Текст книги "Могусюмка и Гурьяныч"

Автор книги: Николай Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

К утру один из джигитов вернулся. В Хабибулине, по его словам, все спокойно; Хурмат уже там. Но на летнюю кочевку почти никто из жителей еще не выезжал, все живут в деревне, и поэтому надо быть поосторожней.

Могусюмка помолился, позавтракал и в середине дня вместе с Бегимом подъезжал к Хабибулину.

У околицы пасся скот.

– Где дом муллы? – спросил он у бородатого старика пастуха в черной ватной засаленной тюбетейке, стоявшего с кнутом подле ворот в околице.

Старик показал, как проехать. Всадники поблагодарили пастуха. Могусюмка ударил коня плетью.

Вскоре нашли дом муллы. В соседнем дворе какой-то человек, снявши колесо с оси, возился у телеги. Видно, проезжий, у него испортилась ось. Могусюмка узнал Хурмата. Он ссорился со своим спутником Мусой, называя его «дядей».

У муллы дом с покосившимися воротами и с досками, положенными из двери прямо в глубокую грязь на дворе. Видно, вчера шел дождь. Всадники въехали во двор и спрыгнули с коней. По доскам, как по крыльцу, вошли они в дом, прежде чем кто-либо успел выйти и встретить их. В доме, несмотря на теплую пору, было очень жарко натоплено. Духовные лица и богачи любят тепло. Жара в доме – признак достатка, а значит, и ума и образованности. У кого в доме тепло, тот и здоров. В старости тепло полезно. Пахло прелой кошмой, салом и конским потом, всюду лежали седла, на стенах висели уздечки.

В одной из комнат, на урындыке, на ковре сидели седобородые старики. Среди них хозяин – тучный, лысый, безбровый, и тут же приезжий – Рахим-бай, остролицый, широкоплечий человек, еще не старый, с черной кожей, горбоносый, с острыми глазами навыкате, как у хищной птицы.

Все встали, почтительно приветствуя гостей, прикладывая руки к лицу, Могусюмка тоже приложил руки к лицу и сказал:

– Благослови, аллах, – потом обеими руками пожал руки стариков.

Властный и сильный вид Рахима понравился Могусюмке.

Лицо Рахим-бая расплылось в улыбку, он кланялся Могусюмке особенно вежливо.

Взрослый сын хозяина принес кумган и таз, полил гостю на руки.

Хозяин пригласил Могусюма на урындык и посадил на почетное место – у сундука.

Здесь, в этой избе из кривых осиновых бревен, люди кланялись Могусюму и друг другу так почтительно и говорили так тихо и с таким уважением, как, наверное, делали это где-то на Востоке в роскошных дворцах. Могусюмка почувствовал себя грубым и неотесанным. Никогда еще ученые седобородые старики не встречали его так – напротив, всегда косились.

Дальше, по обычаю, должны были начаться взаимные расспросы о родных, о жизни, но Могусюмка чувствовал, что их не будет. Да и что он мог ответить, если бы спросили: «Как семья?», «Как хозяйство?», «Удачен ли год?» Семьи нет. Отца баи погубили. Невеста погибла, хозяйства нет. Конечно, год-то удачен! Косяки богатых баев угонял Могусюмка, уходил от полиции, скрывался удачно.

Но не может же он сказать, где, в какой деревне скрывается, где и кому продает или отдает даром коней.

Могусюм посмотрел на себя глазами этих, судя по виду, почтеннейших людей. Видно, добрая молва о нем идет всюду, раз они так любезны, и сам Рахим, пришедший из святых мест, обходится с ним столь ласково. Может быть, в другое время, встреть он кого-либо из этих почтенных людей в лесу, тому бы не сдобровать, но сейчас сердце его смягчилось, и он ждал с надеждой.

Могусюмка верил в аллаха и к посланцу из святых мест испытывал глубокое уважение.

Старики не затеяли расспросов. Они продолжали разговор, прерванный приездом гостей. Толковалась фраза из книги, все повторяли ее по многу раз с разными интонациями, как бы вкладывая все новый и новый смысл и придавая этой мысли все новые и новые оттенки.

