Текст книги "Отпечатки(СИ)"

Автор книги: Николай Петренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Любят красивые мальчики – так же нараспев добавила Мария, и будто хвастаясь перед подругой своим мастерством обольщения, повернулась к ней, демонстрируя выступающий из полуоткрытого рта прижатый к верхним зубам язычок.

– Все-таки, запах в твоем подъезде ужасный, все никак не привыкну – Капризно заметила Мария, поднимаясь по ступенькам и придерживая волосы которые мешали смотреть под ноги.

– Можно подумать. С чего это ты раньше времени включила принцессу?

– А мне, в отличии от некоторых, ничего включать и не нужно.

– Я вот вспоминаю, какого кавалера ты прошлый раз пыталась

– Фыркнула в ответ Маша. – И тебе бы я тоже посоветовала "в роль" почаще вживаться, а то вдруг как-то спьяну да и выскочит что-то провинциальное – спугнешь своего суженого, скажет про тебя, что корова ты сельская. – Мария зло улыбнулась в сторону Ксюши, довольная ответным выпадом.

– Ну, тогда, мисс Мошкина, внимательно приподнимайте свои высокородные копытца, когда будете заходить на кухню, испанский кафель еще не положен, а кусок линолеума я все никак не приклею – вживаюсь в свою королевскую роль.

Ксюша специально предупредила подругу позже, чем стоило, и вслед за ее словами последовал звук клацанья об пол пары споткнувшихся шпилек и десяток бранных слов.

– Тише ты, все принцы в округе от твоих манер разбегутся – посмеиваясь, выкрикнула Ксюша, доставая из пакета две бутылки с вином, пачку круассанов и пакетик, наполненный белым порошком.

Первым делом, оказавшись дома, Ксюша принялась рассматривать брошенный Левой пакетик. Никаких критериев которые бы помогли ей как то визуально оценить качество она не знала, но почти всегда в таких случаях, а особенно в присутствии Марии, внимательно изучала порошок. Мария, зная что это может занять немало времени, сама прошла на кухню, достала из серванта два высоких бокала и умелыми быстрыми движениями принялась вкручивать штопор в одну из бутылок.

Определив после нескольких минут разглядывания качество амфетамина как "отличное", Ксюша перевела взгляд на Марию. Наблюдая за тем, как подруга ловкими движениями открывает одну бутылку вина, а следом и другую, Ксения, как и всегда в подобные моменты, с удовольствием замечала, какую-то нехватку женственности в движениях и жестах подруги и отмечала прямо таки избыток этого качества у себя. Свои тонкие, не особо симпатичные, но довольно правильные черты лица и врожденную вычурность движений она считала признаком высокого происхождения. Все это служило для Ксении однозначным доказательством того, что ее будущее обещало быть намного красочнее, чем рутинная работа кассиром в гипермаркете.

К слову сказать, и Мария так же была уверена в том, что природа была с ней намного более щедра чем с подругой, и даже в какой-то степени сочувствовала Ксюше по этому поводу. Особенно Мария сочувствовала подруге, когда наблюдала за тем, как Ксения подпускала к себе и пыталась обольстить малолетних, как ей казалось, абсолютно недостойных внимания мальчиков. Мошкиной было непонятно, как можно настолько не разбираться в мужчинах. Сама Мария предпочитала статных парней. Признаками статности служили животик, ключи от автомобиля, покручиваемые на указательном пальце, и томный умудренный жизнью и хроническим алкоголизмом взгляд.

– Не сделаешь, пока я все приготовлю? Лучше сейчас, когда выпьем – будет лень. – Мария, кивнула в сторону пакетика с белым порошком.

Ксюша достала из сумочки пластинку с красно-белыми пилюлями обезболивающего. Разделяя обе половинки и высыпая содержимое в умывальник, она опустошила четыре капсулы. Затем открыла пакетик с белым порошком и заполнила капсулы новым содержимым.

