прямо в нее. Над местом, где лежал Никитюк, прогремел взрыв...

Матросы ринулись к смолкшему орудию. Его позиция представляла страшную картину разрушения. Искореженный металл, трупы немецких артиллеристов, разбросанные взрывом снарядные ящики... И только самого Никитюка обнаружить нигде не удалось.

На следующий день наши бойцы нашли опаленную, всю в крови флотскую шапку. На подкладке сохранилась надпись: " Никитюк ".

Вот все, что осталось от героя. Хотя нет, в памяти морских пехотинцев остался он сам – мужественный и энергичный, всегда готовый прийти на помощь товарищам. Остался его подвиг – замечательный пример доблести советского воина.

Кажется, не счесть всего, что хранят воспоминания о тех огневых днях. Как живого, и сейчас вижу перед собой совсем еще молоденького бойца. Он невысокого роста, коренастый, чем-то едва уловимо напоминает туго скрученную пружину. Тронь – и она тут же упруго распрямится. Боец увешан гранатами. За поясом ракетница. В руках автомат. Он быстро перескакивает из воронки в воронку, словно не придавая значения непрерывной пальбе и частому взвизгиванию пуль.

Это связной командира пулеметной роты Николай Долбня. Он направляется в одно из наших подразделений, расположенное на правом фланге.

Внимание связного привлекла едва заметная в наступающих сумерках полоска неяркого света, исходящая откуда-то из-под земли. Осмотрелся. Перед ним вражеский блиндаж с пулеметным гнездом.

Находившиеся в соседнем окопе немецкие солдаты заметили матроса. Они притаились, намереваясь взять Николая живым. Долбня метнул гранату. Она зацепилась за нависшие над землей ветви софоры и отскочила в сторону. Ударил немецкий пулемет. Матрос ответил очередью из автомата. Потом отбежал в угол сада и остановился перед высоким каменным забором. Пути к отходу не было. Долбня вернулся и решительно пополз прямо на пулемет. Его уничтожение стало теперь единственным выходом. Иначе – смерть. Иначе он не выполнит приказа своего командира и не сможет передать распоряжение, с которым уже проделал такой опасный путь.

Залег за большим валуном. Приготовил гранаты.

Первая из них разорвалась у цели. Несколько гитлеровцев полегло от автоматной очереди.

Нелегко одному вести сражение с большим количеством вражеских солдат. А что делать? Так или иначе, иного выбора у Долбни не оставалось.

В диске автомата кончились патроны. Перезаряжать некогда. Дорога каждая секунда, каждое мгновение. К счастью, есть еще наган! Из него матрос застрелил троих солдат. Потом, взвалив на плечи трофейный пулемет, связной двинулся по заранее намеченному маршруту выполнять приказ.

Часом позже он докладывал своему командиру:

– Ваше приказание выполнено. Попутно уничтожил семь, а может и больше фашистов и прихватил на память вот этот пулеметик. Стреляет отменно. На себе испытал.

В одной из атак серьезное ранение получил командир стрелковой роты. Командование принял, на Себя младший лейтенант Кирилл Дибров. Участник многих десантных операций, он без колебания взял на себя всю ответственность за исход сражения. Молодой офицер блестяще справился с задачей – повел роту вперед, личным примером вдохновляя бойцов на подвиг. Враг не выдержал, дрогнул и оставил занимаемый рубеж обороны.

В результате смелых действий в период керченской десантной операции лишь с 23 по 31 января 1944 года личный состав нашего батальона уничтожил более 2200 вражеских солдат и офицеров, 18 орудий разного калибра, 14 тяжелых минометов, 37 пулеметов и подавил около ста огневых точек. В плен попало около 170 гитлеровцев. Захвачено 23 орудия, 13 минометов, 41 пулемет, пять крупных складов с военным имуществом и боеприпасами, а также почти не поддающееся учету количество автоматов, винтовок и другого оружия.

Многие воины в этих боях были отмечены орденами и медалями СССР. А младшие лейтенанты Кирилл Дибров и Николай Кириллов удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

В битве за Севастополь

В апреле 1944 года, когда Советская Армия стремительно преследовала гитлеровцев, отступавших на южную оконечность Крымского полуострова, мы отобрали из состава своего батальона наиболее проверенных в боях морских пехотинцев. Они составили специальную сводную роту, предназначенную для участия в штурме Севастополя. Возглавил роту старший лейтенант Вишневский.

Здесь, на рубежах, где в свое время мужественно сражались защитники черноморской твердыни, немцы соорудили еще более мощные укрепления, сконцентрировали вокруг города огромное количество войск, оснащенных всеми видами современного вооружения.

