Текст книги "Убийство церемониймейстера"
Автор книги: Николай Свечин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Скажите, Петр Орестович Петров, лакей с Кабинетской улицы, вам не родня?
– Петька-то? Двоюродный племянник, – ответил Силантий. – Мы из одной деревни, из Каменки. Что он натворил?
– Пропал от барина с его вещами.
– Вот тетерья голова! – артельщик с досады хлопнул себя картузом по ноге. – Вот крысеныш! Весь в тятьку своего!
– Вы когда его видели в последний раз?
– На Пасху приходил.
– Где нам искать его, не знаете?
– В Каменку мог убежать, дурень!
– Туда уже послано. Но если Петька в городе, где он еще может быть? Фурсетка у него есть?
– На фурсетку деньги нужны, а Петька жадный. По гулящим, знаю, ходил. По дешевым. А чтобы к одной…
– Товарищи?
– Если и есть, то мне неведомо.
Подрядчик отвечал на вопросы, а сам хмурился все больше. Потом спросил:
– Ваше высокоблагородие, ведь что-то здесь не так! Если Петька украл, то пришли бы сыскные. А тут из самого Департамента полиции!
– Его барина мертвым нашли, – понизив голос, пояснил Алексей. – С ножом в спине.
Силантий отшатнулся:
– Это не он! Петька не мог!
– Что, и ручательство даете?
Артельщик молча, с ужасом смотрел на Лыкова. Тот вынул свою визитную карту и протянул Петрову.
– Если вдруг он к вам явится или вы что о нем узнаете – немедленно сообщите!
С Александровского плаца надворный советник вернулся на Офицерскую. Шереметевского на месте не было, но он оставил для приятеля выписки. Порховской Петров числился в картотеке сыскной полиции лишь один, и это был Силантий! Три года назад он пытался дать взятку смотрителю здания Николаевской инженерной академии, чтобы получить подряд. Офицер денег не принял, да еще и заявление накатал. Ну, невелик грех… Дашевские в картотеке отсутствовали.
День завершился безынтересно.
Утром 9 июня губернский секретарь Валевачев приехал в департамент прямо с вокзала. Лыков дожидался его с нетерпением. Как только Юрий вошел, стало ясно, что он вернулся с пустыми руками.
– Ну, купил свиста?
– Точно так, Алексей Николаевич. Дома у него был, родителей повидал. Все кабаки обошел. Нет его там…
– И давно не появлялся?
– С Масленицы. Приезжал вид продлевать. С тех пор и не встречали Резаного Пальца.
– Какого такого пальца? – не понял Лыков.
– А у них там полдеревни Петровых, потому в ходу клички, – объяснил Юрий. – У Петьки прозвище – Резаный Палец. Ноготь он себе в детстве изувечил скобелем.
Алексей вскочил.
– Вот этот, на большом пальце правой руки?
– Да… А вы откуда знаете?
– Бегом за мной!
Лыков ворвался в морг Казанской части; его помощник семенил следом. Полицейский доктор Крашенинников снимал кожаный фартук, весь забрызганный кровью. Увидев сыщика, доктор ухмыльнулся:
– А! Поставщик покойников! Еще кого привезли?
– Нет, ваше эскулапство, старых навещаю. Где тут жмурики с костеобжигательного завода? Их так и не опознали?
– Вроде нет. Они в леднике до особого по ним распоряжения.
– Отведите!
Втроем они прошли в ледник. Крашенинников светил фонарем.
– Вот.
Лыков взял у доктора светильник и поднес к руке лакея.
– Видишь?
Валевачев вполголоса ахнул:
– Резаный Палец! Петр Орестов Петров!
– Кажется, мы одного опознали, – сообщил Алексей патологоанатому. – Надо убедиться.
Они вышли из ледника, доктор тщательно закрыл дверь. Могильный холод… Сыщик поежился, поблагодарил Крашенинникова и поспешил наверх. Сосредоточенный помощник шел следом.
Выйдя из морга, они остановились в задумчивости, потом Лыков сказал:
– Не зря ты, Юра, съездил в Каменку.
– Да…
– Лакей, оказывается, не убийца, а жертва. А настоящий душегуб подготовил нам его для ложного следа. И ведь чуть не съели!
Валевачев молча кивнул; слова застревали у него в глотке.
