Текст книги "Русские полководцы XIII-XVI веков"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

В 1473 г. псковичи обратились к Ивану III с просьбой дать им надежного и распорядительного воеводу. Он отправил к ним Холмского с войском. Во Пскове князь действовал весьма удачно: угрожая неприятелю вторжением, он добился заключения 20-летнего мира с немцами (ливонским орденом и дерптским епископом) "на всей воле псковской". Позднее псковские летописцы называли этот договор его именем – "Данильев мир" (30, 237). За успешное выполнение этой миссии Иван III пожаловал Холмскому звание боярина. Вероятно, тогда же он получил почетную и доходную должность владимирского великокняжеского наместника. Псковичи отблагодарили князя щедрым подношением – двумя сотнями рублей.

Успехи Холмского на военно-дипломатическом поприще, расположение к нему Ивана III, несомненно, вызывали зависть у его менее удачливых современников. Вероятно, кто-то из них сделал ложный донос на полководца. Впрочем, возможно, и сам воевода впутался в – одну из дворцовых интриг. Как бы там ни было, в том же 1474 г. он был обвинен в намерении бежать со всей семьей за границу и взят под стражу. Лишь поручительство восьми знатнейших московских бояр, поклявшихся выплатить в казну 2 тыс. рублей в случае бегства Холмского за рубеж, вернуло князю свободу. Он целовал крест на верность Ивану III и, судя по всему, был полностью прощен (3, 11).

Дружное заступничество московских бояр за выходца из тверской знати вполне объяснимо: Холмский уже давно жил в Москве и успел породниться с местной аристократией. Он был женат на дочери князя И. И. Заболоцкого – внука знаменитого московского боярина Ивана Всеволожского, ослепленного по приказу великого князя Василия II в 1433 г. Три сестры жены князя Холмского были замужем за виднейшими московскими боярами – С. В. Ряполовским, С. Б. Булгаковым и И. В. Булгаком Патрикеевым, родным братом известного воеводы Даниила Щени (38, 224). Дочь Холмского была замужем за боярином И. В. Ховриным.

Осенью 1477 г. Иван III вновь двинул огромное войско на Новгород. На сей раз он надеялся окончательно покончить с его вечевым строем и взять город под свою руку. С великим князем в поход отправились его братья Андрей Меньшой, Андрей Большой и Борис, касимовские татары во главе с царевичем Даньяром и ратники из многих русских городов. Путь Ивана III лежал через Волоколамск, Лотошино, Микулино городище, Торжок. Тверской князь Михаил Борисович приказал своим боярам сопровождать московское войско на его пути через тверские земли. Пробыв четыре дня в Торжке, Иван двинулся на Вышний Волочек, а оттуда пошел между торной Яжелбицкой дорогой и рекой Метой в сторону Новгорода. Здесь же, по левому берегу Меты, он приказал идти и полку, который возглавлял князь Холмский. В состав этого полка входили лучшие силы Ивана III – московские дворяне ("дети боярские"), а также владимирцы, переяславцы и костромичи.

Приблизившись к Новгороду, Иван III в местечке Полины определил боевой порядок своего войска. Передовой полк, авангард армии, он поручил брату, князю Андрею Меньшому. Не будучи вполне уверенным в военных способностях и преданности Андрея, Иван послал ему своих воевод – князя Холмского с костромичами, Федора Давыдовича с коломенцами, И. В. Оболенского с владимирцами (3, 12).

Однако новгородцы не собирались сражаться с Иваном III "в чистом поле". Убедившись в том, что город придется брать длительной осадой, Иван послал вперед наиболее расторопных воевод, поставив им задачу: помешать новгородцам сжечь все пригородные села и монастыри и тем самым оставить москвичей без крова и без средств для "примета" к крепостной стене во время штурма. Этим делом поручено было заниматься воеводам передового полка, в том числе и Холмскому. Основной базой передового полка избрано было село Бронницы, расположенное на левом берегу реки Меты, верстах в двадцати восточнее Новгорода. Примечательно, что в перечне воевод передового полка летописец неизменно первым называет Холмского: он-то и был главным руководителем этой важнейшей части московского войска.

