Текст книги "Пришествие Короля"

Автор книги: Николай Толстой

Когда он оправился от потрясения, он снова посмотрел вверх и среди дыма и пара увидел на верхушке столба создание, которое, как он догадался, вышло из самых глубоких теснин Аннона. Была эта тварь старая, сморщенная и тощая, почти такая же старая, как Олень из Рединвре. Ее длинные седые волосы разметались по кроваво-красным одеждам, на которых играли отблески костра. В руке ее был трезубец, с зубцов которого каплями падала кровь, стекая по ее иссохшей руке. Плащ ее был слишком короток, чтобы скрывать омерзительные высохшие икры и открытую дыру влагалища, сухого, как змеиная шкура, и пустого, как пергаментная кожа давно издохшей крысы. Ее живой взгляд был устремлен прямо в глаза Мэлгона, и не мог он ни отвернуться, ни убежать, как ни старался.

– Кто ты, ведьма? – дрожащим голосом спросил король.

– Я Ведьма с гор Иставнгона, Мэлгон, сын Кадваллона Ллавуира, сына Айниона Ирта, сына Кунедды, – прокаркала в ответ старуха.

– Чего ты хочешь от меня? – гневно вскричал король. Взгляд ведьмы держал его так цепко, что казалось ему, будто лицо ее все приближалось, покуда его не коснулось теплое зловоние ее дыхания. Но она по-прежнему сидела на корточках на каменном столбе.

– Как так? – вскричала ведьма. – Я, что ли, тебя призывала или ты звал меня? Разве не хотел ты узнать, чем кончится твой летний поход против людей Ллоэгра, идущих за Белым Драконом? Так это или нет?

– Так или нет, ведьма, – крикнул Мэлгон, – но ты-то что здесь делаешь?

Ведьма из Иставнгона расхохоталась, и смех ее был словно вопль совокупляющейся в ночи лисицы.

– Я здесь, чтобы потрудиться для тебя, великий король! Я и девять моих дев собираем и сзываем четыре части Острова Придайн, чтобы идти вместе с тобой в землю ивисов в Ллоэгре.

– Почему ты делаешь это для меня? Ведь, насколько я понимаю, добра ты мне не желаешь, – спросил Мэлгон.

– С чего ты это взял, великий король? – насмешливо ответила ведьма. – Я – жалкая раба из твоего народа.

– Кто ты и откуда явилась, если ты из моего народа?

– Нетрудно сказать. Я Ведьма из Иставнгона, но в твоей земле я и девять моих дочерей обитаем в лесу рядом с Каэр Ллойв. Я знаю все твои желания.

– Тогда скажи мне, ведьма, каким видишь ты наше воинство?

Воцарилось молчание, и только ветер вздыхал над длинными травами на могилах и стонал между каменными столбами. Пар из котла вспыхнул вокруг ведьмы зеленым, синим и желтым, и ведьма казалась то черным как ночь вороном с окровавленным клювом, то волком с разинутой пастью, то вставшей на хвосте змеей с усмешкой на клыкастой морде и быстрым раздвоенным язычком. Затем она снова стала собой и с ухмылкой ответила:

– Красное вижу на нем. Алое вижу. Мэлгон уверенно ответил:

– Кинуриг, король ивисов, уплыл за море с людьми своего госгордда, чтобы сражаться за короля фрайнков у Срединного Моря. Мои лазутчики говорят, что в земле его не осталось воинов. Нечего бояться нам в Ллоэгре. Говори правду, о Ведьма из Иставнгона: каким видишь ты наше воинство?

– Красное вижу на всех. Алое вижу.

– Все короли Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов собрались в поход вместе со мной. Нечего бояться нам воинов ивисов, если даже еще и остались они в Ллоэгре и к ним присоединились все их сородичи с побережий Дейвра и Бринайха и из-за моря Удд. Говори правду, о Ведьма из Иставнгона: каким видишь ты наше воинство?

– Красное вижу на всех. Алое вижу.

– Плевать мне на твое пророчество, ведьма, – ответил Мэлгон, – поскольку если племена бриттов соберутся в одном месте, то между ними всегда будут ссоры, раздоры да драки по поводу того, кто поведет передовой отряд, кто поведет замыкающий отряд, кто первым будет переходить брод Потому говори мне правду, Ведьма из Иставнгона, каким видишь ты наше воинство?