– Проведем опознание. Езжай к его дядьке Силантию и… Впрочем, нет. Ты проищешь его до вечера, как я вчера. Бери коридорного Дериглазова и вези его сюда. Надо все по новой начинать…
Следующий час Лыков просидел, как на иголках. Он был убежден в том, что убитый – Петров, но следовало убедиться в этом наверняка. Наконец явился губернский секретарь, положил на стол протокол и сказал:
– Он.
Алексей взял бумагу и пошел к Дурново. Тот принял его не сразу и в раздраженном настроении. Выслушав рапорт, Петр Николаевич еще больше нахмурился. Поводил туда-сюда своими моряцкими усами, пробежал глазами бумагу, подумал, глядя в окно. Потом объявил:
– Вам помогла случайность.
– Да, – охотно согласился Алексей.
– Значит, если бы Лыкову в воскресенье не захотелось подраться, мы искали бы Петрова как главного подозреваемого?
– Видимо, так.
– А через год прекратили бы дело за его нерозыском.
Надворный советник благоразумно промолчал.
– Славный, однако, фортель! Хочу познакомиться с этим хитрецом.
– Я тоже, Петр Николаевич.
– Ну, раз вы все это затеяли, вам и расхлебывать. Забирайте дело о покойниках с костеобжигательного завода у Вощинина. Объединяйте с дознанием убийства Дашевского, и – полный ход!
– Уберем все рифы, – пообещал Алексей, вспомнив лексикон Павла Афанасьевича, и откланялся. Уже выходя, он услышал, как Дурново сказал в телефон:
– Соедините меня с Вощининым!
Лыков совещался со своим помощником. Предстояло определить направление поиска. Первой было велено высказаться молодежи.
– Значит, так, – глубокомысленно начал Валевачев. – Мы имеем дело с умышленным убийством. Для запутывания розыска злодей пошел еще на одно убийство. Состряпал нам главного подозреваемого, а тело чуть не сжег в печке. Вывод: противник хитрый и безжалостный. Избавляясь от раненого сообщника, он хладнокровно его зарезал. И теперь на нем уже три смерти.
– Может, и четыре, – вставил Лыков. – Исчез барыга, через которого Снулый нанимал кочегаров.
– Но тела мы не нашли, – возразил помощник.
– Мало ли их пропадает бесследно? – парировал начальник.
– Хорошо, допускаю четыре убийства. Но три последних вытекают из первого. Его и надо дознавать. Мы не сможем этого сделать, пока не поймем мотив.
– Правильно. Какой мотив предполагаешь ты?
– Убийство с целью ограбления, – сразу же заявил Валевачев. – Несчастный лакей – подводчик, он и дверь открыл. Избавиться от него, видимо, решили с самого начала. И чтобы не делиться, и чтобы нас со следа сбить.
– А тебе не показалось, что на Кабинетской нечего было грабить? Небогато жил коллежский асессор…
– Сами же говорили, что в Петербурге резали и за меньшее!
– Ну, я имел в виду другие случаи. Убили мужика, у которого, по слухам, водились деньжата. Помнишь? На Песках. Или стукнули гирей по голове богатую вдову, как о прошлом годе. Просто и без затей. А тут целая операция. Подговорили лакея, бесшумно проникли в дом, сложили барина, слугу каким-то образом выманили наружу, кончили в другом месте и чуть не спалили. Нет, видна рука серьезного человека! А такой из-за пятиста рублей и со стула не встанет. Дашевский не подходит на роль богатой добычи.
Валевачев поморщился и спросил:
– А у вас какая версия?
– Или женщина, или служба.
– Хм. Женщина – понятно. Та загадочная дама, что приезжала на Кабинетскую. А служба? Там какой мотив? Карточные колоды не поделили?
– А ты хоть представляешь, чем состоящий в должности отличается от полновесного церемониймейстера?
– Ну…
– И чем вообще они занимаются?
– Это вы у нас камер-юнкер, на балы ходите, – хмыкнул помощник. – А нам, черной кости, не положено.