Из Бронниц передовой полк вскоре был направлен к самым стенам Новгорода. Вместе с другими силами он принял участие в окружении города. Маневр был выполнен стремительно и четко: московские воеводы прошли по льду озера Ильмень и в ночь с 24 на 25 ноября 1477 г. почти одновременно внезапным нападением захватили княжескую резиденцию Городище близ Новгорода и все пригородные монастыри. Город оказался в кольце блокады.

В середине января 1478 г., не выдержав московской блокады, новгородцы приняли все условия, выдвинутые "государем всея Руси". Отныне новгородская феодальная республика превращалась в одну из областей Московского государства. Управление Новгородом и его областями – "пятинами" – должны были осуществлять московские наместники. Все атрибуты вечевого строя и его административная система упразднялись.

Трудно найти какое-либо крупное событие военной истории России последней четверти XV в., в котором не был бы "замешан" князь Холмский. При его активном участии происходило и знаменитое "стояние на Угре", завершившееся окончательным свержением ордынского ига. Летопись сообщает, что именно Холмского в октябре 1480 г. Иван III послал в качестве наставника и советника к своему сыну Ивану Молодому, стоявшему с полками на реке Угре, лицом к лицу с ордой хана Ахмата. Был момент, когда "государь всея Руси" дрогнул и приказал сыну отступить "от берега". Тот отказался выполнить отцовский приказ. Тогда разгневанный Иван III потребовал от Холмского силой захватить Ивана Молодого и доставить в Москву. Однако старый полководец нашел в себе мужество не исполнить этот гибельный для всего войска приказ. Он лишь попытался уговорить Ивана Молодого отправиться к отцу и помириться с ним. Но тот был настроен решительно. "Лучше мне здесь умереть, чем ехать к отцу", – ответил он Холмскому. Войска остались стоять на занятом рубеже. Иван III вскоре одумался и начал действовать исходя из плана обороны, который фактически навязали ему Иван Молодой и стоявший за ним Холмский. Итогом всех этих событий стала практически бескровная победа: 11 ноября 1480 г. татары Ахмата отступили без боя. Роль Холмского в "стоянии на Угре" глубоко символична. Потомок казненных татарами князей-мучеников Михаила и Александра Тверских разрубил последние путы ордынского ига над Русью.

Не знаем, как отблагодарил Иван III своего полководца за отражение татар на Угре. Известно, что благодарность тиранов часто принимает весьма своеобразные формы. Во всяком случае, он не лишил его главного, того, что составляло смысл жизни Холмского, – возможности глядеть на мир с высоты походного седла, слышать над собой шелест боевого стяга и ощущать себя надеждой и опорой целого народа.

Иван III. Немецкая гравюра. XVI в. Государственная печать времен Ивана III (два вида).

В 1487 г. Холмский принимал участие в историческом походе русских войск на Казань. Он командовал большим полком «судовой рати» (3, 14). Поводом для похода послужили конфликты между различными претендентами на казанский престол. Поддержав одного из них, Мухаммед-Эмина, Иван III надеялся иметь в его лице надежного и преданного вассала. Засевший в крепости Али-хан мужественно оборонялся. Осада Казани продолжалась с 18 мая по 9 июля 1487 г. Город был взят в кольцо. Наконец, придя в «изнеможение», осажденные сдались. Мухаммед-Эмин был посажен ханом в Казани, а его соперник отведен пленным в Москву. Придавая огромное значение этой победе, Иван III через своих дипломатов послал весть о ней даже в Италию.