– Красное вижу на всех. Алое вижу.

Тогда разозлился во сне Мэлгон и собрался покинуть это недоброе место с его ветром и моросящим дождем и тьмой Аннона. Но пророчица подняла свой окровавленный трезубец и остановила его своим предсказанием:

– Вижу я, как Белый и Красный Драконы бьются и извиваются в смертельной схватке. Вижу я мертвое воинство на поле брани, свет в их глазах и ворон на белой груди у каждого. Вижу я Мэлгона Высокого, величайшего среди королей Острова Могущества, в алом плаще, под защитой которого все королевства, кантрефы и кимуды[52]52
  Суmwud – община, несколько общин составляли кантреф.


[Закрыть]. И имя мантии этой – Страдание, равно как и Защита. И вижу я потом долгий сон Мэлгона в церкви в Росе. Таково пророчество Ведьмы из Иставнгона, которую призвал ты из Чертогов Аннона, о тебе, Мэлгон Высокий!

Затем пар окутал сидевшую на вершине столба ведьму так, что она скрылась из виду И когда Мэлгон посмотрел на подножье столба, он увидел, что девять дев и котел, за которым они следили, тоже исчезли. Тьма и буря миновали, и Мэлгон увидел, что сидит на своем троне с вощеными занавесями на отмели у устья реки Диви. Вокруг – чистое небо и море, и страх его ушел. Но осталась память о пророчестве, и он возрадовался. Разве не была ему обещана славная победа и власть над всем Придайном? И разве после того, как все будет достигнуто, не почиет он мирно и свято рядом со своим отцом в церкви Роса и не будет принят в благословенные объятия Йессу Триста?

Но пока ликовал король Мэлгон, третий раз унес его сон. Теперь был он в маленькой церкви в Росе у стен своего огромного замка в Деганнви на холме над морем, покрытым белопенными волнами. Он стоял, коленопреклоненный, перед алтарем в молитве, когда почувствовал спиной холод. Обернувшись, он увидел, как дверь церкви чуть приоткрылась, затем еще немного. Промозглый холод охватил его, он покрылся испариной и, шатаясь, шагнул вперед, чтобы закрыть дверь. Он уперся в нее могучим своим плечом и изо всех сил попытался снова захлопнуть ее. Сердце его застыло в нем, как лед, и такой страх охватил его, какого никогда не ведал он ни в сражении, ни при осаде, ни при битве у брода. Но, сколько бы он ни напирал на дверь, она продолжала открываться, и сквозь все расширяющуюся щель проникали желтые, надоедливые, безжалостные мучения, от которых сердце короля леденело страшнее, нежели при виде всех орд Аннона. Дверь широко распахнулась, и Мэлгон издал сдавленный крик ужаса, и крик этот подхватили чайки, что скользили над опоясанным морем мысом Деганнви.

Тело короля стало королевством Придайн и лежало, распростертое, в океане, чьи волны бились о его бока, руки и ноги. Нос и подбородок его стали горами, глаза и рот – огромными озерами, а из пупка его протянулся росток, достигнув потолочной балки церкви в Росе. Мэлгон попытался встать, но не смог. В теле его болью разгорались скрытые огни, и от боли этой сотрясалась земля, а жилы его текли пламенем. И когда эта мука усилилась, Мэлгон посмотрел вниз и увидел, что на белом его обнаженном теле гроздьями взбухали мириады курганов, как гробницы могучих воинов былого. Теперь курганы вздымались, вспухали и открывались, как в День Страшного Суда, и из каждого изливался поток липкого золотого меда[53]53
  Мэлгон Гвинеддский умер от «желтой болезни» – так в Уэльсе в средние века называли чуму.


[Закрыть].

Тогда-то Мэлгон Высокий, беспомощно корчившийся от боли на земляном полу церкви в Росе, вспомнил имя, которое носил Остров до того, как его завоевал Придайн, сын Аэдда Великого: И Вел Инис, Медовый Остров. Но этот мед бродил и пенился, как будто его готовили к варке, и вонял он, как кошачья моча и кал. Мэлгон почувствовал, как тошнотворно гниет изнутри его огромное тело, и источники меда, что били пеной из отверстий на его груди и животе, жгли его, словно вогнанные в его тело раскаленные заклепки. Мучения и страх его стали непереносимы, и он судорожно попытался – но тщетно – повернуть голову к алтарю позади, на котором стоял Крест Христов.

