Текст книги "Воевали мы честно (История 31-го Отдельного Гвардейского тяжелого танкового полка прорыва. 1942-1945)"

Автор книги: Николай Колбасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Добравшись до складов, получили необходимое имущество и отправились обратно. Сменив несколько попуток, добрались до окрестностей Ауце. Машин в нашем направлении не было, пришлось идти пешком. Нас догнала колонна грузовиков с боеприпасами. Ребята сумели остановить машины и уехали, а мне не хватило места, и я остался. В руках у меня были три изолятора для танковых радиостанций. Я догнал молодого пехотинца, шедшего по дороге, и дальше мы пошли вместе.

Впереди показался перекресток дорог, имевший дурную славу, его часто обстреливали. По пути мы разговорились с парнишкой. Он спросил, был ли я ранен. Для солидности я чуть было не соврал, что был, но, подумав, сказал правду. И тут же вдалеке раздался пушечный выстрел и послышался свист летящего снаряда. Мы бросились на снег. Мой попутчик упал на дорогу, а я скатился в ближайший кювет. Снаряд разорвался совсем рядом, по другую сторону дороги. Потом я часто думал, что если бы соврал, сказав, что имел ранение, то не вышел бы благополучно из этой передряги. Как только просвистели осколки, мы вскочили на ноги. Пока я собирал изоляторы, пехотинец был уже далеко впереди. Я прибавил шагу и вскоре догнал его. Послышались новый выстрел и свист снаряда. Чувствовалось, что снаряд разорвется в том же месте, откуда мы убежали. И действительно, мы уже ушли далеко, а снаряды все продолжали методично рваться на том же самом перекрестке.

Вернувшись в подразделение, я узнал, что Михаил, взводный роты техобеспечения, умер на операционном столе. Сразу после ранения его стали оперировать, но не смогли спасти.

Через несколько дней нас перебросили в район Вайноде, ближе к Либаве (Лиепая). Здесь я получил свою третью медаль «За отвагу».

Наступила весна 1945-го. Стояли погожие теплые дни. Снега уже не было. На посту около штаба дежурил автоматчик Петр Пантюхов. Молодой, здоровый парень. Уже всходило солнце. Петька присел на пенек, зажал автомат между ног, пригрелся на солнышке и задремал. Володин вышел на двор по нужде. Увидев спящего Пантюхова, тихонько подошел к нему сзади, обхватил голову руками и с криком «хенде хох!» поволок автоматчика по земле. Пантюхов мычал что-то нечленораздельно, но даже не пытался вырываться. Протащив дежурного несколько метров, Володин выдохся и выпустил Петра из рук. Лежа на земле, Пантюхов продрал глаза и, узнав Сергея Максимовича, только сказал: «Володин, как ты меня напугал!». Потом он признался, что очень сильно струхнул. Война кончается, а он попал в плен. Долго еще весь полк потешался над Петром.

Второго мая мы смотрели кино. В большой палатке крутили какую-то веселую комедию. Снаружи послышалась стрельба, которая с каждой минутой нарастала. Все выскочили из палатки. Творилось нечто непонятное. Кругом шла ожесточенная пальба. В вечернем небе светились цепочки трассирующих пулеметных очередей, но в то же время чувствовалось, что это не бой. Так мы узнали, что нашими войсками взята столица Германии – Берлин. По этому поводу солдаты и устроили салют.

Через день мы перебрались в район Приекуле. Расположились на небольшой высотке. На столбе у проходящей рядом дороги указатель: «Лиепая – 47 км». Молодой солдат, недавно прибывший во взвод автоматчиков, рассказывал, как зимой они брали эту высотку. После двух неудачных попыток к высоте подтянули их батальон. Одели всех в новые белые маскхалаты. Выдали по двести грамм водки. После короткой артподготовки бросили на штурм. Дело пошло успешно, и вскоре бойцы уже карабкались по склону наверх. Вдруг от пушки, в упор стрелявшей по ним, донеслись слова, заставившие солдат застыть в недоумении. Слова звучали русские, но призывали бить проклятых коммунистов. Это были власовцы. Опомнившись, наши бойцы бросили гранату. Два солдата противника были убиты, один немец и латыш подняли руки, а один метнулся и скрылся в землянке. Когда наши подбежали ко входу, изнутри прозвучали автоматные очереди. Пришлось бросить гранату в трубу. После взрыва бойцы выбили дверь и ворвались в землянку. На полу валялся раненый. Он кричал: «Братцы, я свой! Я вятский!». «Ах, ты, вятский?!» – и солдаты начали лупить его сапогами. В землянку вбежал ротный. Узнав в чем дело, остановил бойцов, сказав, что пленный может еще пригодиться. Высота была взята.

