Текст книги "Русские и японцы на Сахалине"

Автор книги: Николай Буссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

17-го марта. – Сегодня пришли ко мнѣ японцы Мару-Яма, Яма-Мадо и Асануя, чтобы сказать мнѣ, что они хотятъ послать большую лодку (конкась) на Мацмай, въ Сою, съ бумагами и письмами, но что если это мнѣ не нравится, то они не пошлютъ. Я имъ объяснилъ, что ни теперь, ни послѣ русскіе никогда не будутъ мѣшаться въ подобныя распоряженія японцевъ, что они могутъ свободно посылать лодки свой куда хотятъ Я угостилъ ихъ любимою ими сато-саки (экстрактъ-пуншъ) и чаемъ. Я полагаю, что намъ очень полезно, что на Мацмаѣ получаютъ извѣстія о нашихъ дѣйствіяхъ на Сахалинѣ: такъ, ужъ тамъ знаютъ съ осени о прибытіи русскихъ и числѣ ихъ.

23-го марта. – Сегодня ушла японская лодка въ Сою, на Мацмай, съ двумя японцами и 15-ю аинами. Въ прошедшую субботу я послалъ съ Хойро и другимъ аиномъ собачій кормъ на встрѣчу Самарину. Я поручилъ имъ развезти его по селеніямъ гдѣ придется ночевать Самарину, оставляя во всякомъ такомъ селеніи на 35 собакъ корму. Я велѣлъ Хойрѣ проѣхать далѣе.

Цынга опять усилилась. Невыходящихъ на работу больныхъ цынгою 19 чел., считающихся здоровыми, но тоже подверженныхъ цынгѣ трое. Всего же больныхъ, съ другими болѣзнями, 37 чел., изъ нихъ 9 человѣкъ трудно больныхъ, которые не могутъ подняться съ кровати. На работу выходятъ 20 человѣкъ

Вторая башня еще не кончена, соломенныя крыши еще не сняты, досокъ не напилено. Если японцы захотятъ насъ застать врасплохъ, то это имъ не трудно будетъ сдѣлать.

7-го апрѣля. – Японцы прислали мнѣ сказать, что пять ихъ судовъ пришли въ Сирануси и что завтра они будутъ въ Томари. На нихъ пріѣхали рабочіе для промысловъ. Итакъ, кажется, японцы рѣшились продолжать свои промыслы; желательно, чтобы это было такъ. Число больныхъ достигло до 40 человѣкъ. Хорошо, что не много осталось работы: башня и крыши на 1-й и 3-й казармахъ окончены, остается покрыть кухню крышею.

9-го апрѣля. – Вчера пріѣхалъ на лодкѣ изъ Сирануси одинъ изъ японцевъ, прибывшихъ съ Мацмая. Японецъ этотъ считается старше Мару-Ямы. Онъ говорилъ рѣчь собравшимся аинамъ, убѣждая ихъ по прежнему продолжать работать для японцевъ, объясняя, что приходъ русскихъ не касается до нихъ, что японцы не знаютъ, зачѣмъ пришли они, и что ни японцы, ни аины ничего не имѣютъ общаго съ этимъ народомъ. Казакъ Дьячковъ присутствовалъ при этой рѣчи. Сегодня, вновь пріѣхавшій японецъ пришелъ ко мнѣ съ Мару-Яма и Асануей. Я принялъ ихъ ласково и угостилъ. Изъ поведенія этого японца надо полагать, что японцы думаютъ не совсѣмъ дружно повести дѣла съ нами. Въ настоящее время пришло 1 большое судно и 5 малыхъ въ Сирануси. Въ Соѣ, по словамъ аиновъ, собралось много солдатъ и офицеровъ. Я перевелъ ночевать два капральства въ крѣпость и усилилъ караулъ. Днемъ дѣлалъ тревогу для указанія мѣстъ людямъ. Орудія заряжены картечью. По ночамъ я поочереди чередуюсь дежурствомъ по крѣпости съ Рудановскимъ.

II

13-го апрѣля. – Наконецъ, наступило время, когда ясно должны были выказаться всѣ предсказанныя мною невыгоды занятія японскаго селенія Томари. Вотъ уже 9-я сутки, какъ японцы высадились въ Сирануси, и давно должны были бы у нихъ начаться работы приготовительныя для рыбныхъ промысловъ съ помощью аиновъ. Но японцы нейдутъ, аины разбѣжались – несмотря на всѣ ласки ваши и уговариванія тѣхъ и другихъ, чтобы безбоязненно начинали свои работы.

