Текст книги "Губитель максаров"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– А если у меня не получится?

– Получится! Ты максар или дерьмо собачье? – накинулась на него Рагна. – Хватит за чужими спинами отсиживаться! Любой человек или мрызл против тебя то же самое, что волк против ягненка. Главное, заставь стражу открыть ворота. А там уж я подоспею.

Что-то неуверенно буркнув, Окш в одиночку направился к замку. Скоро он уловил на себе чужое внимание, но кто это был – стражник на башне или разбойник в засаде, так и осталось неясным. По звуку своих шагов Окш уже различал, где под ним сплошной камень, а где пустота.

Цепной мост, судя по всему, уже давным-давно не поднимался, зато окованные шипастым железом ворота были плотно закрыты. Если кто-то за ними и находился, то он или крепко спал, или вообще не имел мозгов – по крайней мере так казалось Окшу. Однако за зубцами нависающей над мостом башенки кто-то определенно скрывался и в данный момент во все глаза пялился на непрошеного гостя.

Этот взгляд и стал той путеводной нитью, по которой воля Окша проникла в сознание стражника.

До этого столь экзотическим способом ему приходилось общаться только с людьми – умными, глупыми, даже душевнобольными, но с людьми. Здесь же он словно вляпался в тягучую, неподатливую смолу. И что интересно – это было вовсе не сознание неразумной скотины, какие-то мыслишки там все же ворочались, но разобраться в них оказалось так же непросто, как прочесть каракули малограмотного пьяницы.

Похоже, в данный момент стражник мучительно соображал, кто это там топчется на мосту – бродяга, которого можно и камнем шугануть, или кто-то, явившийся по делу.

Чтобы заставить стражника спуститься к воротам, Окшу сначала надо было понять, кого он больше всего хотел бы видеть сейчас. Странствующего торговца съестным? Нет, стражник сыт, а еды в замке предостаточно. Винокура с бочонком на плече? Тоже мимо. Стражник никогда не пробовал спиртного и не видит в нем никакого проку. Сочную женщину не очень строгих правил? Это уже ближе. Но не женщину. Свою самку. Да еще в течке.

Зрение Окша вновь раздвоилось, и сейчас он видел весь окружающий мир и себя самого глазами стражника – черная, опостылевшая взору равнина, глубокий пересохший ров, узкий подъемный мост с единственной чудом сохранившейся ржавой цепью… А вот и она, желанная, влекущая, с призывными рубиновыми глазами, с вывалившимся от страсти языком, с нежной шерстью на животе и ляжках, с разбухшим, как бы воспаленным устьем влагалища, верным признаком урочной поры…

Нравлюсь я тебе? Хочешь ты меня? Тогда спускайся скорее, пока другой самец не опередил тебя… Что-то не так? Чего-то не хватает? Ах, тебе нужен мой запах! Терпкий запах загулявшей самки! Будет сейчас и запах, его мы тоже извлечем из твоего окончательно съехавшего сознания.

Ухая и повизгивая от вожделения, стражник бросился по винтовой лестнице вниз. Звякнула брошенная оземь алебарда, а затем, покидая гнезда, заскрипели тяжелые засовы. Стражник был от природы нечеловечески силен, похоть делала его еще сильнее, но очень уж массивными были створки ворот (здесь бы и полдюжины обычных людей не справились), а потому щель между ними увеличивалась нестерпимо медленно.

Делать нечего – пришлось помогать доведенному до исступления стражнику. Не выдержав совместных усилий, ворота распахнулись, и перед Окшем во всем своем уродстве предстал тот, кто так стремился совокупиться с ним, вернее с фантомом, созданным ухищрениями его воли и фантазии.

Скорее всего стражник не внушал симпатии даже в своем первоначальном облике, а тут еще максары постарались усугубить все то, что вызывает ужас и отвращение: вместо рук – что-то среднее между клешнями и лапами, вместо зубов – настоящие пилы, наверное, мешающие нормально питаться, вместо кожи – толстенная шкура, покрытая костяными шипами. Воняло от него соответственно – сразу и старым козлом, и шакальей отрыжкой.