Девушки сделали по глотку вина и, глядя то друг на друга, то просто перебирая взглядом предметы интерьера кухни, также мысленно перебирали темы для обсуждения, которыми можно было как-то разбавить время. Ожидая, пока разговор завяжется сам по себе Ксюша и Мария беззвучно, но почти синхронно пересортировывали в памяти одни и те же жидкие-густые мысли о работе, приевшемся быте и таких же приевшихся способах как-то отвлечься от быта и работы. Ни на одну из этих тем разговор начинать не хотелось и приходилось просто пить и ждать, когда вино как-то развлечет их само по себе, раз уж они пока не в силе развлечь друг друга.

К счастью, алкоголь оправдывал надежды и крепленое вино оставляло не только темные следы на зубах и уголках рта, но и стойкий хмельной отпечаток в мыслях. Думать становилось как-то легче и приятней независимо от того о чем. Те же обыденные мысли стали приобретать специфический оттенок, и спустя некоторое время превращались в истории, которые просто невозможно было не рассказать. и рассказать нужно было детально, до каждой мелочи, чтобы ни на грамм не уменьшить ценности сказанного.

Мария, как обычно, с воодушевлением и веселым смехом начала рассказывать о посетителях парикмахерского салона, описывая все, что, как ей казалось, должно было заинтересовать подругу. Рассказывала она о причудливых формах головы и оттопыренных ушах, о стригущихся под горшок пенсионерах и об огромном количестве желающих иметь прическу как у знаменитости.

– И он говорит мне, я, мол, видел Брэда Пита в последнем фильме, можно меня так же? А я говорю, у вас форма головы немного не такая и смотреться будет не так. А сама думаю, ага, и к тому же у тебя лицо водителя маршрутки, жена не Анжелина Джоли и нету миллиона долларов, поэтому как у Брэда Пита точно не выйдет, чтоб я тебе на твоем кочане ни выстригла.

Мария тонко захохотала. Вместе с ней засмеялась и Ксюша. почти не слушавшая подругу, но перенимающая ее веселый настрой на каком-то невербальном уровне. Через смех Ксения начинала рассказывать что-то свое, совсем не связанное с историей подруги, абсолютно Марию не интересовавшее, но хмельная разговорчивость заставляла девушку изображать все в мельчайших деталях. Мария, не слушая, улыбалась и смеялась вместе с подругой и, так же как и Ксюша до этого, ждала своей очереди, чтобы высказаться.

Через смех она тоже начал рассказывать о какой-то семейной соре подслушанной у кассового аппарата на своем рабочем месте.

Так спустя полчаса, девушки были в приподнятом состоянии духа, на пике которого им предстояло отправиться в ночь на поиски судьбы, ну, или хотя бы приключения на вечер.

Ксюша привстала из-за стола, чтобы выйти в уборную, и Мария ей вслед все так же продолжала описывать недавно приключившееся с ней забавное происшествие. Правда, договорить она не успела: из-за двери уборной донеслись ругательства, окрашенные раздражением и досадой.

Сначала Мария не поняла в чем дело, но спустя секунду смекнула.

– Неужели раньше времени начались?

– А ты как думаешь? – Все с той же интонацией ответила Мария.

– Ну, не волнуйся так, представишь, будто ты все еще девочка, и вообще, порядочные дамы не дают на первом свидании.

Мария засмеялась и Ксения снова выругалась ей в ответ.

Несмотря на неприятный прецедент, сидя в такси, девушки были все также веселы и готовы зажигать огни надвигающейся ночи. За несколько лет у каждой выработался своеобразный рефлекс. Когда они в вечер пятницы усаживались в салон автомобиля, в котором добирались к ночному клубу, сердце само подстраивалось под новый быстрый ритм ночной жизни, в кончиках пальцев ног ощущалось приятное покалывание и хотелось танцевать. Казалось, что вот-вот зазвучит музыка, от первых звуков которой по спине пробегут мурашки. Девушки вспоминали свои первые ночные приключения, фонтаны из музыки, света и волны людей танцующих, смеющихся, дышащих одним организмом, который питается эмоциями всеобщего счастья и эйфории. Флюиды удовольствия, циркулирующие внутри каждого человека, передавались за переделы физических тел по каким-то невидимым каналам, усиливая всеобщий экстаз, в пульсации которого каждый жадно искал свое собственное маленькое счастье.