– Тогда слушай. Состоящий в должности – это кандидат на штатное место в составе придворных чинов. Но кандидаты бывают разные. Большинство так и состоят до самой отставки, не помышляя о переходе в штат. Звание свое они получили в виде поощрения. Оно дает право присутствовать на всех торжествах, связанных с императорской фамилией. И обычным карьерным чиновникам этого вполне достаточно. Они продолжают служить по своему ведомству, а когда их женам хочется пофорсить на балах, то мужья свое право реализуют. Совсем другое – штатные церемониймейстеры. Вся их служба, вся карьера проходят во дворце. Там, возле трона, в толпе других придворных – особая камерная жизнь. И кому-то не терпится туда попасть. Когда образуется вакансия, среди состоящих начинают выбирать такого. Большинству менять жизнь не хочется, но несколько оголтелых принимаются драться за место. Судя по словам Раевского, наш покойник этот конкурс выиграл. И вот мое предположение: а не перешел ли он при этом дорогу другим состоящим? Из числа оголтелых.
– Убийство на заказ? – встрепенулся Валевачев. – Когда мы изучали право, нам говорили, что это чуждый России вид преступления. В Италии их много, во Франции случаются. А в наших палестинах никогда!
– Много знают твои профессора! – фыркнул Лыков. – Был в Петербурге Сашка Офицер, и он любил выполнять подобные заказы. Но его в восемьдесят девятом зарезали, и с тех пор это баловство вроде как прекратилось. Вдруг Снулый решил его возродить? В сыскной такая кличка неизвестна. Видимо, новый человек, раньше его не было.
Губернский секретарь задумался.
– Честно говоря, не убедили вы меня, Алексей Николаевич. Но если правы… тогда надо заходить с двух сторон.
– Верно. Ищем и Снулого, и его заказчика.
– Заказчик – кто-то из состоящих в должности?
– По моей версии – да.
– Так их не очень и много! – повеселел Юрий.
Лыков развернул адрес-календарь за прошлый год.
– Сейчас сочтем. Церемониймейстеров было восемь, из них барон Будберг по весне умер. И освободил таким образом место.
– А сколько состоящих в должности?
– Таких чуть больше. Они же хлеба не просят! К Экспедиции церемониальных дел приписано состоящих двенадцать человек. Из них мы исключаем пятерых.
– Это почему же? – набычился Валевачев.
– Думаешь, чем больше – тем лучше? Эх, молодежь-холостежь… В тех шестерых, кто остался, десять раз заблудишься!
– Но почему пятерых сразу убрали? Объясните по-человечески.
– Потому что они живут и служат в провинции. А придворное звание получили в награду и навряд ли рвутся в штат. Вот, погляди. Князь Щербатов – подольский уездный предводитель дворянства, граф Гендриков – волочанский, а надворный советник Дурасов – пронский. Есть еще князь Васильчиков, тот вообще губернский предводитель в Новгороде. И последний – Леонтьев, вице-губернатор Уральской области. Зачем им убивать нашего парня?
– Пусть так, – согласился Валевачев. – Трудно представить, что граф Гендриков приехал из Волочанска, разыскал Снулого, дал ему денег за устранение Дашевского и вернулся домой… Но петербургские состоящие тогда все под подозрением! Их, вы сказали, семеро?
– Было семеро, теперь шестеро. Бери карандаш и записывай.
Юрий послушно взял лист бумаги.
– Итак, – объявил Лыков, – наш главный подозреваемый где-то здесь. Диктую, как записано в адрес-календаре. Первый – титулярный советник граф Татищев, чиновник гофмаршальской части министерства Двора. Второй – коллежский асессор князь Мещерский, служащий Департамента уделов того же министерства. Третий – коллежский секретарь Бутенев из канцелярии Морского министерства. Четвертый – коллежский асессор Арабаджев из Департамента общих дел нашего МВД. Пятый – надворный советник Лерхе, секретарь канцелярии МИДа. И наконец, шестой – титулярный советник Дуткин из Департамента торговли и мануфактур министерства финансов.
– Я немного знаю графа Татищева, – сообщил Юрий. – Он шел двумя годами старше меня в университете.
– И что, способен его сиятельство заказать убийство человека?
Валевачев изменился в лице.
– Мы были не в тех отношениях!
– Тогда твое знание ничего не стоит. Поручу графа своему агенту.
– А мне кем заняться?
– Увы, пока никем. Материя больно тонкая. Мы подозреваем шестерых на основе только наших умозаключений. Ищи кому выгодно… А бросать тень на людей, которые занимают неплохие должности… И пятеро из них честно служат. Нет у нас такого права.