Князь Холмский и позже, в 1492 г., проявил себя, командуя московским войском, посланным в Северскую Украину. В следующем, 1493 г. он вновь упомянут источниками, на сей раз – как один из ближних воевод при "государе всея Руси". В этом же году Холмский умер (40, 194). Где похоронен знаменитый полководец – неизвестно. Время не сохранило его надгробья, как не сохранило оно и следов захоронений большинства других выдающихся деятелей русского средневековья.

Они ушли в землю, в прах, из которого, согласно Библии, и были некогда сотворены Всевышним; они укрылись зеленым одеялом травы, уснули навеки во мраке своих забытых могил. Но то, что совершили они, пока находились на поверхности земли, не должно исчезнуть из памяти людей, стать добычей забвения, как стали их бренные останки. Ведь труды и подвиги наших близких и далеких предков создали нас такими, какие мы есть. И только ощутив себя малой, но необходимой частицей рода и его высшей формы – народа, человек обретает чувство ответственности за свои дела перед теми, кто придет на землю после него, и перед теми, кто уже свершил свой жизненный путь.

Государевы большие воеводы

Иностранцы, утверждающие, что в древнем нашем дворянстве не существовало понятия о чести, очень ошибаются.

А. С. Пушкин

Среди памятников истории, которыми и доныне так богат древний Новгород, выделяется знаменитый монумент в честь 1000-летия России, установленный в 1862 г. Каждый, кто хотя бы раз побывал в Новгороде, наверняка запомнил это величественное сооружение, расположенное неподалеку от Софийского собора, в самом центре новгородского кремля.

Памятник "Тысячелетие России" представляет собой запечатленную в бронзе историю страны. Каждая эпоха представлена здесь "в лицах": скульптурными портретами ее выдающихся деятелей. Среди 129 фигур, размещенных на памятнике, нашли свое место государственные люди, полководцы и герои, писатели, художники, просветители. Галерея полководцев средневековой Руси немногочисленна. Но какие славные имена! Здесь Мстислав Удалой и Даниил Галицкий, Александр Невский и Довмонт Псковский, Михаил Тверской и Дмитрий Донской. В этой когорте лишь два воеводы представляют эпоху Ивана III – победитель Новгорода князь Д. Д. Холмский и знаменитый воин князь Даниил Щеня.

Деяния самого Даниила Щени и его потомков интересны не только как страница военной истории России. Внимательному наблюдению откроются здесь и иные, сокровенные стороны жизни страны и народа. Устои российской государственности, ее система ценностей меняются гораздо медленнее, чем внешние формы. И потому в судьбах этих мужественных и честных людей нам открывается не только далекое прошлое…

В московском военно-служилом сословии (по данным на конец XVII в.) около четверти всех фамилий имели польско-литовское происхождение (42, 193). В этом есть глубокая историческая закономерность. Переход на московскую службу аристократов из великого княжества Литовского начался уже в середине XIV в. Этот процесс протекал активно еще и потому, что 9/10 территории княжества в ту эпоху составляли восточнославянские земли, входившие прежде в состав Киевской Руси.

Литовские князья из династии Гедимина (1316–1341) управляли государством, подавляющее большинство населения которого составляли представители древнерусской народности, исповедовавшие православие и говорившие на различных диалектах древнерусского языка. Поэтому переход на московскую службу не вызывал у них особых сложностей конфессионального и психологического характера. В 1408 г. в московские земли выехала большая группа литовской знати во главе с опальным князем Свидригайло Ольгердовичем. Большинство "панов" уже через два года вернулись в Литву. В северо-восточной Руси остался на постоянное жительство потомок Гедимина князь Патрикий Наримонтович. Он стал родоначальником целого ряда московских аристократических фамилий – Булгаковых, Голицыных, Куракиных.

Желая удержать литовских аристократов в Москве, великий князь Василий Дмитриевич выдал свою дочь замуж за сына Патрикия Наримонтовича – Юрия. В жилах потомков Юрия Патрикеевича смешалась, таким образом, кровь основателей двух династий – Ивана Калиты и Гедимина.