Попав по дороге в отчего-то не к месту и не ко времени образовавшуюся пробку, девушки вошли на танцпол ночного клуба "Индика", когда толпа была заметно гуще чем того хотелось бы. Осмотревшись по сторонам, оценивающим взглядом, Ксения поправила бюстгальтер, нащупывая в левой чашечке пакетик, заполненный амфетамином. Особо не задерживаясь на пути, подруги двинулись в сторону дамского туалета и, пользуясь тем, что внутри не было никого кроме них, вошли вдвоем в одну кабинку. Ксения высыпав содержимое пакетика на туалетный бачок, сделала из горки порошка несколько дорожек. Немного отойдя в сторону, она пропустила к унитазному бачку подругу.

–Ты что, а зачем весь, тут же много, – Мария с недоумением смотрела то на подругу, то на белые полоски которые обратно засыпать уже бы не получилось.

– Если не хочешь мне больше достанется.

Мария осудительно прижмурилась и пройдясь по одной дорожке, отошла в сторону, пропуская подругу.

Вернувшись на танцпол, Ксения и Мария оказались уже в совершенной иной атмосфере. Казалось, что людей стало больше, музыка громче, а свет ярче. И без того возбужденные сердца обеих забились еще чаще, просто идти было уже невозможно, хотелось двигаться только в танце.

Несколько минут девушки танцевали вместе, будто настраивая друг друга на нужную волну. Мария, покачивая бедрами в такт музыке, отходила все дальше от центра, пытаясь держаться поближе к большим диванам, где в одиночестве или небольшими группами выпивали суровые солидные мужчины. Двигая пышными формами в искусственном дыму, Мария смотрела на себя как будто со стороны и представляла, как ее тело выгибаясь в соблазнительных позах то пропадало, то снова появлялось от вспышек света. Танцуя она проводила ладонями по груди, талии, ягодицам, путалась в длинных, распущенных волосах, как будто подчеркивая те места, куда наблюдателям стоило обратить наибольшее внимание. Время от времени она бросала робкие кокетливые взгляды в нужном, как ей казалось, направлении, достаточно протяжные, чтобы ясно дать понять о своих намерениях, но и не слишком настойчивые, чтобы не приуменьшить своей ценности. Вот-вот и под действием завлекающих движений вынырнет из рюмки и устремится на нее один из ленивых, надменных взглядов, а следом за взглядом и все остальное. Танцуя, Мария чувствовала, как с усилением биения сердца, усиливалось чувство амфетаминного счастья. Не сдерживая своих эмоций, она громко смеялась, а иногда выкрикивала что-то вместе с толпой окружающих ее людей.

Боковым зрением Мария увидела подругу, и некоторое время смотрела на то, как возле нее, уже почти вплотную, танцевал парень с очень молодым и немного нескладным от, смущения и природных особенностей лицом. Молодой человек был красиво одет, но до ужаса несуразен. Девушке сразу бросились в глаза его отталкивающие черты. Казалось, что на большую голову попросту не хватало кожи. Огромные верхние зубы и значительная часть десен просто-таки зияли, даже когда он совсем немного улыбался, а чем ближе он подходил к абсолютно не противившейся Ксюше, тем шире становилась его улыбка. Мария смотрела на Ксению со спины, но в движениях подруги заметила что-то необычное.

Когда Ксюша, танцуя, все же развернулась к Маше лицом, лицо ее было бледным, как мрамор.

В груди у Ксении колотило, словно отбойным молотком. Она продолжала танцевать, как заводная балерина, повторяя раз за разом одни и те же движения, не замечая ничего вокруг себя. Чувство теплой веселящей эйфории сначала быстро нарастало, а потом в один момент превратилось в ощущение панического страха. Вспышки светомузыки били в глаза и усиливали жуткое состояние.