– Что же, будем сидеть сложа руки? – нахмурился Валевачев.
– Сейчас мы можем вести лишь негласное дознание. Через агентуру и, пожалуй, через Дворцовую полицию. А сделать это могу один я: тебя к полковнику Ширинкину даже не впустят.
– Ширинкин? Что-то знакомое…
– Это начальник Дворцовой полиции, одной из самых секретных служб империи.
– И он захочет помогать? Ой ли?
– Если я приду с улицы, может и не захотеть, – терпеливо пояснил Алексей. – Но Павел Афанасьевич Благово в свое время познакомил меня с генерал-адъютантом Черевиным, начальником личной охраны государя. Полковник подчиняется именно ему. Черевин, возможно, самый влиятельный человек в России. На том основании, что каждый день видит Его Величество – много чаще любого из министров. Еще он умен и независим. Надеюсь, Петр Александрович не откажет в помощи. Ни ему, ни Ширинкину ведь не нужно, чтобы среди вхожих во дворец числился преступник.
– Благово умер три года назад, – осторожно заметил Валевачев. – Генерал-адъютант может и не вспомнить вас. Или не захотеть вспомнить.
– Тогда придется просить начальство. А оно, Юра, не любит, когда к нему обращаются за помощью. Меня для того и назначили заведовать Особенной частью, чтобы начальство пореже беспокоили.
На этом совещание закончилось. Алексей взял все придворные нити на себя, а Валевачеву поручил поиск Снулого. Делать это можно было, лишь взаимодействуя с сыскной полицией, и он повез своего помощника на Офицерскую.
Вощинин, увидев Лыкова, довольно осклабился:
– Приехали забирать дело о гутуевских трупах? Обеими руками отдам! Может, еще чего возьмете? Вон, вчера на Колтовских, в банях купца Власова, человека зарезали…
Надворный советник шутливого тона не поддержал и предложил позвать Шереметевского. Когда тот явился, он представил своего помощника и попросил помочь ему. Надо ориентировать осведомителей и агентов на поиск любых сведений о человеке по кличке Снулый.
Леонид сразу же огорчил Лыкова:
– Я с понедельника уже всех зарядил. Никто о таком не слышал.
– Видимо, он не из фартовых, – предположил Вощинин. – Или приезжий. Полагаю, ваш Снулый – мелкая сошка. Был бы крупный, мы бы его знали.
– Мелкий негодяй разве может убить троих? – парировал Алексей. – Нет. Номер с лакеем обличает серьезного человека.
– Серьезный должен ходить по малинам, тереться с тряпичниками, – возразил Платон Сергеевич. – Серьезный хоть раз, да отсидел. И значит, есть в нашей картотеке.
– Ваську Питенбрюха так и не сыскали? – обратился Лыков к Шереметевскому.
– Как в воду канул.
– Может, туда и канул. Тогда у нас уже четыре убийства, а не три.
Столичные сыщики промолчали. Мысль, что не им ловить такого упыря, очевидно, их радовала. Условились, что поиски Снулого будут продолжены и новости сообщат Валевачеву. Алексей вернулся в департамент. Там он надиктовал Сергею Фирсовичу очередной рапорт Дурново. Изложил две версии убийства: «женскую» и «карьерную» – и особо остановился на последней. Лыков перечислил фамилии всех состоящих в должности, исключил из списка провинциалов, а остальных послал в агентурную разработку.
Подписав бумагу, Алексей велел Шустову отнести ее в приемную, сам же отправился в Дом предварительного заключения. Арестанты как раз ужинали. По всему четвертому «уголовному» этажу расползлись кухонные ароматы. Каша со снетком, определил надворный советник. Много лет назад он провел в тюрьме на Шпалерной несколько недель[20]20
См. книгу «Между Амуром и Невой».
[Закрыть] и хорошо помнил здешние порядки. Посудачив со смотрителем полковником Ерофеевым о рыбалке, Алексей дал Гусиной Лапе спокойно поесть. И лишь потом вызвал его в камеру следователя.
Гайменник вошел уверенной походкой бывалого арестанта. Увидев Лыкова, снял бескозырку.
– Здравствуйте, ваше высокоблагородие!
– Здорово, Вафусий Силыч. Садись.