Окш ощутил такое отвращение, что инстинктивно оттолкнул стражника от себя – не руками, естественно, а силой воли. Толчок этот оказался так силен, что в сознании страшилища все рассыпалось вдребезги, перемешалось и замутилось. Похоть и все сопутствующие ей более-менее нормальные чувства исчезли. Осталась только накрепко вбитая в башку преданность хозяину и установка на самопожертвование.

Злобно оскалившись, стражник стал медленно отступать, пока не нашарил брошенную алебарду. Его недавние сластолюбивые грезы рассеялись, и сейчас он видел перед собой только врага. Окш еще толком и не сообразил, как ему поступить в этой ситуации – убегать или драться, – а Рагна уже решительно отстранила его.

– Ты на кого, гад, замахиваешься? – сказала она негромко. – А ну, отдай.

Стражник, раздираемый самыми противоречивыми чувствами, что-то униженно залепетал и протянул девчонке свое увесистое оружие, способное с одинаковым успехом и разрубать врага пополам, и выпускать ему кишки.

Рагна уперла древко алебарды в стену и тем же не допускающим возражения тоном произнесла:

– Понял, что я от тебя хочу? Тогда действуй. Быстрее.

Стражник пружинисто присел, набираясь сил для броска, а затем ринулся вперед, прямо на алебарду. Напор был таким энергичным, что в грудь ему вонзилось не только лезвие копья, но и верхняя лопасть топора. Однако Рагне этого показалось мало, и она заставила стражника повторить аналогичный трюк еще несколько раз, пока железо и осколки ребер не выперли у того из спины.

– Начал ты неплохо, – сказала она затем Окшу. – Но любое дело нужно доводить до конца. Такие мрызлы самые упрямые. Их делают из диких существ, живущих в горных лесах на краю света. Ради хозяина они готовы на все. Я предстала перед ним в облике мамаши. Сам понимаешь, что он счел такую смерть за честь для себя.

– Я все прекрасно понял и без твоих объяснений, – буркнул Окш, брезгливо стряхивая с одежды капли чужой крови. – Перед тем, как броситься на алебарду, он еще успел удивиться, почему это хозяйка прибыла пешком, а не верхом, как обычно, и тогда ты придала мне облик коня.

– У тебя прекрасные способности. – Девчонка перешагнула через корчившегося в агонии стражника и, не оборачиваясь, приказала: – Запри ворота. Сейчас мы здесь хозяева.

Население замка, объятое ужасом, уже высыпало во двор. Были тут и не успевшие вооружиться суровые воины, и изнеженные франты, и смазливые молодцы, самой природой предназначенные для любовных утех, и придворные дамы самой разной комплекции, по большей части облаченные в ночные рубашки, и прислуга всех званий, начиная от звероватых на вид конюхов и кончая вышколенными дворецкими.

Многие при виде Рагны пытались шмыгнуть в какое-нибудь укромное местечко, но могучая воля максара очертила посреди двора круг, покинуть который человек был не в состоянии.

– Как поживаете? – мрачно осведомилась Рагна и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Не рады разве меня видеть? Наверное, и о существовании моем забыть успели? На колени, быдло! И даже глаз на меня поднимать не смейте!

Все, как подкошенные, рухнули на камни вниз лицом. Живая курица, вырвавшаяся из рук повара, с истеричным кудахтаньем бросилась в дальний угол двора. Наиболее слабодушные из слуг от испуга пускали ветры.

– Давай лучше делом займемся, – тихо сказал Окш. – А то, как я погляжу, ты на расправу настроилась.

– Ты в чужие дела не лезь, – отрезала Рагна, подбирая оброненную кем-то из конюхов плеть. – Холопов надо учить. Тут, между прочим, есть такие, которые по маменькиному наущению плевали мне в лицо. Разве максар это простит?

– Ладно, поступай как знаешь. – Окш с досадой махнул рукой. Он уже успел убедиться, что спорить с упрямой девчонкой бесполезно.

А та уже расхаживала среди распростертых на камнях слуг, не забывая отвешивать направо и налево удары плетью.

