Текст книги "Как изучить английский язык самостоятельно. Нестандартные приемы самообучения."

Автор книги: Николай Бодров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

1) чтение (перевод) текста;

2) свободный (импровизационный) пересказ;

3) проверочное (уточняющее) чтение;

4) дословный (или близкий к тексту) пересказ;

5) сверка по тексту;

6) запись;

7) заучивание.

Такой алгоритм работы с текстом может показаться на первый взгляд немного затянутым, но – порукой тому мой собственный успешный опыт, не говоря уже про Шлимана и его последователей – именно он и является тем самым ключом, который-таки срабатывает и хотя со скрипом, но зато уверенно и без промедления открывает перед нами вход в соблазнительно-великолепные апартаменты практического иностранного языка. Да, именно практического, хотя обычно и считается, что практически овладеть языком – живым, разговорным языком – можно только при наличии большой и активной разговорной практики. Но данный способ при его систематическом использовании позволяет «обкатывать» язык и даже развивать у себя разговорные навыки не хуже, чем в случае непосредственного общения с носителем языка или преподавателем. А возможно, и лучше, так как, во-первых, он понуждает наш мозг к очень напряженной и, значит, продуктивной работе, или, как метко говорят по такому поводу англичане, to cudgel one's brains over something – заставляет «бить свои мозги палкой», и, во-вторых, он является абсолютно доступным, не требующим ни напарника или репетитора, ни аудиовизуальной техники, и, следовательно, мы можем обращаться к нему в любой мало-мальски удобный для нас момент. Единственное, что потребуется, – приложить некоторые, впрочем, для кого-то, может быть, и немалые, волевые усилия. Но это уже проблема из другой области нашей жизни.

Подытоживая рассказ о системе Генриха Шлимана, хочу также отметить кроме ее неприхотливости еще одно, для нас, быть может, самое привлекательное ее качество – свободу. Она позволяет в своих границах применять те или иные приемы, как-то изменять их, а также отказываться от некоторых вовсе, делая упор на других, которые нам больше по душе или по силам. Для меня же именно кропотливая работа с текстом чрезвычайно завлекательная, я бы даже сказал, очаровывающая и своей поначалу упругой неподатливостью, и в то же время радостным ощущением ежеминутно, ежечасно, ежедневно совершаемых маленьких, но важных языковых побед, стала в свое время основной и решающей в процессе обучения по Шлиману. Сочинения я писал также довольно охотно, хотя не очень часто и немного в иных формах (об этом в следующей главе). От некоторых же других шлимановских приемов пришлось отказаться: писем и дневников на иностранных языках я почти не писал по разным причинам, но все же, как и Шлиман, старался подходить к изучению языков комплексно, насыщая информацией свои глаза и уши самыми разнообразными способами. Некоторые из них были для меня временными, промежуточными, что не умаляло их значения, другие сопровождали меня неизменно, вошли в мой золотой дидактический фонд.

Наконец, великому Шлиману я обязан не только приобщением к его технике обучения, не только конкретными ориентирами для подражания и дальнейших самостоятельных поисков, но и большим духовным влиянием на себя. Собственным впечатляющим и убедительным примером он оказал на меня мощное эмоционально-психологическое воздействие, заставил вслед за Морозовым поверить в реальность интенсивного самостоятельного изучения иностранного языка, а если потребуется, то и нескольких языков. Ведь, как говорится, «Facts are stubborn» («Факты – упрямая вещь»).

Глава 3
И Я НАЧАЛ ДЕЙСТВОВАТЬ

It is not gods that fire pots. He боги горшки обжигают

Как я искал подходы к иностранному языку

Рассказав об эффективных, но не самых простых методах изучения языков, я хочу теперь перейти к методам и приемам хотя и не столь интенсивным, скорее, плавным и относительно «спокойным», но тем не менее также достаточно действенным, а кое в чем и оригинальным.

Итак, если время терпит – в запасе есть год-другой на приобщение к языку без особого напряжения – и если мы люди степенные (даже в свои 15 или 20 лет), не расположенные к спешке и суете, наконец, если мы вообще не прочь посмаковать творческий процесс вхождения в новый для нас язык, а значит, и в новую культуру, – то почему бы не взять отчасти на вооружение тактику обучения, соответствующую мудрому народному девизу: “The more haste, the less speed” («Тише едешь, дальше будешь»)? Я говорю «отчасти», потому что совсем «тихо ехать» при изучении иностранного языка не имеет смысла. Однако и нестись сломя голову, за редкими исключениями, тоже вовсе не обязательно. Изучение языков – это, на мой взгляд, как раз то счастливое занятие, которому можно предаваться не торопясь и всей душой, так же как, например, музыке или любым другим изящным искусствам.