Сколько дѣйствительно пріѣхало судовъ и японцевъ, съ какими намѣреніями они пріѣхали – мы рѣшительно не можемъ знать. Анны говорятъ розно – японцы говорятъ розно – отъ Березкина, посланнаго разузнавать, нѣтъ извѣстій. Одни говорятъ, что пришло однихъ джанчиновъ 15 ч., другіе говорятъ – трое, третьи – одинъ. Аины толкуютъ, что пушки привезены, японцы отрицаютъ это. Обращеніе съ нами какъ японцевъ, такъ и аиновъ оставшихся при нихъ, тоже измѣнилось. Японцы приходятъ къ намъ, но во всѣхъ ихъ словахъ видно, что они что-то скрываютъ. Аины рѣдко показываются, можетъ быть потому, что японцы настращали ихъ. Я хотѣлъ послать записку къ Березкину, но не нашлось ни одного аина, который бы согласился доставить ее. Видя необходимость выдти изъ этого положенія, я призвалъ къ себѣ японца Асануя и сказалъ ему обо всемъ, что я замѣтилъ и что я изъ этого вывожу – или японцы, не довѣряя русскимъ, нейдутъ на работы, боясь, что мы ихъ встрѣтимъ враждебно, или японцы хотятъ драться съ нами, и поэтому скрываютъ въ какомъ числѣ пришли. Въ первомъ случаѣ они худо дѣлаютъ, потому что должны были убѣдиться изъ обращенія русскихъ съ ними, какъ мы хотимъ дружно жить съ ними. Если же хотятъ драться съ нами, то пусть идутъ, мы готовы, а обманывать насъ и лгать не къ чему, потому что это нисколько не поможетъ имъ. Бѣдный Асануя совершенно былъ ошеломленъ моею рѣчью и началъ говорить, что японцы не хотятъ драться съ русскими, потому что драться худо. Я на это ему замѣтилъ, что дѣйствительно это худо, потому что тогда навѣрно японцамъ придется уходить съ Сахалина, между тѣмъ если они будутъ дружны съ нами, то будутъ по прежнему свободно продолжать рыбные промыслы. Потомъ я ему сказалъ, что я слышалъ, какъ японцы худо обращались съ Березкинымъ, и хотя я знаю, что аины много врутъ, но такъ какъ и японцы послѣднее время розно говорили, то чтобы увѣриться, что Березкинъ свободенъ, я требую, чтобы японцы свезли ему письмо отъ меня и чтобы онъ не позже какъ черезъ шесть сутокъ или пріѣхалъ самъ или написалъ записку. Асануя съ робостью взялся исполнить мое порученіе. Съ тѣмъ мы разстались.