Студнев посмотрел на сыщика с подозрением:
– Ох, неспроста по имени-отчеству зовете… Никак просьба у вас имеется?
– Ты прав. Хочу тебя насчет Снулого расспросить. Который покойников сжигает, помнишь?
Гусиная Лапа скривился:
– Я уж говорил, что ничего о таком не слыхал!
– Помню. Но ты ведь можешь поспрашивать на этаже. Вдруг кто вспомнит? Тебе скажут.
Студнев расправил плечи и заявил с вызовом:
– Я честный гайменник. Плесом бить[21]21
Бить плесом – доносить, капорник – доносчик (жарг.).
[Закрыть] не обучен. А вы, значитца, желаете из меня капорника сделать?
– Фартовый не должен выдавать фартового. Но тут другой оборот. Снулый – посторонний вам человек, не из деловых. Откуда взялся – никто не знает.
– А вы будто всех фартовых знаете! – съязвил Гусиная Лапа.
– Значительных – всех. Тебя вон мигом определил!
– А если он из новых? Нет, не по нутру мне. Отказываюсь!
Лыков взял стул и подсел поближе к налетчику. Оглянулся на дверь и сказал доверительным тоном:
– Что, даже не хочешь узнать, что взамен? А вот это зря.
Студнев тоже посмотрел на дверь и шепотом спросил:
– А что?
– Вафусий Силыч, ты же умный человек. Маз[22]22
Маз – главарь шайки (жарг.).
[Закрыть], и когда-нибудь станешь «иваном». Рассуди здраво. Вот будет суд, и тебя вернут на Сахалин. На тебе четыре грабежа с убийством да побег. И куда тебя определят?
Налетчик молчал, настороженно слушал. Было видно, что Сахалин пугает бывалого человека.
– Ну? Я тебе отвечу. Определят тебя в Воеводскую тюрьму. Ты там не был, а я заглядывал… Страшное место. Рецидивиста, пожалуй что, и к тачке могут приковать. И будешь ты по нужде ходить с тачкой. Охота тебе это?
– Ну… а куда ж деваться?
– Я скажу куда. Помоги мне поймать этого Снулого, а я тебе облегчение сделаю. Большое облегчение! Черкну письмо начальнику острова, чтобы тебя распределили не в Воеводскую тюрьму, а обратно в Корсаковскую. Там и режим помягче, и зима не такая холодная. Сбежать, между нами говоря, намного проще.
Гусиная Лапа задумался. Лыков торопливо добавил:
– И никто не узнает!
– А сахалинское начальство? – вскинулся налетчик. – Неужто им не интересно будет, за что мне такая честь? Вот я и пропал! Заставят доносить, а заупрямлюсь – выдадут каторге. На этого, мол, из Питера особое распоряжение пришло!
– Эх, Вафусий, – усмехнулся сыщик. – Нашел кому сказки рассказывать – Лыкову! Ведь я ж там был! Пароход с каторжными встает в Александровском посту, и всех подряд метут в карантинные бараки. На две-три недели. А потом уже делят кого куда. Одних в Рыковское, других оставят в Александровске, а третьих пошлют в Корсаковск. Тут-то генерал и сунет тебя в нужную партию. Единый черт знает, чем руководствуется администрация при дележке.
– Ну?
– Не нукай, не запряг! После карантина в Корсаковск пришлют сразу человек двести. Ты думаешь, смотритель станет разбирать, почему среди них оказался беглый Студнев? Много о себе мнишь. Делать ему больше нечего… Разложат тебя на кобыле, отсыпят сорок плетей и сунут в кандальную. И весь разговор.
Гайменник молчал, никак не мог решиться. Лыков подождал с полминуты и поднялся. Голос его стал жестким, властным.
– Ляд с тобой, с дураком! Поймаю Снулого и без тебя. А ты подыхай в Воеводской пади!
Гусиная Лапа вскочил как на пружине:
– Ваше высокоблагородие, я согласный!!!
Сыщик стоял молча, словно раздумывая, сжалиться или уйти. Потом сказал сквозь зубы:
– Смотри… Сроку даю три дня. И учти: такое облегчение раз в жизни предлагают!
На другой день Лыков наметил встречу с князем Долгоруковым. Ему важно было знать, как принималось решение по замещению должности церемониймейстера. И самое главное, кто из отвергнутых более других претендовал на место.
