Текст книги "Аристотель в Казахстане"
Автор книги: Николай Старообрядцев
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Глава III,
в которой встречаются няня Пушкина, Тамерлан, Коперник, Горбачёв и Деварха Баба
Я варю кофе. А. С. читает стихотворение, которое написал ночью. После прочтения:
– Ну как? Философское, да?
– Да! Так сразу и не поймёшь.
– Обычно я такого не пишу.
Ему плохо спалось, но он посмотрел телепередачу про Тамерлана:
– Хромой! … Было их два друга, но один другого приговорил – в борьбе за власть. Восток – дело тонкое!
Через полтора часа снова пьём кофе. А. С. рассказывает про рождение и жизнь стрекозы. Как она два года плавает под водой хищной личинкой, а потом выбирается на поверхность и перерождается в насекомое, виртуозно владеющее техникой полёта. Он хотел написать стихотворение о стрекозе, но пока застряло, не идёт. Разговор вдруг переходит к бионике. Наблюдая форму морского моллюска, Леонардо да Винчи изобрёл бур, извлекающий руду из земли. А. С. резюмирует:
– А мы живём и ни хера не знаем…
– Век живи, век учись. Если бы мы всё уже знали, неинтересно было бы жить.
Воздух за окном заполнен мельчайшими ледяными частицами, которые летают во все стороны и сверкают на солнце. А. С. выходит из туалета и насвистывает какую-то торжественную мелодию.
Мы выходим на улицу и осторожно ступаем по льду в сторону городского рынка. Продовольственная секция закрыта. А. С. идёт к прилавку с вениками и будёновками. Указывает на сушёные растения в целлофановых пакетах:
– Что это?
– Адраспан.
– Для чего?
– Для дома.
– Злые духи и всё такое?
– Да.
Мы уходим. А. С. закуривает:
– Вау! Мой любимый Темиртау.
Идём в большой продовольственный магазин. Я выбираю национальные угощения – картофель пай, ши баурсак, шоколад Kazakhstan – тот самый «Шоколады, Шоколад, Chocolate», воспетый Pyramidka Cheopsyka. Покупаю сливочное масло, вафли «Артек», чёрный молотый перец, ассорти из фруктов и орехов в меду, ржаной хлеб. На стеллажах красуется водка «Воробушек», слоган «утро будет ясным». Я пробиваю покупки. На выходе стоят два ящика для пожертвований. На одном из них лежит какая-то печать. Я беру её и штампую на свой чек: «СВК КЗ». Охранник в маске и с рацией в руке удивлённо смотрит на меня. Спрашиваю его:
– Для чего эта печать?
– Служебное.
– Кому вы её ставите?
– Это рабочее.
А. С. хочет отвести меня в какую-то столовую, где он уже бывал. Идём мимо магазинов, каждая вывеска на двух языках: «Шаштаразы – Чародейка» и «Balyq – Рыба». Казахи постепенно переходят на латинский алфавит. На медеплавильном заводе в Жезказгане у меня уже был небольшой диалог по поводу этой реформы с одним передовым работником, который решил подать всем пример и прикрепил на дверь своего кабинета листок со своими должностью и именем, набранными латиницей:
– Есть у нового алфавита преимущества?
– О, конечно есть!
– Какие?
– Как какие? Это решение правительства! Нужно выполнять.
На другой стороне дороги, в здании автозаправки, есть таинственное заведение под названием «Няня Пушкина». При входе висит портрет нашего великого поэта работы Кипренского. Глубина уютного зала, заполненная мягким приглушённым светом, креслами и книгами, гулко пульсирует музыкальными басами, обычно звучащими в тёмных кальянных. Моложавый привратник объясняет, что здесь располагается так называемое «time cafe»[10]10
Кафе времени (англ.).
[Закрыть]. Это значит, что посетители приходят сюда не столько за чаем и кофе, но сверх того – чтобы, словно очутившись в руках заботливой няни, разменять своё время на возвышенное поэтическое молчание или умную беседу с редким собеседником, укрывшись вместе с ним от гремучей городской суеты.