Когда это делал Рахим, он тонко улыбался, склоняя голову набок; глаза его при этом выкатывались еще больше, и он изящно разводил руками.

Старики обрекли себя службе вере, читали по-арабски, учили, молились. Их не занимало ничто, кроме истин веры и хозяйственных забот. В хозяйстве занятия были многообразны. Но в вере был застой, может быть, потому, что отсюда слишком далеко до Мекки. Поэтому умы вяли и умственная жизнь глохла. Рахима с его рассказами о духовной жизни на Востоке выслушивали с жадностью. Даже, если он рассуждал о том, что всем известно.

Зашел разговор, одинаково ли вкусны яблоки, произрастающие в раю.

– А как ваше мнение? – спросил Рахим загадочно у одного из стариков.

Маленький мулла из Ахтямовой сказал, что прелесть каждого яблока в особенности его вкуса. Он стоял за разнообразие. Безбровый мулла, хозяин дома, возражал. О яблоках в раю шли споры и прежде. Это дело не новое. Одни считали, что яблоки, как и вообще все плоды в раю, хотя и разны вкусом, но имеют одинаковый вид; другие полагали, что в раю они будут, как на земле.

Когда споры стихли, лицо Рахима приняло серьезное и властное выражение, которое означало, что сейчас будет сказана новая, обязательная для всех присутствующих истина. Что все их споры будут разрешены

– В Мекке и Медине есть об этом новое толкование, сказал он. Все ясным теперь становится. В раю все одинаково прекрасно! Все, что прекрасно, не может быть лучше или хуже! Все должно быть божественно одинаковым. Одинаково вкусны яблоки, произраставшие в райских садах.

И все присутствующие замерли, понимая, что старому спору о яблоках дано новое разъяснение. Мулла из Ахтямовой почувствовал себя уничтоженным и готов был провалиться сквозь землю, опасаясь, что теперь, чего доброго, обвинят его в ереси, а потом он может лишиться и места.

Все отлично понимали, что хотя речь идет про яблоки, но подразумевается нечто другое – ереси. Всякое разнообразие, согласно новым толкованиям из Мекки, глубоко вредно. А то на примере яблоков начнется проповедь ересей. В борьбе против неверных и райские яблоки должны быть едины.

Несколько раз во время спора Рахим взглядывал на Могусюма. Он был доволен, что отважный башлык приехал именно сегодня, в тот миг, когда происходил такой разговор. Но по виду башлыка ничего не узнаешь. Лицо его бесстрастно. Но не беда! Придется поговорить с ним.

– А как ваше мнение? – спросил Рахим у Могюсюма, глядя ему в глаза.

– Геройство во славу веры и отвага приятны пророку, – сказал он, видя, что Могусюмка молчит. – Тот, кто прославится, будет иметь мудрейших помощников, и они станут служить ему... Так бывает всегда... – Рахим тонко улыбнулся.

Разговор продолжался еще некоторое время.

На вечернюю молитву все ходили в мечеть.

Поздно вечером Могусюм и Бегим остались одни с Рахим-баем.

Глава 18

ПРОПОВЕДЬ

– Плохо живут правоверные!

– Да...

– Несчастны мы... Леса наши гибнут... Мы гонимы. Вера наша унижена! – сказал Рахим. – Муллы жаловались мне...

«Муллы наши сами хороши! – подумал Могусюмка. Если вдуматься...» Но смолчал, не желая выказывать никакой вражды и обиды. «Слушай, что мулла говорит, но не бери с него примера», – вспомнил он пословицу.

– Земли наши отбирают... – Рахим знал, что население здесь недовольно отторжением земель, вырубкой лесов. – А кто виноват?

Могусюм слушал внимательно.

– Дальше будет еще хуже! – продолжал Рахим.

Рахим возлагал большие надежды на Могусюма. Казалось, сам аллах сохранил в горах и лесах Урала такого героя.

Он спросил Могусюмку, не нуждается ли тот в чем: в деньгах, в помощи, есть ли у него надежные убежища. Сказал, что слышал о геройстве башлыка, что только он один не сдается, ведет войну с неверными.

Могусюмка не вел никакой войны с неверными и несколько удивился, хотя речи Рахима ему польстили.