С высоты был виден передний край. Изредка там велась артиллерийская перестрелка. Утром 8-го мая мимо высоты к линии фронта потянулась боевая техника. По всей округе, куда только хватал глаз, ползли танки, самоходки, бронетранспортеры. К переднему краю подтягивался мотомеханизированный корпус. По дорогам шли колонны пехоты. Помощник начальника штаба капитан Аркадий Лондон, прихватив меня, направился в штаб дивизии. Надо было уточнить задачу, стоящую перед нашим полком. В штабе велели ждать. Сказали, что задачу поставят позднее. Мы вернулись обратно.

К переднему краю пролетели самолеты, в основном штурмовики. Начиная с середины 1944-го года наша авиация полностью господствовала в воздухе. Немецких самолетов почти не было видно.

Забравшись на вершину холма, мы наблюдали происходящее вокруг. На переднем крае загрохотала артиллерийская канонада. Немцы открыли сильный огонь. Наконец обстрел затих. Оказалось, что прибывшая пехота, готовясь к наступлению, стала заменять части, державшие до этого оборону. Передислокация делалась без надлежащей скрытости. Немцы обнаружили перемещение и нанесли удар. Наши потери были огромны.

ПОБЕДА

Мы заметили, что возвращавшийся с переднего края самолет, подлетая к нашей высоте, стал качать крыльями. Зная, что летчики иногда по ошибке обстреливали своих, мы, на всякий случай, спрятались. Самолет пролетел. Выйдя из укрытия, мы продолжили наблюдение. По дороге, ведущей к линии фронта, двигался батальон пехоты. Навстречу на коне скакал военный. Вот он остановился около колонны, что-то крикнул, и в ответ раздалось громкое «ура!!!». Кто-то из наших сбегал к пехотинцам и, вернувшись, объявил радостную новость – на переднем крае немцы выбросили белые флаги! Капитуляция! Мы еще боялись поверить, но получали все новые и новые подтверждения. Мне вспомнились солдаты, погибшие за полчаса до этого от артиллерийского налета.

Послышались выстрелы из стрелкового оружия. Стрельба усиливалась. И вот уже все вокруг вели огонь из личного оружия. Замполит Смирнов взял руководство салютом в свои руки. Выстроил танкистов, и по его команде танкисты дали залп за залпом из ракетниц.

Стемнело. По небу струились змейки от трассирующих пуль и снарядов. Взлетали осветительные ракеты. Когда закончился запас ракет в танках, Смирнов послал начальника боепитания в тыл, за новыми боеприпасами. Стрельба продолжалась всю ночь. Много было после этого в моей жизни салютов, но такого радостного и красивого я больше никогда не видел.

На другой день по радио передали официальное сообщение о капитуляции противника и о победе союзников. В этот день стрельба продолжилась, но народ уже начал успокаиваться и привыкать к мирной жизни.

ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

А война напоминала о себе. Несколько офицеров пошли прогуляться. На опушке леса заметили лежавшую большую разноцветную бабочку. Кто-то из военных не удержался, взял ее в руки. Раздался взрыв. Офицер погиб. Его товарищи получили ранения. Оказалась, это была мина-ловушка. Такие сюрпризы немцы сбрасывали с самолетов. При ударе о землю у мины раскрывались крылья, и она превращалась в красивую игрушку на боевом взводе. Стоило ее задеть, раздавался взрыв.

В один из дней танкисты буксировали танк с отказавшим двигателем. Когда стали отцеплять трос, нужно было сдать передний танк назад. Водитель не рассчитал. Машина дернулась и раздавила находившегося между танками солдата. Пройдя всю войну, боец по-глупому погиб в первые же мирные дни.