На другой день утромъ въ 5 часовъ онъ пришелъ ко мнѣ въ сопровожденіи аиновъ Пенкуфнари и Испонку и сказалъ мнѣ, что послѣдній былъ посланъ отвезти Березкину мою записку и встрѣтилъ на пути Пенкуфнари, ѣхавшаго изъ Тіотомій отъ японскаго начальника съ извѣстіемъ во мнѣ, что онъ упросилъ Березкина ѣхать съ нимъ на суднѣ въ Томари, чтобы быть увѣреннымъ, что русскіе не будутъ стрѣлять въ ихъ суда, что суда эти въ этотъ же день надѣются прибыть къ нашему селенію. Какъ ни странно было это объясненіе, но я рѣшился удовольствоваться имъ, такъ какъ развязка дѣла должна была скоро наступить. Въ часъ пополудни, когда я обѣдалъ, часовыя дали знать, что въ направленіи въ Тіотомари показалось четыре паруса. Я взошелъ на башню и довольно ясно разсмотрѣлъ въ подзорную трубу одинъ большой и три малыхъ конкаса. Конкасъ, это – большая палубная лодка, въ родѣ тѣхъ, на которыя финляндскіе крестьяне привозятъ дрова въ Петербургъ. Ясно было, что на подобныхъ четырехъ судахъ (одно изъ нихъ немного болѣе было другихъ) нельзя перевезти больше 200 или 250-ти человѣкъ; а еще яснѣе, что японцамъ и въ голову не можетъ придти, чтобы съ подобнымъ числомъ можно было аттаковать 60 русскихъ матросовъ съ 8-ю пушками. Поэтому приказавъ дать мнѣ знать, когда можно будетъ различать людей на судахъ, я пошелъ отдохнуть. Въ 5 часовъ мнѣ дали знать, что видны люди на судахъ. Я поднялся на башню съ Рудановскимъ. Я принялся разсматривать пріѣхавшихъ гостей. Съ башни нами былъ видѣнъ и пріемъ приготовленный японцамъ на берегу. Храмы ихъ были разцвѣчены флагами съ надписями. Отъ того мѣста, гдѣ должны пристать суда, была огорожена съ двухъ сторонъ аллея посредствомъ матовъ, поддерживаемыхъ кольями. Человѣкъ 30 аиновъ помѣстились на колѣняхъ; – до приходя русскихъ, по 300 человѣкъ встрѣчало японскаго джанчина, но теперь аины разбѣжались, боясь, что будетъ сраженіе. Я приказалъ выдти пѣсенникамъ, чтобы встрѣтить японцевъ не пушками, какъ они полагали, а веселою русскою пѣснею. Суда приблизились, такъ что видно было людей простымъ глазомъ. Тогда отчалила гребная лодка съ 2-мя японцами и 12-ю или 14-ю аинами гребцами. Большой конвасъ обогналъ другихъ и первымъ прошелъ мимо нашей крѣпости. Пѣсенники взошли на нижнюю башню – и «Ахъ вы, сѣни, мои сѣни, сѣни новыя мои» раздалось по заливу. Видно было, какъ на конвасѣ японцы съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣли на насъ. Ихъ было на суднѣ не болѣе 20-ти человѣкъ, а на маленькихъ конвасахъ человѣкъ по 10-ти. На первомъ изъ малыхъ конвасовъ пріѣхалъ младшій офицеръ. Когда онъ сошелъ на берегъ, всѣ аины и японцы встали на колѣни и преклонили головы; онъ отвѣчалъ на ходу легкимъ поднятіемъ рукъ. За нимъ шло пять человѣкъ, изъ которыхъ только трое, кажется, были солдаты – и изъ нихъ двое держали ружья вольно на правомъ плечѣ, въ чехлахъ, а третій несъ высокую пику; остальные двое, кажется, имѣли за поясами сабли, – я хорошенько не могъ разсмотрѣть въ зрительную трубу. Въ слѣдующемъ конкасѣ пріѣхалъ старшій офицеръ – сѣдой старичокъ. За нимъ шло 8 человѣкъ – двое съ ружьями, одинъ съ пикой, одинъ со щитомъ, одинъ съ подушкой и трое съ саблями. Прежде вышедшій на берегъ дажанчинъ пошелъ на встрѣчу къ старику и потомъ направился къ дому впереди его, какъ бы указывая дорогу. Оба они вошли черезъ особенныя входъ въ домъ, которымъ никто кромѣ ихъ не имѣетъ права ходить. Только конвой слѣдовалъ тоже за ними. На послѣднемъ конкасѣ пріѣхали казаки (Березкинъ и матросъ Алексѣевъ). Второй по старшинству джанчинъ тотчасъ же пошелъ съ ними ко мнѣ, взявъ съ собою двухъ японскихъ солдатъ, японца Яма-Мадо и одного работника тоже японца, который несъ за нимъ ящикъ, а также и аина Пенкуфнари. Я спустился съ башни въ свою комнату, чтобы принять японцевъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій усѣлись и начались увѣренія во взаимной дружбѣ. Въ это время изъ принесеннаго ящика они вынули чайникъ и чашки и начали готовить чай. Странное обыкновеніе ходить въ гости съ своимъ чаемъ. Я велѣлъ подать нашего чаю, черносливъ и экстрактъ пуншу, единственныя угощенія, которыя мы имѣемъ на Сахалинѣ. Японскій офицеръ объяснилъ по-аински, что онъ здѣшній мѣстный начальникъ надъ промышленными заведеніями. Онъ былъ одѣтъ въ довольно богатую шелковую одежду и имѣлъ за поясомъ двѣ сабли, одну большую, другую малую, обѣ заткнутыми у лѣваго бедра. Отъ меня онъ зашелъ къ Рудановскому. Простившись съ нами, онъ сказалъ, что старшій начальникъ еще не пріѣхалъ, а когда пріѣдетъ, то придетъ ко мнѣ. Онъ насъ обманывалъ, но для какой цѣли? Можетъ быть, онъ хотѣлъ зазвать меня къ себѣ отдать визитъ и завести къ старшему офицеру, заставивъ меня такимъ образомъ сдѣлать первымъ ему визитъ. Мнѣ не хотѣлось даться въ обманъ, потому, что мое поведеніе въ настоящемъ случаѣ имѣло бы большое значеніе и для японцевъ и для аиновъ. Въ шесть часовъ вечера я послалъ съ гостинцами къ посѣтившему меня офицеру – фельдфебеля Телепова и казака Дьячкова. Они отнесли голову сахару и нѣсколько фунтовъ черносливу и изюму. Ихъ приняли съ большими ласками и угощали чаемъ. Гостинцы отнесли въ комнату офицера. Бывшій у меня офицеръ вышелъ и сказалъ, что его начальникъ (онъ вѣроятно уже рѣшился признаться, что онъ здѣсь) еще не видѣлъ русскаго начальника и потому не можетъ принять гостинецъ. Сидѣвшій тутъ Мару-Яма что-то сказалъ ему, и онъ возвратился опять въ комнату, откуда вышелъ снова, объявивъ, что джанчинъ принялъ гостинецъ и благодаритъ. Телеповъ и Дьяковъ возвратились домой. Между тѣмъ я разспросилъ казака Березкина про встрѣчу его съ японцами на зап. берегу Анивы. Казакъ Березкинъ и матросъ Алексѣевъ были посланы мной къ мысу Сирапуси съ приказаніемъ караулить приходъ японскихъ судовъ и нашихъ, съ тѣмъ, что если японцы придутъ въ силахъ и съ оружіемъ, то тотчасъ же возвратиться самимъ; съ извѣстіемъ объ этомъ; если же придутъ, на Сахалинъ собственно только рабочіе и въ небольшомъ числѣ, то оставаться тамъ, не обращая вниманія на японцевъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ они были мною предупреждены, что такъ какъ неизвѣстно, съ какимъ намѣреніемъ придутъ японцы на Сахалинъ, то чтобы они были осторожны и въ случаѣ нужды пошли бы обратно горами, нисколько не полагаясь на аиновъ.

