Текст книги "Звук родной струны"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

1989 год по решению ЮНЕСКО объявлен годом Мусоргского. Великий русский композитор – реформатор музыки родился 150 лет назад в самом сердце России – на Псковщине, в деревне Карево. Впечатления детства, годы, проведенные в Кареве, оставили неизгладимый след в жизни и творчестве Мусоргского. Журналисту Н. С. Новикову удалось разыскать материалы и документы, подтверждающие это,– с ними знакомит предлагаемая вниманию читателей брошюра.

notes

1

Н.С. НОВИКОВ

„ЗВУК РОДНОЙ СТРУНЫ...“

МОСКВА

„СОВЕТСКАЯ РОССИЯ“

1989

78С1

Н73

© Издательство «Советская Россия», 1989 г.

Наша музыкальная культура считается одной из крупнейших в мире. Модесту Петровичу Мусоргскому, несомненно, в ряду русских композиторов принадлежит одно из первых мест. Его музыка – великое национальное достояние, она имеет русское существо и, как писал сам композитор, родилась «на родных полях». Псковская земля стала колыбелью этой всечеловеческой музыки. И как ни мала сейчас деревня Карево, где родился Модест Мусоргский, она по праву среди таких населенных пунктов, как Зальцбург – родина Моцарта, Новоспасское – родина Глинки, Воткинск – родина Чайковского, Бонн – родина Бетховена, Ронколе – родина Верди. С вершины каревского холма открываются изумительные виды на Жижицкое озеро, безбрежные леса и луга, деревни. Это одно из красивейших мест исконной России. Карево – природная «лаборатория», где начинался таинственный, непостижимый процесс творчества композитора.

Неоднократные поездки на родину Мусоргского дают мне много впечатлений, которые я использую при исполнении его произведений. Выступая на сценах многих зарубежных театров в классических операх композиторов разных эпох, я убедился, что Мусоргский – один из самых признанных крупнейших реформаторов музыки в мире. Имя его пользуется огромным уважением. За рубежом признается большое влияние его творчества на мировую музыкальную культуру. Но чем больше я пою Мусоргского, тем больше убеждаюсь, что он до конца не понят нами. Мусоргский для нас еще впереди – впереди настоящие открытия и постижения его искусства.

Мы все еще в большом долгу перед этим русским гением. И тут я хочу сказать, что в отличие от тех, кто по профессии и должности должен заниматься исследованием жизни и творчества композитора, очень многое делают энтузиасты. Начало первому в мире музею М. П. Мусоргского положили учащиеся сельской школы под руководством своих педагогов А. И. Качнова и С. Т. Богданова. Стела в Кареве на месте рождения композитора установлена на общественных началах стараниями краеведа П. Е. Ивановой. Великолукский журналист Н. С. Новиков более двадцати лет занимается розысками материалов, связанных с Мусоргским. Открытия, сделанные им в местном архиве, документы, найденные в местах, где прошло детство композитора, сведения, полученные от потомков тех, кто его знал, и от людей, состоявших с ним в родстве, я бы назвал сенсационными. Исследователю-энтузиасту удалось сказать новое слово о Мусоргском. Одним из первых фотомастеров, приехавших на землю Мусоргского не по заданию, а по потребности души, стал журналист из Пскова Н. Н. Боднарчук. Он успел сфотографировать старожилов, родители которых видели живого композитора, запечатлеть окружающую природу в разные времена года, создать правдивый фотообраз родины Мусоргского.

Книга земляков композитора Николая Новикова и Николая Боднарчука интересна и для специалистов-музыковедов, и для каждого человека, которому дорого духовное наследство нашей Родины.

Е. Нестеренко, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, народный артист СССР, профессор

В южной части Псковской области, в Куньинском районе на берегу Жижицкого озера расположилось Карево – одна из малых деревенек и одна из великих, потому что здесь родился гениальный русский композитор Модест Петрович Мусоргский.

