Текст книги "Антонов. Последний пожар"

Автор книги: Николай Тюрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Ну, Александр, ты – мастер! Даже мне не сказал, – восхищённо произнёс Боголюбский.

– Не со зла, Саша. Всё продумать надо было, – ответил Антонов.

– Где прятать будем, Степаныч? – спросил Заев.

– Часть оружия спрячем в Рамзинском монастыре. Настоятель его для меня там даже чёрта готов укрыть, не то, что винтовки. Этой партией займутся Токмаков и Лощинин, – распорядился Антонов.

– Сюда бы подкинул, Степаныч, – попросил его Грач. – Места у нас тут надёжные. Да и людишек подберём.

– Так и сделаем. Вторую партию спрячем здесь. Ей займётесь вместе с Ишиным и Заевым. Готовьте пока подводы. День вам позже сообщит Боголюбский. Вся связь только через него. И лишних людей пока не привлекайте. Сами всё сделайте.

– Ай да Степаныч! Чистый генерал! – снова послышались одобрительные слова.

Покончив с делом, друзья продолжили застолье: произносили тосты, выпивали, закусывали и веселились.

Антонов решил немного прогуляться и позвал Ишина с собой на улицу. Они прошли к лошадям, дали им сена, а затем уселись на лавочку.

– Как живёшь, Ваня? – щурясь от заходящего солнышка, спросил Александр.

– Не хуже людей живу, а некоторых и получше будет, – ответил Ишин, затягиваясь папиросой. – Только тоскливо стало.

– Что так?

– А ты разве не понимаешь? Власть у нас на селе комбеды взяли. Теперь против них слова не скажи. Чуть что – сразу в ЧК тащат. Уже два раза арестовывали. Спасибо вот, Заев выручает, а то бы давно пропал.

– Говорил он мне. Пока у большевиков сила, Ваня. Меня тоже в Кирсанове жмут. Поликарпов всё крутится, вынюхивает, сволочь, – зло выругался Антонов.

– К нам тоже один зачастил из Инжавинской ЧК, Покалюхин Мишка. Учителка у него в Калугино, зазноба. Мутит народ, гад. С большевиками песни поёт, а богатых селян притесняет. В прошлый раз при аресте меня прикладом двинул, до сих пор челюсть болит, – потёр щеку от воспоминаний Ишин.

– Ничего, Ваня. Ты запоминай. В нашем ЦК сказывали, что скоро поднимутся. Пора власть в свои руки нам брать. Заплатят коммуняки за всё, – твёрдо сказал Антонов.

Поговорив ещё немного, они вернулись в дом, где дым шёл коромыслом. Брат Грача развернул гармошку, и началась пляска. Стены и мебель ходили ходуном. Успокоились друзья под утро, в одежде повалившись спать на приготовленные Авдотьей постели.

На следующий день, поправив здоровье внушительной порцией самогона, они разъехались по своим местам выполнять указания Антонова.

А через несколько дней большая партия оружия была спрятана в укромных уголках Инжавинского края. Антонов подготовил значительный арсенал и, как вскоре оказалось, не напрасно. Он прозорливо видел далеко вперёд.

10

Постепенно над партией эсеров в России стали сгущаться тучи. Большевики, придя к власти, запретили все партии, которые помогали им на начальном этапе борьбы. Сначала со всех руководящих постов сместили Московских эсеров, многие из которых были арестованы и расстреляны. Затем черёд установления диктатуры большевиков докатился и до губерний. И если население индустриальных губерний симпатизировало большевикам, то Тамбовская губерния являлась аграрной и большинство голосов в губернском и уездных советах было у эсеров. Зная о разгроме своей партии в Москве, Тамбовские эсеры в июне одна тысяча девятьсот восемнадцатого года совершили переворот и арестовали коммунистическое руководство Тамбова. Но действовали они нерешительно, поэтому большевики подтянули армейские резервы, состоящие сплошь из прокоммунистически настроенного пролетариата, и ликвидировали мятеж. Расплата была жестокой. Тамбовские эсеры потеряли около трёхсот человек арестованными, из них несколько десятков человек были расстреляны. Арестовали и Баженова.