– Службу вы нашли себе завидную, – говорила она при этом. – Поразъедались. Спите допоздна, вином от вас разит. Поворовываете, наверное. А ведь здесь, между прочим, все мое. Надеетесь, что мамаша будет вечно жить? Как бы не так! Если она от распутства не подохнет и на войне с Карглаком не загнется, я ее скоро сама в могилу загоню. Вот тогда будет вам настоящий суд. За каждую украденную монетку, за каждую бочку вина, за каждый глоток воздуха спрошу. Подать сюда ключи от подвалов!

Никто на приказ Рагны не отреагировал, и тогда она за волосы вздернула на ноги дебелого, роскошно одетого мужчину, на чьем лице отпечатались узоры брусчатки, которой был вымощен двор.

– Пощадите! – заверещал тот срывающимся на визг голосом. – Нет ключей! Их ваша матушка с собой изволила взять! Не доверяет мне!

– Что же это такое случилось? – Рагна состроила удивленную гримасу. – То доверяла, то вдруг перестала.

– Не знаю, несравненная! – продолжал оправдываться толстяк. – Лично сама все подвалы заперла и в походный мешок ключи сложила. Только один и оставила. От темницы.

– А кто там сейчас?

– Никого, несравненная! Были кое-какие зловредные людишки, да померли от лихорадки.

– Голодом, наверное, уморил, крыса алчная. – Рагна отшвырнула ключника от себя, однако знаком не позволила ему вновь рухнуть ниц. – Ну да ладно… Слушай мою волю. И вы все, сброд вонючий, тоже слушайте. Прямо отсюда ступайте в темницу и сидите там тихо. Если вы меня больше ничем не огорчите, может, и на волю вернетесь… А ты, – обратилась она к ключнику, – запрешь их хорошенько и на страже станешь. Если что, я с тебя первого спрошу. Понял?

– Понял, несравненная! – с готовностью отрапортовал тот. – Кормить их прикажешь или голодом уморить?

– Обойдутся, – с презрением обронила девчонка. – Я к вам ненадолго заглянула… За такой срок они и жира не растрясут. Но бочку воды все же поставь.

– Будет исполнено, несравненная! – С проворством, удивительным для его комплекции, ключник грохнулся Рагне под ноги и тут же как ванька-встанька вернулся в прежнее положение.

– Только особо не торопись, – она покосилась на лежавших вповалку слуг. – Конюхи, сюда!

Некоторое время Рагна внимательно изучала кучку странно одетых и странно причесанных молодцов (тела их прикрывали жесткие, невыделанные шкуры, а головы – пышная поросль волос, где шевелюра, усы и борода составляли единое целое). Пахло от них конским потом и навозом. Под взглядом белобрысой пигалицы эти здоровяки начинали трястись и заикаться.

Наконец Рагна остановила свой выбор на том из конюхов, чью буйную шевелюру время уже изукрасило серебряными нитями.

– Приготовь трех самых лучших лошадей, – приказала она. – Двух верховых и одну вьючную. Давай им вдоволь зерна, но не перекармливай. Оседлай, но подпруги не затягивай. Кроме меня, никого к конюшне не подпускай. Иди.

Конюх выдавил из себя какой-то звук, более похожий на лошадиный храп, чем на человеческую речь, и на полусогнутых ногах побежал в ту же сторону, куда успела скрыться чудом спасшаяся из-под ножа курица.

– Ты так крепко запечатала ему мозги, что он будет выполнять твою волю до конца своих дней, – сказал Окш, глядя вслед конюху.

– Ничего, – возразила Рагна, оглядываясь по сторонам. – Мамаша распечатает, когда вернется.

Ни одной живой души уже не было во дворе, только повсюду валялись оброненные хозяевами вещи: кухонная утварь, клубки шерсти, расчески, ночные колпаки, домашние туфли и драгоценные четки.

– Это будет больно? – спросил Окш, вдруг осознавший, что именно его ждет в самое ближайшее время.

– Очень больно! – с садистской ухмылкой ответила девчонка. – Нестерпимо больно! Больно-больно-больно! Я буду кромсать твою плоть ножами, крючьями, щипцами, иглами. Если не сможешь терпеть, научись усмирять боль.