12 мая в полку была создана группа по учету трофейных танков. Группа состояла из начальника штаба, начальника связи, командиров взводов управления и автоматчиков. Туда же вошли и мы – радисты. Все разместились в кузове грузовика «студебеккер» с брезентовым верхом. Направились в сторону бывшей линии фронта. Спустились в долину. Внизу протекал маленький ручеек с заболоченными берегами. Кругом на колышках торчали дощечки, предупреждавшие о минах. Перебравшись через ручеек, поднялись на бывший немецкий берег. Он был выше и круче нашего, покрыт хвойным лесом. Где-то посреди подъема мы увидели тяжелый танк «тигр». Танк стоял в земляном укрытии. Были видны только башня и огромная пушка. Мы взглянули на наш берег. Бескрайнее пшеничное поле было усеяно подбитыми и сгоревшими «тридцатьчетверками». Со своих позиций «тигры» и немецкие пушки без особого для себя риска могли на выбор уничтожать наши танки. И кому только вздумалось прорывать оборону в таком неудобном месте? И как хорошо умели немцы выбирать позиции для своей обороны.

Проехали через маленький городишко Кулдига. Я и не догадывался, что здесь в это время находилась часть, в которой служил отец. Через несколько километров мы очутились на большой поляне, где размещался лагерь для пленных немцев. В Курляндии было взято в плен более 150 тысяч пленных. Этот лагерь был одним из многих, куда немцев свозили на автомашинах. Тут пленных формировали в колонны и дальше конвоировали пешком. На себе много не унесешь, и здесь немцы избавлялись от лишних вещей. Один солдат из нашей группы подобрал себе хорошие сапоги, другой – неисправный аккордеон. А все остальные набрали конвертов, бумаги и эрзац-мыла. Мыло было искусственное, с песком. Оно не только мылило, но и отскребало грязь.

Мы обратили внимание на небольшую группу пленных. Расположившись на бочках из-под горючего, они играли в карты. Среди них выделялся здоровенный фриц. На его груди поблескивал знак, вроде нашего «Отличный танкист», с изображением надвигающегося танка. Мы спросили немца, сколько он уничтожил наших танков? В ответ он начал отрицательно мотать головой. Потом показал палец, мол, всего один танк. Конечно, мы ему не поверили. Спросили, как ему нравятся наши танки. Немец изобразил свое восхищение: «Сталин – гросс», и руками показал, какой ИС огромный. «Фирунддрайциг зи, зи, зи», – и немец сделал рукой зигзагообразное движение, показывая маневренность Т-34.

Покинув лагерь, мы направились в сторону Вентспилса. Время двигалось к вечеру, и пора было подумать о ночлеге. В стороне темнел лес. Оттуда шли шестеро солдат. Подъехали к ним. Спросили, где можно переночевать. Узнали, что недалеко на берегу моря стоит хутор. Там можно устроиться. Но, предупредили солдаты, надо быть осторожными. В округе много бродячих немцев, а в лесу наша дивизия ведет бой с крупными силами власовцев. Попрощавшись с солдатами, отправились на хутор. Действительно, он расположился на самом берегу. Здесь я впервые в жизни увидел настоящее Балтийское море. Берег был высок и обрывист. Далеко внизу виднелась узкая полоска пляжа. До самого горизонта раскинулась водная гладь. Вода была тяжелого свинцового цвета. На прибрежный песок набегали небольшие с белыми барашками волны. Полюбовавшись этой красотой, мы пошли устраиваться на ночлег.

Хутор был разделен на две части глубоким оврагом. На нашей стороне стояло два дома и на другой – домов восемь. Загнали машину во двор и зашли в дом. Нас встретили пожилые муж с женой и их хорошенькая дочка.