А вот Дмитрий Антонов по счастливой случайности ареста избежал. Возвращаясь домой в один из этих тревожных вечеров, он увидел в своих окнах свет и мелькающие силуэты людей. Антонов младший мгновенно оценил обстановку. Город был наводнён красными частями, повсюду шли повальные аресты, а многим было известно, что он состоит в партии эсеров.

– Нужно уходить и срочно предупредить Сашку, – подумал Дмитрий и рванул из города.

Александр Антонов в это время, ни о чём не подозревая, со своей любимой женой отдыхал в имени Дашково близ Инжавино. Он находился в отпуске, наслаждался красивейшими местами, купался в быстрой и прохладной речке Вороне, ловил рыбу. Любил он промчаться на коне рано утром по заливным лугам, сбивая на скаку росу с густой травы. Любил любоваться восходящим солнцем, блики которого отражались в речных струях. Он долгое время в тюрьме был лишён этих радостей и сейчас навёрстывал упущенное. В эти благостные минуты не думалось о тяжёлых вещах. Хотелось просто дышать и жить. А в имении после прогулок его встречала дорогая Соня с горячим чаем и вкусными пирожками.

– Хорошо как! – говорил Шурка, нежно её целуя.

Всё-таки устал он от кипящих милицейских будней. Работа нелёгкая. День и ночь приходилось целиком отдаваться милицейской службе. Иначе работать Антонов не умел. Дома он бывал редко.

Ворчала Софья:

– Забываешь ты, Саша, про меня. Сижу одна, всё тебя жду. Возьми ты отпуск. Поживём где-нибудь вдвоём без твоей стрельбы и постоянных тревог.

Антонову было жаль Софью, вот и поддался он на её уговоры. Оставив за себя на работе своего заместителя Боголюбского и наказав ему, чтобы в экстраординарных случаях сразу сообщал в имение, Александр устроил жене медовый месяц.

– Любить, Соня, никогда не поздно. А я тебе столько должен за твоё терпение – во век не рассчитаться! – говорил он ей в нежные минуты близости.

В один из жарких дней июля Александр с женой пили чай с малиновым вареньем на террасе старинного барского дома. Вдруг со стороны леса послышался топот конских копыт.

– Кто это так торопится к нам? – с тревогой проговорила Софья, всматриваясь в силуэты двух приближающихся всадников. Вслед за ними далеко растянулся пыльный шлейф.

– Сейчас узнаем, – спокойно ответил ей Александр и вышел на крыльцо.

Когда всадники подскакали ближе, он узнал их и радостно сказал Софье:

– Да это же Сашка с братом. Навестить приехали, черти.

Всадники спешились, привязали лошадей и поднялись на крыльцо. Поздоровавшись, Александр Боголюбский сразу начал о главном:

– Беда, Саша. Тебе срочно нужно скрываться.

– О, господи! – испуганно воскликнула Софья.

– Погоди. Что случилось? Что за переполох? – Шурке так не хотелось лишаться спокойствия и уюта. Он приобнял встревоженную Софью, пытаясь хоть немного её успокоить.

– Расскажи, Дмитрий, – попросил Боголюбский.

– В Тамбове большевики наших бьют. Губком арестован, Баженов тоже. Многих особо активных сразу постреляли. Повсюду облавы. Я еле ушёл. И сразу к тебе, предупредить, – доложил брату Дмитрий.

Он выглядел уставшим, тяжело дышал и смахивал рукавом проступающий на лбу пот.

– Вот это поворот! – присвистнул Шурка. – Так и думал, что предадут. Теперь и сюда потянутся.

– Я тоже так подумал, – ответил ему Боголюбский. – Как Димка прискакал, мы сразу к тебе рванули.

– А Михневича предупредили? – спросил Антонов.

– Ему записку послал. Надеюсь, что успеет уйти. Ещё кое-кого из наших предупредил, а всех не успеть.

– Понятно. Теперь там Поликарпов всё вверх дном перевернёт. Ему карта выпала.

– Брат, времени у нас совсем нет. В Тамбове всех метут и тут ждать не будут, – заторопил Дмитрий.

– Кончилась спокойная жизнь, – в сердцах сплюнул Шурка и стал распоряжаться: – Так… Соне с нами нельзя. Опасно. Саня, бери пролётку и отвези Соню в Тамбов к родителям. Успеешь. Потом к нам присоединяйся.