Тут проснулся он и увидел, что в тревожном сне откатился в сторону и теперь лежит спиной на холодной, сырой каменистой земле, прижимая к лицу желтую телячью шкуру. Его держатель ног нерешительно гладил его ноги, но король не скоро сумел отогнать от себя страшные видения, что так разволновали его. Сон всегда близок к смерти, и король понимал, что в эту ночь он сам был близок к ней. Вернувшись в Шатер, он упал на ложе, вытянулся во весь рост, прежде чем сон еще раз овладел им и унес его из лагеря близ Динллеу Гуригон и на сей раз принес ему покой и отдых до рассвета.

И здесь кончается Сон Мэлгона Гвинеддского.

На следующее утро король Мэлгон встал на рассвете, чтобы на священном холме приветствовать свои войска, собравшиеся в Калан Май у Динллеу Гуригон. Это день, в который Гвин маб Нудд и Гуитир маб Грайдаул должны до Судного Дня биться друг с другом за Крайддилад, величавую деву Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов, и в этот день сражение Красного и Белого Драконов наводит ужас на все земли.

Все это страхи да догадки, но блистательно и радостно возвращение из долгого зимнего заточения Гури Золотоволосого в день Калан Май! Когда едет он по лесам, лугам и рощам, руки его заставляют расти зеленые ветви. Силен и доблестен юный князь, и от легкого прикосновения его вырастают в тени лесов целебные травы, ростки пшеницы пронзают коричневую распаханную землю словно копья, а гладкие луга покрываются яркой зеленью. Благородные воинства пчел отправляются на грабеж весенних цветов, птицы сбиваются в стаи и взвиваются с песнями в голубое небо, а огромные белобрюхие облака плывут над ними величаво и радостно Благословен будь, Гури, и да процарствуешь ты три отведенных тебе золотых месяца! Слушай, как петухи в каждом дворе, с каждой навозной кучи трубным голосом восхваляют тебя!

Все гудит, как смелые собирающие мед пчелы, что летят блистательной свитой князя Гури Златокудрого. Рано встают в ту пору люди народа бриттов – воины, священники и пастухи. Рано встают чесать и заплетать золотые свои волосы у ручьев и прудов украшенные золотыми гривнами дочери Острова Придайн, прекраснейшего острова в мире. Многие Эссилт мечтают о том, чтобы встретить на Калан Май своего прекрасного Друстана в сени сплетенных ветвей берез и орешника, в жилище, построенном не людьми, а Тем, кто принес жизнь в этот светлый мир!

И над всем этим прекрасным, трудолюбивым, возродившимся к жизни миром летит ясный и звонкий зов кукушки, напоминающей о почти забытой погибшей любви, выветренной из памяти ледяными ветрами и тяжелыми дождями зимы.

 
С могучего дуба верхушки,
Где птицы на каждом суку,
Доносится песня кукушки
И будит мою тоску.
 

Сердца страстных юношей и милых девушек тоже разгораются от волшебного прикосновения милостивого Гури, когда едет он, улыбаясь, по своей зеленой дороге, и желтые первоцветы рассыпаются по полянам, где тихо ступает его конь. И прежде чем закончится Калан Май, много юных найдут горячие и ждущие губы и теплые щеки, лежа в ракитнике на теплом склоне холма или таясь в туманных сумерках в рощице.

Калан Май – день веселья, любви и возрождения надежд. Гури Златокудрый – сын Рианнон, владычицы гривастых коней, и в этот день юноши Поуиса приводят на скачки своих лучших быстроногих скакунов. Вдоль длинного гребня Динллеу Гуригон помчатся они наперегонки с ветром в косых лучах солнца, когда даст знак король. Они резкими криками и прутьями из падуба подгоняют своих скачущих, размашисто несущихся коней, побуждая их на подвиги, достойные Майнласа, серого жеребца Касваллона маб Бели, или (лучше всего) Мелингана Мангре, поводья которого надежно держит в своих руках сам Ллеу – этот поросший ярким кустарником холм мил ему. Силой, выносливостью и отвагой своей, и тем, в каком порядке мчатся они, поддерживают кони прочность каменного основания холма и предвещают, как пойдут дела грядущим летом.