Но чтобы избежать возможных разочарований, надо четко усвоить, что иностранный язык – это для нас одновременно и наука, и искусство, и немного даже… спорт. И потому в нем, как и во всех этих сферах жизни, нельзя добиться полного совершенства. Да и надо ли? Для кого-то будет достаточно и умеренного, среднего, владения языком – известно, что для нормального, то есть вполне сносного, понимания художественного произведения на иностранном языке необходимо знать лишь от 1500; до 3–4 тысяч слов этого языка плюс грамматику. Но это – минимум, и он вовсе не является пределом и помехой нашему стремлению к дальнейшему обучению. Более того, для увлеченного человека это лишь база, трамплин для последующего и практически беспредельного совершенствования. Ведь иностранный язык нельзя выучить полностью и окончательно, впрочем, как и свой родной. «Окончательно» можно лишь, к примеру, сварить кашу, срубить дерево или выйти на пенсию. В сфере же духовной, и особенно образовательной, ничего нельзя раз и навсегда завершить без шанса к улучшению или хотя бы к изменению. Мир идей, мир духа неисчерпаем, и даже фундаментальные законы физики, говорят, со временем могут быть если не пересмотрены, то дополнены.

Кто-то из французских писателей, кажется Андрэ Моруа, заметил, что каждую свою по-настоящему любимую книгу мы должны на протяжении жизни прочитать не менее 100 раз! А что же тогда говорить о таком громадном «куске информации», как иностранный язык? Можно ли им насытиться до предела? Любой язык – это бездонный кладезь знаний, которые мы можем черпать бесконечно, получая пищу для ума и души. И при этом степень владения тем или иным языком, как и количество их в нашей голове, особой роли не играет: можно изучать один или несколько языков, изучать медленно или побыстрее, глубоко или не очень, но в силу своей потребности и заинтересованности получать от процесса изучения ровно столько пользы и удовольствия, сколько хочется.

Я в шутку разбиваю изучение иностранного языка на три стадии:

1) непродолжительное «мучение» (начальное знакомство с языком);

2) продолжительное и все более радостное приобщение (собственно изучение языка);

3) бесконечное наслаждение (совершенствование и использование приобретенных знаний).

Разумеется, первый этап особо мучителен только для тех, кто очень предвзято относится к языкам. Но его можно проскочить довольно быстро, что, наверно, сравнимо с погружением в прохладную воду, которую вскоре перестаешь замечать. Дальше следует более длительный, но и увлекательный второй этап, который в себе уже содержит отдельные элементы и зародыши третьего. И вот постепенно и как-то незаметно вступаем в вожделенный этап лингвистического наслаждения, когда иностранный язык превращается едва ли не во второй родной или во всяком случае делается гораздо доступнее и приятнее в использовании: мы почти без усилий читаем любую иностранную книгу, газету, слушаем иноязычные радиостанции и можем – надо же! – обойтись без переводчика, наслаждаясь красотами где-нибудь на Темзе, Сене или Рейне. Но теперь назад, к началу всей этой цепочки, которая, если говорить всерьез, не так уж прямолинейна и проста.

К какому языку лучше приступать сначала – к книжному (письменному) или к разговорному (устному)? Ответ здесь, по-моему, очевиден: если мы решили учить язык без особого интенсива и не впопыхах, то лучше начинать с чтения. Ведь чтение – это та же речевая деятельность, которой мы спокойно можем заниматься и в отрыве от языковой среды, при этом еще и обеспечивая себе возможность в любую минуту перейти к устному общению. И если мы уже можем читать на иностранном языке достаточно неплохо и делаем это систематически, то нам потребуется совсем немного времени, порядка нескольких дней, чтобы, оказавшись в соответствующей иноязычной среде, неплохо и «разговориться» на этом языке.

Некоторые лингвисты считают, что учиться сразу говорить на иностранном языке и проще, и полезнее, чем учиться читать. И они, конечно, правы… впрочем, до той лишь границы, которая разделяет приобщение к речи несложной, околоучебного характера, от владения настоящей беглой повседневной и деловой речью, насыщенной образами, сравнениями, сокращениями и прочими, что называется, «кренделями» и «коленцами», то есть типичными разговорными формами и жаргонизмами. Но самая главная трудность для начинающего – это скорость живой речи и невозможность «прокрутить» ее назад, как магнитофонную запись. При этом-то и возникает ощущение настоящего тупика и непреодолимого языкового барьера.