Для встречи с сановником Алексей надел все награды и облачился в придворный мундир. Экспедиция церемониальных дел помещалась в боковом подъезде Эрмитажного театра. В десять утра надворный советник появился там и велел доложить о себе.
Долгоруков, пятидесятилетний мужчина неказистого вида, славился при дворе своими огромными подусниками, переходящими в бакенбарды. Это была мода прежнего царствования, которой и сейчас придерживались многие. Князь вышел к Лыкову в мундирном сюртуке. Увидев, что посетитель при параде, он снисходительно взмахнул руками:
– Полноте! Можно было и по-простому!
Они уселись за стол посреди кабинета. Долгоруков сразу спросил:
– Господин камер-юнкер, вы случайно не из рода Лыковых-Оболенских?
В голосе князя Алексею почудилась издевка. Он спокойно ответил:
– Нет, я из других.
Обер-церемониймейстер пересчитал ордена на груди у сыщика и одобрительно констатировал:
– Впервые вижу такое у чиновника седьмого класса. Как вам удалось получить шейного Владимира?
– Именным указом Его Величества.
– Хм. Но Анна с мечами? Вы же не военный!
– Тоже по личному распоряжению Его Величества.
– Однако!
– Пришлось много воевать, – пояснил сыщик. – Но позвольте перейти к делу. Мне поручено дознание по убийству Дашевского…
– Какая потеря! – перебил его Долгоруков. Видимо, он полагал, что должен больше говорить, а другие – больше слушать. – Этот молодой человек ожидал на Рождество производства в церемониймейстеры. Очень умный и порядочный, и вот…
– Об этом я и хотел спросить ваше сиятельство. На месте службы Дашевского мне сказали, что есть письмо от министра Двора. Значит, решение, что именно он заменит умершего барона Будберга, уже было принято?
– Да. Он лучший из кандидатов. Ну, был им…
– И сейчас вам придется определяться заново?
– Увы… – князь вздохнул так, словно ему предстояло пахать землю.
– А из прочих состоящих в должности церемониймейстера – их осталось, за вычетом провинциалов, шестеро – кто был Дашевскому главным соперником?
У Долгорукова задергалась щека, большая залысина стремительно побагровела. Он вскочил в бешенстве.
– Так вот зачем ваш приход! А я голову ломаю. Перед вами, миластадарь, князь, тайный советник и Его Императорского Величества обер-церемониймейстер! А тут… какая-то полицейская ищейка…
Лыков не поверил своим ушам. С такой грубостью за время полицейской службы он встречался впервые.
– Князь, я ведь не в бирюльки пришел играть. А убийцу ищу! – стараясь сдержать себя, ответил он. – В ваших же интересах, чтобы тот был скорее схвачен и наказан.
– Меня это не касается! – отрезал Долгоруков. – Вам поручено – вот и ищите! А сюда ходить не смейте! Я запрещаю!
– Вы не в том звании находитесь, чтобы запрещать дознание по тяжкому преступлению, – попробовал урезонить зарвавшегося сановника Алексей. Однако тот уже шел к двери. На пороге Долгоруков обернулся и бросил через плечо:
– И во всей экспедиции никто не скажет вам ни слова, учтите! Ишь чего! Эта гадкая полиция уже и в дела Двора Его Величества нос сует!
Распахнул дверь и крикнул в приемную:
– Курьер! Проводить этого!
Лыков, подавляя злость, молча прошел мимо князя. Тот сказал ему в спину:
– А еще камер-юнкер!
В раздраженном состоянии надворный советник вышел на Зимнюю канавку. Злился он и на самого себя – за галунный мундир с орденами. Мундир этот – сыщик знал – ему не шел. Как фазан в перьях! Теперь надо было ехать домой переодеваться, а извозчиков вокруг не наблюдалось. Лыков плюнул на амбицию и пошел пешком – через Мошков переулок на набережную Мойки. Ему казалось, что прохожие скалятся ему вслед. Зато городовые тянулись как перед генералом! Вдруг возле Второго Садового моста чей-то очень знакомый голос воскликнул:
– Алеша!
Сыщик повернулся. У перил стояла молодая женщина в приличном платье, в модной шляпке. И смотрела на него во все глаза.
– Анюта! Боже мой!