Впервые Карево упоминается в 1670 году, как «сельцо Алексеевское под выткою над озером Жисцома ныне слывет Карево» (вытка – старинное слово, означающее участок земли для сбора податей). В документах XVII и XVIII веков это селение так и пишется с двумя названиями и только в начале девятнадцатого столетия окончательно закрепляется одно – Карево. Это сельцо вместе с другими владениями на Псковщине получил далекий предок композитора Михаил Иванович Мусоргский за верную службу отечеству. Главным родовым имением Мусоргских считалось Полутино, находившееся в двадцати верстах от Карева на реке Торопе. А Карево было как бы «запасным», и здесь жили большей частью дворовые.

В 1785 году, во время правления Екатерины II, был издан «Указ о вольности дворянства», который освобождал дворянское сословие России от обязательной воинской службы. Этим указом воспользовался дед композитора Алексей Григорьевич Мусоргский. Он вышел в отставку в двадцать семь лет в звании секунд-майора и поселился в Кареве, так как в Полутине обосновался старший брат Николай, оставивший службу три года назад по болезни.

Алексей Григорьевич обновил усадьбу и зажил в Кареве холостяком. Как свидетельствуют документы, он не был тщеславен, не искал влиятельных связей, не отличался и особым усердием в хозяйствовании. Дружбу поддерживал с ближайшими соседями и особенно с бывшим однополчанином Иваном Ивановичем Чириковым, владельцем села Наумова, что находилось в двух верстах от Карева.

В эти годы в Кареве значились две постройки – господский дом и людская. Дворовые и крестьяне, как записано, обрабатывали землю «на себя и на своего господина и упражнялись в домашних рукоделиях», то есть пряли шерсть, ткали холст и сукно.

В числе дворовых было семь холостых мужчин и столько же незамужних девиц. Однажды среди молодых женщин появилась новенькая – по имени Ирина. Перевели ее в господский дом из небольшой деревеньки Юрьево, также принадлежавшей Алексею Григорьевичу. Эта крестьянская девушка, почти вдвое моложе своего барина, впоследствии выйдет за него замуж и станет бабушкой Модеста Петровича Мусоргского.

О «романтической», как ее называют, истории деда и бабки композитора написано немало, однако все это вымысел, поскольку до недавнего времени мы не располагали никакими иными сведениями, кроме коротенькой записи в родословной о том, что Алексей Григорьевич женат на своей дворовой девушке Ирине Егоровне. В биографической литературе Ирина Егоровна так и оставалась «без роду, без племени», без возраста и даже без фамилии. А понять интерес биографов к бабке-крепостной легко. Как считают многие музыковеды, этот неравный брак «вдохнул в угасающий род Мусоргских живительное обновление, благодаря которому явился на свет гениальный Модест». Да и сам Модест Петрович в переписке с друзьями обронил такую загадочную фразу: «Соединение крепостной с аристократом-помещиком... на благо россиянам».

На подлинную жизнь знаменитой бабки композитора пролили свет сравнительно недавно обнаруженные уникальные документы – «Исповедные росписи», хранившиеся в Великолукском архиве. В эти книги священники раз в году записывали всех жителей своего прихода – и помещиков, и крепостных, указывая имя, отчество, возраст, семейное положение, место жительства...

Родилась Ирина Егоровна в деревне Юрьево в семье крепостных зажиточных крестьян Ивановых. Ее прадед и дед – оба Иваны – прожили по сто с лишним лет. Долгожителями были пробабка и бабка. Так что по крестьянской линии композитор действительно получил могучее наследство.

В родительском доме Ирина находилась до семнадцати лет, пока ее не перевели в Карево. И вскоре по «Исповедным росписям» она уже именовалась «вдова Ирина Егоровна» с припиской «Ея дети Петр». Тут надо отметить, что священники называли вдовами не только женщин, лишившихся мужа, но и тех, у кого дети рождались вне брака, правда, в таком случае им обычно давали фамилию «Богдановы», то есть богом данные...