Иное дело «Ее Светлость» и «Ее Сиятельство» книга, а также газета, журнал и любой прочий печатный текст. При чтении всегда можно вернуться назад, хоть трижды перечитывая непонятное место и размышляя над ним. Можно самому выбирать и регулировать скорость чтения. Но, пожалуй, одно из самых приятных и полезных качеств, которое обеспечивает нам книга, – это возможность читать именно то, что нам хочется, что представляет для нас интерес сегодня и сейчас. Увлекательные сюжеты становятся теми надежными приводными ремнями, которые и раскручивают маховик нашего интереса, приводя в действие машину интеллекта. Причем имеет место четкая прямая зависимость: чем больше интереса мы испытываем к данной книге, тем меньше усилий приходится затрачивать на преодоление трудностей при ее чтении.

Диапазон же наших интересов безграничен: для кого-то это детективы, для других – исторические романы, для третьих – любовно-сентиментальные, для четвертых – фантастические и так далее. А почему это не может быть книга или статья на иностранном языке о, скажем, выращивании наших любимых цветов где-нибудь в Австралии или о жизни боготворимых нами кошечек где-нибудь в Бразилии? А может, это будет позарез необходимая нам спортивная информация о каких-нибудь супертурнирах или супергонках, а может, – почему бы и нет – нас интересует все, что связано с творчеством Питера Брейгеля-младшего да заодно и старшего, а значит, не прочесть об этом на их родном языке мы, разумеется, просто не можем. Вообще же разницу между изучением какого-либо вопроса (особенно творческого) по оригинальной литературе и по переводной я бы сравнил с разницей, например, между прослушиванием «живой» музыки в концертном зале и записью той же музыки на кассете или даже каком-то новейшем диске – вроде и запись хорошая, и музыка та же, и все же, как говорится, то, да не то – ощущения-то разные.

Да, пути и причины, подводящие нас к изучению иностранных языков, могут быть самыми разными и прихотливыми. Один мой товарищ, например, взялся изучать немецкий язык (и довольно быстро преуспел в этом) потому, что, будучи сам музыкантом и большим почитателем творчества великого австрийского композитора Франца Шуберта, очень захотел, играя на рояле, одновременно и напевать его романсы в естественном и первозданном виде, то есть по-немецки. Затем он перешел к романсам и песням других немецкоязычных композиторов, затем к стихам немецких поэтов, а затем и к прозе. Так, удовлетворяя поначалу лишь свои художественно-музыкальные потребности, товарищ мой как бы непринужденно и исподволь приобщился и к языку своих кумиров.

На себя же сослаться в этом смысле не могу, поскольку я приступил к изучению и английского, и немецкого главным образом в целях принципиально-познавательных (и даже под влиянием некоторого спортивного азарта: смогу или не смогу, поскольку способностей к языкам никогда за собой не ощущал), нежели в целях удовлетворения какого-то своего прикладного интереса. Но при этом мной ведь тоже двигал конкретный, хотя и своеобразный, интерес – интерес к самому процессу изучения, а это, надо сказать, изрядно захватывающий и во многом просто интригующий интерес.

Итак, определив для себя тот круг интересов, ради которого не жаль будет потратить времени и усилий, чтобы покорпеть над текстом и порыться в грамматике, можно отправляться в библиотеку или книжный магазин за книгами на избранном языке. При этом не стоит себя ограничивать, не стоит умерять свои литературные аппетиты, подыскивая книги попроще и потоньше. При всей нынешней бурной компьютеризации старая добрая книга и сегодня остается лучшим орудием и средством для достижения нашей цели. Она, эта верная наша спутница, всегда недокучливая и молчаливая, но и всегда готовая открыть нам любые секреты, безропотно взирающая на наше подчас не очень деликатное с ней обращение, она именно в нашем случае – при самостоятельном изучении иностранного языка – работает «на все сто», выполняя при этом еще и двоякую роль: она и обучает и развлекает.

Но есть у книги и еще одна полезная функция, как бы не прямая, а косвенная, не всем известная и, наверно, совсем мало кем используемая, к сожалению. Впрочем, функция эта зависит не столько от собственно книги, сколько от особенностей нашей психологии и применения определенного приема, заключающегося в своеобразной форме контакта с книгой или учебником. Чтобы было ясно, о чем речь, я хочу рассказать теперь еще об одном своем товарище, который, желая изучить иностранный язык, поступил в чем-то даже более оригинально, чем первый.

Этот мой товарищ, в отличие от первого, – профессиональный филолог, специалист по арабским языкам. Неплохо владеет английским, французским, немецким. Но вот захотелось ему как-то раз взять да и изучить еще японский язык. Не долго размышляя, достал самоучитель и рьяно приступил к намеченному. Но вот досада: что-то почему-то, вероятно, не сработало и не пошло. И в результате он через некоторое время японский так же внезапно и оставил.