– Честно сказать, я всегда боялся боли, – признался Окш.

– Это меня не касается. – Глаза Рагны были опущены долу, но вся она дергалась из стороны в сторону, словно ищейка, старающаяся уловить уже почти неуловимый запах дичи. – Ты думаешь, я загнала в темницу всю эту погань? Где уж там! Кое-кто успел спрятаться… Причем те, кого я больше всех ненавижу. Затаились сейчас, как змеи в норах. Конечно, надо было бы их всех вытащить на свет белый, да времени жалко… И самая подлая тварь спаслась… Последний любовник моей мамочки. Хоть и человек, но в разврате никакому максару не уступит. Если бы ты только видел, что они с соизволения мамаши вытворяли при мне… Вдвоем, втроем, вдесятером… С маленькими детьми, с животными, с мертвецами. Хотели и меня совратить, да не вышло. С тех пор я поклялась, что не буду принадлежать никому. Ни зверю, ни женщине, ни мужчине… Особенно мужчине…

– Я просто повторю твои недавние слова, – сказал Окш. – Это меня не касается.

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? – взорвалась вдруг она. – Бродяга безродный! Грязь дорожная! Разве ты ровня мне?

– Знаешь, иногда я начинаю жалеть, что связался с тобой, – поморщился Окш. – Ничего удивительного, что вы с матерью так возненавидели друг друга.

Он ждал от девчонки самой дикой выходки, но та хмуро молчала, а потом через силу выдавила из себя:

– Не обижайся… На меня иногда находит… Трудное детство, сам понимаешь…

– Понимаю. Будем надеяться, к старости ты исправишься.

– Я вот о чем думаю, – уже совсем другим тоном продолжала Рагна. – Как нам в подземелье проникнуть? Ключей-то нет, а замки такие, что и кувалдой не собьешь.

– Это уж моя забота, – заверил ее Окш. – Нет механизма проще, чем замок. Если, конечно, под рукой имеется что-нибудь острое.

– Кинжал подойдет?

– Великоват немного. А вот это в самый раз, – он наклонился и поднял клубок шерсти, из которого торчали две длинные стальные спицы. – Теперь веди меня в свои подземелья…

…Место было страшное, холодное, вонючее, темное. С низкого сводчатого потолка капало, по осклизлым, покрытым плесенью стенам текло. Даже когда Рагна зажгла все факелы, веерами торчавшие по обе стороны дверного проема, мрак не рассеялся, а лишь слегка расступился. Время от времени из этого мрака доносились шорохи и попискиванье каких-то тварей.

– Крысы? – поинтересовался Окш.

– Не совсем… – Рагна поежилась от холода. – Тебе, должно быть, известно, как жестянщики представляют себе ад?

– Приходилось слышать.

– Этот подземный мирок, на пороге которого ты сейчас стоишь, можно сравнить только с адом. Тот, кто попадает сюда по доброй воле или насильно, проходит через мучения, скорбь и отчаяние. Те, кому повезло чуть больше, возвращаются в мир живых перевоплощенными, хотя и с клеймом раба в душе. Другие остаются здесь навсегда…

Она сорвала со стены один из факелов и швырнула его во мрак. Пламя, подпитанное встречным потоком воздуха, вспыхнуло поярче и на мгновение осветило какие-то железные рамы, похожие на пыточные станки. Все они были снабжены не только ручными и ножными кандалами, но и обручами для фиксации головы. Некоторые рамы были пусты, а на некоторых все еще висели человеческие тела – обезглавленные, выпотрошенные, расчлененные…

– Да это бойня, а не лазарет! – невольно вырвалось у Окша. – Хоть бы трупы убирали…

– Успокойся. Здесь нет ничего лишнего, – продолжала Рагна. – Для того чтобы сделать хорошего мрызла, одного человека не хватит. Бывает, что и двух мало. То, что ты видел, это не трупы, а строительный материал. Рано или поздно все эти руки, ноги, сердца, мозги и шкуры пойдут в дело. Специальные вещества, которыми они пропитаны, мешают гниению. А всякие никуда не годные остатки служат пищей для тех, кто сейчас копошится в темноте… Это постоянные обитатели таких вот подземелий, мелкие бесы, выполняющие за максаров всю черную работу. В твоей руке, например, сотни сосудов разной толщины, а нервов еще больше. Не стану же я их все сшивать сама… А переполошились они, наверное, потому, что давно не пробовали ничего свеженького.