Могусюмка поблагодарил за готовность помочь, но сказал, что денег ему не надо, надежные убежища есть.

– Слыхал ли ты, какие страшные замыслы у неверных? Об этом уже известно и в Хиве и в Турции! Ужасная судьба ждет правоверных. Разорение мечетей! Сначала будут уничтожены стада. Отберут всю землю. Русские – главные враги нашей веры! Скоро русские начнут уничтожать всех мусульман. Это их тайна, но она стала нам известна.

– Но ведь вот башкиры в военном сословии долго были, они в казачьих полках служат, им льготы даны, как же их будут уничтожать? Ведь русские сами дали башкирам оружие в руки?

Рахим на мгновение замер. Он понял, что собеседника не уверишь страшными выдумками, нужны иные средства.

– Да, русские дают оружие и награждают князей и баев! Но это хитрость, – подняв руку, воскликнул Рахим, – вспомни их обманы! Сколько было клятв, что не тронут наши земли! Вся беда в том, что русские дают льготы и покупают богачей. Они стремятся завладеть душой нашего народа. Они отбирают землю.

Могусюмке очень понравилось, что Рахим винит мусульманских богачей в предательстве.

– Что же нам делать? До каких пор все терпеть? Что думаете вы, здесь живущие? Неужели всегда хотите быть рабами? – спрашивал Рахим. – Ведь русские идут на восток, одно за другим падают там ханства. Они перешли пустыни! Они хотят уничтожить веру. Бухара пала. Не пора ли всем мусульманам одуматься. А здешние мусульмане служат в войске русском, идут в походы с русскими, воюют против правоверных!

– Пророк сказал: когда заиграет труба, правоверные подымутся, – тихо и внятно говорил Рахим. – Неверный – наш враг. Кто наши земли отнял? Неверный! Кто табуны быстрых коней извел? – Он встал, с благоговением взял в углу и раскрыл перед собой тяжелую книгу в позолоченном окладе с застежками.

– «Война против неверных есть долг твой!» – это первый закон для тебя, – сказал Рахим, обращаясь к Могусюмке. – Вот здесь написано: «Война есть первый и священный долг». Так сказано. Даже в священный месяц может быть война.

Рахим перелистал несколько страниц и прочел в новом месте:

– «Они вопросят тебя о священном месяце, могут ли воевать в оный? Ответствуй: грех воевать в оный, но преграждать путь богу, быть неверным ему, дозволять осквернять храм святой и изгонять оттуда народ его есть больший грех в глазах божьих». – А эта истина забыта вашими муллами. Они учат народ корану, упуская эти места. Я тебе открою тайну... Священная война – вот наше спасение! – подымая обе руки к небу, с восторгом вымолвил он. – На смерть во имя аллаха!

Могусюмка почувствовал, как мурашки забегали у него по телу. Рахим трогал больные стороны его души, обильно поливал ее злом, подымал в ней бурю. Русские вырубали леса, русские завладели землей отца. Русские погубили его счастье, сожгли Куль-Тамак. Правда, виноват еще и проклятый Гейниатка.

Проповедник был в ударе.

– Мне в Мекке святые говорили. Открыта тайна. Повелели по нашей земле ходить, на государство деньги собирать. Вот посмотри. – Рахим показал на стоявшую в углу кожаную суму. Он раскрыл ее. Сума оказалась до половины наполненной серебром и медью, среди которых немало было дырявых монет, снятых с женских нагрудников. – Вот свидетельство, что народ готов жертвовать. Это деньги, пожертвованные на государство. Чтобы здесь мусульманское государство было. Каждый, кто дает деньги, будет нашим воином! Все принесут деньги, мед, шкуры. Все это на государство, не себе беру. Больно видеть эти щедроты бедняков!..

Рахим не спешил открывать главную тайну.

Тускло светила сальная свеча. Хозяина и хозяйки дома не было. На нарах, на ковре, поджав под себя ноги в белых шерстяных чулках, сидел Рахим и, обложившись красными от вышивок подушками, простирая руку, говорил и говорил...