– Я с тобой, Саша. Достаточно мне расставаний, – начала было возражать Софья.

– Нельзя, Соня, – твёрдо сказал ей Александр. – Это очень опасно, а я не могу рисковать тобой. Как только всё немного успокоится, я за тобой приеду.

Софья заплакала и ушла собирать вещи.

– А мы, Дима, пока в Трескино спрячемся. Потом ещё куда-нибудь. У меня мест много, – произнёс Антонов.

– Придётся поиграть в прятки, – согласился Дмитрий.

– Вы Заева и Лощинина предупредили? – забеспокоился Антонов о закадычных друзьях.

– Нет, Степаныч, – ответил Боголюбский. – Тут самим бы ноги унести.

– Ох, жаль будет, если их возьмут. С такими в разведку можно, – сокрушался о друзьях Шурка.

– Даст бог, уберегутся, – подал надежду Дмитрий. – А вот и Соня.

Заплаканная Софья появилась на веранде. Она переоделась в дорожное платье, в руках держала небольшую сумку с вещами.

– Кузьмич! – крикнул Антонов появившемуся во дворе управляющему. – Седлай мне коня, а супруге моей организуй пролётку. Уехать нам надо. Да поторопись.

Потом Антонов, приободрив жену лёгким касанием руки, прошёл в дом и быстро собрал свои скромные пожитки. Главное, что документы и оружие с ним, а едой он всегда разживётся.

На долгое прощание времени не было совершенно. Александр крепко прижал к себе вздрагивающую от рыданий Софью, потом отстранил немного и посмотрел в мокрые дорогие глаза.

– Ничего не бойся, – сказал Шурка и поцеловал жену.

Кузьмич тем временем подал свежих лошадей. Антонов расплатился с ним за ночлег и еду и сказал, что они ненадолго уезжают в Саратов. Так он рассчитывал пустить красных по ложному следу. Родственники выехали из имения и остановились на развилке.

– Саня, давай поосторожнее. Тебя тоже искать будут. И Соню береги, – напутствовал Антонов, прощаясь с Боголюбским. – Нас потом у Грача спросишь.

– Не переживай. До встречи, – сказал шурин и хлестнул лошадь вожжами. – Но пошла, родимая!

Софья, обернувшись, смотрела на мужа и махала ему рукой. Постояв немного, пока пролётка не скрылась из вида, братья Антоновы направились в Трескино.

– Ну что же, Димка, придётся нам повоевать, – сказал Шурка брату. – От тюрьмы я зарок дал. Лучше пулю в лоб.

– Надо – значит надо, – легко, с юношеским задором согласился Дмитрий. – Где наша не пропадала?

– И сейчас не пропадёт! – Антонов уже сбросил остатки отпускной расслабленности и настроился на борьбу.

Спас Дмитрий Антонов своего брата. В который уже раз судьба благоволила к Шурке. Нет, не зря ему когда-то жандармы дали кличку «Фартовый». А вот друзья его, Заев и Лощинин, не убереглись, не дал им бог такой возможности.

Как только в Кирсанов поступил приказ об аресте членов партии социалистов-революционеров и сочувствующих им, начальник кирсановской ЧК Поликарпов начал облавы. В ту же ночь был арестован Михневич, до которого так и не дошла посланная Боголюбским записка. Вместе с ним арестовали многих городских эсеров и отправили в Тамбов. Затем Поликарпов приказал арестовать верных Антонову милиционеров. Он лично возглавил арест Лощинина в Инжавино. Тот находился на своей квартире и ничего не подозревал. Сопротивления он не оказал, хоть и был хорошо вооружён. Заева брал отряд коммунистов во главе с чекистом Михаилом Покалюхиным. Они окружили Заева в лесу недалеко от села Иноковка, где он, отстреливаясь, пытался скрыться от нападавших. Но, к его несчастью, под ним убили коня. Заев сдался на милость чекистов.

Поликарпов из Инжавино бросился в имение Дашково, чтобы арестовать Антонова. Но того и след простыл. Исходя из показаний управляющего имением, чекисты сообщили в Саратов, но Шурка там не появился. Ждали чекисты Александра и на его квартире в Кирсанове. Только напрасно ждали. Антонов как в воду канул.