Похоже, мы заблудились. Вокруг только вывески «Шиномонтаж». Всегда забираться вглубь – самая благородная эпистемология. И всё-таки ноги помнят. Мы на месте – столовая «Бабушкина кухня». Внутри на стене укреплена корзина с фальшивыми фруктами, рядом пластмассовый повар в белом колпаке и с чёрными усами – держит в руках часы, не давая времени лететь понапрасну. Композиция окружена тремя живописными полотнами в рамах. Слева молодой мужчина в белой сорочке жадными пальцами впивается в бока женщины. Она в лёгком вечернем платье, голова томно закинута назад. Красавица изогнулась в экстазе и льнёт к своему ухажёру, обнимая его голову и закрывая ладонями его уши. Внизу русская тройка везёт по заснеженному лесу пустую телегу, на заднем плане виднеются церковные купола – маковки с острыми шпилями вместо крестов. Справа – три парусных судна, качающихся на морских волнах. Что это за триптих? Прелюбодеяние, за которым для неё следует всеобщее оплевание и монастырь, а для него – продолжение беззаботной жизни моряка. В общем, carpe diem[11]11
Лови день (лат.).
[Закрыть].
А. С. подходит к кассе:
– Девушка, миленькая, что на первое у вас?
– Меню на столе!
Приятное советское обращение. А. С. заказывает борщ, я выбираю лагман и чай. Мне выносят стеклянную кружку с гербом РСФСР и надписью «Рождённые в СССР».
Когда я был в польском городе Торунь, на родине Николая Коперника, во время прогулки по центру мне указали на кафетерий и рассказали, что он сделан в стиле советского концлагеря: там едят баланду из эмалированных тазов, запивая водкой из алюминиевых кружек, а огромные официантки нечистоплотны и беспрерывно хамят посетителям. Место весьма популярно, в очереди на столик можно стоять годами. (Абажур моей настольной лампы очень хлипко закреплён на трёх спицах, торчащих вверх. Гладильная доска стоит ненадёжно, пока я печатаю, абажур постоянно трясётся. Я пробую «картофель пай», он очень жирный. Я встаю, чтобы ополоснуть водой пальцы. Задеваю коленом гладильную доску, абажур отваливается и падает.)
С меня берут восемьсот двадцать тенге. Я спрашиваю:
– А кто тут у вас бабушка?
– Бабушка на пенсии. Одни внучки остались.
– Слава богу! Есть кому продолжить дело.
Из-за стола встаёт бритый старик. Он требует подогреть его рассольник. А. С. тоже просит дополнительно подогреть борщ.
Старик ест за соседним столом. Сидит, не снимая шапки. На его спине напечатано крупными буквами: «White Trash»[12]12
Белый мусор (англ.).
[Закрыть].
А. С. пообедал, он собирается и благодарит кухарок:
– Привет бабушке!
– Передадим.
Застёгивая куртку, он спрашивает меня:
– Что такое моё естество?
– Всё зависит от точки зрения. Кто-то видит это так, кто-то иначе…
– Да, правильно. Один скажет – вот такое у него естество, а на самом деле – иначе. Что вообще определяет естество доменной печи?
– То, для чего она была сделана.
– Вот, – А. С. значительно поднимает палец и выходит на улицу.
Мы стоим на крыльце. А. С. закуривает:
– Вот как лучше сказать про доменную печь? Чугун или естество?
Это про стихотворение, написанное ночью.
– Естество звучит абстрактно, чугун – конкретнее.
– Мне кажется, естество. Ведь стихотворение не про печь, а про человека.
– Тогда да!
– Блядь, на философию потянуло!.. Что определяет человека? Всё! От генетики до черт характера, и так далее. А самое главное – есть ли в нём самобытность.
Мы возвращаемся домой. А. С.:
– Тамерлан! Строил пирамиды из отрубленных голов… Но надо отдать ему должное. Он считал, что власть должна передаваться только потомкам Чингиз-хана и не претендовал на престол. Чингиз-хан был его кумиром. Там, в передаче, одну историю рассказали. Столицей был тогда Самарканд. Тамерлан приближал к себе учёных, поэтов, художников. И вот один поэт влюбился в девушку лёгкого поведения. В проститутку, грубо говоря. Она была очень красива. ВИП, как сейчас говорят. Но денег у него не было, и чтобы получить её благосклонность, он написал стихи: «Самарканд и Бухару / За одну родинку твою / Я отдам». Уж не знаю, приняла ли она эту плату, но о стихотворении узнал Тамерлан. Он призвал поэта к себе и стал его отчитывать: «Я сил своих не щажу для моих городов, а ты их хочешь отдать за одну родинку! Как это понимать?» На что поэт ответил: «…», – (не помню, что он ответил, что-то вполне восточное). – Тогда Тамерлан рассмеялся, дал ему халат со своего плеча и сказал: «Пошёл вон!»