Спустя еще несколько минут она начала медленно заваливаться в сторону своего нового партнера, о существовании которого почти не догадывалась. Парень расценил это в свою пользу. Его намерения окончательно окрепли, когда Ксения никак не отреагировала на то, что он, поднимаясь рукой по внешней стороне бедра девушки, вплотную прижался ладонью к влажному от пота телу. Ксения пошатнулась, на секунду вернувшись в сознание, сделала рывок всем телом и помчалась в сторону туалета. Молодой человек не мог отреагировать на это никак иначе, кроме как на призыв к действию.

Ввалившись в ту же кабинку, в которой они недавно были вдвоем с подругой, Ксения

уткнулась в стену руками и, полуприсев, безвольно опустила голову между плеч. Она услышала, как кто-то вошел вслед за ней и поняла, что ни к чему хорошему это не приведет, но из-за частого громкого дыхания и сильного сердцебиения Ксюша не могла выговорить ни слова.

Вошедший за ней парень, точно также был нем из-за сильного возбуждения. Дрожащей рукой он расстегивал ширинку, а второй гладил плечи Ксении, постепенно спускаясь ниже, и поднимая ей юбку. Девушка попыталась отмахнуться, это было единственным, чем она могла воспрепятствовать тому, что вот-вот должно было произойти, но ее жест и последовавший за ним стон, парень воспринял, как желание дамы ускорить процесс.

Вряд ли произошедшее в полной мере можно назвать изнасилованием. Сам факт соития длился всего минуту, по окончании которой молодой человек почувствовал неладное. Он взглянул вниз и обнаружил, как ему показалось, целую лужу крови темно-багрового цвета. Его белые штаны и низ рубашки тоже побагровели. Парню казалось, что крови было так много, будто кто-то пырнул живого человека ножом. Он испуганно отскочил от, ничему не противившейся, Ксении, затем посмотрел на свою руку, измазанную кровью с темными сгустками, ноги его задрожали, сильный приступ головокружения резким движением выдернул пол из-под ног. Если бы не дверь, которая, открывшись, смягчила удар и выплюнула его из кабинки, парень разбил бы себе голову.

К счастью, почти в тот же момент, в туалет вбежала Мария, которая еще не в полной мере поняла, что произошло, но сразу же подхватив Ксению, подтащила ее к умывальнику и начала попеременно умывать ей лицо и оттирать от крови чулки и платье, насколько это было возможно.

Повиснув на плече у подруги, Ксюша шла чуть окрепшими ногами и будто видела себя и все происходящее с ней глазами другого человека. Они шли и, казалось, никто их не замечал. Держась за Марию, она протискивалась через потные и разгоряченные человеческие тела, хотелось побыстрее выйти и вдохнуть свежего воздуха, но из-за передозировки психостимулятором время двигалось невообразимо медленно. Никогда до этого Ксения не разглядывала так долго людей на танцполе. Обычно ей казалось, что ее окружают не отдельные личности, а вся атмосфера веселья в целом, лицо которой она придумывала сама в своей голове. Но сейчас ей в глаза бросался каждый отдельно взятый человек. На лицах, которые она видела, застыло какое-то неестественно счастливое выражение. Казалось, что большую часть жизни на этих лицах отражаются только страх и злость, а сейчас они все дружно сделали одно большое усилие, чтобы выдавить из себя немного радости. Музыка звучала как-то приглушенно, было душно и дымно. Ксения почувствовала себя в огромном троллейбусе, где все притворяются что это никакой не троллейбус, и что они не чувствуют этого ужасного, зловонного запаха, витающего над происходящим. Ей казалось, что она видит всех насквозь. Было мерзко смотреть и еще противней осознавать то, что в данную секунду она сама была самым гадким и отвратительным существом среди всех этих людей.