– Тебя любит весь народ, – пристально приглядываясь к Могусюмке, продолжал Рахим, замечая с сожалением, что тот вдруг омрачился. – Ты станешь исполнителем воли аллаха. Твои подвиги известны всюду, и все пойдут за тобой. Да, тебя любит народ. Ты думаешь, я не знал о тебе прежде? О! О тебе знают и киргизские старшины, и Хива знает. Ты когда-нибудь еще будешь генералом. Первым башкирским пашой! Степь будет твоя, кони, бараны. Тысячи всадников пойдут за тобой. Под зеленым знаменем твои всадники строем скакать будут. Аллах благословит тебя. Это тайна, которая открыта мне. Ты станешь всесильным. В твоей власти будет все, целый народ. Баи и старики будут у тебя в подчинении. Старики почтенные и благородные. Есть целый заговор. В него входят разные люди. На тебя все надеются. Мне указали на тебя. Хочешь ли ты помочь общему делу?

Могусюм вдруг вспомнил Гурьяныча, завод, друзей, покойного отца своего, детство, вражду с баями и муллами, башкир и татар-офицеров, сотников, предателя Гейниатку. От русских знание, мастерство. Не глупо ли мечтать о кровопролитии? Не страшней ли темнота народа, подлость баев и мулл, неграмотность, нищета?..

– Но из русских есть очень хорошие люди! – сказал Могусюмка.

– Конечно, есть, – тонко улыбнулся Рахим.

– У меня есть друзья русские...

Рахим не ожидал, что башлык так открыто и твердо заявит об этой дружбе.

Мгновение он остро приглядывался к собеседнику. Он живо сообразил, что надо будет опять изменить тактику. Как видно, Могусюмка не из тех, кто ради славы и генеральства готов отступиться от старой дружбы.

– Конечно, хорошего человека не надо обижать. Но помни, – с восторгом заговорил Рахим, – если хочешь подвигов во имя веры, подвигов, которые помниться будут века, надо быть беспощадным и хитрым с врагами и не жалеть никого. И только тогда пойдет за тобой народ, когда все увидят, как ты станешь беспощадным со всеми неверными.

Вошел джигит со шрамом – Сахей. Он что-то тихо сказал Рахиму. Тот отвечал так же тихо.

Сахей, ссутулившись, вышел на носках.

Могусюм сидел хмурый, но едва Рахим снова обратился к нему, башлык улыбнулся.

– Может быть, тебя что-то смущает? – спросил Рахим.

– Нет, – встрепенулся тот.

– Он не решается сразу дать согласие! – проговорил старик Бегим.

– Когда ты будешь генералом, у тебя будут свои ученые, – обратился Рахим к Могусюму. – Тот, кто может посадить на кол любого подчиненного, смеет повелевать мудрецами! – улыбнулся он. – И того ученые слушаются. Их знания и мудрость будут принадлежать тебе. У нас на Востоке так. Грамотеи найдутся и сочинят за тебя все, что ты захочешь. Для войны нужен паша, а не грамотей.

Еще с тех давних времен, когда арабы во имя аллаха завоевывали страну за страной, среди приверженцев ислама сохранилось глубокое убеждение в своем всесилии и превосходстве.

Рахим, как и многие ненавистники России, был глубоко убежден, что это хотя и огромная, но слабая страна, что большинство ее населения составляют угнетенные и подавленные магометане, что их большинство, а русских горсть.

Незадолго перед этим русские нанесли сильнейший удар по соседям Хивы – пала Бухара. Перерезанными оказались старинные караванные пути. Русские взяли Самарканд. В Хиву и Афганистан хлынули беженцы из завоеванных русскими областей. Там замышляли священную войну, желали возвращения утерянных владений, пытались заключить союз мусульманских государств против России. Но среди хивинцев не было единогласия, начались раздоры, споры. Одни требовали «священной войны», другие желали мира и дружбы с Россией. Английские резиденты на Востоке обещали мусульманам помощь. Шах Афганистана тоже обещал помочь.

Во все соседние с Хивой области были посланы лазутчики. По Бухаре поползли слухи, что скоро вернется старая власть. В киргизскую степь под видом мулл пошли шпионы, возбуждая ненависть к русским. Кое-где в степи заволновались мусульмане. Несколько лазутчиков посланы были на Южный Урал, к башкирам. Среди них Рахим. Он давно мечтал побывать здесь – на родине своих предков. Его мать была дочерью башкирина, бежавшего когда-то после восстания на Восток.