– Прогони их прочь, – попросил Окш. – Я терпеть не могу всякую нечисть, скрывающуюся по темным закоулкам.

– Я бы рада, но без них не обойдешься, – вздохнула Рагна. – Сама я здесь еще плохо ориентируюсь.

Словно повинуясь ее безмолвному приказу, из мрака выскочила облезлая тварь – полусобака, полуобезьяна – и сунула Рагне медный таз, полный разного рода колющих и режущих орудий (особенно выделялась короткая, но широкая пила с мелкими зубьями). По Окшу скользнул одновременно испуганный и алчный взгляд ее круглых фосфоресцирующих глаз.

– Знаешь, на кого похожа эта мразь? На сказочных лемуров, – сказал он, сдерживая отвращение. – Жестянщики верят, что так выглядят души злых людей, брошенных без погребения. Видеть их во сне, а тем более наяву – плохая примета.

– Для нас сейчас все приметы плохие. – Рагна приняла от очередного лемура хитроумное устройство, состоящее из целой системы линз и зеркал, которое тут же напялила себе на голову. – В этом доме даже воздух пропитан бедой. Служение злу доставляет массу удовольствий, это верно, но всему есть свой предел… Моя мамаша этот предел преступила так давно, что уже и не верится, что когда-то она была рождена женщиной, а не дьяволом. С тех пор зло пропитало эти камни. Накопилось, как грязь и сажа… У меня сейчас такое ощущение, что эта зараза проникает и в нас с тобой.

– Тогда делай свое дело быстрее!

– Я готова. – У самого лица Окша блеснуло тонкое лезвие ножа. – Постарайся собрать свою волю в единое целое. Представь, что ты сжимаешь пальцы в кулак. Ложись вот сюда.

– Только не надо меня приковывать!

– А это уж будет зависеть лишь от тебя самого. Первым делом, значит, делаем руку. А потом беремся за физиономию.

– Перестань! – прохрипел он. – Не могу! Не могу!

– Неужели ты не способен одолеть боль?

– Не получается. Как только я начинаю заклинать боль, она становится еще острее.

– Пойми, я не могу остановиться! Посмотри на свою руку! Я уже содрала с костей все мышцы. Терпи!

– Лучше отрежь ее и отдай своим лемурам! Я без нее обходился раньше, обойдусь и впредь.

– Нет! Я обещала помочь тебе и помогу во что бы то ни стало! Если сам не можешь успокоить боль, я сделаю это! Только не напрягайся зря и открой мне свое сознание. Постарайся вспомнить что-нибудь приятное. Были у тебя радости в жизни?

– Не знаю… Не помню… Вроде бы нет.

– А с той толстозадой девкой?

– Только не это! – взмолился он.

– Тогда вспоминай детство! Самое раннее детство. В такую пору даже зверята радуются жизни.

– Сейчас… сейчас… – Он напрягся. – Нет, ничего не помню!

– Придется мне самой разбудить твою память, только не сопротивляйся… Вот так, вот так… Сейчас ты снова вернешься в детство, и твое сознание обособится от боли…

…Ночь. Желтая ночь. Небо сочится ядовитой желчью. В десяти шагах от него стоит женщина, на ее надменном восковом лице застыл зловещий оскал. В руках она сжимает клинок, лезвие которого кажется мерцающим и текучим, как струи дождя на фоне радуги.

Эта страшная женщина-ведьма только что убила того, кто берег и воспитывал его, с кем он путешествовал в горячие недра земли, а потом вновь возвращался к холодному свету неба. Сейчас он – огромный, сильный, похожий на доброго сказочного змея – мертв. Изрублен на куски. Выпотрошен. Перемешан с землей.

Ведьма хохочет, словно гиена, созывающая своих товарок попировать на куче падали.