Музыка становилась все глуше и в итоге стихла вовсе. Следующим, что она услышала после грохота ночного клуба, был звук бряканья ключей. Очнувшись, Ксения обнаружила себя сидящей на ступеньках у дверей квартиры Марии. Что-то теплое и пушистое терлось о ее ногу, и хотя на лестничной площадке было темно, Ксюша разглядела черного кота.

– Ну что, очнулась? Я думала, не вытащу тебя из такси, шофер, наверное, такое не часто видит. – Мария зашуршала в поисках чего-то у себя в сумке. – Хорошо, что он сразу не заметил, как ты ему все сиденье перепачкала.

Ксения молча сидела, упершись плечом в стену. Она пару секунд смотрела на силуэт подруги в темноте, потом взяла кота и посадила его на колени. Кот был теплый и мягкий, а когда Ксюша запустила в его шерсть свои пальцы, он замурчал.

–Да, как-то не очень сегодня развлечься вышло. Ну, хотя ты, вроде, развлеклась как надо. – Продолжала Мария, пытаясь говорить утешительно. – Вот только в темноте никак нужного ключа не нащупаю... Все. Вроде нашла, можешь подниматься, сейчас в душ и завалимся спать.

– Ксения все так же беззвучно сидела. К горлу подошел комок и несколько капель упали в черную кошачью шерсть. Она плакала не от того, что произошло, не от обиды и не от жалости к себе или ненависти к кому-то, а от того, что каждый месяц в такие дни у нее было плаксивое настроение.

Настроение у Эдуарда Датаева тоже было, мягко говоря, паршивое. Произошедшее с ним ночью он не мог толковать никак иначе, кроме как сумасшествие, но он настолько не хотел это трактовать таким образом, что мысль буквально застряла в дверях, разделявших подсознательное и сознательное.

В утро субботы Эдуард был взвинчен больше, чем обычно внутри и чрезмерно медлителен снаружи. Он как будто пытался не выдать своих переживаний самому себе. Причиной этому было небывалое эмоциональное потрясения, случившееся с ним просто в кресле его квартиры, без каких-либо на то видимых причин. Долго думая о том, что же с ним, собственно, произошло, Датаев пришел к выводу, что высшие силы каким-то образом вмешались в его судьбу.

Ощущение, которое Эдуард испытал, не было абсолютно новым. Подобные чувства посещали его и ранее. Они были похожи на вспышки воспоминаний о событиях, которые сильно отпечатались в мозгу, но с ним лично никогда не происходили. Такие приступы были очень недолговременны и Датаеву всегда прежде удавалось убедить себя в том, что ему просто что-то показалось, а потом что и не казалось вовсе, что он придумал, а позже он забывал о случившемся. Но в этот раз, как Эдуард ни старался, он не мог забыть того, что произошло.

В вечер перед выходными он, как обычно, вернулся из паба и уселся в кресло. Внезапно Датаев почувствовал, что его сознание как будто разлетелось на три части, а точнее сказать: увеличилось в три раза и стало занимать голову не только его собственную, но еще двух людей, которых он раньше никогда не знал и не имел с ними ничего общего.

По прежнему находясь у себя дома, и думая в обычном для себя русле, он ощущал параллельно еще два мыслительных потока, принадлежавших, как ему показалось, двум реально существующим людям. Эдуард не видел людей, с которыми он каким-то образом был соединен и не слышал их, но чувствовал то, что чувствовали они и знал все, о чем они думали, а поэтому был полностью погружен в еще две реальности, кроме своей. Два потока чужых идей и переживаний будто вливались в его сознание. Сначала один поток выходил на поверхность, какое-то время сопровождал мысли Эдуарда, потом сменялся другим.

Происходившее в голове Датаева можно было бы сравнить с одновременным звучанием сразу трех мелодий. Ни одна из мелодий не была отчетлива из-за того, что все три звучали одновременно. Датаев напрягся и, сосредоточившись сначала на одной из них, стал невольным наблюдателем и почти что соучастником событий жизни Семена Шумского.

Планы Семена на предстоящие выходные, состоявшие по большей части из вопросов по уходу за жильем и воспоминаний о прошедшей неделе, заинтересовали Датаева.