А потом воинства сражаются за обладание вершиной. На ней стоит король Поуиса, Брохваэль Клыкастый, сын прославленного Кингена маб Пасгена маб Каделла. Он – глава княжеского рода Каделлингов, чей прапрадед Каделл Сверкающая Рукоять Меча был тем самым, которого благословенный епископ Гармаун возвел в короли Поуиса и чье потомство до нынешнего дня правило всеми людьми Поуиса.

Брохваэль Клыкастый стоит в окружении своих телохранителей, и он сейчас Ллеу Верная Рука. Затем со всех сторон на холм взбираются остальные. Лица их раскрашены черным, они вопят, завывают, бесятся, как волки, и верещат, как дикие кошки. Это полное ненависти воинство Кораниайд Из холодных туманов и гибельной мглы, что висит над извивами реки Хаврен и лужами росной равнины, от которых гибнут посевы и гниет урожай, ордами взбираются они на гордый холм, чтобы захватить его. Роясь, как трупные мухи над остовом, сбиваются они в беспорядочную толпу у его вершины. Занесены палицы, и обнажены мечи, течет кровь, женщины плачут и вопят, и яростная битва кипит на холме, покуда нечестивую орду снова в беспорядке гонят на равнину.

Эта битва подобна той, что ведут в верхних небесах Гвин и Гуитир каждый Калан Май, пока в конце всего не придет время последней битвы.

После этого все мужчины и женщины покидают холм, кроме короля Брохваэля маб Кингена, который один остается на вершине вместе со своими друидами. Теперь наступает тот недобрый час, когда та, которую называют Дочерью Ивора, вылезает из норы на склоне холма. Говорят, что можно слышать, как она тихо свистит в вереске, струясь, словно река, – гладкая, скользкая и ядовитая. Она где-то на холме и, невидимая, своим свинцовым взглядом смотрит на короля, если сумеет, она врасплох подкрадется к нему и хитростью погубит его. Трижды обходит король вершину посолонь, и львиной отвагой надо обладать ему, чтобы совершить этот мировой килх и остаться в живых.

Дочь Ивора смотрит и ждет. Спина ее бурая, как вереск, бока ее серы, как камень, а кольцо ее, пока она лежит неподвижно, – это вал вокруг холма. Неподвижно она выжидает, ждет год за годом. Свист, который слышит король все время, может быть, всего лишь свист ветра, играющего на вершине холма, или, может, это трутся друг о друга ветви берез в лесистой долине, или это ржанка печально зовет друга. А может, холодная Дочь Ивора ждет у насыпи, свернувшись в папоротнике, поблескивая среди валунов.

Друиды короля Брохваэля держат побеги рябины и все время колотят палицами о землю рядом с королем, бормоча заговоры и заклинания. Они не ведают, где – среди ли зарослей кривых дубов, темных тисовых рощ или под сенью покрытых белыми пятнами берез – плотоядно следит за ними враг. Гнездится в узловатом стволе, крадется под шуршащими листьями злобная Дочь Ивора. И когда она бьет, удар внезапен, словно копье летит из колючих зарослей утесника, падая на незащищенную шею с низкой ветви или быстро, как стрела, летя в горло из гнилых папоротников И что друидам бормотать свои вирши? Дочь Ивора, что лежит близко в холме, знает их все и усмехается в холодной душе своей. Она прекрасно знает, что придет ее час – если не в этом году, так в следующем.

В этом году, сказать по правде, она попалась под пяту королю. Он поймал ее в петлю Пояса Власти, стянул им ребра и бока Дочери Ивора так же туго, как океан облегает землю и как Клэр Гвидион охватывает небо. Дракониха связана так же крепко, как плющ обвивает ствол дерева. Бьют ее, как лен цепом, перемалывают ее, как жерновом солод, пронзают ее, как шилом доску.

Уползает она назад, в каменное сердце холма, израненная, окровавленная, пылающая местью, снова распадаясь на девять элементов творения в воде девятого вала, рассыпаясь в пыль в пустых пространствах девяти сфер. На год изгнали ее, затаилась она, пожираемая смертельной ненавистью, до следующего Калан Май, который неминуемо настанет. Но до той поры еще год, а сейчас плодородный Поуис, Рай Придайна, его посевы, скот и рыба в безопасности!