Друзей Антонова, милиционеров Заева и Лощинина, после формального допроса большевики расстреляли на другой день после ареста. А в чём вина-то их была, чтобы жизнью платить? Сметал кровавый террор всё на своём пути. И вот ведь парадокс: это эсеры террором когда-то пугали власть. Теперь настала их очередь, власть шла к ним с террором.

А Пётр Токмаков уцелел. Как раз в день ареста Заева по служебным делам он приехал в Трескино и у Грача встретил Антонова. Шурка обрисовал ему ситуацию, и Токмаков решил домой не возвращаться. Остался с Антоновым.

Вот так зародилась жестокая банда, о которой вскорости узнает и сам Ленин…

11

Ишина о грозящей опасности предупредили через сестру его, проживавшую в Трескино. Помнил хорошо Антонов, что когда он вернулся в Кирсанов, Иван сразу приехал к нему и выложил на стол деньги, оставшиеся после знаменитого ограбления кассы в Инжавино.

– Вот, Саша, я всё сберёг. Десять лет прошло, а они как новенькие, – сказал тогда Ишин с довольным видом, любовно поглаживая рукой деньги.

– Я и не думал об этом, Ваня. Не до денег там было. Иногда думалось, что и не выберусь никогда, – ответил Александр, тронутый верностью друга.

– А как же иначе? Не мог я по-другому. За всё время лишь коня себе купил. Без коня никак, – развёл виновато руками Ишин.

– Правильно, что купил. Молодец! – похвалил Антонов. – Тебе больше положено.

– Да разве этими деньгами перекроешь твои страдания? Я уж сколько думал, чтобы на них тебя выручить. Но куда там! К централу не подступиться. Жандармы там отборные были. Боялся, что сам загремлю.

– Всё уже в прошлом, Иван. Теперь новую жизнь строить надо, и в этом денежки нам помогут. Скоро нам и лошади потребуются, и снаряжение. Вот и займись этим, – попросил Антонов друга.

– Понимаю. Будь спокоен, Александр, сделаю в лучшем цвете. Есть у меня на примете лошадки. И место тихое есть с верным человеком.

Как в воду они тогда глядели, готовились к трудным временам. Ишину по роду занятий торговой деятельностью не сложно было скупать лошадей в ближайших сёлах, не вызывая подозрений. Перегонял их Иван на глухой хутор в лесу на берегу Вороны. Жил там молчаливый мужик-старовер, не принимающий новую советскую власть.

– От сатаны она. Бесы народом правят, – поговаривал он.

Не сразу после весточки Антонова ушёл в бега Ишин. Семью жалко было. Детишек трое у него, мал мала меньше. Но уже принародно стал грозить наганом Мишка Голомазов, кричал:

– Что, мироед, не лопнул ещё? Скоро тебе конец. Заева расстреляли. Настанет твоя очередь.

Но тронуть Ишина он пока не решался. Уважали мужики Ишина в Калугино, могли вступиться. А коммунистов в селе мало было. Да и серьёзных улик во вредительской деятельности Ивана у Голомазова не набиралось.

– Не маши наганом, Мишка. Вдруг стрельнёшь, да не туда, – зло сверля Голомазова глазами, отвечал Ишин.

Только в свете происходящих событий в губернии долго так продолжаться не могло. Как-то знакомый милиционер из Инжавино, а многие там были людьми Антонова, передал Ивану, что ЧК и лично Покалюхин готовят его арест.

– Уходит мне надо, Татьяна, – сказал Ишин жене. – Терпи и береги детей. Родня поможет. А я большакам за всё отплачу сполна. Пятнадцать лет я в партии эсеров, пятнадцать лет борюсь за лучшую долю для крестьян. И меня же в расход? Не выйдет!

Так Иван Ишин присоединился к небольшому пока отряду Антонова. Вот когда пригодились предусмотрительно закупленные кони.

Тогда по лесам тамбовским скрывалось много дезертиров. Не хотели крестьяне подчиняться всеобщей мобилизации, объявленной большевиками, не хотели проливать кровь за непонятные им лозунги, уходить от родных мест. Хоронились они от расправы, украдкой навещая свои семьи. Роптали:

– Своего брата-крестьянина из других губерний стрелять? Все мы одну землю пашем, одинаковым солёным потом её поливаем.