Пересматриваю «Репортаж о Деварха Баба». Святой старец в набедренной повязке сидит в деревянной клетке. Он говорит журналистам из России, что нашу страну ожидают большие страдания. Но они помогут нам очиститься. Он очень уважает Горбачёва и просит передать, чтобы тот во время предстоящего визита в Индию заехал к нему – старец даст ему один очень полезный совет. Напрасно Михал Сергеич не воспользовался приглашением! Прощаясь со старцем, репортёр подходит к его клетке, стоящей на возвышении, и просит благословения. Старец просовывает через прутья деревянной решётки свою тощую загорелую ногу и кладёт её репортёру на голову. Я снова неловко задеваю гладильную доску. Абажур падает прямо на картошку. Кусочки жирного лакомства разлетаются по комнате.
Готовлю ужин. Выгреб из кастрюли в тарелку макароны, сваренные А. С., и убрал в холодильник. Поставил на плиту рис. Открываю окно и выглядываю наружу. За переплетением голых древесных ветвей виднеется двухэтажное здание из кирпича. Дверь открыта и светится в темноте. Над дверью красным неоновым светом сияет только одна большая буква – «С». Это тот самый продовольственный магазин, на втором этаже которого есть парикмахерская.
Ужинаю. А. С. приходит на кухню в куртке и в зимней шапке. Он готовится выйти на балкон, чтобы покурить:
– Вот ты мне как философ скажи, что такое память? Это ведь не чувство? Мозговая способность?
– Нет, конечно, не чувство. Это ближе к ощущению. Хотя во многом связано с чувствами.
– Да, чувства – это зрение, обоняние, слух.
– Тут важен сам механизм, выбирающий то, что мы забываем и вспоминаем.
– Ну, понятно.
– Память – это способность к самовоспроизведению. Что бы мы ни вспоминали, мы восстанавливаем свои прошлые состояния.
– В принципе, да.
Книга «альфа-малая», главы с первой по третью. Истина – это общее дело. Если бы все люди взялись за руки и прочесали бы так всю землю, то непременно обрели бы её. Но этого не будет, и поэтому философы собирают истину крупицами, а собрав, толком не знают, как сберечь. «Каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего». И всё же, собирая малые крохи, высказываясь даже поверхностно, мы мало-мальски и волей-неволей участвуем в великом процессе стяжания истины.
– Ах вот как! Я стяжаю, тружусь над истиной в поте лица, а придёт какой-нибудь Гегель и всё присвоит? Не вернуть ли билетик?
«Начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными». «В какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине». Здесь, на земле, мы только готовимся к постижению истины. Настоящая философская работа начнётся после смерти. Теперь я понимаю Сократа. Чтобы поступить на философский факультет того света, нужно сдать вступительный экзамен смерти. Вся жизнь – подготовительные курсы.
Аристотель говорит, что в случае воды и воздуха имеет место взаимный переход, а в случае мальчика и мужчины – уже нет. И поэтому это разные типы возникновения. Но мальчики выдыхаются в дутых мужей, журчание мальчишеских голосов становится затхлым дыханием пустых голов, а взрослые мужья только и ждут, как бы снова сжаться в каплю детства.
«Конечная цель – это не то, что существует ради другого, а то, ради чего существует другое». Моральная трагедия человечества: ведь в морали всё должно быть наоборот. Конечная цель – существовать для другого.
«Существо беспредельного не беспредельно». Разве оно не сжимается в сущность? И не отдаётся нашему схватыванию? У беспредельного лишь два пути: отдаться уму или навсегда скрыться из мира вещей в область потаённого и неизречённого.