Торжествующий крик друидов эхом катится по склонам, и толпа, что в тревожном ожидании ждала на поле внизу, радостно подхватывает его В чистый теплый майский воздух поднимается восторженная песнь во славу Владыки Холма, который снова Верной Своей Рукой оградил народ свой от врага, размозжив уродливую драконью голову, загнав тварь назад в бездну, пролив ее ядовитую кровь далеко от ветреных берегов творения.

Когда король и друиды спускаются по извилистой тропинке, останавливаясь только затем, чтобы испить из Бочки Ворона и пройти сквозь Игольное Ушко, их встречает плачущая, смеющаяся толпа в венках и хором поет в пляске:

 
О, светлый Ллеу, ты весь – любовь,
Плащ синего неба – твой покров,
Услышь нас, Ллеу, склонись на зов!
Помяни нас!
О, Ты, Надежной Рукой Своей
Нас оградивший от зла и скорбей,
Давший мудрость роду людей,
Защити нас!
Стада на зеленые травы пошли,
Избавь их от злобы волков и лис,
Великанов и духов из-под земли —
Прогони их!
Богатый приплод пошли стадам —
Коровам, и козам, и лошадям,
Не дай разорить посевы хорькам
И мыши прыткой!
Пусть на траву упадет роса,
Пусть зреет рожь и растет лоза,
Пусть в лугах сияют глаза
Беленькой маргаритки!
Плывет по небу ладья твоя,
За окоем – дорога твоя,
Земля и море – держава твоя,
Бесстрашный Ллеу!
Гряди к нам, Ллеу!
 

И снова стал Остров Могущества с Тринадцатью Сокровищами, Тремя Близлежащими Островами, Тремя Главными Реками и Двадцатью Восьмью Городами прекраснейшим в мире. Хранимый божественным равновесием, которое поддерживает всю землю, заключает он в берегах своих равнины и холмы, которых нет лучше для зимнего и летнего выпаса скота, луга, усыпанные цветами, как платье новобрачной – украшениями. Все это богато орошается чистыми реками, бегущими по белоснежным каменистым руслам в широкие озера, в которых отражаются луга и горы.

Это время, когда короли и королевы, юноши и девушки едут верхом с зелеными ветвями в руках праздновать приход мая. В зеленые леса направляют они свой путь, под сень переплетенных майских ветвей, в сладостный аромат цветов. И там, в тени благоуханного леса, добрые мужи и нежные жены играют в восхитительные игры, укрывшись в кустах. Нет в тот час на них ни греха, ни вины, ни принуждения, ни сожаления. Ах, нежная яблонька моя, растешь ты вдалеке от Рина на своем холмике, овеваемом ветром, если бы сейчас, как некогда, лежать мне под тобой, ища первых, робких наслаждений!

Жара лежит во впадинах между холмами, где дремлют олени, ласточки несутся к туманной ряби вод Хаврен, зов кукушки доносится из рощи, жаворонок весело поет в вышине – яркая стрела пронзила холодное сердце зимы, и золото ирисов говорит о том, что ее уже нет. Холодные веселые водопады бросают свой привет улыбающемуся зеркалу пруда, а дрозд в густом орешнике ведет веселый хор всех лесных птиц. Лира лесов, Арфа Тайрту, играет нежную мелодию теней листьев, сводя воедино все девять форм элементов, цветы колокольчика и бутоны первоцвета. Солнце с улыбкой смотрит вниз на землю, побеги травы зелены, соки и кровь мощно бегут по жилам деревьев и людей, прорастают семена, и чрево женщин оживает.

Ах, май, драгоценное сокровище поэтов, дева в лиственной мантии, пора охотящихся ястребов и заливистых трелей дроздов! Как долго мы ждали тебя! Всех тварей объединяет любовь и веселье, когда мрачный дух Зимы, прикрыв рваным плащом ободранные бока, удирает на север, через снежные горы Придина в свое убежище среди вечных льдов и снегов. Прощай, угрюмый тиран, больше не возвращайся!