Алексей Григорьевич, видимо, не хотел, чтобы «грех» – внебрачный ребенок – числился за ним, и выдал Ирину замуж за дворового человека Льва Парфенова. От этого брака у нее родился второй сын Авраам. Но законный муж вскоре умер, и Алексей Григорьевич снова сближается с Ириной. От барина у нее родились еще две дочери. К этому времени скончался Николай Григорьевич и оставил свои наделы по завещанию брату. Дед композитора с Ириной Егоровной, детьми и некоторыми дворовыми переезжает в Полутино и становится хозяином всех владений.

Шли годы, Алексей Григорьевич старел и, видимо, сознавал, что другую семью, «благородную», ему уже не завести. И вот в 1818 году в родовой Успенской церкви погоста Золовье, которую построили и содержали Мусоргские, состоялось венчание «Алексея Григорьева сына Мусорского¹ 60 лет с Ириной Егоровой...»

Чтобы совершить этот обряд, крепостную пришлось переименовать в «торопецкую мещанку». Только через два года Ирина Егоровна со взрослыми уже детьми были узаконены во всех правах указом сената. Прошение Алексея Григорьевича собственноручно подписал царь Александр. В законном браке «молодые» прожили до 12 августа 1826 года, когда глава семьи «умре натуральной болезнью», то есть от старости. С тех пор Ирина Егоровна именовалась «дворянской вдовой, помещицей Мусорской». Она вела все хозяйственные дела и управляла имениями, пока домой не вернулся, оставив службу в сенате, ее сын Петр Алексеевич.

Молодой барин, как и его отец, продолжал дружбу с соседями Чириковыми. История села Наумова, где они жили, представляет большой интерес, потому что здесь родилась и выросла мать композитора, которую он боготворил и считал, что всем лучшим в себе он «обязан матери, она была святая женщина». И кроме того, в Наумове чудом сохранилась почти в первозданном виде усадьба с господским домом, где теперь расположился музей М. П. Мусоргского.

Наумово – родовое гнездо Чириковых – было пожаловано предкам композитора по материнской линии за «ратную службу». И действительно на гербе Чириковых изображены воины. Как говорится в дворянской «Бархатной книге», Петр Чириков еще «при великом князе Дмитрии против неверного царя Мамая был... при переправе Аки реки», то есть участвовал в знаменитом сражении.

Дед композитора Иван Иванович Чириков после службы в лейб-гвардии Преображенском полку вышел в отставку в чине капитана и поселился в родовом имении. Из вновь обнаруженных документов мы знаем, что тогда в усадьбе стоял деревянный дом, окруженный постройками, парком, садом. В саду росли яблони, груши, вишни, смородина черная и красная, и с этих деревьев и кустарников собирали «плоды для господского обихода». Неподалеку находился лес: «дровяной, еловый, сосновый, березовый, ольховый, осиновый, рябиновый и ясеневый». Лес, как видно из записей, изобиловал дичью и в нем водились: «волки, зайцы, белки и птицы тетерева, куропатки, рябчики, а при водах – утки, кулики, бекасы».

Крестьяне Чириковых в сравнении с другими жили хорошо, так как состояли на «господском издольи», то есть были участниками распределения доходов. Женщины, помимо полевых работ, занимались прядением и ткачеством на себя и на продажу. А это значит, что крестьяне располагали не только натуральными продуктами, но также деньгами и покупными товарами.

В 1814 году в Наумове произошло печальное событие – умерла в возрасте 35 лет Марфа Александровна Чирикова, бабушка композитора по матери, оставив на руках мужа восьмерых детей. Иван Иванович больше так и не женился, дожив до 73 лет. Он был крестным отцом Модеста.

После смерти Ивана Ивановича хозяином Наумова стал его младший сын Николай Иванович Чириков, оставивший службу по состоянию здоровья. Дядя композитора был образованнейшим человеком своего времени, сведущим в математике, физике, истории, географии, строительном искусстве, архитектуре. Он также прекрасно владел немецким и французским языками. Свои незаурядные способности Николай Иванович, например, проявил при возведении Брест-Литовской крепости, за что был отмечен наградой.