Самых отчаянных Антонов принимал в отряд и вооружал. Численность банды потихоньку увеличивалась. Занимались они грабежом Советских учреждений и расправами над коммунистами.

До Антонова дошли слухи, что Кирсановская ЧК заочно приговорила его к смерти и объявила охоту. И Шурка окончательно озверел.

– Я вас, гадов, живьём закопаю, – рычал он в минуты гнева.

12

Летом одна тысяча девятьсот девятнадцатого года корпус белого генерала Мамонтова, входивший в состав белой армии под командованием Деникина, прорвал Южный фронт красных и отправился в рейд по тылам Советской России, громя на своём пути скороспелые заслоны и занимая на короткое время города. У красных в тылу было очень мало боеспособных частей, и остановить продвижение кавалерии Мамонтова своевременно они не смогли. Восемнадцатого августа Мамонтов занял Тамбов без боя. Пятнадцатитысячный гарнизон разбежался, а часть солдат присоединилась к корпусу генерала. Большевистское губернское руководство постыдно бежало из города, оставив его на растерзание озлобленным белоказакам. В городе Мамонтов пробыл около месяца, занимаясь грабежом продовольственных складов и магазинов и расстрелами не успевших эвакуироваться коммунистов. Отдохнув, покуражившись и пополнив запасы, корпус Мамонтова двинулся на Воронеж, который также благополучно занял. Тамбовское руководство вернулось в город и принялось за подсчёты убытков от набега. Урон был колоссальный.

Московский ЦК партии большевиков, рассмотрев создавшуюся ситуацию и учитывая последствия, постановил снять с должности начальника губернского исполнительного комитета, коим являлся Чичканов Михаил Дмитриевич – старый большевик с немалым дореволюционным партийным стажем.

Михаил Дмитриевич был реалистом и понимал, что в сложившейся тогда обстановке город отстоять было невозможно. А напрасных жертв он не хотел допустить. Мамонтов на Тамбовщине появился неожиданно, и времени для организации обороны просто не было. Плюс ко всему, не вся власть находилась в руках Чичканова. Вертикаль власти тогда только строили, ещё не чётко понимая её структуру и функции. Приходилось выпускать десятки приказов, формуляров и распоряжений, подолгу согласовывая их с различными ведомствами, которые зачастую дублировали друг друга. Да ещё в аппаратах управления сидело много всякого контрреволюционного элемента, тихо саботировавшего нужные инициативы.

Понимал Чичканов, что нет его прямой вины, не он должен отвечать за промахи армейского начальства, но обиды на партию не держал. Раз партия так решила – значит того требует текущий момент, а он, Михаил, принесёт ей пользу в другом месте. И Чичканов попросил отправить его на фронт для борьбы с Врангелем. Взяв три недели отпуска, чтобы немного отдохнуть и привести мысли и нервы в порядок, теперь уже бывший глава губисполкома поехал к своему хорошему другу Сергею Клокову в Инжавино поохотиться на уток. Тот его давно звал, и сейчас это было как нельзя кстати. Клоков тоже был старым коммунистом, и с ним Михаил Дмитриевич мог обо всём поговорить и отвести душу.

Переночевав в Инжавино, друзья взяли ружья и припасы и отправились на охоту на озеро Ильмень, расположенное в нескольких верстах поблизости. Погожее октябрьское утро радовало свежестью и пестротой красок. Постепенно растуманивалось. Сухая дорога извилисто вела вдоль оврагов, поросших пожухлой травой и мелким кустарником. Пёс Клокова по кличке Гордый бежал рядом и деловито обнюхивал знакомые места.

– Как хорошо тут у вас, Серёжа! – умиротворённо произнёс Чичканов. – А воздух какой! Даже звенит. Кажется, что потрогать можно. В городе не то. Душно там.

– Суета в городе, поэтому и дышать некогда, – согласился Клоков. – Дышишь и не замечаешь. Забывать стали природу. Всё друг друга гноим, сживаем со свету.

– Да, ты прав. Борьба человека с человеком оторвала нас от природы. Грызём друг дружку хуже волков. Сколько крови русской пролито…

– Надеюсь я, Миша, что не зря. Новую жизнь строим во благо народа. Разве без ошибок что-то бывает? Говорят: лес рубят – щепки летят.