– Ты что так таращишься на меня, отродье Клайнора? – говорит она едва ли не с лаской. – Не бойся, я не буду рубить тебя клинком. Много чести для такого молокососа. Я просто растопчу тебя. Разорву на части. Расшибу в лепешку.

Погасив свой необыкновенный клинок, ведьма наклоняется к ребенку, намереваясь ухватить его за горло. Клац! Она со сдавленным криком отскакивает. Если бы во рту было побольше зубов, он оттяпал бы ей пару пальцев.

– Ах ты, звереныш!

От первого удара ногой он кое-как уворачивается, но второй приходится прямо в грудь. Хруст костей. Привкус крови во рту. Сердце бьется туго, словно ему стало тесно в грудной клетке. Глаза застилает мгла.

Еще удар! Затем его подхватывают с земли и швыряют обо что-то твердое. Ах да, тут невдалеке лежал замшелый валун… Голос женщины доносится как бы издалека:

– Ройте яму. Закопайте этого гаденыша поглубже! Как, он все еще сопротивляется? Рубани его лопатой по рукам! Вот так… И эту мертвечину бросайте туда же. Чтоб никаких следов не осталось.

Рядом шлепается то, что осталось от покровителя, – обрубки туловища, хвост, голова с огромной оскаленной пастью, в которой он скрывался в случае любой опасности. Потом сверху начинает валиться земля. Спастись можно только в этой пасти! Но искалеченное тело почти не слушается его. Ведьма тем временем медленно приближается к краю могилы. Желтый свет неба тускнеет, и ее волосы вдруг вспыхивают рыжим костром…

– Ведьма приближается! – закричал Окш и оттолкнул от себя Рагну.

– Что с тобой творится? Ты с ума спятил! – Она вновь попыталась уложить его на раму. – Дай я хоть швы наложу!

– Нет! – Он вскочил и вырвал из рук Рагны нож, которым она только что кромсала его лицо. – Бежим отсюда немедленно! Иначе мы пропали! Сейчас здесь будет ведьма! Рыжая ведьма!

Опрокидывая на ходу чаши, бутыли, тазы, жаровни – все то, что успели натаскать лемуры, – Окш, толкая перед собой Рагну, ринулся к дверям. Она хоть и не сопротивлялась больше, но крыла его самыми последними словами:

– Псих! Придурок! Трус! Ты еще хочешь стать максаром! Да ты недостоин лизать прах у их ног!

По лицу Окша струилась кровь, кусок кожи, срезанный со лба, козырьком нависал над глазами, левая рука, нашпигованная железными спицами, была туго прибинтована к туловищу. И эта рука, и все лицо, и даже содержимое черепа нестерпимо болели, но страх, глубинный подспудный страх, когда-то накрепко запечатлевшийся в детском сознании, а теперь вырвавшийся на волю, был сильнее всякой боли, сильнее доводов Рагны, сильнее своего собственного разума.

Конюх, издали заметив бегущую через двор парочку, уже торопливо затягивал на лошадях подпруги. Окш никогда до этого не ездил верхом, однако сумел взгромоздиться в седло даже с помощью одной руки и сразу же погнал скакуна к воротам. Рагна, держа на поводу вьючную лошадь, переметная сума которой была заранее набита золотом из сокровищницы Генобры, поскакала следом.

У ворот случилась небольшая заминка, но при помощи подоспевшего конюха они все же распахнули их. Вместо благодарности Рагна огрела его по голове боевым топориком.

– Что ты сделала? – вскрикнул Окш.

– Хочешь, чтобы он рассказал моей мамаше, как ты выглядел при прибытии сюда и каким стал потом?

Окшу скрепя сердце пришлось признать ее правоту.

Когда под копытами лошадей загрохотали доски моста, Рагна зло бросила:

– Вот ты и вырвался на волю! Ну что, рад?

– Дура! – крикнул он ей в ответ. – Наша жизнь висит на волоске! Опасность совсем рядом!

Как бы в подтверждение его слов неподалеку взвыла труба, предупреждающая гарнизон замка о приближении какой-то важной особы. На гребень ближайшего увала вылетела кавалькада всадников, копья которых были украшены пучками пестрых перьев.