Рахим побывал в степи и кое в чем преуспел. Там нет русских поселений, про русских слышали, но не знают их. «Все ваши беды и несчастья от русских», – говорил им Рахим.

И вот он впервые оказался среди мусульман, живущих уже давно вместе с русскими.

На Востоке представляли, что люди тут страдают от русских особенно сильно и должны глубоко ненавидеть их.

Но здесь Рахим понял, что отношения русских и башкир сложны, и он стал осторожнее, беседовал лишь с немногими.

– К русским мы будем милосердны, – говорил он Могусюму, – зачем же всех убивать? Только чиновников и попов, и военных на колья посадим. Некоторых баб и девок себе возьмем...

Лицо Рахима приняло жесткое выражение, и он заговорил быстро и восторженно, скаля зубы, с каким-то яростным сладострастием.

– Мы русских не обидим. Пусть примут нашу веру. Они будут благодарить, хвалить. Ты спасешь их! Я сам знаю, как это сделать, мы все это давно обдумали. Русским будет хорошо, лучше, чем теперь! Русские кланяться тебе будут, подарки дадут, в страхе перед твоим могуществом приведут тебе своих белых девок, у тебя гарем будет... – сощурился он, и его черные глаза подернулись маслом.

Рахим охотно говорил о женщинах. К тому же он хотел знать склонности Могусюма, чего тот желает: стать богачом? Властелином? Обладателем гарема? Любит ли он наслаждения? Тут все средства надо перепробовать, обещать все радости и удовольствия. Или мстить? Жечь? Убивать? Лить кровь? Скакать верхом на шее пленника? Может быть, издеваться? Стать купцом? Хозяином караванов? Но Могусюмка, как замечал он, опять стал мрачен и холоден.

– А знаешь, как выгодно на Востоке можно девок продавать? Когда в России мусульманское государство установим, мы целые караваны этого товара туда с тобой отправлять станем. Знаешь, как там все любят женщин с белыми волосами? Богачи сидят в кофейнях и только и говорят, как бы купить хорошую девушку с севера.

Но у Могусюма не было этой изощренной страсти к белокурым женщинам, как у хозяев восточных гаремов. Он вырос вместе с русскими девчонками, навидался их с детства. «А что, если Зейнап во власти сладострастника? Ведь она тоже красавица», – подумал он, и на миг ненависть явилась в его глазах.

– Русские люди будут жить в нашем магометанском государстве так же, как сейчас башкиры живут в русском, – продолжал Рахим. – Хан, все чиновники, беки, военачальники, все купцы самые богатые, конечно, будут магометане. А права башкир сохраним, они в военном сословии останутся. Только мусульмане начальниками будут. А потом заставим всех русских принять магометанскую веру, и счастье наступит на земле. А твоих русских друзей обязательно сделаем начальниками над русскими.

И он опять помянул про наслаждения в гаремах, что и у русских тогда будет по многу жен и это им самим понравится. Они рады ввести у себя магометанские обычаи, растолстеть, ходить в тюбетейках, иметь много жен...

– В аль-коране сказано, что в раю правоверные будут наслаждаться женами. Какими женами? Непорочными женами! – многозначительно поднял палец Рахим.– Так сказано в главе «Телица», открытой частью в Медине, а частью в Мекке. Тогда здесь будет земной рай для правоверных, – пошутил он. – Ты, Могусюм, возьмешь себе непорочных жен?

– Но тогда они уже не будут непорочные? – сладко улыбаясь, заметил Бегим.

– Да, да! – благодушно, но важно отозвался Рахим с видом человека, который со священной книгой запросто и позволяет себе в своем кругу шутливо толковать священные тексты.

– А вот в коране есть упоминание, что рано или поздно все народы подчинятся правой вере, но каждый народ в свое время. Время это еще не настало? – спросил Бегим.

– Нет, время уже настало. На это есть знамение!

– Но у нас один мулла учит, что не настало.

Рахим взглянул насмешливо. Ох, уж здешние муллы!.. Он заговорил о могуществе Востока, о парадах войск в Турции, шествующих под зелеными знаменами.