Умер он в возрасте 42 лет, как сказано в документах, «от чахотки» и похоронен в семейной усыпальнице на Пошивкинском погосте. Хозяйкой имения стала его вдова Александра Тимофеевна Чирикова. Она вела уникальный дневник, который обнаружила в архиве искусствовед Псковских реставрационных мастерских И. Б. Голубева. Именно благодаря этой счастливой находке мы можем сегодня представить, как выглядела усадьба полтора века назад, когда там бывал композитор: в дневнике описаны не только все постройки, но даже мебель, посуда, вплоть до чайных сервизов и ложечек. И самое главное – выяснилось, что в доме Чириковых всегда в почете было искусство. Половина годового дохода тратилась на книги, «на музыку».

В дневнике есть и такая интересная запись. Когда однажды у крестьян выдался неурожайный год, Александра Тимофеевна внесла за них в уездное казначейство свои деньги – «земельную повинность», так как они «не смогли своевременно заплатить». И сумма немалая – 221 рубль 25 копеек. После этой помощи на счету у вдовы осталось всего 35 рублей. О доброте Чириковых, их милосердном отношении к крестьянам говорили многие старожилы этих мест. Чуткость, отзывчивость, характерные для наумовского дома, переняла как духовное наследство Юлия Ивановна – мать композитора и передала своим детям.

В 1828 году произошло важное для соседей событие: 17 октября коллежский секретарь «Петр Алексеев Мусорский» обвенчался с девицею «Иулией Ивановной Чириковой». После свадьбы молодые поселились в Полутине. Здесь через год родился первый сын, которого назвали в память деда – Алексеем, но на третьем году жизни мальчик умер. Второго сына опять нарекли Алексеем, однако и он скоро скончался. Похоронив двоих детей, родители решили сменить место жительства и переехали из большого родового имения в маленькое Карево, поближе к Наумову, где еще жил отец Юлии Ивановны. В 1836 году в Кареве родился третий сын Филарет. 9 марта 1839 года по старому стилю появился на свет будущий композитор.

Все важные даты в семьях Мусоргских и Чириковых регистрировались в Одигитриевской церкви, что стояла на Пошивкинском погосте (ныне это место включено в число мемориальных). Пошивкинский погост располагался между усадьбами Мусоргских и Чириковых, и церковь, возвышавшаяся на холме, была как бы общей для соседей-помещиков, их дворовых и крестьян. По всей территории погоста разносился колокольный звон. Модест Мусоргский слышал его с детства и позже использовал в своих операх.

Коренными жителями погоста были священнослужители Одигитриевской церкви, связанные между собой родством.

Некоторые из них стали прототипами произведений Мусоргского. Так, в известной сатирической песне «Семинарист» речь идет о священнике Одигитриевской церкви Симеоне Суворове и его дочери, в которую влюбился семинарист. Отыскался в «Исповедных росписях» и сам семинарист, «определенный в назначенный погост на год для приучения» из великолукского духовного училища,– Василий Молчанов. Стало известно также, что старинные песнопения дьячков Бабининых композитор обработал для оперы «Хованщина». В церковных записях обнаружены и персонажи романсов «Песнь старца», «Ах ты, пьяная тетеря...»

О деревенском детстве Мусоргского Стасов писал: «Здесь он провел первые свои десять лет, и на всю жизнь остался под глубочайшим впечатлением той народной жизни, тех сцен и типов, которые окружали его молодость. Большинство лучших его созданий, романсов и оперных сцен воспроизводят народные, по преимуществу крестьянские типы, мотивы и сцены». Это подтверждает и другой исследователь творчества композитора – В. Г. Каратыгин: «По отношению к Мусоргскому невозможно сомневаться, что в развитии его глубокого, почвенного реализма и национализма сыграли огромную роль годы его детства, сплошь протекавшие среди широких просторов Псковской деревни...» И позже многие известные критики, биографы, музыковеды отмечали то же самое, но, к сожалению, об этом периоде жизни Мусоргского не было ни одной публикации. Автор документальной и пока лучшей книги о композиторе «Труды и дни М. П. Мусоргского. Летопись жизни и творчества» А. А. Орлова откровенно признается: «Что мы знаем о детстве Мусоргского – времени, когда складывалась, формировалась личность художника-музыканта? Да почти что ничего...» Попытаемся же воссоздать годы жизни Модеста Мусоргского в Кареве с 1839 по 1849 год, сопоставляя новые архивные находки, воспоминания старожилов, родственников композитора с эпистолярным и литературным наследием Мусоргского и его современников.