Клоков был глубоко убеждён, что партия находится на верном пути построения справедливого общества, и, когда уберут всех узурпаторов и другую контру, то настанет мирная счастливая жизнь. А его дело – быть полезным винтиком в большевистской машине и по мере сил помогать делу коммунизма.

– Нельзя жизнь человека называть щепкой. Мы уничтожаем сами себя, расстреливаем интеллект нации. О, время-время… Время хаоса и страданий, – философски сказал Чичканов, поправляя ружьё на плече.

– А я верю, Михаил, что настанет то время, когда народ вспомнит нашу борьбу, оценит её и скажет нам спасибо.

– Но что скажут потомки побеждённых? Тоже спасибо? – возразил Чичканов.

– Безжалостное время сотрёт память человеческую. Мы перевоспитаем детей наших врагов, привьём им наши ценности и идеалы. На земле останется одна правда – наша, – убеждённо произнёс Сергей.

– Не прав ты, Серёжа. Память стереть нельзя. Можно задавить, спрятать, заковать, но когда-нибудь она вырвется наружу и как весенний резвый поток сметёт всё на своём пути.

– Раз мы несём освобождение народу, значит за нами правда. И сила наша в этой правде. Для этого я служу партии, – горячо сказал Клоков.

– Надо, Серёжа, Родине служить. России и её народу, – задумчиво произнёс Чичканов, стряхивая с пиджака прилипшую паутинку.

– В этом я с тобой согласен. Пока не идёт крестьянин за нами. Зерно у него выгребаем и говорим, что это в его же интересах. Озлоблены мужики. Того и гляди, полыхнёт где-нибудь. Что там, в Москве, не понимают, что ли?

– Нужно потерпеть. Армии требуется продовольствие, и ты это знаешь не хуже меня. Вот победим белых, тогда полегче станет. Вздохнёт мужик.

– Вздохнёт, если не сдохнет, – печально скаламбурил Клоков.

За разговором охотники не заметили, как добрались до Ильменя – небольшого озера, сплошь поросшего камышом. Оно было несколько в стороне от населённых пунктов, поэтому здесь водилось множество уток и другой мелкой живности.

В утренних лучах поднимающегося солнца вода озера переливалась серебристыми бликами. То там, то здесь на поверхности расходились круги от играющей рыбы. С озера тянуло приятной прохладой и свежестью. Дышалось здесь легко и свободно. Вдоль одного берега рос небольшой лиственный лесок, любовно раскрашенный осенью в причудливые краски.

– Вот оно, счастье! – радостно воскликнул Чичканов, остановившись на окраине лесочка и разглядывая открывшуюся перед ним перспективу озера.

– Да, красивее мест вряд ли где сыщешь, – поддержал его Клоков. – Я много где побывал, а всегда вспоминал нашу природу. Здесь и берёзки какие-то другие. Родные, что ли…

– Посмотри, Серёжа, на эту красоту, – позвал Чичканов друга, раздвигая ветви кустарника.

На фоне чёрной земли и полусгнивших сучьев жизнеутверждающим пятном красовались три ярко-красных мухомора. И так это было неожиданно, что у Михаила Дмитриевича сладко заныло сердце. Он даже рукой потёр грудь.

– Отвык я от всего этого, – тихо произнёс Чичканов.

– Красиво, – согласился Клоков. В отличие от Чичканова, он частенько бывал в здешних лесах и привык к разного рода природным сюрпризам. – Залюбуешься, а внутри этой красоты – яд. Так и враги наши. Оболочка как у павлинов, но стоит копнуть поглубже – черень оттуда полезет.

– Видно и тут от политики не спрятаться, – досадливо сказал Михаил. – Давай постреляем. Это нам привычнее.

– Да и дичь к обеду не помешает, – оживился Клоков, сдёргивая ружьё с плеча. – Сейчас утка вкусная, с жирком.

Друзья увлечённо принялись за охоту. Подкрадывались к резвящимся уткам, целились и стреляли, а неугомонный Гордый приносил подстреленную дичь. Палили много и часто, не жалея патронов. Азарт охватил охотников.

Неожиданно из лесочка верхом на лошадях выехала группа всадников и направилась прямиком к ним.