Внуком Юрия Патрикеевича и был один из лучших полководцев средневековой Руси князь Даниил Васильевич Щеня. Служа верой и правдой двум "государям всея Руси" – Ивану III и Василию III, Даниил своим мечом добыл для них немало городов и земель. Если бы в ту эпоху существовали особые медали за взятие городов – он имел бы их за Вязьму, Смоленск, Вятку; если бы тогда существовали боевые ордена – вероятно, он был бы их полным кавалером. По-видимому, он был чужд придворной борьбы и потому благополучно пережил ряд "политических процессов" конца XV – начала XVI в., на которых в числе обвиняемых выступали и его сородичи…

Биография князя Даниила, как, впрочем, и многих других военачальников той эпохи, может быть представлена лишь сохранившимися в источниках скупыми сведениями об их назначениях и походах. Живое лицо человека и даже степень его личного участия в военных операциях чаще всего скрыты за стеной молчания летописей. Князь Даниил впервые появляется в источниках в 1457 г., когда вместе с дядей, И. Ю. Патрикеевым, и старшим братом Иваном Булгаком он пожертвовал сельцо в Московском уезде митрополичьему дому (38, 32). Есть основания думать, что отец Даниила князь В. Ю. Патрикеев умер в молодости. Вероятно, воспитанием племянника занимался его дядя – И. Ю. Патрикеев, один из виднейших московских бояр последней трети XV в.

Даниил Щеня явно не принадлежал к числу временщиков, стремительно возносившихся из безвестности и так же внезапно исчезавших во мраке застенка или "молчательной кельи" дальнего монастыря. Он шел к славе путем медленного и неприметного восхождения по лестнице собственных заслуг и достоинств. И потому мы вновь встречаем его в источниках лишь 18 лет спустя, да и то в скромной роли одного из "бояр" – в широком смысле этого слова – свиты Ивана III, сопровождавшей его во время мирного похода в Новгород в 1475 г. (38, 32). После этого он надолго уходит в неизвестность. Лишь в 1488 г. Даниил вновь является на исторической сцене, но опять-таки в качестве второстепенной фигуры. Известно, что в числе других знатных лиц он присутствовал на приеме посла, прибывшего в Москву от императора Священной Римской империи (38, 32).

Однако не приходится сомневаться, что Даниил уже в молодости отличился на поле сражения. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что в 1489 г. в свой первый отразившийся в источниках поход – на Вятку – Даниил шел уже воеводой большого полка. Иван III знал цену своим приближенным и мог дать столь ответственное назначение лишь человеку, известному своими полководческими способностями (3, 15).

Поход на Вятку был далеко не заурядным военным предприятием и имел большую предысторию (50, 23–25). Вятская земля в силу своего удаленного и обособленного положения даже во второй половине XV в. слабо подчинялась великокняжеской администрации. Московские наместники, иногда там появлявшиеся, конфликтовали с местной знатью как русского, так и удмуртско-татарского происхождения ("арскими князьями") (40, 68). На Вятке царил дух новгородской вольницы, столь сильно ощущавшийся в соседнем Подвинье. Вятчане, как и новгородцы, поддерживали галицко-звенигородских князей в их борьбе с Василием Темным.

Первая попытка Василия Темного подчинить Вятку была предпринята в 1458 г. и оказалась неудачной. Но уже на следующий год из Москвы было послано новое войско, которым командовал князь Иван Юрьевич Патрикеев – дядя Даниила Щени. Вторым воеводой был в этом походе князь С. И. Ряполовский. На стороне москвичей выступили против Вятки и устюжане.