На следующий день был назначен сбор войск, поскольку о Калан Май поэты поют так:

 
Бьется кровь, когда мчат скакуны
И король строит воинство для войны
 

На рассвете Дракон Острова, король Мэлгон Хир маб Кадваллон Ллаухир, поднялся на вершину холма Динллеу Гуригон и повернулся лицом к восходящему солнцу, чтобы видеть сбор войск Острова Могущества. Вместе с королем Мэлгоном поднялся на курган король прекрасного Поуиса Брохваэль маб Кинген, который приходился шурином Мэлгону Гвинеддскому.

По правую руку от короля сидел благословенный Гвиддварх, святой отшельник, чье каменное ложе – на сумрачном склоне горы Галлт ир Анкр, нависающей над Майводом. Он должен был благословить войска Острова Могущества. А по левую руку от короля был старец Мэлдаф, мудрость которого вела Мэлгона Высокого. Неподалеку на зеленом склоне расположились и мы с бардом Талиесином. Нам страшно хотелось все увидеть. Солнце только что взошло, лучи его пронзали утренние майские туманы. Воздух был прозрачен и чист, и мы видели почти весь распростершийся перед нами прекрасный Поуис, а за ним, в туманной дали, холмы и леса Ллоэгра.

Порыв чистого холодного ветра прошел по верхушкам утесника, холодны были ложбины, где еще затаился инистый мороз, но холмы и леса сверкали россыпью пестрых цветов, жаворонки звонко пели в вышине. Глаз отдыхал при виде богатых равнинных пастбищ, простирающихся к северу вплоть до долины Трен и к востоку вплоть до широкой мощеной дороги, по которой всего день пути или около того до Каэр Луитгоэд. Прекраснее всего был извилистый, мерцающий поток Хаврен там, где эта широкая река огибает южный склон Динллеу Гуригон Временами серебристая богиня быстро скользит между поросшими травой берегами, когда скот спускается на водопой под сень ив, а то лежит, широко раскинувшись среди лугов в истоме половодья, и ее искристые волны лениво шевелят тростники по берегам. Бывает, что племя бобров, искусных прибрежных плотников, строит из ивовых и тополевых бревен запруды и ради собственного развлечения устраивает прекрасные озера.

Небо было бледно-голубым и головокружительно чистым, лишь на земле лежали облака, там, где над луговыми реками рассеивались туманы и тонкие спирали дыма поднимались над разбросанными по равнине усадьбами. Солнце с улыбкой озирало землю. Воистину, Поуис – Рай Придайна!

По обе стороны от широкой дороги, что ведет от Каэр Гуригон[54]54
  Современный Роксетер.


[Закрыть] до Каэр Луитгоэд, у подножия холма, под которым мы стояли, лежали широкие зеленые луга – там мы разбили наши шатры и палатки. И вот вдалеке послышалась поступь могучего воинства, приближающегося к месту, где сидел король Мал гон.

Король окинул взглядом равнину. Показалось ему, что видит он огромное облако серого тумана, что затянул все от земли до неба. Мнилось ему, что видит он над туманом острова в озерах. Показалось ему, что в передней стене тумана разверзаются пещеры, что снежно-белые клочья льна или просеянного снега падают на него сквозь прорехи в тумане. Показалось ему, что видит он неисчислимые стаи чудесных птиц, или мерцание ярких звезд в чистом морозном небе, или брызжущие искры огня. Услышал он шум и грохот, звон и гром, рев и гам.

Спросил король Мэлдафа о том, что все это значит.

– Небо ли опускается на землю, или озера выплескиваются наружу, разметывая землю, или вижу я, как океан затопляет сушу? Ибо кажется мне, что сотрясается Придайн и близится конец мира!

– Нетрудно сказать, о король, – ответил старец. – Серый туман, который ты водишь, это дыхание коней и героев да облако пыли, что поднимается над дорогой, по которой едут они Острова в озерах – это головы героев и воинов, поднимающиеся над туманом и пылью. Разверзающиеся пещеры – это пасти и ноздри коней и рты героев, что дышат солнцем и ветром на всем скаку. Снежно-белые хлопья льна или мелкого снега, что падают на землю, – это пена, что летит с удил из пастей сильных, крепких жеребцов. Бесчисленные стаи птиц – это комья дерна, которые кони выбивают своими копытами. Мерцающие ясные звезды ночи или брызжущие искры огня – яростные, гневные глаза героев, что сверкают из-под их шлемов. Таких людей ни равным числом, ни большим числом никогда в бою не одолеть до самого Судного Дня.