Двести пятьдесят героических дней сражались советские моряки и пехотинцы, сдерживая вражеские полчища на подступах к Севастополю. Двести пятьдесят дней, предпринимая штурм за штурмом, противник не мог сломить сопротивление отважных воинов. То было невероятно тяжелое время. Военная обстановка сложилась так, что враг все же вошел в город. Но ни один гитлеровский военный стратег не мог похвастаться, что сопротивление защитников Севастополя сломлено. Они держались до последнего.

И вот теперь нам предстояло снова встретиться с севастопольскими укреплениями, но уже находясь в боевых порядках штурмующих войск.

Наша сводная рота влилась в бригаду морской пехоты, перед которой стояла задача ворваться в город вместе с передовыми подразделениями наступающей Красной Армии, водрузить военно-морской флаг СССР на здании водной станции и организовать охрану материальных ценностей в освобожденном Севастополе.

Вот где сказался наступательный порыв, вот где со всей наглядностью проявились лучшие душевные качества людей, стремящихся к победе!

На вражеские позиции обрушился ураганный огонь нашей артиллерии и минометов всех калибров. И если немцы в свое время не могли за двести пятьдесят дней пробить брешь в советских укреплениях, то теперь исход боя решил один могучий, все сокрушающий удар.

Еще над полосами разгромленных вражеских укреплений не рассеялся дым от тысяч и тысяч разрывов, а бойцы с красными звездами на касках уже ринулись в предместья Севастополя, штыком и гранатой расчищая дорогу к центру города.

Вот мелькнула в дымной пелене знакомая фигура фотокорреспондента центральной флотской газеты "Красный флот" мичмана Бориса Шейнина. Перебегая от укрытия к укрытию, он выискивает с его точки зрения самые интересные моменты боя, чтобы запечатлеть их на пленку. Чувство меры, как всегда, изменяло Борису.

В погоне за наиболее выразительным и ярким кадром он готов встать под огнем во весь рост или, как подшучивают над ним друзья, оказаться на месте падения снаряда за минуту до взрыва.

Ох, уже эти неуемные корреспонденты! И в боях за Новороссийск, и в керченском десанте, и тут, в Севастополе, они оказывались и оказываются на самых напряженных участках боя. Могли бы ведь и отсидеться в укромном месте. Так нет – лезут в самое пекло. Еще бы! Им нужны непосредственные впечатления.

Борис Шейнин делает снимок и спешит к горящим развалинам, у которых идет поединок советских автоматчиков с засевшими за каменным барьером гитлеровцами.

– Поберегись, мичман! – кричит кто-то фотокорреспонденту. – Убьют!

– Некогда, – отвечает тот на ходу и скрывается в дымящейся воронке.

Морские пехотинцы хорошо знают этого неутомимого труженика, влюбленного в свою профессию. Раз Шейнин тут, то в завтрашних газетах наверняка появятся снимки боя, вся страна узнает о подвигах, совершенных сегодня на славной земле легендарного Севастополя. Только бы глупая пуля не сразила отчаянного мичмана... Впрочем, о его судьбе сейчас думать не время. Мы в ответе за судьбу штурма, за освобождение города от ненавистных фашистов.

На броне танков и самоходных орудий десант морских пехотинцев врывается на знакомые улицы. Когда-то тут сражались Филипп Рубахо, Николай Кириллов и многие, многие бойцы и командиры нашего батальона. Только нынче улиц не узнать. На месте красавцев-домов лежат почерневшие от огня и копоти руины. Мостовая изрыта воронками. С уцелевших кое-где столбов свисают обрывки телефонных и электрических проводов. Безжалостный смерч войны прокатился по Корабельной стороне, Приморскому бульвару, по всем площадям и скверам. И все же Севастополь даже в эту пору был по-своему красив и величествен, несмотря на запустение и страшные руины.

Моряки прорвались на улицу Ленина. Сориентировались и стали пробивать себе дорогу к водной станции. Приходилось штурмовать каждый дом, каждый подвал. То здесь, то там в развалинах оказывались доты и дзоты. Их забрасывали гранатами, применяли уже отработанную тактику обхода с тыла.

Вот и улица имени Лермонтова. Отсюда до намеченной цели всего лишь один квартал. Но какой! Его не пройдешь, не проползешь на животе. Этот квартал можно только преодолеть с боем.

Старший лейтенант Василий Вишневский высылает два отделения в обход по берегу моря. Они помогут роте, когда начнется штурм городской водной станции со стороны площади. Однако в лоб, кажется, водную станцию не взять. Перед ней два мощных дота. На их огонь идти бесполезно и бессмысленно.