Не смотря на сильный испуг от происходящего, Датаев с любопытством человека подглядывавшего в замочную скважину следил за размышлениями Семена. Мысли были чужие, но чувства, которые возникали под их влиянием, ощущались как свои собственные.

Любопытство вызывали не столько сами размышления Шумского, сколько возникавшие от них эмоции. Сознание Семена стало доступным Датаеву. Оно виделось необычным и особенно приятным из-за того, что мир, который в нем отражался, был не так жесток и резок как тот, который привык видеть Датаев.

У Семена Шумского не было того непоколебимого чувства собственного превосходства над всеми окружающими людьми, которым был заражен Датаев, а следовательно, не было и язвительного чувства своей ущербности от осознания ложности этого превосходства.

Датаев наблюдал за людьми и ситуациями, с которыми приходилось сталкиваться Семену, и в каждой из ситуаций ему хотелось побыть подольше, чтобы посильнее прочувствовать мир Семена Шумского. Этот мир не был лентой сплошного позитива – в нем было много неприятных, конфликтных и тяжелых ситуаций, наверняка, сильно испугавших бы Датаева, попади он в них самолично. Но все эти ситуации в конечном итоге исчерпывались, а волны переживаний, идущие от них, ударялись о какой-то невидимый волнорез и стихали. Приятные же переживания – напротив, не имели абсолютно никаких препятствий на своем пути и освещали ярким светом настоящее, прошедшее и будущее. Эхо чужой жизни казалось Датаеву сказочным миром, чем-то напоминавшим мир детства, который ему самому был уже недоступен.

Чем дольше Датаев смотрел в замочную скважину чужого сознания, тем больше ему становилось жалко себя от того, что в его мире все было не так. Комок высокомерных слез самолюбия подтягивался к горлу и он, не контролируя своего порыва, решительно ворвался в мысли Семена, за которыми до этого просто наблюдал. Датаеву захотелось отравить этот стройный мирок чувствами своей реальности. Он вмешался в одну из представляемых Семеном жизненных ситуаций с четким намерением выкрутить из нее что-нибудь гадкое и отвратительное.

Сознание Шумского, до этого не замечавшее Датаева, в секунду встрепенулось и одним сильным порывом отреагировало ну чужеродную частичку. Все мыслительные потоки будто вышли из своих русел и направились в сторону незваного гостя с намерением избавиться от него. В порыве своей злобы Эдуард пытался сопротивляться и отстоять право на присутствие в чужой голове, но это только усилило ответную реакцию. Датаева с силой выбросило прочь. Он чуть было не потерял сознание от полученного пинка и какое-то время находился в замешательстве, как после сильного удара. Когда Эдуард опомнился, то был уже погружен в другой поток – поток стремительных и хмельных переживаний Ксении Люфочкиной.

Все в голове девушки происходило с ужасающей для Датаева скоростью. Кроме того, он чувствовал сильное алкогольное опьянение Ксюши. Когда же в ее кровь попал и начал действовать амфетамин, Эдуарда будто втиснуло в кабинку сумасшедшего аттракциона. Эта кабинка неслась с огромной скоростью по гигантским крутым виражам, резким поворотам и бесконечно длинным спускам, но выйти из нее было совершенно невозможно.

В мире Ксении все шумело и переливалось разными цветами. Одна картина стремительно наплывала на другую, не давая возможности хоть как-то разобраться в событиях.

Из-за своей психологической слабости и малодушия Эдуард ощущал все происходящее с Ксенией, возможно, даже сильнее, чем она сама. И когда Ксюша оказалась в туалете один на один со своим новым неизвестным кавалером, Датаев задрожал от ужаса и на его лбу проступил холодный пот. Как девушка из последних сил пыталась снова заполучить контроль над своим ослабевшим телом и предотвратить надвигающуюся ужасную ситуацию, так и Датаев из последних сил надеялся оторваться от сознания Ксении. Будто птица, попавшая в капкан, он трепыхался и пытался вырваться, но его попытки ни к чему не приводили. В конце концов, он надеялся, что вот-вот упадет в беспамятство и очнется уже в трезвом уме, но какая-то неведомая сила, связавшая Датаева с Ксюшей, держала его в сознании и заставляла переживать все то, что происходило с девушкой в эту ночь. Только в момент, когда Ксения начала засыпать на лестничной площадке у дверей квартиры своей подруги, сознание Эдуарда снова стало только его сознанием.

