Текст книги "Цунами (др. изд.)"

Автор книги: Николай Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Договор Японии с Америкой был подписан. Философ и поэт из Китая получил массу посвященных ему стихов от японских знакомых. Главный посол Японии, Хаяси Дайгаку но ками, уполномоченный императором для подписания договора, на банкете на борту корабля «Поухатан» горячо сказал коммодору Перри:

– Японцы и американцы – одно сердце!

Хаяси возглавляет Управление Наук в государстве.

Его титул «Дайгаку но ками» означает «Защитник академии». Или «Воевода академии», так можно перевести. Или «Князь Управления Наук». Ему разрешено читать голландские книги, он изучает европейскую философию, знакомится с новостями техники и медицины, дает указания, как лучше лечить вельмож, стоящих во главе государства. Конечно, и самого сиогуна.

Японские художники опять рисовали знаменитого Метью Колбрайта Перри.

Он светел лицом и волосами. Белое, тяжелое и длинное лицо с хорошими челюстями немного тяжеловато. Голубовато-серые открытые глаза, привыкшие смотреть серьезно, как при отдаче приказания. Посылал ли коммодор на виселицу или награждал милостями, он всегда сохранял серьезное спокойствие.

Сейчас он улыбался, как хирург с белым лицом после тяжелой операции, которую он проделал больному, и снисходительно принимал благодарности родных больного и комплименты своих коллег.

Коммодор сидит в кресле с подставкой под ногами, немного выставив изрядное брюшко под форменным жилетом из новейшего белого сукна с золотыми пуговицами. Большой палец правой руки за самой нижней золотой пуговицей двубортного тяжелого мундира, шитого в талию. На коммодоре галстук, стоячий воротник и золотые эполеты.

Вино лилось, и сласти уничтожались. Матросы в красных фраках, вычерненные сажей, исполняли негритянские танцы на палубе. Исполнен был музыкальный спектакль. В антрактах играл оркестр, едва вмещавшийся на огромном капитанском мостике. Гостям розданы подарки. Коммодор со всеми был ласков, охотно выслушивал комплименты. Его благодарили за то, что он разрешает видеть себя так близко.

Коммодору говорили, что все его очень любят.

Хаяси Дайгаку но ками, который был отрекомендован как принц-канцлер и родственник императора, красавец пятидесяти пяти лет, сказал послу президента:

– Мы… это… очень… очень боимся русских!

Коммодор Перри сказал, что для статуи Вашингтона, величайшего борца за свободу и независимость, он должен привезти из Японии две скалы на постамент. Одну он выломает в Симода, а другую в Хакодате. Он отправит скалы вместе с договором и с известием о его подписании на пароходе. Повезет капитан Адамс… Это будет праздник в Штатах. О Японии заговорит вся Америка. Великий Вашингтон будет вечно и твердо стоять на куске, отколотом от японской твердыни. Приготовить эти камни должно японское правительство.

Принц-канцлер подпрыгнул от восторга, чтобы достать до длинного лица Перри, и, ухватив его обеими руками за мощную шею, целовал еще и еще.

Договор подписывали в Канагава. Это еще ближе к Эдо, чем Урага. Это почти рядом с Иокогамой.

И еще один пир. Ответный банкет на берегу, на котором впервые в истории Японии «западных варваров» – американских офицеров – угощают молодые японки.

На берегу гремел сводный оркестр с трех кораблей и маршировали пятьсот маринеров и матросов. Гремели артиллерийские салюты, на реях и на мачтах появилось множество флагов. Двадцать три шлюпки прошли по заливу.

Мориама Эйноскэ и Хори Татноскэ очень живо схватывали американские выражения. Эйноскэ заговорил по-английски.

Когда-то, во время визита Глена, он был строг и жесток с европейцами. А теперь дружественно добродушен.

Старый Бруин отправился на берег для прогулки. Он надеялся, что ходьба поможет. Жестокая болезнь не будет так мучить по вечерам.

Эйноскэ разгонял на узкой улице толпу сбежавшихся женщин.

Коммодор, который для всех теперь был доступен, удержал переводчика:

– Зачем вы гоните их? Что вы делаете?

– Знаете… это… Им закон не дозволяет смотреть на иностранцев.

– Лжец! Зачем врете? Нет такого закона. Вы приказали сами… на банкете в Канагава…

– А-а! Да, да… Ну… это… Я понял! В следующем городе женщины уже не будут прятаться.