«Привычное более понятно». И сила привычного огромна. Привычное сокрушит всё и заставит нас забыть о настоящей смерти. Забыть о благородном долге смерти. О роковой задолженности, определяющей природу вещей. Есть те, кому требуются свидетельства поэтов, а есть те, кто считает точность мелочностью. Но ведь есть и такие, для кого свидетельства слаще всякой поэзии, а мелочность заменяет точность.
Переписываюсь с М. Он переслал мне довольно наглое письмо, которое отправил Ф. В нём он, в частности, говорит, что я – «сама живая мысль», но не в моих «романах», которые «невозможно читать», но, «как это ни странно», в переписке. По словам М., он сегодня полон сил и поэтому зол – «почему бы и нет?» Что прикажете делать? Бросать рассказы и публиковать переписку? У меня есть ещё один корреспондент – Б. В., он из Архангельска, он душевнобольной и живёт на пособие по инвалидности. Я вспомнил о нём, потому что М. напоминает его вниманием к некоторым деталям: к форме бороды, к переплёту книги, к фасону кошелька, к марке автомобиля. Это не внимание к деталям вообще, свойственное художнику, но какая-то жажда замещения своей личности внешними очертаниями, данными в мелких, но ярких подробностях. Однажды Б. В. собрал нашу переписку за несколько лет и сказал, что считает нужным её опубликовать, поскольку она – кладезь мудрости. Я отговорил его. Если там есть крупицы мудрости, то рождены они его особой наивностью, над которой слишком просто посмеяться. Б. В. иногда сочиняет. Он присылает мне небольшие отрывки, а я даю комментарии. Вот, например, его послание от двадцать второго декабря прошлого года:
– «Котлы, жар, огонь кострищ, неразрушимые стены и башни Волшебных Крепостей… Колыхание на ветру славных алых знамён… Протяжное пение звонких боевых рогов… Промёрзшие северные долины, осеняемые алым закатом…»
– Чувствуется новогоднее настроение, Б.! Но предлагаю заменить «Волшебных Крепостей» на «Кремля».
– Ни за что!
Но основные темы нашей многолетней переписки – религия, духовность и нравственность. Мы – русские мальчики. Б. В. делится со мной своими сомнениями, а я пытаюсь разрешить их:
– Боюсь, что меня больше удовлетворяет философский текст, чем православно-богословский. Не знаю, что с этим делать. Допускаю, что у тебя такая же проблема. Я хочу остаться в православии! Православный психолог Татьяна Борисовна сказала, что в философии много пустого.
– Я с ней согласен. Но читать труды по философии – это не самый мерзкий из грехов. Православному человеку философия помогает удивляться тому, что создал Бог.
Между тем я понемногу работаю над монографией. Дополняю параграф про Поля Рикёра. Нужно сдать первую редакцию до конца месяца. Работа идёт кое-как – приходится сдерживать себя, чтобы не начать писать в пророческих тонах или по-хулигански и не испортить всё. Это моё бремя. И тяжесть его – добрый знак.
Глава IV,
в которой на заводе совершается кровавое жертвоприношение, выясняется, что русские не пьют чай, а также рассказывается политический анекдот
Понедельник. Мы выезжаем на завод. Водитель такси, Рамазан Гуммет-Оглы, обрюзгший азербайджанец в летах:
– Россияне! Куда собрались?
– На цементный завод.
Небольшая провокация:
– «Яндекс» маленькую цену назначил. Нужно будет доплатить.
Я заявляю, что мы отчитываемся по чеку и поэтому ничего доплачивать не станем. Цену рассчитывает компьютер и делает это вполне справедливо.
– Э, молодой человек! Что вообще такое справедливость?
Хороший вопрос, но у нашего водителя уже есть ответ на него. Звучит спонтанный монолог о справедливости и её недоступности для простых людей. Выступает А. С.:
– Предлагаю снизить пафос.
– Какой пафос? Что такое?
– Это термин такой театральный.
Водитель постепенно успокаивается:
– Не будем друг друга расстраивать. Всё прекрасно. Всё хорошо.
Но какое-то недовольство в нём всё-таки остаётся. Увидев стоянку такси, он решает выплеснуть остатки:
– Стоят, бляди! – с этими словами он въезжает на стоянку, проезжает перед автомобилями и несколько раз сигналит им.