Московские воеводы взяли вятские городки Котельнич и Орлов, осадили столицу края – Хлынов. В итоге вятчане покорились Василию Темному "на всей его воле", т. е. безусловно и безоговорочно. Однако, когда войска ушли, ситуация на Вятке вновь осложнилась. Местная знать разделилась на "московскую" и "антимосковскую" партии. Первая из них, поддерживая "государя всея Руси" Ивана III, высылала отряды вятчан для участия в ряде его походов – на Новгород, Пермь и Югру. В тяжелом для Москвы 1471 году вятчане совершили смелый набег на столицу Золотой Орды – Сарай. "Антимосковская" партия, напротив, выступала за полную самостоятельность Вятки. Бояре, принадлежавшие к этой группировке, были организаторами ряда набегов на северные владения великого князя. Особую опасность для Ивана III представляло сближение части вятских бояр с враждебными Москве казанскими ханами, наметившееся в середине 80-х гг. (48, 167–168).

Прочное освоение вятской земли имело для Москвы большое значение еще и потому, что этот край был богат "мягким золотом" – пушниной. Лесные богатства Вятки имели удобный выход к волжскому торговому пути по рекам Вятке и Каме. Наконец, Вятка была важна для Ивана III и в стратегическом отношении: как плацдарм для выхода "в тыл" Казанского ханства.

Поход на Вятку был поддержан и церковным руководством. Понимая, что митрополит часто действует заодно с великим князем, вятчане не хотели признавать его духовную власть. Впрочем, и само христианство в этом лесном крае не имело таких глубоких корней, как в других районах Руси. Еще в 50-е гг. XV в. митрополит Иона обратился к вятчанам с посланием, в котором убеждал их покориться Москве. Вот красноречивый отрывок из митрополичьей грамоты: "Не знаю даже, как вас и назвать? Называетесь христианами, а живете, делая злые дела, хуже нечестивых, не по христианству, не по Божественному писанию православной истинной христианской веры: святую соборную апостольскую церковь Русской митрополии обижаете и законы старые церковные разоряете, а за все своему господину великому князю грубите и давно уже присоединяетесь к его недругам; а с погаными соединяетесь, с отлученными от церкви Божьей, с губителями христиан. Да и сами вотчину его воюете беспрестанно, христиан губите убийством, и пленом, и грабежом; и церкви разоряете и грабите всю церковную священную утварь и кузнь, и книги, и свечи и все дела злые и богомерзкие творите, как творят их поганые…" Митрополит требовал от вятчан покорности, угрожая проклятием. Он прозрачно намекал им, что великий князь жестоко накажет их за неповиновение: "а та кровь христианская вам отольется" (26, 97–98).

В 1485 г. была ликвидирована независимость тверского княжества. В 1487 г. войска Ивана III осадили и взяли Казань. Там был посажен хан Мухаммед-Эмин, во всем послушный "государю всея Руси". Теперь настал час исполнения грозных пророчеств давно уже отошедшего в царство теней митрополита Ионы относительно Вятки. Поводом для организации похода стало нападение вятчан на Устюг весной 1486 г. Не торопясь, но основательно, как и все свои военно-политические акции, Иван III стал готовить ответный удар, который должен был положить конец своеволию Вятки.

К участию в походе были привлечены ополченцы из северных городов и волостей – из Устюга, Каргополя, Вологды, Белоозера, из Подвинья, с Ваги, из городков и сел в бассейне Вычегды. По требованию Ивана III казанский хан Мухаммед-Эмин также послал на вятскую землю свой отряд. По существу, вятчане были взяты в кольцо силами москвичей и их союзников. По некоторым сведениям, общая численность войск, посланных на покорение Вятки, достигла 60 тыс. человек (60, 34).

Ядром всех сил, выступивших против вятчан, была московская рать во главе с Даниилом Щеней. В документах упомянут по имени и еще один воевода – Григорий Васильевич Морозов, командовавший передовым полком. В вятском походе перед Даниилом стояла сложная задача: увязать действия самых различных по происхождению и вооружению, по степени организованности и боеспособности отрядов. Другая трудность заключалась в своеобразии "театра военных действий" – лесное бездорожье, болота, малочисленное население. Трудно поверить, что Иван III поручил общее руководство вятским походом воеводе, незнакомому с местными условиями. Возникает вопрос: когда мог Даниил побывать в вятских лесах? Вероятно, юношей он сопровождал дядю, И. Ю. Патрикеева, в походе на Вятку в 1459 г., и это был первый поход будущего знаменитого воеводы.