Прибыл военный шлюп из порта Симода, из идущей описной эскадры коммодора Роджерса.

После прогулки по берегу ноги коммодора почти не болели.

Коммодор узнал, что Рингольд, под начальством которого эскадра вышла из Штатов, заболел. Его заменил коммодор Роджерс, родственник Рингольда. Под его начальством эскадра будет производить опись берегов Японии, Сахалина, Охотского побережья, Камчатки и Берингова пролива.

Рингольд и Роджерс – родственники семьи Перри. Доставлены посылки и письма из дому. Фотография жены Перри и его младших детей. Сняты в большой гостиной с тяжелой мебелью и широкими картинами в массивных рамах. Грациозная леди в буклях и прелестные кудрявые дети. Похоже на картинку из немецкого учебника с подписью: «Auf dem Bild sehen wir… [57]57
  Мы видим на картинке… (нем.)


[Закрыть]»

… По заключенному договору, японцы открывают для торговли с американцами и для захода их кораблей порты Хакодате, Симода и Нагасаки.

Офицеры и японские чиновники постоянно составляли теперь за столом единую дружественную компанию. Шли мужские разговоры о том, что женщины в городе, кажется, поняли, что американцам очень приятно, когда им показывают босые ноги… И Мориама Эйноскэ почтительно хихикал.

18 апреля 1854 года в четыре часа утра на пароходе «Поухатан» коммодор Перри отбыл в порт Симода для осмотра порта и бухты, туда, где, ожидая его, стояли пришедшие ранее американские корабли из научно-исследовательской эскадры Роджерса, посланной в Россию и Японию. К сожалению, Роджерс запоздал на Сахалин. Там стоят казаки!

Договор подписан, и у коммодора с души свалился камень. Через Хори Татноскэ и через Вельш Вильямса, а особенно через ученого китайца-переводчика стали доходить новые сведения. Оказывается, Надазима не был вице-губернатором. Он просто ёрики – полицейский чиновник, вроде участкового надзирателя. Иезаймон не был губернатором. Но всего отвратительнее для коммодора новость, что Тода, уполномоченный императором принять письмо президента, лишь губернатор захолустной береговой крепости и городка Урага и ниоткуда в Урага не приезжал. Где же гарантия, что с пунктами заключенного договора не случится чего-то подобного?

– Лжецы! – восклицал коммодор. – Ну, нет, эти жалкие увертки с Америкой не помогут!

Когда японцев стали пускать на корабли, однажды к коммодору, проходившему по палубе, подскочил какой-то чиновник с двумя саблями и отрекомендовался одним из дайканов [58]58
  … одним из дайканов… – Дайкан – сегунский чиновник в феодальных владениях Токутава.


[Закрыть]прибрежной округи.

– Я восхищен вашим превосходительством и буду вас любить и уважать всю жизнь. Я сердечно признаюсь, – с улыбкой и поклонами сказал он, – что я явился на это судно, чтобы убить вас по собственному желанию и защитить Японию. Но здесь, видя ваше великодушие и доброту, я передумал.

– Что? – остолбенел коммодор Перри.

– Я видел, как сегодня во время дождя молодой лейтенант поскользнулся на палубе и вы его поддержали. И я был очень тронут и все понял после этого. Такой случай дал мне основание быстро переродиться.

Бог знает, какие обманы еще могут обнаружиться в договоре!

… Коммодор вызвал к себе священника и спросил его, сколь тщательно сверен японский текст с голландским.

А кто же тогда Хаяси? Принц?

– Нет. Он как бы президент Академии наук.

– Черт знает что. Принц Тода! Принц Тода! Губернатор маленького городка… А кто же заведовал приемом русских?

– Их принимал министр финансов, и с ним был главный шпион.

– Как имя министра финансов?

– Кавадзи Саэмон но джо…

Глава 9
КАВАДЗИ

Замок Эдо. Парк за высокой коричневой стеной, которая поднимается со дна рва на огромную высоту и, как ровная каменная лента, опоясывает сады и леса, площадки для церемоний и пастбища для лошадей государя. Стена без башен и украшений. Она не имеет себе равных в целом мире. В нее заложены камни величиной с дом. Камень добыт из коричневых скал полуострова Идзу, в стране лесорубов, каменотесов и рыбаков. Сиогуна охраняют многосложные правила. Очень узкий круг лиц может видеть его, это особое преимущество самых важных вельмож и чиновников в государстве.