Прежде всего заглянем в главный и достоверный справочник – «Исповедные росписи» Одигитриевской церкви. В 1839 году по сельцу Кареву «прописаны» помещик коллежский секретарь Петр Алексеевич Мусоргский, жена его Юлия Ивановна и дети их «Филарет – 3 лет», «Модест – 10 месяцев».

В списке дворовых (а их в маленьком каревском имении было в то время всего 15) на первом месте семья Степана Пахомовича Иванова с женой Федосьей Васильевной и тремя детьми: Феонией, Павлом и Александром (перечень жителей села, сельца или деревни производился, так сказать, сверху вниз, соответственно положению, «чину», начиная с господ и их приближенных). На шестидесятилетнего Степана Пахомовича были возложены обязанности управляющего. В числе избранных он находился и потому, что состоял в родстве с Ириной Егоровной и Петром Алексеевичем – хозяином усадьбы. Степан Пахомович получил прозвище Мороз, и позже его дети станут носить фамилию Морозовы. По наследству перейдет им и должность управляющего. В 1839 году старшему сыну Александру было шестнадцать лет и он числился в господском доме как «дядька» Филарета и Модеста. Через десять лет, когда родители отвезут мальчиков учиться в Петербург в школу гвардейских подпрапорщиков, среди прочей прислуги – горничной, кухарки, кучера – поедут в столицу и сыновья Степана Пахомовича Александр и Павел. Позже, когда братья Мусоргские закончат учебу, Александр Степанович женится на вольной и вернется в Карево.

По «Исповедным росписям» в списках дворовых находим также вдову Татьяну Афанасьевну с двумя детьми – двенадцатилетней Дарьей и годовалым Афанасием – ровесником Модеста. Так как другие молодые женщины с грудным ребенком в «росписях» не значатся, то именно Татьяна Афанасьевна, вероятно, была кормилицей Модеста. Обычно кормилицы становились и нянями, но в последующие годы в числе самых приближенных к Мусоргским дворовых стоит Ксения Семеновна, тоже «вдова», с незаконнорожденным сыном Григорием. Ксении Семеновне было от 55 до 65 лет, и это совпадает с определением Мусоргского «няня... старая».

Татьяна Георгиевна Мусоргская, внучатая племянница композитора, рассказывала, что няня в доме почиталась как равноправный член семьи, «самый верный человек». Она жила рядом с детской, питалась с господского стола и, кроме того, «заведовала» самоваром, который «шумел» почти круглые сутки – в любое время по первому требованию подавался горячий, «с ключа», чай. «Нянюшка умная и хорошая» имела и свой голос, могла не только устроить выволочку детям, но даже отчитать самого барина и «говорила ему на ты». В этой связи интересно мнение академика Д. С. Лихачева об отношении передовых дворян к своим крепостным. Как считает ученый, у господ со слугами и крестьянами нередко устанавливались добрые отношения – это придавало устойчивость быту. Истинные интеллигенты никогда не унижали слабого, не показывали своего превосходства – типичная черта культурного человека.

К няне мы еще вернемся, а пока продолжим знакомство с другими обитателями Карева.

В числе дворовых в те годы – в основном вдовы с детьми: Марфа Ивановна с малолетними Евдокией и Анной; Татьяна Ивановна с детьми Акулиной, Иваном, Захаром и Тимофеем; Наталья Андреевна с детьми Михаилом и Федосьей...