– Мамаша вернулась! – воскликнула Рагна. – И какой только дьявол ее принес раньше времени! Ну держись! Сейчас начнется потеха.

Она огрела плетью всех трех коней поочередно, и те, высекая подковами искры, сразу пустились вскачь. На первой сотне шагов лошадь Окша дала несколько сбоев, и Рагна, обернувшись через плечо, посоветовала:

– Брось поводья! Ты только мешаешь! Она свое дело и так знает.

Сзади завыли, заулюлюкали, а потом пошел такой слитный перестук, словно с неба обрушился свинцовый град, – это свита Генобры бросилась в погоню. Окшу не было никакой необходимости оглядываться – сейчас он видел не только черную каменную равнину, стремительно несущуюся навстречу, но и рассыпавшийся в лаву отряд пестро одетых всадников, и мчащуюся впереди всех рыжеволосую ведьму, когда-то едва не закопавшую его заживо, и даже башни оставшегося далеко позади замка. Страх, недавно пережитый им в подземелье, уже утратил первоначальную дурманящую остроту, и мысли обрели прежнюю ясность.

Почти физически ощущая стрелы ненависти, которые метала им вслед разъяренная Генобра, Окш прекрасно понимал, что является отнюдь не главной целью погони. Все внимание ведьмы было сосредоточено сейчас на доченьке, посмевшей в отсутствие законной хозяйки осквернить ее любимое жилище.

Благодаря свежим лошадям шансы Рагны и Окша на победу в этой сумасшедшей гонке казались более предпочтительными. Единственное, на что могли надеяться преследователи, так это только на свою удачу – например, на засечку одной из лошадей. И тем не менее довольно скоро выяснилось, что расстояние между отрядом Генобры и беглецами мало-помалу сокращается. Причины столь огорчительного положения дел были очевидны – отсутствие у Окша всякого опыта верховой езды да немалый груз, отягощавший вьючную лошадь.

Рагна, легко ориентировавшаяся в самых разных ситуациях, быстро нашла выход – как всегда, несколько спорный, если не сказать больше.

– Скачи прямо! – Она сунула Окшу повод вьючной лошади. – А я попробую податься в сторону. Мамаша, конечно же, увяжется за мной, а кроме нее тут опасаться некого. Ты уж постарайся постоять за себя, максар недоделанный.

– А как же мы потом встретимся? – За искренность своих слов Окш поручиться не мог: чересчур шустрая и самонадеянная девчонка успела изрядно ему надоесть.

– Встретимся… – ответила она неопределенно. – Ты пока занимайся клинком. Денег на первое время должно хватить. А когда будет нужно, я сама тебя найду.

– Как знаешь…

Рагна что есть силы стеганула своего коня, Окш последовал ее примеру, и их сразу отнесло друг от друга, как две щепки, угодившие в стремительный горный поток.

На первых порах расчеты девчонки оправдались – Генобра с большей частью отряда повернула за ней, а за Окшем увязались всего пять или шесть всадников. В благополучном для себя исходе погони они не сомневались – опытному взгляду даже издали было ясно, сколь никудышным наездником является Окш.

Впрочем, он и не собирался тягаться с прислужниками Генобры в скачке. Все должны были решить совсем другие козыри, целая колода которых, фигурально говоря, таилась в рукаве Окша.

Дождавшись, когда Рагна и ее преследователи скроются за горизонтом, он стал понемногу придерживать свою лошадь, чья морда уже успела покрыться клочьями пены. Прислужники Генобры, растянувшиеся полукольцом, настигали его. Некоторые уже приготовили к броску свитые из конского волоса арканы. Внешне все они были людьми, правда, выходцами из каких-то чужедальных краев – сухощавые, одинаково смуглые, безбородые, с тонкими удлиненными чертами лица.

Их главарь, в отличие от земляков, одетый в стальной панцирь с золотой насечкой, что-то повелительно крикнул. Слова были непонятными, но Окш уловил их смысл еще до того, как главарь открыл рот. Ему, Окшу, в категорической форме предлагали сдаться, в противном случае угрожая всеми мыслимыми и немыслимыми карами.