Это была белошвейка с Итальянской улицы, подружка Лыкова в его холостяцкую пору. Осенью восемьдесят третьего, посватавшись к Вареньке Нефедьевой и получив согласие, Алексей простился с ней. Веселая и непритязательная девушка не обиделась – она знала, что это неизбежно. Деньги у Лыкова тогда были: он получил сто тысяч за возврат в казну ворованного кабинетского золота. И молодой богач расстался красиво. Он подарил Анюте тысячу рублей «на обзаведение» и кольцо с настоящим бриллиантом. Любовники простились навсегда. Белошвейка обязалась век помнить милого дружка… И вот спустя восемь лет они встретились на краю Марсова поля!
Анюта разглядывала костюм Лыкова, словно тот был турецким султаном.
– Ты… вы…
– Какое еще «вы», Анютка! – Лыков схватил женщину за талию, поднял, поцеловал в губы и вернул на землю. – Это же я, Алексей! Здравствуй! Так рад тебя видеть!
– Я тоже, – покраснев то ли от поцелуя, то ли от неожиданности, ответила белошвейка. – Какой ты, однако, стал! Мундир с галунами… Ты случаем не в превосходительства вышел?
– Нет, что ты. Я всего-навсего надворный, а мундир камер-юнкера. Ходил тут… к одному индюку. А что ты? Замужем? Есть детки?
– Да, я теперь госпожа Букина. Сыну Васеньке пять годков, дочке Оленьке полтора.
– И кто сей счастливец?
– У Игнатия Селиверстовича мастерская.
– Торговый человек? Чем занимается?
– Сейчас скажу, – рассмеялась Анюта. – Я чуть не год учила. Длинное-предлинное название. Сейчас… Мастерская по производству гильзо-мундштучных и табачно-набивочных машин, вот!
– Серьезное дело, – одобрил Алексей. – Ты что, обаяла старика своим веселым нравом? Раз он взял тебя, бесприданницу, в жены.
Женщина повертела у него перед носом рукой со знакомым перстнем.
– Помнишь? Твой подарок. Он помог, да еще твоя же тысяча. Я ведь ее берегла. Игнаша мой вовсе не старик, и мастерскую мы в складчину затеяли. Перстень целый год в закладе лежал. И выкупили мы его назад! Так что спасибо, Алешенька, за твои презенты, они нам помогли на ноги встать. Дело тихонько, но идет; кормит наше семейство, и слава богу! А ты как? Тоже детки имеются?
– Трое! Два близнеца-сорванца и дочка-принцесса! Жена попалась богатая, можно было бы и не служить, да только я без службы не умею.
– Все ловишь страшных людей? Ох, Лешенька… Как же супруга твоя не боится? Я бы не смогла. Поперек порога легла бы, а упросила тебя поменять.
– И она боится, – просто ответил Лыков. – Ну да Бог милостив. Я теперь все больше бумажками занимаюсь, уж забыл, когда револьвер в карман совал.
Анюта хихикнула:
– Помню я твой… револьвер. Зашел бы в гости, а? По старой памяти. Игнаша в Германию уехал, патентованный станок покупать. Я детишек к соседке сплавлю. Чай столько лет не видались, есть что перебрать.
Лыков будто заново посмотрел на нее. Молодая, не утратившая девичьей стати и сделавшаяся даже женственней… Анюта стояла такая знакомая, такая своя-родная, и так хотелось ее обнять… И он не выдержал.
– Говори адрес.
– Архиерейская улица, пятый дом, по первой лестнице четвертая квартира. Когда тебя ждать?
– Завтра к семи.
Лыков на глазах у всех бесстыдно поцеловал Анюту, сел на извозчика и уехал. Едва успел до Моховой успокоиться и потушить блеск в глазах…
Дома ему снова пришлось думать над своим костюмом. После неудачи с Долгоруковым помочь сыщику мог только Черевин. Алексей знал, что государь в городе, в Аничковом дворце. Значит, там же и начальник его охраны. Но как явиться к одному из самых влиятельных людей в государстве? Сменить придворный мундир на парадный? И париться в нем, звеня медалями? А шпагой отгонять мух… Еще свербела неприятная мысль: а примет ли его генерал-адъютант? Вспомнит ли тот разговор четырехлетней давности, когда Благово привел к нему знакомиться своего ученика? Черевин умен, значит, примет. Зачем ему потатчик убийц при Дворе?