Датаев был покрыт липким потом и тяжело дышал, казалось, всеми клетками своего тела. Он заснул почти сразу, но сон не принес ни забвения хотя бы на пару часов, ни отдыха, и Эдуард проснулся в том же жутком состоянии, в котором заснул.

Все выходные он провел в попытках убедить себя в том, что видел ночной кошмар или просто стал жертвой собственного воображения, но картины пережитых событий были слишком яркими и реальными. Они периодически возникали перед глазами и настолько оживляли чувства, что Датаев время от времени замирал и вытягивался всем телом. Мысль о том, что какая-то высшая божественная сила для чего-то испытывает его, постепенно становилась единственным объяснением тому, что он пережил.

Проведя в безделии и беспрерывном волнении все выходные, Датаев вышел в понедельник на работу.

Пугливый и медлительный, он имел весьма специфическую репутацию в среде своих коллег, но теперь поведение Датаева стало необычным даже для него самого и не могло не обратить внимания сослуживцев.

Офисный менеджер Аркадий, как обычно, начинал утро рабочей недели с сигарет и кофе.

Протискивая пухлые губы между фильтром только что подкуренной папиросы и пластиковой ложечкой, он маленькими глотками отпивал горячий кофе из бумажного стаканчика. Просыпающийся город откашливался гулом еще немногочисленных автомобилей и поднимал в воздух облака пыли, которые сразу же попадали под расстрел солнечных лучей. Струи света ярко рикошетили от окон высоких зданий, отскакивая все выше и выше, дойдя до самого верха, срывались вниз огромным ослепляющим водопадом. Аркадий, глядя по сторонам, чувствовал себя в исполинском калейдоскопе, стекла которого отражали кадры жизни мегаполиса и его собственной жизни. Лучи били прямо в глаза, и Аркадию приходилось щуриться, но, несмотря на это, ему было приятно чувствовать на себе утренний солнечный свет. Он как будто заряжал энергией. Кофе с сигаретой усиливали эффект пыльных лучей и все в целом приводило Аркадия в хорошее расположение духа.

Под его плечом задрожал кофейный автомат и, не отстраняясь от своего ритуала, Аркадий протянул толстую руку туда, где, по его предположению, она должна была встретиться с рукой Мурата.

– Видел уже Эдика? – спросил Мурат, сжимая ладонь Аркадия в своей.

– Нет, а он уже на месте? Обычно Датаев приходит позже. – Аркадий отвечал равнодушно, но по интонации товарища понял, что тот хочет рассказать что-то его очень заинтересовавшее.

– На месте. Сегодня он, видимо, пришел намного раньше обычного, и выглядит тоже как-то уж очень необычно.

– Только не говори, что у него выросли заячьи уши.

– Ушей нет, но поверь, сегодня он слишком странный. Сидит и смотрит в одну точку, а когда я с ним поздоровался, он что-то промямлил себе под нос, будто и не мне ответил вовсе.

– С ним такое часто. – Все так же коротко и безразлично ответил Аркадий, никак не желая углубляться в разговор о мало интересовавшем его Датаеве, и через завесу выпускаемого табачного дыма продолжал задумчиво вглядываться в яркие блики на окнах соседних зданий.

– Да говорю тебе! – Мурат немного повысил тон, будто насильно вытягивая собеседника из его размышлений в свои. – С ним сегодня что-то не так. Он серый весь, может хворь какую подхватил, гляди, весь отдел заразит, надо его надоумить, чтоб к начальнице пошел, отгул взял и полечился.