11 июня 1489 г., в четверг – день, считавшийся на Руси благоприятным для всевозможных начинаний, – князь Даниил выступил в поход на Вятку. Устрашенные многочисленностью московских полков, вятчане уклонились от сражения "в чистом поле" и затворились в стенах своей главной крепости – Хлынова.

Среди осажденных было немало сторонников Москвы. Вскоре они выслали к Даниилу своих бояр с дарами и изъявлением покорности великому князю. Однако Щеня потребовал от вятчан не только ритуального обряда – "крестоцелования" на верность Ивану III, но и выдачи его врагов из числа местной знати. После двух дней раздумий осажденные отказались выполнить последнее, самое унизительное для них требование – выдать "мятежников". Тогда Даниил велел своим воинам готовиться к штурму.

Под стенами Хлынова москвичи соорудили особые деревянные "плетни", которые при штурме следовало поджечь. Пламя с них должно было перекинуться на городские стены. Для поджога "плетней" и городских стен воины готовили факелы из смолы и бересты. Устрашенные всеми этими приготовлениями, вятчане сдались, выдав на расправу своих "мятежников".

Следуя наказам Ивана III, Даниил отправил в Москву, на суд и расправу, не только откровенных врагов "государя всея Руси", но и многих других хлыновских жителей с женами и детьми. Такова была обычная политика московских государей в покоренных землях. 1 сентября 1489 г. скорбная процессия переселенцев поневоле двинулась из Хлынова в Москву. Одних ждала здесь мученическая смерть – вначале наказание кнутом, затем виселица; другие были помещены в южных пограничных городках – Боровске, Алексине, Кременце (14, 157).

На место высланных из Хлынова и других городов вятской земли были поселены устюжане. Повсюду утвердились представители московской администрации.

Князь Даниил недолго был на Вятке. После успешного завершения похода Иван III дал ему в виде награды почетное и, вероятно, доходное назначение: известно, что уже в феврале 1490 г. он исправлял должность наместника в Юрьеве-Польском (38, 32).

Три года спустя Даниил вновь выступил как воевода. Зимой 1491–1492 гг. война с Литвой приняла особенно острый характер (3,15). В ответ на вторжение литовской рати в "верховские" (расположенные в верховьях Оки) княжества Иван III в начале 1492 г. отдал приказ своим воеводам начать наступление на Литву одновременно на нескольких направлениях. На верхнеокском направлении у литовцев были отбиты Серпейск и Мещовск (юго-западнее Калуги). Но самый чувствительный удар был нанесен неприятелю в конце 1492–начале 1493 г. на западном, смоленском направлении. Здесь войско под командованием Даниила Щени и его двоюродного брата В. И. Патрикеева (впоследствии известного публициста-нестяжателя Вассиана Патрикеева) осадило Вязьму. Напомним, что на протяжении всего XV столетия граница между владениями великого князя Литовского и московскими землями проходила не далее чем между Можайском и Вязьмой.

Осадив Вязьму, Щеня повел дело так, что вскоре город открыл свои ворота. Жители целовали крест на верность Ивану III и тем спаслись от погрома. Местная знать – как и после взятия Хлынова – была послана в Москву. Однако на сей раз приговор был милостив: князья вяземские сохранили свои вотчины, но уже под верховной властью Ивана III (14, 162).

Известно, что в этот же период – вероятно, уже после взятия Вязьмы – Даниил Щеня был послан в Тверь, где стоял с войсками сын Ивана III Василий. Эти силы не случайно были собраны именно в Твери. Отсюда резервные полки могли при необходимости быстро подоспеть и на северо-запад, к Новгороду, и на запад, к Смоленску. В войсках, находившихся в Твери, Щеня занял главную должность – воеводы большого полка (3, 18).