– Янычары! Беспощадные каратели неверных!

Он бывал в Турции.

Рахим сказал, что среди мусульман много предателей – это богачи, князья. Есть башкирин генерал-майор русской службы Карамурзин, есть генерал Татлыбаев, есть князья, преданные русским больше, чем аллаху, полковники, офицеры, получившие образование.

Потом рассказал, как головы неверных в Самарканде выставляли напоказ.

– Но Самарканд пал, теперь в нем русская армия, – сказал Могусюм. «Теперь иные времена и борьба должна быть иная, – подумал он, – не за ханов...»

Рахим сделал вид, что не слышит. Он намекнул, что изучал не только коран, но был офицером у турок и потом в Хиве, и что поучит многому Могусюма. Потом он еще раз помянул про выгодную торговлю, сказал, что отсюда можно также вывозить и драгоценные камни, что купцы в странах Востока знают богатства Урала.

Рахим долго говорил Могусюмке, что его долг помочь святому делу.

Но Могусюмка все еще не давал согласия войти в заговор. Желая знать, кто в нем участвует, он обещал, что никому не откроет имен. Рахим сказал, что самый богатый из здешних башкир торговец Темирбулатов ждет Могусюмку к себе, хочет видеть.

– Благословит тебя аллах, ты поклянешься на коране и узнаешь имена всех своих единомышленников... У тебя есть русские друзья! Это неплохо. Это пригодится. Каждый, кто хочет помочь нашему святому делу, должен до поры дружить с русскими, быть с ними ласковым и услужливым. А ты думаешь, как действуют муллы? Они очень верны русской власти? Они в душе с нами... Но так приходится. Иначе мы ничего не сможем сделать и наши цели обнаружатся. Мы должны царя хвалить. И муллы должны строго смотреть, чтобы зря разговоров не было. Но они честны и благородны в душе! Когда же справедливость восстановится, мы заведем здесь иные порядки. Можем построить клоповники. Русских – в клоповники! Хи-и-и-и, – сдавленно и неумело засмеялся Рахим: видно, редко смеялся, только хрип несся из горла. Так смеются лишь серьезные люди, которые всю жизнь проповедуют высокие истины и шутить не умеют. – Клоповники построим, чтобы врагов истинной веры клопы в них насмерть заели, как это делается в благородных ханствах Востока. Там так расправляются с врагами. Знаешь клоповники? Это такие помещения, где миллионы клопов разведены. Славная пытка!.. – Он усмехнулся.

– А знает народ, который жертвует деньги, о грядущем восстании? – неожиданно спросил Могусюм.

– Нет, это тайна, – ответил Рахим и объяснил по корану, что значит тайна: – «Это то отдаленное и скрытое, что недоступно». Нет, мы пока никому не говорим. Даже мулла здешний не знает. Сначала подготовим все. Да и зачем знать? Когда на проповеди им скажут, что надо, они пойдут, куда им велят.

***

Могусюмка ехал на запад. Еще в детстве он замечал, что когда муллы ругают русских, то говорят, что вера русскими унижена. А сами башкирские муллы свой народ за народ не считают. Муллы всегда говорили о великом мусульманском мире, а о башкирах и не поминали, словно стыдно им своего народа. Башкиры в этом мире были самым черным, неграмотным народом. А Могусюмка знал, что башкиры народ, и народ сильный. Он по себе знал, на что способны башкиры.

Рахим призывает устроить тут магометанское государство. Он ждет, что Могусюмка подымет народ. Рахим хочет крови русских, хочет победы турок и хивинцев. Войти в заговор? Стать заодно с муллами? Подчиниться Темирбулатову? Дать клятву? Зачем все это? Воевать за Хиву и Турцию – значит воевать за мулл и богачей, служить тому, против кого был всю жизнь.