Хозяева оказались не особенно приветливы. Они делали вид, что по-русски ничего не понимают. Разговор шел с помощью девушки, прекрасно говорившей по-русски и, как потом выяснилось, по-немецки. Мы попросили дать нам посуду, купили картошку и стали готовить ужин. Пригласили за стол хозяев, но они отказались. Ужин прошел весело. Мы попытались сосватать хозяйскую дочку, но она со смехом отказалась. Уже в полночь отправились спать. У машины выставили караул. Всем нам, не считая офицеров, необходимо было отстоять по 15 минут. Я должен был принять дежурство в два часа ночи. К этому времени уже было довольно светло, и мое дежурство прошло спокойно. Сдав смену, пошел досыпать. В 6 часов сыграли подъем. Набрали ведро воды и, поливая друг другу из ковша, стали умываться. Только я намылил руки, как из оврага донеслись крики: «Караул! Помогите!». Побросав мыло и схватив оружие, мы кинулись к оврагу. Еще вечером на дне оврага мы заметили две лодки. Подбежав, увидели, как вокруг одной из лодок два наших автоматчика бегают за двумя немцами. Мы быстро скатились по крутому песчаному обрыву. У одного из автоматчиков на руке была кровь, другой все пытался веслом ударить немца. Мы остановили их. Обыскали немцев. Оружия у них не оказалось. Мы забрали у них фотоаппарат, губную гармошку. Мне достался деревянный портсигар с выжженной на крышке шахматной доской и фигурой коня. Взяли еще флягу и бутылку красного вина. Стали подыматься наверх. Там уже нас ожидали офицеры. Прибежал проспавший все шофер. Увидев на немце хорошие сапоги, он скинул свои растоптанные и потребовал, чтобы немец отдал ему обувку. Немец, было, начал возражать, но на него прикрикнули, и он подчинился. Командиры повели пленных на допрос, а мы принялись делить флягу и бутылку. Нашли их танкисты. Они же и решили забрать себе флягу, а нашему экипажу отдали бутылку вина. Вино мы тут же выпили. Оно было слабенькое, десертное. Вскоре вернулись танкисты и потребовали бутылку назад. Мы возмутились: что, мол, вам фляги мало? Выяснилось, что во фляге оказалась обыкновенная вода. Узнав, что вина уже нет, танкисты очень огорчились. На допросе немцы пытались жаловаться, что мы отобрали у них фотоаппарат и другие вещи. Девушка перевела, что один из пленных недоволен тем, что с него сняли сапоги. Офицеры объяснили немцам, что теперь им далеко ходить не придется. На том и закрыли вопрос.

Оказалось, что автоматчики, два здоровенных мужика, договорились после подъема сходить осмотреть лодки. Спустившись в овраг, они обнаружили немцев. Те собирались с рассветом удрать на лодке в Швецию, но проспали. Автоматчики решили, что один из них будет держать фрицев на прицеле, а другой обыщет. Немцы спросонья не оказали сопротивления, но, когда обыскивающий забрал у фрица часы, второму автоматчику стало завидно. Он тоже полез в лодку и как-то ненароком навел на немца автомат. Немец испугался и попытался отстранить оружие. Наш боец дернулся и поцарапал о прицел руку. Увидев кровь, он перепугался и стал кричать «караул», после чего мы и прибежали на помощь. Когда с пленными все уладилось, с другого берега оврага к нам пришли латыши. До этого местные боялись выходить, но увидев, что мы даже немцев не тронули, осмелели. Латыши говорили, что есть приказ отмечаться в комендатуре, и спрашивали, куда им надо обращаться. Офицеры все растолковали, и латыши довольные разошлись по домам.

После завтрака мы, прихватив с собой немцев, тронулись в путь. Один из немцев рассказал, что до войны он работал слесарем. Другой немец оказался музыкантом. По дороге нас застал дождь. Заехали в ближайшую деревню переждать непогоду, а заодно и пообедать. Дождь кончился быстро. Пока готовился обед, я вышел во двор и увидел комичную картину. Наш шофер раздобыл новую покрышку и решил поставить ее на колесо взамен износившейся. Смонтировав новую покрышку на колесо, он заставил немцев накачивать баллон. Те по очереди качали, а шофер, прохаживаясь в немецких сапогах, хлопал пленных по плечу и приговаривал: «Гут. Гут. Давай, ребята». Немцы отвечали: «Гут, комрад, гут». Правда, один из них все время искоса бросал взгляд на свои сапоги. Надо сказать, что шофер потом намучился с ними. Сапоги были хорошие, крепкие, с кованными подметками и каблуками, но сильно жали в подъеме.

После обеда тронулись дальше. По дороге навстречу нам два конвоира вели группу из восьми пленных. Мы остановились, окликнули: «Эй, славяне! Возьмете пополнение?», – «Давайте». Мы высадили наших фрицев. Они пристроились к колонне, и на этом мы с ними расстались.

Проехав еще немного, увидели Вентспилс (Виндаву). Город раскинулся на берегу моря. Широкая река Вента делила его на две части. Проехали по большому мосту (только накануне он был разминирован). На берегу моря находились склады, охраняемые моряками. На пляже стояли дальномеры. Мы, из любопытства, подошли, посмотрели в них, но ничего особого не увидели. И вообще в Виндаве ничего интересного не было. Так ни с чем и покинули город.

Подъехали к бывшей линии фронта. Всю военную технику уже подняли из укрытий. Поражало огромное количество пушек, минометов и другого оружия. Здесь же увидели новое немецкое оружие – реактивные гранатометы «пупхен» – куколки. Действовали их снаряды по принципу фаустпатронов, но дальность поражения была от 250 до 800 метров. Грозное оружие. Но и у наших танков в конце войны приваривались дополнительные листы брони, принимавшие на себя удары «фаустов». Всюду на местности виднелись указатели минных полей. Мы прикинули, сколько же сил нужно было бы приложить, чтобы прорвать такую оборону.