III

Вотъ разсказъ Березкина о случившемся съ нимъ:

«5-го апрѣля, я и матросъ Алексѣевъ вышли изъ Муравьевскаго поста съ провизіей на 10 сутокъ и съ ружьями. Того же числа мы дошли до р. Туотоги, гдѣ и ночевали въ аинской юртѣ. На другой день пошли далѣе на нанятой лодкѣ съ двумя аинами и встрѣтили у села Тананай одного японца съ 7-ю аинами на лодкѣ, ѣхавшихъ въ Томари. Отъ нихъ мы услышали, что пришло 4 япон. судна съ 50-ю чел. рабочихъ, изъ которыхъ десять ушли въ Мауну, а прочіе остались въ Странуси Написавъ извѣстіе это, мы поѣхали далѣе и дошли до р. Несуторо, гдѣ и остановились ночевать въ пустой аинской юртѣ. Аины, провожавшіе насъ, хотѣли оставить насъ, боясь провожать русскихъ къ мѣсту высадки японцевъ. Мы уговорили ихъ перевезти еще насъ черезъ небольшую рѣчку, которую намъ иначе пришлось бы переходить въ бродъ. Они согласились. На другой день, только что мы выѣхали, встрѣтили 2-хъ японцевъ съ 7-ю аинами, ѣхавшими на лодкѣ въ Томари. Одинъ изъ японцевъ былъ нашъ знакомый Яма-Мадо. Онъ спросилъ меня, зачѣмъ я иду въ Сирануси, я отвѣчалъ что меня послали стеречь русскія суда. На кто онъ мнѣ сказалъ, чтобы я воротился, потому что японцы пріѣхали съ Мацмая, и чтобы мнѣ не было худо повстрѣчаться съ ними. На кто я отвѣчалъ что не знаю, будетъ ли мнѣ худо или хорошо, но что возвратиться не могу, потому что мой начальникъ приказалъ идти. Яма-Мадо не переставалъ уговаривать меня воротиться, говоря, что онъ вмѣстѣ придетъ со мною къ намъ, чтобы объяснить, почему вернулись и что тогда вы не будете на меня сердиться. Я не соглашался. Онъ погрозилъ, что возьметь силою насъ; тогда мы съ Алексѣевымъ взялись за ружья и сказали ему, что пусть попробуетъ.