Башлык на прощание сказал Рахиму, что подумает. Он не желал открыто отказываться, хотя в душе твердо решил не ездить больше к Рахиму. Он еще сильней возненавидел тех, кто священное слово аллаха использует для своих целей. И все же многое, что говорил Рахим, встревожило его. Нет слов, много горя, сильно угнетены башкиры. Исправники, чиновники, заводчики – много их развелось на башкирской земле. Гибнет лес, гибнет зверь, запахиваются поля. Но Могусюм знал и другое: у русских грамота своя, а не чужая, знания – то, чего нет у башкир. А муллы требуют вражды к тем, у кого знания. Народ без грамоты. На арабской грамматике далеко не уедешь. Не враждовать с русскими надо – учиться у них.

Башлык почувствовал, что Рахим действует обманом, лестью. Нельзя позволить, чтобы народ ему поверил. Могусюм готов был скитаться всю жизнь по горам Урала, лишь бы не служить ложному делу. Но все же во многом Рахим был прав, и от этого на душе тяжко.

***

А маленький мулла, допустивший ошибку в суждениях о райских яблоках, ехал домой, в горы и терзался всю дорогу сомнениями.

«Я не хотел прогневить вестника с Востока, – размышлял он, уставившись в сивую гриву своего коняги, – но, с другой стороны, так и кажется, шайтан их всех спутал. Куда он добрался! Смешно слышать тут такие проповеди. Хоть он ничего толком не говорит, но я все понял, ведь я коран сам знаю не хуже его. Лучше бы держаться от него подальше. Неизвестно, как следует понимать толкование Рахима и помогать ли ему?»

В коране действительно сказано, что все народы рано или поздно примут правильную веру. Находились и прежде толкователи, которые намекали, осторожно спрашивали в духовном управлении, не пора ли, обучая народ по корану, не опускать тех мест в книге, где проповедуется священная война против неверных.

Муллы из духовного управления прекрасно понимали намеки и так же осторожно и намеками же разъясняли, что когда будет воля аллаха, может быть, и придется учить по корану без предосторожностей, но что пока этого нет – значит, нет и воли аллаха, и тут беспокоиться ни в коем случае не следует. В проповедях и в беседах с верующими учили верности царю. Хотя находились муллы, которые тайно учили ненавидеть неверных.

Судя по всему, высшие лица из духовного управления не тревожились о том, что еще нет воли свыше, и жили спокойно, а власти неверных их не обижали. На неверных в этом можно положиться. Куда страшней духовная власть на Востоке, там строгости большие.

Маленький мулла подчинялся не великому халифу, а Уфе. Еще неизвестно, как посмотрят там на все дела и речи Рахима. Духовное уфимское управление приказывает молиться за царя. Могут быть неприятности, и лучше бы было не ездить в Хабибулино.

Так думал старичок из горной деревушки, где жил до сих пор мирно и спокойно, где околица из длинных кривых жердей на кривых же стойках подходила к самому обрыву горы. На обрыв, бывало, вылезали медведи. Там чаща, кустарники, малина хорошая растет, кое-где дубки, осинник, ниже, по другую сторону деревушки – речка. Место очень хорошее и доходное, живут люди, все верят правильно, настоящие магометане. Охота хорошая, медвежат берут живыми и продают в городе или в другие деревни. И добывают в урмане мед. Колоды привязывают к стволам деревьев повыше, а чтобы медведь не достал, подвешивают бревна на веревке. Медведь учует мед, ползет по стволу, а бревно висит. Он отодвинет его, а оно качнется и ударит. Медведь рассердится и хватит его лапой, качнет еще сильней. И получит еще один удар по морде.

На сто верст кругом никто не рубит лесов: речка мелкая, сплавлять лес нельзя.

Мулла знал, что добрые прихожане его разбегутся, если он заикнется о священной войне.

Он решил осторожно, намеками, но так, чтобы понятно было, написать обо всем духовному главе и личному своему покровителю – муфтию – в Уфу.

Глава 19

ГОРА ПЕТУХ

Могусюмка подъехал к бревенчатому дому Шакирьяна. Выбежал босой Гурьян и ухватился за его седло.

– Здорово, брат!

– Здравствуй, – ответил Могусюм.

Гурьян заметил, что друг его не то кислый, не то недоволен чем-то: цедит сквозь зубы.

– Ты что невеселый приехал?

Могусюм не ответил. Он спрыгнул с коня, расседлал его, пустил в поле, забрал седло и пошел в дом. Гурьян поспешил за ним.