Впрочем, война с Литвой вскоре затихла. Начались длительные переговоры, завершившиеся подписанием 5 февраля 1494 г. мирного договора, согласно которому великий князь Литовский Александр Казимирович признал переход под власть "московитов" ряда волостей и городов, в том числе и взятой Даниилом Щеней Вязьмы (14, 163).

В целях укрепления мирных отношений между Москвой и Вильно Александр Казимирович решил вступить в брак с дочерью Ивана III Еленой. 15 января 1495 г. невеста выехала в Литву (23, 160).

Временное урегулирование отношений с Литвой позволило Ивану III направить свои боевые силы на решение другой задачи – возвращение карельских земель, захваченных Швецией. "Государь всея Руси" наладил дружественные отношения с Данией – давним врагом шведов. Предвосхищая на два века замыслы Петра Великого, Иван III начал строить корабли, способные вести боевые действия на Балтике. Но главные события войны развернулись все же на суше. Летом 1495 г. в карельские земли, находившиеся под контролем шведов, был послан значительный русский отряд для "разведки боем". Следом за ним в сентябре двинулось и большое войско под руководством Даниила Щени (8, 19). В походе участвовали также новгородцы и псковичи под началом своих наместников. Главной целью похода стал Выборг – оплот шведской власти в западных районах Карельского перешейка.

Этот неприступный каменный замок, окруженный водой, был построен шведскими рыцарями в 1293 г. Некоторые части его сохранились до наших дней, поражая своей суровой мощью. Новгородцы дважды (в 1294 и 1322 гг.) пытались овладеть крепостью, но оба раза терпели неудачу (69, 84).

В период феодальной раздробленности и монголо-татарского ига борьба за Выборг – а значит, и за всю западную часть Карельского перешейка – велась главным образом силами одних лишь новгородцев и потому не имела успеха. Собрав воедино боевые силы многих областей Руси, Иван III еще раз попытался овладеть крепостью. Особые надежды он возлагал на артиллерию. Пушки, изготовление которых было налажено в Москве в широких масштабах итальянскими мастерами, стали в конце XV в. важнейшей ударной силой русской армии.

8 сентября 1495 г. – в самый праздник Рождества Богородицы – Даниил Щеня приступил к осаде Выборга. Более трех месяцев грохотали пушки. Вновь и вновь шли на приступ русские воины. Однако и на сей раз шведская каменная твердыня устояла. Лишь ее окрестности и пригороды по обычаю того времени были разорены дотла.

Полки, участвовавшие в штурме Выборга, вернулись в Новгород и Москву. Однако война со шведами на этом не завершилась. Желая придать ей более активный, наступательный характер, Иван III в ноябре 1495 г. прибыл в Новгород. Зимой 1495–1496 гг. и летом 1496 г. было предпринято еще несколько рейдов русских войск в земли, находившиеся под властью шведов. Двоюродный брат Даниила Щени и его соратник по вяземскому походу В. И. Патрикеев в лютые январские морозы внезапно появился с войском в южной Финляндии. Избегая больших сражений, он опустошил сельские волости и увел с собой большое количество пленных. Летом 1496 г. русские корабли, выйдя из устья Северной Двины, достигли северных районов Финляндии и высадили здесь большой отряд, разоривший обширную территорию. Наконец и сам Даниил Щеня в августе 1496 г. вновь ходил на "свейских немцев", как называли русские шведов. Подробностей этого похода источники не сообщают.

Война со Швецией не принесла крупного успеха ни той ни другой стороне. Обменявшись ударами (шведы летом 1496 г. напали на Ивангород), стороны в марте 1497 г. заключили мир. Убедившись в том, что на севере многого добиться пока нельзя, Иван III вновь обратился к борьбе с Литвой.