– Да что тебе с того Датаева, единственное, что от него можно подхватить, так это вирус отмороженности, ты, главное, долго возле него не находись и не заразишься.

– Ну, шути-шути. Я когда с Датаевым поздоровался, он в руках пачку сигарет нервно крутил, может сейчас выйдет покурить, тогда сам убедишься, что с ним что-то не так.

Эдуард действительно вышел. Будто никого не замечая, он подкурил сигарету и стал спиной к коллегам. Аркадий бросил в тощую фигуру привычным презрительным взглядом и, наполняя голос максимальной вежливостью, которую он только мог выделить для Датаева, негромко спросил.

– Чего не здороваешься, Эдик? Так развлекался все выходные, что уже и не замечаешь никого?

– Наверно по ночным клубам с девчонками отрывался. – Добавил Мурат, сам не понимая, пытается ли он по-доброму пошутить или съязвить.

Эдуард повернулся к коллегам и явно удивился их присутствию, которого сразу не заметил. Он поспешил было изобразить улыбку на своем бледном напряженном лице, но смысл слов Мурата внезапно дошел до него в очень специфичной искаженной форме.

От этого вместо улыбки на удивленном лице Датаева отпечаталась гримаса замешательства и вопросительного испуга, еще больше оттенившая его болезненный вид.

Немой ответ так ошеломил Мурата, что тот замялся в попытке сказать что-нибудь еще.

– Эм.. Эдик, да я вижу, что тебе, видно, эм... не до развлечений, бледный весь и лицо... ээм...уставшее. Может, заболел? Ты вообще, как себя чувствуешь?

Датаев молчал и все так же вопросительно и испуганно смотрел на Мурата, держа в руках только что подкуренную тлеющую сигарету.

– Может, к доктору сходи, Альбина тебя отпустит, а мы, если что, подменим,– вмешался Аркадий, убедившись, что с Датаевым и вправду что-то не так. – Здоровье лучше не запускать, себе дороже будет.

Хотя Аркадий все так же не испытывал никаких теплых чувств к персоне Датаева, но проникся явной болезненностью его вида. Добродушный Аркаша был неплохим человеком, по крайней мере по достаточному ряду критериев, и среди них была и черта, не дававшая ему равнодушно наблюдать за страданиями другого человека, кем бы этот человек ни был.

– Можем вместе к заведующей подойти, поможем тебе объяснить ситуацию, если сам боишься – с этими словами Мурат широко и почти естественно улыбнулся и дружески похлопал Эдуарда по плечу, от чего тот втянул шею и исподлобья посмотрел блестящими желтизной глазами на своих коллег.

С начала разговора у Эдуарда появились догадка, а теперь он окончательно укрепился во мнении, что Мурат и Аркадий каким-то образом прознали о том, что с ним произошло, и теперь хотят сыграть какую-нибудь коварную и злую шутку. А возможно, это тоже часть испытания, для него предначертанного. Датаев фактически не слышал разговора, к нему обращенного, выхватывал только случайные обрывки фраз и оттенял их самыми негативными из возможных значений. Всю коварность замысла, против него выстроенного, он осознал тогда, когда услышал, что его для чего-то хотят сопроводить к Альбине Анатолиевне, где он кое-что расскажет, а если сам не сможет, то ему подскажут. Эдуард понял, что поддаваться нельзя, он молча кивал и все пытался превратить в улыбку ту жуткую гримасу, которая как струп запеклась у него на лице.

С начальницей Датаев так и не поговорил, а во вторник и все последующие дни на работу больше не выходил.

Посчитав происходящее с ним волей высшего разума, Эдуард беспрекословно подчинялся всему, что на него обрушивалось. Не сопротивляясь влиянию внешних сил, он переживал раз за разом все более сильные приступы помешательства. Датаева бросало между разными реальностями, поселившимися у него в голове, и каждый раз он выносил какое-то новое послание. Наконец Эдуард пришел к выводу, что был избран мучеником, чем и объяснил жуткие и самоуничижительные мысли, которыми награждал его каждый новый приступ.