Почему же усадьба стала своеобразным приютом? При внимательном чтении «Исповедных росписей» выяснилось, что крестьянок, потерявших кормильца, вместе с детьми переводили из деревень в Карево, где им легче было прожить и прокормиться. Встречались среди них ближние и дальние родственники барина Петра Алексеевича. Против такого приюта, видимо, не возражала и Юлия Ивановна, так как сама она выросла без матери. Имение Мусоргских стало как бы благотворительным домом, а помещики – милосердными его хозяевами, сострадающими и сочувствующими горю других. Это, несомненно, оказало огромное влияние на формирование будущего композитора. Чтобы создать такие романсы, как «Саввишна», «Сиротка», «Озорник», образ Юродивого в «Борисе Годунове», надо было не только видеть «униженных и оскорбленных», но и сопереживать им.

Карево стало для Мусоргского колыбелью доброты и чуткости.

Кроме усадьбы, Модест с братом бывали и в соседних деревнях.

Как рассказывали старожилы, барчукам не возбранялось водить дружбу с крестьянскими детьми. Сразу же за усадьбой, у берега озера находилась деревня Татырино. Раньше она принадлежала прадеду композитора Григорию Григорьевичу Мусоргскому, а при Петре Алексеевиче числилась за помещиками братьями Поджио, один из которых был декабристом. В Татырине жила крестьянская семья Арефия Емельяновича Фомина. У него было двое детей, сверстников Модеста – Федор и Марфа. Федор по прозвищу Орешенок доводился дедом Александре Ивановне Прокошенко, одному из главных «устных летописцев» Карева. Конечно, сама она не видела Мусоргского, но сохранила воспоминания родителей. Достоверность этих рассказов была подтверждена архивными документами.

С правой стороны усадьбы Мусоргских по берегу озера протянулась деревня Белавино, принадлежавшая помещику Петру Ивановичу Челищеву, там тоже жили одногодки Модеста, крестьянские дети: Николай, Елена, Алексей... Все они, вероятно, общались с братьями Мусоргскими, были участниками их игр. Татьяна Георгиевна Мусоргская рассказывала: «Папа часто вспоминал слова моего деда Филарета Петровича – ребенок должен обязательно расти в окружении детей». В семейном альбоме Мусоргских хранилась фотография, где Филарет и Модест снялись в крестьянских штанах и рубашках. Это еще раз подтверждает, что родители старались даже внешне не отделять своих детей от сверстников-крепостных. К сожалению, этот снимок пропал во время ленинградской блокады.

О том, что Модест общался с крестьянскими детьми и их родителями, бывал в избах, есть свидетельство самого композитора: «Недаром в детстве мужичков любил послушивать и песенками их искушаться изволил». Край этот издавна считался песенным.

Александра Ивановна Прокошенко вспоминает: «Были у нас свои певуны, знавшие много старинных песен. Пели во время работы, когда на покос и с покоса шли, пели на игрищах, когда на ярмарке собирались, пели и зимой в избах, когда пряли, вязали, на посиделках. Старики любили про былое вспоминать, находились даже мастера сказки складывать. А ребятишки всегда рядом были, помогали в работе и, конечно же, слушали...»

Как можно заключить из писем Мусоргского, одним из главных удовольствий было для него купанье. И это неудивительно, ведь вся жизнь в Кареве и в соседних деревнях была тесно связана с озером. Модест Петрович, например, в письме к М. А. Балакиреву описывает «забавную сцену», происшедшую с братом Филаретом: «Пошли мы купаться и не успел он войти в воду, как упал или, вернее, рухнул всем телом, волны поднялись страшные, и все водное царство застонало, и в это время Кито произнес только: «Удачно!»

Может быть, во время купания в Жижицком озере в детские годы и появилось у Филарета ласковое «морское» прозвище Кито.