Мы пересекли бывшую линию фронта, направились в сторону Либавы и скоро оказались в своей части.

Командование полка отобрало десять ветеранов полка для фотографирования. На карточках была сделана надпись, заверенная печатью. На моей фотографии было надписано: «Гвардии сержанту Колбасову Николаю Петровичу. При Вашем участии Гвардейский Красносельский полк прошел славный путь побед и удостоен Высоких Правительственных наград: ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского, ордена Суворова III степени. Слава Отважному Воину-Гвардейцу! 11.5.1945. Командование».

Этой фотографией я горжусь больше, чем всеми остальными наградами.

Полк прибыл на новое место. Вокруг раскинулись поля. На них колосились поспевающие хлеба. Одно из таких полей было буквально усеяно подбитой техникой. Во ржи стояли английские и американские танки «Черчилль», «Матильда» и «Валентайн». Их уже начали собирать и увозить на переплавку. Мы обратили внимание на целые эскадрильи самолетов, летевших в небе над нами. Они направлялись на восток. Никто не мог понять, зачем и куда они летят. Впоследствии мы поняли, что самолеты летели на Дальний Восток. Шла подготовка к войне с Японией.

Мимо нашего расположения каждый день гнали большие стада коров. Коровы были немецкие. Чувствовалась породистость. Все животные были одной масти. Коров гнали в наши колхозы.

Стоял июль. Занятий не было. Днем уходили на ближайшие хутора и там отдыхали. Мы заметили, что автоматчики куда-то днем пропадают, а вечером появляются с яблоками и ягодами. Долго не могли выяснить, куда они ходят. Наконец они сами позвали нас. Оказывается, среди бойцов был русский, живший до войны в Латвии. Он знал латышский язык. В разговоре с местными жителями он узнал, что в семи километрах от нашего расположения есть зажиточное поместье. Хозяева сбежали с немцами. В имении был большой сад. Туда и ходили автоматчики за фруктами. Нам велели взять вещмешки и коробки под ягоды. Рано утром отправились в путь. Шли долго. Погода стояла жаркая. Пришлось попотеть, пока добрались до места. Подходя к саду, заметили девочку лет двенадцати. Она бросилась бежать, но мы ее успели перехватить. Со слезами на глазах она рассказала, что живет на соседнем хуторе. Так как сад бесхозный, то она хотела поесть ягод. Мы милостиво разрешили ей приходить в сад и есть ягоды, но других сюда велели не пускать. После чего отпустили ее, и она, радостная, убежала.

И вот мы в саду. Он был великолепен. По периметру вдоль забора росли вишни. Половину сада занимали яблони. Они еще не поспели, но уже были съедобные. В другой половине сада росли кусты смородины и крыжовника. В центре – несколько грядок клубники, но она уже отошла. Первым делом мы наелись вишни. В вещмешки нарвали яблок. Коробки заполнили вишней и смородиной. Вернувшись в часть, накормили не только друзей, угощали всех, кто к нам заходил. Но это был первый и последний наш поход. Скорее всего автоматчики знали, что больше сюда не придется ходить, поэтому напоследок и взяли нас с собой. Пришло время возвращаться в Россию. На станции Вайноде нас погрузили в эшелон и отправили в город Остров Псковской области.

Во время пути по Эстонии на одной из станций рядом с нашим составом оказался какой-то странный эшелон. Он был оцеплен солдатами. Между вагонами возвышались сторожевые вышки. Группа мужчин таскала под охраной конвоиров бидоны с водой. Из теплушек выглядывали женщины и дети. Оказалось, что это угоняли на восток эстонцев, обвиненных в сотрудничестве с фашистами.

Проезжая по Литве, купили местную газету. На первой странице был напечатан доклад Снечкуса, первого секретаря компартии Литвы. В нем говорилось о том, что в лесах скрывается огромное количество бандитов. Правительство Литвы предлагало им выйти с повинной, за что обещало помилование. Иначе им грозило уничтожение.

Позднее, уже в 1952 году, я оказался в доме отдыха неподалеку от Каунаса. Только к этому времени стала затихать борьба националистов против советской власти. На Вильнюсском кладбище я видел бессчетные могилы жертв этой борьбы.