– „Такъ вы не боитесь идти въ Сирануси, гдѣ теперь много японцевъ и гдѣ они могутъ васъ убить“. – Не боимся, отвѣтилъ я. – „Ну такъ я съ вами поѣду, чтобы поговорить объ васъ съ джанчиномъ“. Мы поѣхали; товарищъ же Яма-Мадо продолжалъ путь въ Томари. Къ ночи мы пріѣхали въ Тіатомари, гдѣ застали одного японца, работавшаго въ японскомъ домѣ. Яма-Мадо звалъ меня ночевать въ этотъ домъ, но я отказался, сказавъ, что мнѣ не приказано занимать подъ ночлеги японскіе дома. Утромъ мы пошли пѣшкомъ далѣе и послѣ двухъ часовъ пути, у небольшой рѣчки встрѣтили 3-хъ японцевъ шедшихъ пѣшкомъ (на заливѣ былъ ледъ). Двое изъ нихъ молодые – имѣли за поясомъ по одной саблѣ и по одному кинжалу, – третій былъ работникъ. Встрѣтившіе насъ японцы, изъ которыхъ одинъ отозвался сыномъ японскаго начальника, тоже стали уговаривать насъ воротиться хотя до Тіатомари, говоря, что туда придутъ въ тотъ же день ихъ суда и старшій начальникъ. Услышавъ это, мы согласились вернуться въ Тіатомари. Пришедъ туда, я пошелъ въ аинскую юрту. Японцы тоже вошли туда и мы сѣли у огня. Когда стало смеркаться, послышался шумъ, и мы узнали отъ аина, что суда подошли къ берегу. Японцы ушли изъ юрты. Я тоже вышелъ. Пришло два судна. Изъ нихъ японцы стали выходить поодиночкѣ, спускаясь по доскѣ. Я пересчиталъ: ихъ 94 чел.; изъ нихъ человѣкъ 15 были съ саблями, а другіе безъ оружія. Черезъ четверть часа времени прибѣжалъ Яма-Мадо съ коврами, а нѣсколько японцевъ съ чайнымъ приборомъ, и на ними вошелъ младшій японскій офицеръ. Онъ началъ угощать насъ; потомъ сказалъ намъ, что старшій начальникъ еще не пріѣхалъ изъ Сирануси, и чтобы мы лучше воротились обратно. Мы отвѣчали, что нашъ начальникъ будетъ сердиться, если мы воротимся безъ причини. Онъ сказалъ тогда намъ, что японцевъ пришло много и что мы должны бояться, а потому лучше вернуться. Мы на это ему сказали, что начальникъ нашъ не приметъ эту отговорку, да мы и не боимся японцевъ. Онъ тогда сталъ просить еще подождать въ Тіатомари, пока не пріѣдетъ старшій офицеръ. Мы согласились; тогда онъ ушелъ. Аинъ, который былъ проводникомъ у меня отъ Туотоги, зашелъ ко мнѣ и сказалъ, что японцы приказали ему остаться въ Тіатомари, но что онъ хочетъ убѣжать. Когда наступила ночь, ко мнѣ пришелъ аинъ, служащій при кухнѣ японской и понимающій немного японскій языкъ. Онъ сказалъ мнѣ, чтобы я не боялся, потому что японцы сами боятся русскихъ; что онъ слышалъ, какъ они говорили, что у русскихъ поставлены такъ пушки, что откуда ни подойдешь, всюду они смотрятъ; пушки эти такія сердитыя, что какъ изъ нихъ выстрѣлятъ, то они кувыркаются назадъ [11]11
  Зимою я дѣлалъ пробу боевымъ зарядамъ. Орудіе не было приготовлено. Порохъ у насъ винтовочный, и потому дѣйствительно отъ такого заряда орудіе перевернулось. Вслѣдствіе этого я уменьшилъ заряды, разсчитанные на силу пушечнаго пороха. Не думалъ я, что неудобство это такъ устрашитъ японцевъ.