Монолог о справедливости становится более конкретным. Заходит разговор о пенсионном возрасте и о преклонных годах нового президента США Джо Байдена.
– Нас лучше вперёд ногами! – А. С. озвучивает позицию чиновников, не желающих уступать власть молодым, и сочувственно добавляет: – Вон дядя Миша Горбачёв, живёт в немецких Альпах, у него шикарный дом, получает зарплату в России.
Водитель меняет гнев на милость. Он пускается в спонтанный монолог о своей жизни, о той улице в Азербайджане, где он родился и вырос, о службе в армии, о единственном месте в мире, где растёт настоящий гранат без косточек. Закончив, он обращается к А. С.:
– Я тебе всю биографию рассказал, а теперь ты мне скажи, как есть: что дальше с нами будет?
– А хрен его знает!
– Да ну! – Рамазан Гуммет-Оглы разочарован. – Такого ответа я не ожидал от такого мудрого человека.
Мы на проходной завода. Нас встречает главный энергетик – Александр Николаевич. Он просит выписать нам пропуск и на своей «Ниве» отвозит в здание управления. Мы поднимаемся в кабинет директора. Это Джордж Розарио Рамэш, он из Индии. Он сидит в очках и белой рубахе, на столе – ноутбук и бумаги. Говорит вежливо, быстро и лаконично, с типичным индийским акцентом и так же тихо, как говорят на английском почти все индусы.
– Mr. George[13]13
Мистер Джордж (англ.).
[Закрыть], namaste![14]14
Приветствую вас (санскр.).
[Закрыть]
– Namaste!
– I’m glad to see you after these five years[15]15
Я рад встрече с вами спустя пять лет! (англ.)
[Закрыть].
Мой английский чудовищно деградировал с момента сдачи кандидатского экзамена. Сзади нас сидит личная переводчица Джорджа. Она переводит всем, о чём мы говорим. Я кратко сообщаю о наших планах. Джордж рад, что мы привезли измерительное оборудование, и даёт необходимые распоряжения А. Н. Он просит зайти к нам через неделю. Я оборачиваюсь к А. Н. и спрашиваю, стоит ли нам сразу договориться о питании. А. Н. обращается к Джорджу и получает необходимое благословение. Я уже знаю, что на заводе две столовые – для пролетариата и для «иностранцев». В прошлый раз мои спутники плевались после посещения пролетарской столовой. Кто-то даже сделал фото недоеденного обеда, чтобы продемонстрировать своим корреспондентам, насколько омерзительна оказалась предложенная нам еда. Видимо, тогда мне больше повезло с выбором. Но мы все были счастливы, когда смогли получить доступ в буфет для избранных, где после сытного и вкусного обеда всегда можно было возлечь на кожаные диваны и неторопливо выпить чаю вприкуску с восточными сладостями и орехами. Мы попали туда благодаря Карý, который работал начальником паросилового хозяйства. Это он впервые отвёл нас в буфет, и на следующий день я уже просил Джорджа:
– The food in the common canteen is not very good. May we use the canteen for engineers?[16]16
Еда в общей столовой не слишком хороша. Можно ли нам пользоваться буфетом для инженеров? (англ.)
[Закрыть]
Полное имя Кару – Карунакаран Перумал. У меня сохранилась его визитка. Он малазиец. Когда мы обедали с ним, я между делом спросил:
– What is your religion?[17]17
Каково ваше вероисповедание? (англ.)
[Закрыть]
На что Кару ответил:
– I am hindu[18]18
Я индуист (англ.).
[Закрыть], – и рассказал небольшую историю.
Однажды на заводе сломалась одна из печей сушки шлака. За её состояние тогда отвечали два инженера, это были мусульмане из Пакистана. Они долго пытались починить печь, но ничего не получалось. Тогда они привели на завод двух козлов и совершили жертвоприношение, окропив механизмы козлиной кровью. Увы, аллах не принял жертву – печь не ожила. Тогда за дело взялся Кару. Он внимательно изучил техническую документацию и сделал всё в том порядке, который там предлагался. Его попытка увенчалась успехом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