Маленький Модест каждый день слышал, как плещут волны, бьются о причал лодки, скрипят уключины, звенит молот кузнеца, кричат «горластые» каревские петухи, шумят под ветром прибрежные деревья... Из этих «утренних» звуков, наверное, и сложилась симфоническая картина «Рассвет», светлое лирическое вступление к опере «Хованщина», олицетворяющее вечную красоту, чистоту и мудрость природы. Наблюдал Модест и картины крестьянского быта, о которых образно и правдиво поведала Александра Ивановна Прокошенко: «Бабы из озера воду на коромыслах носили. Летом делали кладки, зимой – проруби. С кладок белье полоскали, звонко колотили прайниками. А коров пасли на острове Лукаш и доить на лодках плавали и опять же песни на воде играли...»

Из воспоминаний (записаны в 1979 году) Михаила Григорьевича Бардина, дед которого купил усадьбу Мусоргских: «Мои родители держали свой невод. Лодка была тесовая – в нее больше двенадцати человек садилось. Ходили на веслах, без паруса. А зимой делали проруби, невод под лед шестами заталкивали. Отец рассказывал, один раз зимой 12 возов судака поймали. А рыбу с нашего озера в Петербург возили, говорили, во дворец».

Юный Модест, конечно, видел, как ловили рыбу, и не исключено, что позже, уже взрослым, при его любознательности, плавал с рыбаками. Современница композитора А. Н. Молас оставила такие воспоминания: «М. П. терпеть не мог, чтобы ловили рыбу на удочку. Надо, говорил он, ловить сетью, чтобы не мучить напрасно рыбу, надо вообще всегда избегать делать больно какому бы то ни было живому существу и не заставлять страдать другого ни нравственно, ни физически».

И рассказы старожилов, и архивные документы свидетельствуют, что братьев Мусоргских не отрывали от крестьянской среды. И в то же время в Кареве, небогатом именьице, находившемся в самом глухом уголке Псковщины, отец и мать дали Модесту прекрасное образование и воспитание.

Детство будущего композитора было связано с музыкой. Отец пел, играл на скрипке, мать – на фортепьяно, и в доме постоянно музицировали. Из автобиографии М. П. Мусоргского известно, что он уже в семь лет играл сочинения Листа, а «на 9-летнем возрасте в большом обществе, в доме своих родителей... сыграл большой концерт Фильда». Что же это было за общество? Опять же из разных документов удалось точно установить, кто из помещиков жил по соседству с Мусоргскими, водил с ними дружбу или был связан родством. Самый ближний сосед и родственник – родной дядя Модеста Николай Иванович Чириков, подполковник в отставке, образованный и просвещенный человек. В селе Канищеве находилось имение тоже родственника по отцу и матери Ивана Васильевича Голенищева-Кутузова. Позже, став взрослым, Модест Петрович останавливался в его доме и написал здесь романс «Песнь старца». У Ивана Васильевича было четыре дочери, одна из которых приходилась бабушкой Елене Ивановне – жене художника Николая Константиновича Рериха, что удалось уточнить после встречи со Святославом Николаевичем Рерихом в Москве.

Недалеко от Голенищевых-Кутузовых, в селе Преображенском, жил потомок древнейшего дворянского рода князь Константин Яковлевич Шаховской.

По соседству жили в разных селах Пущины, брат и сестра – с их предками дружил Пушкин. Недалеко от Карева находилось имение родственника Мусоргских и Чириковых – Алексея Николаевича Зеленого. А в селе Богоявленском жил Николай Александрович Гедеонов, связанный родством с директором императорских театров, с которым у Модеста Петровича сложились деловые отношения при постановке «Бориса Годунова» в Мариинском театре в Петербурге.

Общение родителей с широким кругом людей, конечно же, сказалось и на воспитании Модеста. Но пришла пора, детство в Кареве кончилось. В 1849 году родители отвезли Филарета и Модеста в Петербург, чтобы определить их на учебу. Для Модеста начался новый, петербургский, период, самый продолжительный в его короткой жизни. Однако до последних дней Модест Петрович вспоминал детские годы, свою родину. Эти воспоминания часто ложились в основу его произведений. Вот лишь один, но очень яркий пример. После знакомства с документами архива и литературным текстом вокального цикла «Детская», сочиненным Мусоргским, удалось выявить персонажей одной из пьес цикла – «С няней».