Вскоре надворный советник подходил к Фонтанке. Рослая фигура городового Кундрюцкова была видна издалека. Федор стоял на своем посту напротив Аничкова дворца, осанистый и важный. Заметив Лыкова, он улыбнулся и лихо откозырял.
– Здорово, детинушка!
– Здравия желаю, Алексей Николаич! Когда в гости зайдете?
– В конце июня, когда спроважу своих в Варнавин. Скажи, как мне лучше попасть к начальнику государевой охраны Черевину? Знаешь такого?
– Сей момент!
Кундрюцков свистнул и поманил кого-то пальцем. Из ворот дворца выбежал подчасок и стал во фрунт.
– Это господин Лыков, – строго сказал ему Федор. – Проводи его к Петру Алексеевичу.
Так неожиданно просто Лыков решил первую задачку – попал на прием. Осталось надеяться, что генерал вспомнит полицейского чиновника. Черевина связывала с Благово какая-то общая тайна, Павел Афанасьевич не говорил какая. Вдруг человек встал сегодня не с той ноги?
Но все получилось как нельзя лучше. Начальник охраны сразу вспомнил Алексея и был приветлив. Сыщик рассказал ему о дознании и о том, как прошла встреча с князем Долгоруковым. Тут он попал в точку. Черевин славился не только острым умом, но и независимостью, он никогда никому не угождал. И князь Долгоруков, богатейший землевладелец и близкий государю человек, был для него просто Сашкой. Петр Алексеевич мгновенно понял положение Лыкова и сказал:
– Вот идиот! Ну он у меня попляшет! Через полчаса я встречаюсь с Его Величеством и сообщу ему вашу историю. Князек получит фитиль… в одно место. И враз отучится хамить полиции. А вам будет предоставлена вся помощь, какая потребуется. Мне совсем не нужны темные личности с придворными званиями, вы правы. Полковник Ширинкин явится после обеда, я скажу ему, чтобы он с вами встретился и оказал содействие.
– Благодарю, ваше превосходительство.
Черевин отмахнулся:
– Для вас Петр Алексеевич! Вы ученик самого Благово. Это меня полностью обязывает. Павел Афанасьевич ведь мне жизнь спас! Он не рассказывал?
– Нет, он всегда уклонялся, когда я спрашивал.
– О, это было за год до турецкой войны. Я…
Тут открылась дверь, и снаружи просунулся какой-то служитель в ливрее.
– Ваше превосходительство, зовут!
Черевин оборвал разговор на полуслове и пошел к государю. Лыков остался его ждать. В тот раз Благово привозил ученика в Гатчину. Там начальник охраны занимал большую квартиру из четырех комнат. С утра до вечера в ней толкались министры, придворные, генералы. У Черевина проворачивались многие щекотливые дела, в том числе и весьма интимного свойства. Поговаривали, например, что именно начальник охраны подсунул цесаревичу балерину Лабунскую. Юная красавица получала за свои услуги восемнадцать тысяч рублей в год! И приезжала по вызову. А в свободное время за ней приглядывали, чтобы не путалась с кем попало… Теперь Лабунскую сменила какая-то Кшесинская-вторая. Вторая после Лабунской, что ли? Черевин договорился с великим князем Алексеем Александровичем, и новой пассии сняли квартиру возле его дворца. Отец-император полагал, что сын едет в гости к дяде, а тот на самом деле посещал любовницу. Петр Алексеевич был человек ловкий, умевший решать дела. И не только чужие. Алексей знал, что в его родном департаменте на Черевина было совершено покушение. Это было в ноябре 1881 года, когда генерал занимал должность товарища министра внутренних дел. Неизвестный пришел на Фонтанку, 16, с письмом и потребовал, чтобы его оставили наедине с Черевиным. Его и оставили… Он успел выстрелить в сановника лишь один раз. Пуля пробила жилет возле сердца, чиркнула по боку и ушла в стену. Смелый генерал обезоружил покушавшегося. Государь, очень довольный своим любимцем, пообещал его наградить за храбрость. И Петр Алексеевич попросил о том, чего давно желал: узаконить своего внебрачного сына. Пойманный на слове царь вынужден был согласиться…