Прошел год или чуть больше, и я вдруг стал замечать, что в руках у моего товарища вновь периодически начал появляться тот самый самоучитель японского языка. Но появляться начал как-то странно: не столько в руках, как где-то рядом – в сумке, в кармане, на столе и т. д., но всегда в пределах видимости и легкой досягаемости. Однако непривычно было то, что ни разу я не видел его за чтением этого самоучителя. А товарищ мой, надо сказать, был большой книгочей и просто так, для балласта, носить с собой нечитанные книги никогда обыкновения не имел. Поначалу я почти не обращал внимания на эту маленькую странность моего друга, лишь фиксируя ее краем глаза. Если же и задавал ему по этому поводу ненавязчивый вопрос, то получал уклончивый или шутливый ответ. Но, как известно, раньше или позже любая загадка получает свое объяснение. Так и случилось. Однажды зашли мы с ним в кафе и, расположившись за столиком, приступили, как обычно, к обсуждению каких-то насущных дел. И вот он, как всегда, – а для него это стало уже, наверно, привычкой – извлек из сумки все тот же самоучитель японского и скромно положил его на край стола, невозмутимо продолжая разговор. Как я и ожидал, тоже привыкший уже к таким его манипуляциям, на протяжении нашего дальнейшего разговора и всего обеда товарищ мой ни разу так и не открыл эту книгу и, собираясь уходить, аккуратно убрал ее обратно в сумку. Но на этот раз я не выдержал и решительно попросил его объяснить мне наконец доходчиво и откровенно таинственный смысл этих странных маневров с книгой. Я был тогда уже готов получить самый необычный, даже мистический, ответ, но услышал, наоборот, хотя и неожиданное, но все же вполне доступное моему пониманию рационально-житейское объяснение. А дело было в том, поведал он мне, что поначалу изучение японского языка действительно не вызвало у него большой радости и вдохновения и вскоре, что называется, зачахло, но не на корню. Желание изучить язык не угасло. И какое-то время спустя, психологически «отдохнув» от этой первой в своей жизни лингвистической осечки, он решил дальше действовать более утонченно-терпеливым образом, применяя к японскому языку – и здесь, наверно, уместно будет такое сравнение – выжидательно-наблюдательную тактику японских ниндзя (кстати, «ниндзя» в переводе означает «терпеливый»). В чем же состояла суть этой очень простой, но по-своему оригинальной тактики? Приведу аргументацию моего друга по этому поводу, хотя и в моей собственной – немного свободной – аранжировке.

Есть известная поговорка: «С глаз долой – из сердца вон». То, что она отражает универсальную и всем хорошо знакомую истину, доказывает наличие подобной мысли и в других языках, например в английском: “What the eye does not see the heart does not grieve over” или: “Out of sight, out of mind”. Но ведь эту мысль можно развернуть и в обратном направлении, и тогда смысл ее станет хотя и противоположным, но столь же справедливым. Вот, к примеру, три моих варианта (наверно, можно придумать и больше):

«На глаза попался – в сердце (в память) ворвался»;

«На глазах остался – в сердце (в памяти) задержался»;

«На что глаз положил – то в душе и сохранил».

И вот в таком виде данную мысль можно, по-моему, применять – особенно в процессе обучения – повсеместно и в любой ситуации, превратив ее в полезный вспомогательный методический прием. Здесь я лишний раз хочу обратить внимание читателя на желательность учитывать в жизни и использовать себе на благо некоторые не сложные, но не всегда осознаваемые особенности нашей психологии. Мой же товарищ сумел как раз так и сделать. Он рассудил примерно следующим образом: «Я пока не испытываю особой любви к японскому языку, у меня есть лишь, как когда-то говорили, „умственное“ желание им овладеть, что тоже неплохо для начала. И если у меня не возникло любви к языку „с первого взгляда“, с первой моей попытки приступить к нему, то попробую-ка я теперь действовать не стремительным наскоком, а размеренно, не торопясь и даже как бы в обход. Ведь кроме „первого взгляда“ есть и другой способ достичь любви, хотя и не столь романтичный, но зато надежный, проверенный жизнью и отраженный в мудрой народной поговорке: „Стерпится – слюбится“. Ага, значит, сперва надо потерпеть, рассуждал дальше мой товарищ, а лучший способ терпеть – это, наверное, не замечать, игнорировать, не зря же есть такое слово – „притерпеться“, то есть свыкнуться, перестать обращать внимание. И тогда, возможно, чем черт не шутит, объект моей нынешней „нелюбви“ постепенно превратится в свою противоположность. Но для того чтобы что-то не замечать, так сказать, „демонстративно игнорировать“, это „что-то“ надо постоянно иметь при себе и перед собой».