– Не из наших, – сказал Клоков, всматриваясь в приближающихся людей.

Подъехав ближе, всадники спешились. Были они небриты, хмуры и вооружены армейскими винтовками.

– Здравствуйте, товарищи, – поприветствовал гостей Чичканов, опустив ружьё к ногам.

– Мы сейчас проверим, чей ты товарищ, – вместо приветствия зло посмотрел на него невысокого роста человек, вынимая наган из кармана. Это был Александр Антонов. Со своим отрядом он проезжал неподалёку и, услышав выстрелы, решил посмотреть, кто же там так смело палит.

– Товарищи, вы что? Это же товарищ Чичканов, председатель Тамбовского исполкома. Попрошу без фамильярности! – повысил голос Клоков.

– Тамбовский волк тебе товарищ, – оборвал его боец из отряда. – Я тебя, гнида, знаю. Не узнаёшь Токмакова? Не ты ли меня искал, чтобы арестовать?

– Крупная рыбка попалась, – произнёс третий бандит. (Это был Ишин) Потом грозно рявкнул: – А ну, ружья на землю! Быстро!

Чичканов и Клоков никак не ожидали встретить здесь бандитов, поэтому так беспечно наслаждались прелестями природы. Поворот от красоты к жуткой реальности был ошеломляющ.

– Мужики, возьмите ружья, патроны, а мы уйдём. Мы вам не враги, – попробовал уговорить бандитов Михаил Дмитриевич, складывая оружие.

– Злее врага у нас нет, – ответил ему Ишин, подходя вплотную к Чичканову и глядя тому в глаза. – Не ты ли, Чичканов, издавал приказы, чтобы у крестьян зерно выгребали? Помню я такой. В волостном исполкоме зачитывали. А несогласных под трибунал. Ты сам хлеб сеял? Ты на себе землю пахал, сволочь?

– Хлеб нужен красной армии. Вы должны это понимать, – ещё раз предпринял попытку уговора Чичканов. – За мужика солдаты воюют, за светлое будущее.

– А у мужика кто спросил: надо ему это? – продолжал наседать Ишин под одобрительные возгласы соратников. – Грабители вы и дармоеды.

– Степаныч, да что с ними время терять? Давай кончать, – обратился к Антонову бандит Петька Давыдов. – Собакам и смерть собачья.

– Собачку не тронь, – заржал Димка Антонов, указывая на пса, жавшегося к ногам Клокова. – Эта тварь полезная.

– Опомнись, Антонов! – крикнул Сергей Клоков. Чичканов стоял и смело смотрел в лицо приближающейся гибели.

Антонов встал в торжественную позу и важно произнёс приговор, растягивая слова от удовольствия:

– Коммунисты порешили меня убить, нажив тем самым во мне большого врага. Но это я вас буду истреблять, как ненужную падаль. Нет вам и не будет пощады. Именем народа крестьянского приговариваю вас к смерти!

С этими словами он поднял пистолет и выстрелил в Чичканова. Вслед за ним беспорядочную пальбу открыли другие бандиты. Бездыханные жертвы упали на пожухлую траву, в последний раз как бы целуя ещё недавно радовавшую их землю. Гордый жалобно заскулил и стал тыкаться носом в бок хозяина, в надежде поднять его и позвать на охоту.

– Куда их? – спросил Токмаков у Шурки.

– Пусть валяются. Нам они без надобности.

– Степаныч, давай отметим это дело, – предвкушая гулянку, попросил Ишин. – Важную шишку сшибли.

– А что, дело, – согласился Антонов. – Давай к Грачу. Сегодня у нас победа. Гульнём, ребята!

– Степанычу ура! – крикнул Токмаков.

– Ура! – разнеслось над озером.

Бандиты взяли ружья убитых большевиков, вскочили на лошадей и рысью углубились в лесок. И только Гордый всё крутился возле убитых охотников, не осознавая случившееся горе.

13

Поздним апрельским вечером пятеро мужиков сидели вокруг добротного дубового стола и ужинали при свете керосиновой лампы. Еда была нехитрая, но сытная: мятая картошка с молоком и сливочным маслом, сало и солёные огурцы. Да ещё хлеб был вкусный, ржаной – большая свежая краюха, от которой отрезали куски.