– Видал того, к кому ездил?

– Видал... А где Хибет? – спросил башлык.

– Хибетка поехал к отцу.

– А-а...

Пришел Шакирьян, старуха подала обед. Уселись, закрыли колени полотенцем.

За едой Могусюмка стал разговорчивей.

– Русских подговаривает резать, – сказал он Гурьяну. – Из Хивы. Как, говорит, кафтан на стене висит, так, мол, все русские скоро висеть будут.

Могусюмка усмехнулся печально. Бегим сидел здесь же, присматривался к нему злыми глазами.

– Я тебя теперь должен повесить, как кафтан! – с грустью продолжал башлык.

Гурьян никак не ожидал, что проповедник настроит этак Могусюмку. Восставать против русских? Новость!.. Все русские будут висеть! До этого еще никто не додумался. В старину бывали бунты, но с заводскими заодно.

– Верно, от нас горя немало! – сказал Гурьян, отчасти потому, что и сам так думал, а отчасти хитря и желая выведать, что думает Могусюмка.

– Конечно! – подхватил тот. – Разве мало?

– Ну, уж это чистое вранье! – сказал Гурьян, услыхав, что русские хотят башкир вырезать, а мечети закрыть.

– Как вранье? Ай-ай! – воскликнул Могусюм. – Как тебе не стыдно так говорить! Разве я не знаю! Я тоже слышал! Да ты сам нас всех зарезать хочешь! Святой ясно мне все сказал...

Гурьян понял, что друг его горько шутит и, видно остался недоволен встречей в Хабибулине.

На душе у него отлегло.

Вечером Могусюмка поспорил с Гурьяном.

– Ну, скажи по правде, ответь мне: разве справедливо, вы лес вырубаете и башкир обижаете?

Гурьян молчал.

Башлык вдруг опять засмеялся.

– Раз уже мы с тобой разбойники, так и не будем за мулл воевать. Муллы нас проклинают.

– Разве мы с тобой разбойники?

– Так муллы говорят. Они знают! – Опять горечь и тоска были в голосе Могусюмки. – Довольно, брат, нам об этом! – сказал он по-русски. – Ты хотел ехать на завод. Поедем... Не будем больше поминать про Рахима.

«Слава богу!» – обрадовался Гурьян, что не хочет друг его разладов из-за проповедей, услышанных в Хабибулине, что хоть и тронули там раны Могусюмки, но сердцем он не поддался.

– Хоть я разбойник, но кланяться баю не пойду! Я буду честный разбойник, – с горечью пошутил Могусюм.

– А ты попробуй-ка... Может, сговоришься?

– Зачем?.. Нет! – решительно сказал Могусюмка.

– А все же хорошо бы поднять бунт...

Гурьян надеялся, что со временем бунт все равно будет и все переменится.

– Они хотят, чтобы я восстание поднял. А я не дурак, знаю, что это такое! Пусть-ка они подымут, и тогда я посмотрю. Мне даже кажется, что это какой-то обман, говорил Могусюмка.

Он все более посвящал друга во все свои тайные разговоры с Рахимом и во все свои сомнения, и на душе от этого становилось все легче и легче: злоба, возбужденная проповедником, постепенно исчезала.

Друзья отправились в далекий путь. Дорога шла на юго-запад, степью. Башкиры пахали землю. Жаворонок – птица плуга – как называют его в здешних местах, пел свою песню, висел в воздухе над пашней. Ехали не прямо к горам, а наискось, к станице Магнитной; оттуда на завод прямая дорога. Час от часу яснее виднелись горы.

На этот раз в пути много говорили о вере. Гурьян – старовер.

– Наши, знаешь, тоже крепко верят... А по мне, верь, как хочешь, я не неволил бы никого, – говорил он.

– Наша вера строгая, – рассказывал Могусюмка. – По корану за смерть – смерть, руби неверных мечом, пощады не давай. И учат ведь у нас по-арабски, поэтому, брат, все и неграмотные.

– Если бы мы с тобой взялись жить – ты по корану, а я по нашей вере, нам бы давно пришлось загрызть друг друга зубами.

Ночевали вблизи казачьей станицы на заимке у знакомого Могусюмке казака.