Проделав такую цепочку умозаключений, товарищ мой и подошел к единственно вытекающему из них способу действий: он вновь достал свой самоучитель японского и начал его активно «игнорировать», старательно таская повсюду с собой, но при этом почти до него не дотрагиваясь. Иногда, правда, открывал, приглядываясь к фигуркам иероглифов то ли с удивлением, то ли с грустью, а может быть, и со страхом, – скорее всего, чтобы проверить, не вываливаются ли еще оттуда страницы. Однако же при всей странности таких платонических отношений, точнее, неотношений с японским языком в стиле как бы взаимного поддразнивания, продолжавшихся несколько месяцев кряду, мой товарищ достиг своей цели – по крайней мере, промежуточной цели: он привык к постоянному присутствию в поле зрения учебника японского как к неизбежному, но уже почти необходимому спутнику. А ведь «Habit is a second nature» («Привычка – это вторая натура»), привычка во многом влияет на нашу жизнь и управляет ею. Иными словами, мой товарищ достиг главного: учебник японского языка (а значит, во многом и сам язык) переместился в его сознании с позиции внутреннего отторжения – через безразличие – на этап почти естественной потребности, может быть, даже став в некоторой степени его alter ego(«вторым „Я“» – лат.). А это был уже этап если еще не самой любви, то уж точно ее предвкушения, этап желанной встречи с желанным языком. И вот такая-то 180-градусная переориентация сознания была достигнута путем применения всего-навсего простенького и чисто технического приема: в результате постоянного общения с учебником, а это было все-таки общение, пускай и на самом низком, осязательно-наблюдательном уровне (взял – положил-открыл – взглянул – закрыл – убрал), где-то, может быть, на уровне рефлекса – возникло устойчивое чувство причастности и даже тяги к японскому языку. Теперь можно было переходить к его изучению, что и было вскоре проделано моим товарищем – и уже без осечек.

Впоследствии японский стал для него одним из самых любимых языков, который принес с собой как эстетическое наслаждение от причудливого мира иероглифов, так и радость открытия для себя перлов прихотливой восточной культуры.

Да, я не упомянул еще одну деталь – наверное, потому, что посчитал ее и так подразумеваемой. Она такова: в период своего довольно длительного и плотного «сращивания» с самоучителем японского языка товарищ мой решил, не упуская времени, заодно приобщиться к японской культуре – через литературу. Он стал почитывать в русском переводе произведения известнейших японских писателей: Кобо Абэ, Сунари Кавабаты, Кэндзабуро Оэ, Сетаро Ясуоки – и через них вникать в тонкости японской психологии, национального характера, искусства интуиции, намеков и недомолвок в общении, японской деликатности и утонченного восприятия человека и природы. И это также способствовало усилению его интереса к японцам, а значит, и к их языку. А поскольку в тех русских переводах встречались некоторые типичные японские слова и понятия, то мой товарищ за эти несколько месяцев накопил некоторый стартовый запас японских слов и мог уже, например, отличить «харакири» (способ самоубийства) от «хикари» (стрела, луч света), «вагаси» (кондитерские изделия) от «варибаси» (палочки для еды), а «икебану» (искусство составления композиций из цветов) от «экибэна» (дорожный завтрак в стерильной упаковке, продаваемый на всех вокзалах Японии). Вот так комплексно он и решил проблему подходов к самому восточному языку на свете.

Эту небольшую историю я рассказал лишь для того, чтобы на реальном примере (хотя, конечно, и не типичном) показать важнейшее условие любого обучения – и языкового в том числе, – к которому мы не очень расположены. Этим условием является не что иное, как необходимость изменить свое отношение к якобы трудному и потому недолюбливаемому предмету обучения на глубинном, может быть, даже подсознательном уровне. А это достигается не путем гипноза (хотя не стоит и его полностью отвергать) или какого-либо другого постороннего воздействия, а путем давно известным и самым эффективным: надо неприятный для нас объект сделать для начала нейтральным, безразличным; безразличный постепенно перевести в разряд привычного, а привычное и само незаметно станет приятным и, следовательно, наиболее для нас значимым, полезным и – легким. Ведь известно: “What we do willingly is easy” («To, что мы делаем охотно, кажется легким»). Процесс этот, конечно, не очень быстрый, но зато очень надежный – не подведет.