Окш, разворачивая скакуна, чересчур резко натянул поводья и едва не вывалился из седла. Вьючная лошадь, отпущенная на волю, продолжала скакать по прямой, и двое воинов погнались за нею.

Непосредственно перед Окшем оказалось сразу четверо противников. Держать под мысленным контролем столько человек сразу ему до сей поры не приходилось, но за исход предстоящей схватки он совсем не беспокоился. Сейчас он ощущал себя волком, которого собираются затравить несколько глупых сявок, даже не представляющих себе, какие жестокие раны способны наносить настоящие волчьи клыки.

Один из воинов попытался набросить на Окша аркан, но под добродушный смех товарищей сам запутался в нем. Судя по всему, прислужники Генобры находились в прекрасном расположении духа. Погоня (бесплатное приложение к долгому и утомительному переходу) наконец-то закончилась, а впереди их ожидало обильное угощение и сладкий сон на конских попонах. Оставалось неясным только одно – что делать с мальчишкой, ведь никаких конкретных указаний насчет него от Генобры не поступало.

Короче, мнения воинов о дальнейшей судьбе Окша в корне разнились. Предложения были следующими: доставить на аркане в замок; изнасиловать, обобрать и отпустить восвояси; изнасиловать и зарубить; просто зарубить без всякого лишнего выпендрежа.

«Зарубить, зарубить», – коварно посоветовал им Окш. Главарь немедленно согласился с такой мыслью, хотя раньше настаивал на гуманном изнасиловании.

Проведение экзекуции было поручено самому молодому из воинов, которому полагалось почаще тренировать руку. Выхватив из ножен длинный узкий меч, он уже тронул коня шпорами, но в этот момент его взгляд упал на шею главаря, где между шлемом и кованым воротником панциря оставалась узкая полоска незащищенного тела. Соблазн был так велик, что он даже не пытался его превозмочь. Меч легко рассек хребет между третьим и четвертым позвонками, однако застрял в костях черепа – сказалась все-таки недостаточная твердость руки.

Как говорится, лиха беда начало. Следующего воина (как понял Окш, приходившегося погибшему главарю родственником) долго склонять к насилию не пришлось. Он так разделал мечом молодого подлеца, ошеломленного своим необъяснимым злодейством, что в том даже человека нельзя было признать – куча мяса и ничего больше.

Тут как раз подоспел и четвертый воин, успевший выпутаться из аркана. Ловко сдернув победителя с седла, он хладнокровно прирезал его кривым ножом, как до этого привык резать в родной степи баранов.

Метателя аркана в единый миг изрубили те двое воинов, которые участвовали в погоне за вьючной лошадью, зато между собой они сражались чересчур долго – сначала сломали копья, потом мечи (успев до этого искалечить лошадей), после чего битый час катались по земле, неумело проводя удушающие приемы, и в конце концов, окончательно истратив силы, замерли в объятиях друг друга, словно противоестественные любовники.

Не опасаясь больше погони, Окш привязал повод вьючной лошади к своему седлу, прихватил меч, ранее принадлежавший главарю (очень уж богато была украшена его рукоять), и направился в ту сторону, где, по его пониманию, должна была находиться Страна жестянщиков.

Все случившееся его очень позабавило, даже собственные неприятности отступили на задний план. К прислужникам Генобры Окш никакой жалости не испытывал и счета погубленным человеческим жизням (где под номером один значился незадачливый соглядатай) не вел, ведь для максара это была такая же глупость, как для человека – считать проглоченные куски. Уж если зубы прорезались, то впереди этих кусков будет немало…

Когда человек, посланный в далекий рудничный поселок для проверки какого-то вздорного слуха, не вернулся, Хавр вначале не придал этому событию никакого значения. В тех краях на дорогах было неспокойно. Свои собственные разбойники пошаливали, да и банды мрызлов наведывались – как-никак до границы с Чернодольем было рукой подать. Однако второго разведчика он все же послал – у хорошего охотника в ловчей сети не должно быть ни единой прорехи.