Шум и грохот стали ближе – это гремели щиты, грохотали копья и мечи, звенели шлемы и нагрудники, топали конские копыта, и неистово кричали, приближаясь, герои и воины. Впереди ехал отряд всадников в зеленых плащах, во главе которого скакал красивый юноша, державший два дротика с серебряными древками, а рядом с ним бежала пара пятнистых белогрудых борзых. Это было воинство Гвинедда, в голове которого ехали, согласно своему праву, воины Арвона с красными копьями, а возглавлял их Рин маб Мэлгон.

Затем явилось воинство всадников в желтых туниках, по плечам воинов рассыпались красивые золотистые волосы.

– Мэлдаф, – вопросил Мэлгон, – чье это воинство?

– Нетрудно сказать, государь. Это войско людей этого края. Кинан Гаруйн, сын Брохваэля Клыкастого, едет впереди в своей белой колеснице из доброго дерева и плетеных прутьев, с колесами из белой бронзы, которую везут два его коня, Высокий и Черный. О воинах Поуиса говорят – неустрашимы в битве и бесстрашны в обороне.

– Так и должно быть, – сказал Мэлгон. – А чей этот отряд – отряд благородных всадников, что едет следом, каждый с серебряной застежкой на груди и с золотой гривной на шее?

– Нетрудно сказать, – ответил Мэлдаф. – Это люди Кантрер Гвэлод, что на Севере, а принц с горячими серыми глазами, в плаще с пурпурной каймой, что ведет их, – Эльфин маб Гвиддно, названый брат твоего сына Рина.

Мэлгон шагнул вперед и ударил коня принца Эльфина по морде ножнами своего меча. Будь клинок обнажен, он рассек бы и плоть, и кость.

– Почему ты ударил моего коня? – запальчиво спросил Эльфин. – Ради обиды или ради совета?

– Ради совета, принц, – не скачи так яростно и гордо.

– Принимаю твой совет, о король, – ответил Эльфин и уже скромно вернулся на свое место во главе отряда.

После воинов Эльфина маб Гвиддно явились шесть отрядов в кольчугах, шесть отрядов спорщиков в битве, вооруженных для сражения, крылатых в бою, драконов с широкими мечами, что не уступают дороги в сражении, связанные клятвой вместе идти вперед. А их короли – шестеро отважных, шестеро равно крепкошеих, шесть равно ярких языков пламени, шесть равно ярких гривен, шестеро яростно нападающих, шестеро берущих добычу. Незачем было Мэлгону Высокому вопрошать об их именах, поскольку были это шесть королей племени Кунедды – сам Кадваладр маб Майриаун из скалистого Майрионидда, Диногад из Дунодинга, родины отважных копейщиков, Сервилл маб Уса, владыка четырех кантрефов Кередигиона, Кинлас Рыжий из Роса, сын того самого Овайна Белозубого, которого Мэлгон убил в юности и чье королевство Гвинедд он взял себе, Элуд Седой из Догвэлинга, страж Красной Крепости, и Брайхиоль с нагорья Рувониойг, гордый вепрь с берегов реки Алед и опустошитель низин.

Велики были гордость, пыл и ярость короля Мэлгона Высокого Гвинеддского, когда смотрел он на строй королей племени Кунедды, поскольку верно говорили, что никогда не бежали они в страхе от меча, копья или стрелы и что Мэлгон никогда не претерпевал сраму в битве, ежели на поле боя видел он их лица. Так прошли они перед ним, словно бурный вал, что заливает берега.

Сидя на холме Динллеу Гуригон, увидел Мэлгон, что приближается к нему войско, похожее на всепобеждающее море, сверкая яростным красным, великое числом, силой как скала, непреклонностью как судьба, гневом словно гром. Впереди него ехал гневный, ужасный, страшный ликом король в полосатом плаще, с огромным копьем с тридцатью заклепками вокруг гнезда его наконечника.

– Кто этот воин, – спросил Мэлгон старца Мэлдафа, – который кажется мне быком сражения и ужасом для бледноликих людей Ллоэгра?