В горнице стоял полумрак. В обстановке комнаты богатства не ощущалось. Скорее наоборот, всё самое необходимое, но сделанное своими руками и надёжно. Такая состоятельная бедность. У стены стоял высокий резной шкаф с простой кухонной утварью и посудой. Дальше – два сундука, тоже немаленьких. При желании несколько человек поместится. В таких обычно хранят верхнюю одежду в деревенских домах. По двум углам стояли две деревянных кровати, застеленные покрывалами с горками подушек на них. Величественная русская печь с просторными полатями гордо красовалась изразцами в глубине комнаты. Картину дополняли два внушительных портрета предков хозяев дома. А в переднем углу располагалось несколько икон, и лики святых угрюмо смотрели на группу бандитов, готовивших недоброе дело.

Тут находились ни кто иные, как Антоновы Александр и Дмитрий, Шурка Боголюбский, Иван Ишин и Петька Давыдов. Хозяин дома, накрыв на стол, удалился в соседнюю половину, чтобы не мешать и охранять гостей. В последнее время сообщники не расставались, всюду передвигались небольшим, хорошо вооружённым отрядом, готовые в любую минуту отразить нападение. Ночевали у надёжных людей, знакомых и родственников, недовольных советской властью. Из родных районов не уходили. В милиции служило ещё много людей, которые в случае опасности и угрозы облавы предупреждали Антонова, и тогда отряд менял место дислокации.

В отряде насчитывалось уже двадцать человек. Просились ещё люди. Поджимали советы крепких крестьян, выгребая хлеб под метёлку на нужды армии. А из той же армии шло повальное дезертирство. Мужики воевать не хотели и прятались по тамбовским лесам, ночами навещая свои семьи. Антонов до поры до времени численность отряда не увеличивал. Говорил, что момент не настал и нужно ждать. Да и совершать набеги на советские учреждения и бесследно потом скрываться маленьким отрядом было удобно. Попробуй, отыщи ветер в поле. Искали красные Антонова, но хитёр он был и ловок. Долго на одном месте не задерживался, колесил по округе. Конечно, и мышлением обладал неординарным. Вот и тянулся к нему всякий тёмный и заблудший народ.

Ужин подходил к концу. Вино сегодня на столе отсутствовало, потому и веселья не ощущалось. Все деловито работали ложками, негромко переговариваясь между собой.

– Что-то Токмаков задерживается, – произнёс Дмитрий Антонов, озабоченно посмотрев на брата. – Не случилось ли чего?

– Придёт. Этот сто раз подумает, прежде чем в огонь лезть. Осторожный, – ответил спокойно Александр, запивая картошку ржаным квасом.

– Только бы всё удалось. Поднадоело мне продкомиссаров воспитывать. Одного убьём – большевики другого присылают. У них в городах людей хватает, – сказал Петька Давыдов. Был он горяч и безрассуден, а жестокостью отличался даже среди своих.

– Мы должны показать крестьянам, что защищаем их от произвола красных. Народ нам симпатизирует, а от большевиков отшатнётся. Под каждую нашу акцию следует идейный вопрос примеривать, – наставительно проговорил Ишин. – Мы не просто убиваем врага, мы крестьянину показываем, что есть на земле сила, готовая его охранять и о нём заботиться.

– Правильно говоришь, Иван, – поддержал Боголюбский рассудительного Ишина. – Мы не грабить собрались. Наша цель – борьба с коммунистами. Мы несём народу освобождение.

– Хорошо же мы боремся. Только прячемся, как крысы, – совсем не расстроенным тоном высказался Дмитрий.

– До поры, Дима, – ответил Антонов, облизывая деревянную ложку. – Пулю получить – дело нехитрое. Будет и у нас праздник.

– Степаныч, деньжата ведь никому не помешают, – продолжал гнуть своё Давыдов. – С деньжатами и спится крепче, и жизнь веселей.

– А вот завтра и совместим деньги с классовой борьбой, – весело сказал Дмитрий.

– Молодой ты, Дмитрий. Но в данном случае это положительный момент, – одобрительно посмотрел на него Иван Ишин.

Во дворе залаяла собака, послышались голоса. Друзья прекратили есть и замерли в ожидании. Антонов приготовил пистолет, то же сделали и остальные члены банды.