[Закрыть], а когда изъ ружей стрѣляютъ, то они тоже такъ сердито бьютъ, что отталкиваютъ плечо у солдата. Узнавъ, что онъ поставленъ караулить пришедшіе суда, я попросилъ его повести меня показать ихъ. Онъ сначала отговаривался, но потомъ согласился.

„Мы пошли къ судамъ; ихъ было три. Зажегши фонарь, я осмотрѣлъ ихъ и увидѣлъ, что въ нихъ, кромѣ кулей съ рисомъ и съ табакомъ, ничего нѣтъ. Когда мы хотѣли уже вернуться изъ-за послѣдняго судна аинъ увидѣлъ шедшаго къ судамъ японца. Тогда онъ тотчасъ погасилъ фонарь и сказалъ мнѣ, чтобы я убѣжалъ. Я соскочилъ съ судна и побѣжалъ по берега къ юртѣ. Японецъ же подошелъ къ аину и спросилъ, кто пріходилъ къ судну; тотъ отвѣчалъ, что аинъ; но японецъ велѣлъ ему идти съ нимъ. Они вошли въ юрту, гдѣ я уже успѣлъ усѣсться у огня и закурить трубку; японецъ посидѣлъ немного и потомъ ушелъ“ Аинъ передъ утромъ опять пришелъ и сказалъ, что четвертое судно пришло, что теперь собралось всѣхъ 15 джанчиновъ. Въ то время, когда онъ мнѣ разсказывалъ объ этомъ, другой аинъ прибѣжалъ сказать, что японцы идутъ въ юрту. Аинъ спрятался подъ кипу рогожъ. Японцы вошли, спросили, не видѣли ли мы его, но мы отвѣчали, что нѣтъ; они начали звать его около юрты. Когда они отошли далеко отъ нашей юрты, мы выпустили его, и онъ убѣжалъ. Скоро опять поднялся шумъ – пришло еще два судна, и аины намъ сказали, что самый старшій джанчинъ пріѣхалъ. Солнце уже взошло. Послѣ того прошло около часу времени, когда къ намъ пришелъ младшій офицеръ и сказалъ по-аински, что старшій начальникъ зоветъ насъ, чтобы мы съ нимъ пошли, оставивъ ружья въ юртѣ. Я отвѣчалъ, что къ джанчину я готовъ пойти, но что ружья не оставлю; онъ сталъ просить, я отказалъ, и мы пошли съ ружьями на нимъ. У входа въ домъ было поставлено много значковъ и флаговъ и постланы были соломенные маты. Мы вошли въ длинную валу. Вдоль ея сидѣли въ два ряда, одинъ противъ другого около 40-ка японцевъ съ саблями, на ними стояло множество другихъ безъ сабель. На концѣ ряда сидѣвшихъ японцевъ стояло три кресла, а противъ нихъ два ставчика, выкрашенные подъ черный лакъ. Мы остановились, поднявшись на ступеньку пола, на которомъ сидѣли японцы. Офицеръ, приведшій насъ, прошелъ въ комнату въ концѣ залы. Оттуда скоро вышло съ нимъ двое стариковъ въ богатыхъ одеждахъ, имѣя по двѣ сабли на поясомъ. Посреди шедшій старикъ и былъ старшій начальникъ; по правую его руку, старичокъ офицеръ, по лѣвую младшій, говорящій по-аински; за нимъ шелъ еще одинъ офицеръ и нѣсколько солдатъ съ пиками и саблями. Они подошли къ кресламъ – всѣ бывшіе въ залѣ японцы наклонили головы и положили руки на колѣни, а начальникъ осмотрѣлъ насъ и приложилъ руку къ головѣ, какъ наши офицеры берутъ подъ козырекъ. Мы стоимъ и смотримъ, что будетъ, и не знаемъ, что намъ дѣлать; японецъ не перестаетъ руку держать у головы. Наконецъ, Яма-Мадо подбѣгаетъ къ намъ и говрттъ, чтобы мы подошли въ ставчикамъ, мы и подошли; – Яма-Мадо говоритъ намъ по-русски: „Говорить садись, здравствуй“. Я понялъ, что японецъ ждетъ, чтобы я поздоровался съ нимъ; я и сказалъ ему: здравствуй, садись; онъ сѣлъ, а съ нимъ сѣли и другіе. Мы тоже помѣстились на ставчикахъ, опершись на ружья. Тогда японецъ началъ по-своему говорить долго, другіе еще болѣе наклонили