– Нетрудно сказать, – ответил Мэлдаф. – Эго Ддиварх маб Ригенеу, наследник Брихана из Брихайниога, в чьем королевстве стоял тот самый город, что погрузился на дно озера Сиваддон. Это сын Брихана, Раин Красноглазый пытался вытащить упряжью быков со дна чудовищного Адданка, что спит среди развалин города. Но напрасно. Как говорится в энглине:

 
Ни быку, ни колеснице никогда
Не достать меня со дна пруда.
 

Тогда Мэлгон поклялся великой клятвой – костями святого Гармауна, что когда-нибудь он попробует это сделать. Но такого не случилось.

После войска Брихайниога прошли еще три больших отряда, числом – как деревья в лесу, силой – как горы, буйством – как реки. В каждом отряде было по двадцати одной сотне.

– Кто эти воины, отважнее которых я не видывал? – спросил Мэлгон.

– Нетрудно сказать. Это воины Гвента из Гливисинга и опоясанного морем Диведа, – ответил старец Мэлдаф. – Их военные вожди – Меуриг маб Карадауг Могучая Рука, Гвинллиу, отец благословенного Кадога, и Педир маб Кингар, внук короля Гвертевура Старого. Они – Три Столпа Битвы. Когда обнажают они мечи, то ножнами им становится кровь.

Именно об этих воинах говорят поэты, когда поют они о «длинноволосых жителях Гвента возле Каэр Гуригон». Потому что локоны воинов короля Меурига Гвентского не знали никогда ни ножа, ни бритвы, ни ножниц, и густые кудри их спадали на широкие спины Как толстый плащ были их покрытые пылью спутанные пряди, которые уже ни промыть, ни обрезать было нельзя, ибо в волосах этих таилась сила и мощь их бога, бессмертного Нудда Серебряная Рука, который взирает из своего храма на богатое рыбой устье Хаврен.

Последним на сбор войск короля Мэлгона в Динллеу Гуригон пришел могучий легион в темно-синих доспехах с белыми, как известь, щитами. Во главе его ехал тот, кто в битве был как бодучий бык, а в совете – как парящий орел.

– Кто это едет так отважно, будто бы он – сам Кунедда Вледиг? – вопросил Мэлгон.

– Нетрудно сказать, – ответил Мэлдаф. – Он истинный жнец битвы, медведь на тропе, сверкающая рука сражения. Золотой рог, что висит у него на шее, тот самый, в который обычно трубил Глеулвид Могучая Хватка у Артуровых врат в Келливиге. Это Герайнт маб Эрбин, а за ним отважные воины из многоложбинного Дивнайнта из-за любимого тюленями моря Хаврен, яростные в битве, как львы с окровавленными лапами[55]55
  Большинство перечисленных королей – исторические личности, но есть и те, кто известен большей частью в литературной традиции. Так, Герайнт – один из героев артуровских сказаний, прототип главного героя романа Кретьена де Труа «Эрек и Энида». Собственно, существует валлийская повесть «Герайнт сын Эрбина», входящая в Мабиногион, которая и послужила основой для романа.


[Закрыть].

Так весь день с раннего утра до заката собирались короли и воины Придайна возле холма Динллеу Гуригон, и всегда были они правой рукой к королю. Все это время, пока они собирались, яблоку было негде упасть. Каждый госгордд был при своем короле, каждый король со всеми своими людьми. Так собиралось величайшее войско Острова Могущества с тех пор, как во времена наших дедов император Артур осаждал Дин Бадон. А число собравшихся перед королем Мэлгоном Высоким Гвинеддским воинов на равнине Поуиса было таково пока не будут сочтены звезды в небе, песчинки в море, снежинки зимой и капли росы на лугу, и градины, и травинки под копытами коней, и кони сына Ллира во время морской бури, пока все это не будет сосчитано, не сосчитать и воинов в том войске.

Тогда Мэлгон, сын Кадваллона Длинная Рука, возгласил:

– Разобьем же наши шатры и палатки, приготовим еду и питье, пусть музыка играет в лагере! Никогда такое воинство не собиралось на Острове Придайн и Трех его Прилегающих Островах, и пусть даже все люди Ллоэгра, и Придина, и Иверддон соберутся вместе в одном лагере и на одном холме и дадут нам сражение, войско это победит и не обратится в бегство!