...В конце марта 1868 года Мусоргский, вероятно, сумел вырваться на короткий срок из Петербурга, чтобы побывать на могиле любимой матери и оформить в церкви ее поминовение, как он делал и раньше. Остановился Модест Петрович, конечно же, в своем Кареве, хозяином которого числился. Встречи со старожилами усадьбы навеяли воспоминания о детстве, о няне. Как известно, Мусоргский вынашивал музыкальные замыслы, пока «приспеет время записывать». И, вернувшись в Петербург, он сочиняет песню «Дитя» (на рукописи авторская дата «26 апреля 1868 года»). Это первое название, были еще и такие варианты: «Расскажи мне, нянюшка», «Дитя с няней», «Ребенок». В цикл «Детская» песня войдет под № 1 с окончательным и общеизвестным теперь названием «С няней».

Это свое произведение Мусоргский посвятил Александру Сергеевичу Даргомыжскому – «великому учителю музыкальной правды», как напишет Модест Петрович. Ему же первому он проиграл песню, после чего Даргомыжский сказал: «Ну, этот заткнул меня за пояс». Первой исполнительницей песни была Александра Николаевна Пургольд, в замужестве Молас, певица, педагог, участница балакиревского кружка.

Сам Мусоргский, судя по всему, придавал особое значение этому произведению. В письме из Шилова, Тульской губернии, где Модест Петрович гостил в имении жены брата, он писал Людмиле Ивановне Шестаковой, сестре Глинки: «Частицу того, что дала мне жизнь, я изобразил... в музыкальных образах... Хотелось бы мне вот чего. Чтобы мои действующие лица говорили на сцене, как говорят живые люди... моя музыка должна быть художественным воспроизведением человеческой речи во всех тончайших изгибах ее. Вот идеал, к которому я стремлюсь («Саввишна», «Сиротка», «Еремушка», «Ребенок»)».

Здесь, как мы видим, Мусоргский эту песню называет «Ребенок».

Признание песни друзьями побудило композитора сочинить еще четыре пьесы: «В углу», «Жук», «С куклой», «На сон грядущий». Эти пять произведений по предложению Стасова получили общее название «Детская. Эпизоды из детской жизни». Критик восхищался циклом: «Что за нити жемчугов и бриллиантов, что за неслыханная музыка!»

«Детскую» услышал Репин, назвав ее «поистине чудной вещью», и, покоренный «живописностью» всех пяти сцен, нарисовал для цикла заглавный лист.

В 1872 году музыкальный издатель В. Бессель напечатал «Детскую» с рисунками Репина, и с ней смогли познакомиться поклонники музыки в России и за границей. В Веймаре великий Лист проиграл «Детскую», и она привела его и всех присутствующих в восторг. Мусоргский, боготворивший Листа, узнал об этом и поделился своей радостью со Стасовым: «Я никогда не думал, чтобы Лист, за небольшими исключениями, избирающий колоссальные сюжеты, мог серьезно понять и оценить «Детскую», а главное, восторгаться ею; ведь все же дети-то в ней россияне, с сильным местным запашком».

Вот теперь мы наконец и подошли к главному: кто же эти дети «россияне, с сильным местным запашком»? В ту пору Мусоргский большей частью жил в семье брата, дети которого росли на глазах композитора. Модест Петрович был крестным отцом племянника Георгия. Крещение состоялось в придворной Мариинской церкви в Павловске, где у супругов было две дачи. Татьяна Георгиевна не раз повторяла, что ее отец был любимым племянником композитора. Модест Петрович его боготворил и относился к нему как к родному сыну. Когда Георгий учился в Морском корпусе, он все свободное время находился у дядюшки, так как к этому времени родители уехали из Петербурга в рязанское имение, принадлежавшее жене Филарета Петровича.