Конец 90-х гг. был, несомненно, очень тревожным временем для Даниила. Причиной тому были отнюдь не воинские заботы. В 1499 г. придворная борьба привела к падению его могущественного дяди – фактического главы Боярской думы Ивана Юрьевича Патрикеева. В январе 1499 г. он был насильно пострижен в монахи вместе со своим сыном Василием. Согласно тогдашним представлениям, монашеский постриг был делом необратимым. Став в ряды "непогребенных мертвецов", как именовали себя монахи, человек уже не мог вернуться в "мирскую" жизнь.

И как член Боярской думы, и как близкий родственник пострадавших бояр, Даниил, несомненно, был осведомлен обо всех перипетиях этой драмы. Вероятно, он сочувствовал павшим. Но важно отметить другое: положение Даниила при дворе и после опалы на Патрикеевых осталось неизменным. Иван III по-прежнему видел в нем искусного и преданного воеводу, которому можно было поручать самые ответственные военные предприятия. Примечательно, что уже весной 1499 г., т. е. через два-три месяца после расправы с Патрикеевыми, Даниил был назначен одним из четырех воевод, командовавших полками, посланными на помощь союзнику Ивана III казанскому хану Абдул-Летифу, которому угрожало нашествие ногайцев (37, 179).

В начале 1500 г. вспыхнула новая война с великим княжеством Литовским. "Яблоком раздора" и на сей раз послужили "верховские княжества", а также Северская Украина. Правившие там князья русского происхождения изъявили желание перейти под власть Ивана III, с чем, конечно, не мог согласиться великий князь Литовский Александр Казимирович.

Вновь, как и в предыдущей войне с Литвой, общий план кампании предусматривал боевые действия на трех направлениях – юго-западном, западном (смоленском) и северо-западном. Даниил Щеня поначалу командовал резервным войском, стоявшим в Твери. Между тем на смоленском направлении московские рати перешли в решительное наступление. Вскоре пришла весть о взятии Дорогобужа – крепости, находившейся в 80 верстах восточнее Смоленска. Честь взятия города принадлежала московскому воеводе Юрию Захарьевичу. Одновременно отличился и старший брат Юрия Захарьевича – Яков. Командуя московским войском, посланным в северские земли на помощь местным князьям, он то и дело присылал вести о переходе городов и волостей под власть "государя всея Руси".

Даниил хорошо знал эту семью. Братья Захарьевичи – Яков, Юрий и Василий – были правнуками знаменитого московского боярина Федора Кошки. Любимец Дмитрия Донского, один из свидетелей его духовной грамоты (завещания), Федор Кошка стал родоначальником целого ряда московских боярских фамилий. Внучка Федора Кошки Марья Федоровна была выдана замуж за князя Ярослава Владимировича – сына героя Куликовской битвы князя Владимира Андреевича Серпуховского. В этом браке у них родилась дочь Марья, которая впоследствии стала женой великого князя Василия Темного и матерью "государя всея Руси" Ивана III. Известно, что старая княгиня Марья Ярославна была, пожалуй, единственным человеком, который мог заставить Ивана III отказаться от тех или иных намерений. Лишь после ее кончины он начал жестоко расправляться со своими родными братьями.

Родственные связи с домом Калиты ставили "Кошкин род", как называли родословцы потомков Федора Кошки, в особое положение среди прочей нетитулованной московской знати. Однако дело было не только в этом. Среди потомков Кошки было немало храбрых воевод, верой и правдой служивших московскому делу. Подобно их деду, Ивану Федоровичу Кошкину, славились доблестью и воинским искусством и братья Захарьевичи. Другой отличительной чертой этого семейства была гордость. Не имея княжеского титула, Захарьевичи, однако, не считали себя ниже Рюриковичей или Гедиминовичей. Они всегда готовы были постоять за свою родовую честь в местническом споре, а то и в рыцарском поединке.