головы и слушаютъ. Потомъ всѣ выпрямились, значило, что онъ пересталъ и все сказалъ что было нужно. Офицеръ, говорившій по-аински, объяснилъ намъ, что его начальникъ объясняетъ намъ, что насъ встрѣтилъ на дорогѣ японецъ Яма-Мадо и сказалъ намъ, что японцевъ съ Мацмая пришло много, и чтобы мы воротились; но мы не покорились и вдвоемъ пошли навстрѣчу къ нимъ; что мы въ этомъ слушались своего начальника, и что видно, что я не простой человѣкъ. Я на это сказалъ, что я и Алексѣевъ оба солдаты простые. Японецъ отвѣчалъ, что нѣтъ, потому что меня постоянно видѣли ѣздившимъ при джанчинѣ, а Алексѣевъ работаетъ прочую работу. Потомъ онъ сказалъ, что начальникъ еще объявилъ, что потомъ онъ послалъ къ намъ на встрѣчу сына офицера просить насъ воротиться, но что мы и его не хотѣли послушаться, а только тогда воротились, какъ намъ сказали, что ихъ суда придутъ въ Тіатомари. Потомъ онъ послалъ офицера сказать намъ, чтобы пришли безъ ружей, но мы не хотѣли этого сдѣлать; значитъ, нашъ начальникъ приказалъ вамъ такъ поступить, а своего начальника надо слушать, слѣд., мы хорошо поступали. Но теперь онъ насъ проситъ ѣхать въ Томари вмѣстѣ съ японцами на судахъ. Онъ слышалъ, что у русскихъ стоятъ сердитыя пушки, которыя, когда изъ нихъ выстрѣлятъ отбрасываются назадъ, а ихъ суда маленькія и потому, если начальникъ прикажетъ стрѣлять, то съ разу можетъ перевернуть ихъ судно, а когда русскій начальникъ узнаетъ, что мы оба вмѣстѣ съ японцами ѣдемъ, то не будетъ стрѣлять. Выслушавъ это, я отвѣчалъ, что мы согласны ѣхать съ ними. Японцы очень обрадовались, и тотчасъ поднесли намъ въ подарокъ табаку, чаю, японскую трубку; джанчинъ просилъ насъ принять это, говоря, что онъ будетъ просить насъ не сердиться за это на насъ, потому, сказавъ, что русскіе добро обращались съ японцами зимою, и что онъ надѣется, что и теперь они ласково ихъ примутъ. Мы на это сказали, что нашъ начальникъ любитъ японцевъ, и что русскіе хотятъ быть съ ними друзьями. Японскій начальникъ поклонился и ушелъ въ свою комнату, мы пошли къ себѣ въ юрту. Вѣтеръ въ тотъ день былъ противный, и потому остались ожидать попутнаго. На другой день задулъ западный. Четыре конкася пошли на Мацмай съ большимъ числомъ японцевъ. Я спросилъ, куда они идутъ – джанчинъ мнѣ отвѣтилъ, что много людей для настоящихъ работъ не надо, и потому онъ возвращаетъ лишнихъ обратно. Мы тоже стали усаживаться. Старшій начальникъ поѣхалъ съ нами, сказавъ, что онъ послѣ пріѣдетъ. Когда и конкаси начали подходить къ крѣпости, то японцы опять стали бояться, чтобы русскій джанчинъ не приказалъ стрѣлять. Я имъ сказалъ, что джанчинъ русскій смотритъ въ трубу, которая далеко видитъ, и теперь видитъ насъ, а потому онъ навѣрно уже не станетъ стрѣлять. Скоро услышали мы, какъ наши пѣли пѣсни на башнѣ. Между пѣсенниками стоялъ часовой съ ружьемъ. Японцы спрашивали меня, что это значитъ, что русскіе кричатъ и что они съ ружьями. Я объяснилъ имъ, что русскіе встрѣчаютъ ихъ пѣснями, значитъ, рады приходу ихъ, а съ ружьемъ стоитъ только одинъ солдатъ – часовой. Японцы очень обрадовались, что русскіе поютъ и сами стали пѣть и хлопать въ ладоши. Выйдя на берегъ, мы увидѣли, что младшій офицеръ ждетъ насъ съ ящиками. Мы и повели ихъ къ вашему высокоблагородію».