Вельможи подходят к сиогуну, на каждом шагу опускаясь на колено. Приближающийся поднимает правую ногу, стоя на левом колене, и, сразу сгибая ее, ставит на ступню и опять на колено, подтягивая левую ногу, подымает ее и выбрасывает в следующем шаге, словно катится, как на колесах.

Присутствуют трое придворных. В своих халатах они как три серые вороны со сложенными черными крыльями.

… После любезного и торжественного письма, где варвар посмел обратиться к сиогуну со словами: «Мой хороший и добрый друг», старый государь уже не мог спать. Он готов был на уступки, но не сдавалось, не могло смириться сердце, оно гулко и часто стучало по ночам. И он не мог утешиться. В стране глухой ропот князей и вельмож.

Но коммодора Перри не заставишь распороть себе живот! «Я не хочу жить!» – говорил больной сиогун.

Он умер от раненой гордости. Ядовитая стрела попала в его сердце, минуя стены, войска, охраняющих богатырей и придворных, похожих на серых ворон.

Дело с американцами страшное. Только чиновники знали, что оно сулит выгоды. Интересное дело. Хотя американцы били японских солдат морской охраны! Но это ничего!

… Поздней осенью седьмого года царствования Каэй [59]59
  … седьмого года царствования Каэй… – Каэй (Комей) – японский император, царствовавший в 1846–1867 гг.


[Закрыть]в один из сухих, солнечных дней Кавадзи был срочно вызван к канцлеру Абэ Исе [60]60
  … канцлеру Абэ Исе… – Масахиро Абэ (1818–1857), владелец замка Фукуяма, в 1843 г. получил звание родзю, то есть члена главного совета (а с ней и приставку Исе но ками). Ведал внешней, а частично и вообще государственной политикой.


[Закрыть]но ками. Прибыли известия о Путятине. Сначала пришли о нем бумаги из Хакодате. Теперь пришли письма губернатора и наместника из Осака.

В прохладном здании под огромной черепичной крышей тридцатисемилетний князь Абэ Исе но ками говорил своему верному стороннику и любимцу:

– Путятин в Осака. Это очень опасно.

Тяжелое и сложнейшее дело опять поручено Кавадзи Саэмону но джо, потому что в государстве не было другого человека, который тут справился бы.

Конечно, молодой сиогун не сам вспомнил про Кавадзи.

… Тридцать шесть человек быстро шли впереди и вокруг каго, [61]61
  Носилки, паланкин.


[Закрыть]когда Кавадзи Саэмон но джо снова спешил во дворец. На этот раз не к канцлеру.

Сколько раз замирало сердце, когда через ров по Мосту Бамбуков подъезжаешь к этой скале скал, к поясу из камня вокруг святыни святынь, и пешком идешь в эти огромные ворота из толстейших плах дерева хиноки, с медными скобами, а потом через дворик и через ворота во второй стене.

Падали, перевертывались в воздухе раздвоенные листья с дерева гинко, и согбенные тихие садовники начисто подметали укатанную дорогу между каменных откосов стен, выступивших из чащи сливовых рощ.

Лицо Верхнего Господина расплылось и стало приветливым. «Он» – совсем молодой человек.

От дверей, на своих сильных ногах опускаясь со ступни на колено и выбрасывая свободную ногу вперед, чтобы снова согнуть ее, Кавадзи, как на колесах, приблизился и опустился в глубоком поклоне подле повелителя.

Кавадзи выслушал, что он должен выехать в Симода. Стаи ворон вспорхнули и заскользили в раскрывающиеся бумажные двери.

Молодой государь тронул свой роскошный халат. Бесшумные руки подали другой такой же халат, и государь своей рукой накинул его на плечи Кавадзи.

Как скалы Японии незыблемы, так тверды и основы ее традиций.

Теперь халат Верхнего Господина спрятан. А Кавадзи двигался по дороге в горы.

– Говорят, что, когда приходил Перри, князь Мито Нариаки [62]62
  Нариаки (ра) Токугава – князь Мито, возглавлял в 1830 – 1860-е гг. консервативное «движение за почитание императора и изгнание варваров». Прославился высказываниями вроде: «Если слишком облегчить жизнь народа, то трудно будет прокормить хорошего самурая».


[Закрыть]собрал армию и потребовал, чтобы ему разрешили напасть на американские корабли.

Молодой государь мечется как в клетке. Замок Эдо, охранявший спокойствие и наслаждения государей, превращался в тюрьму, где эти наслаждения становятся противны. Только простой народ за старые порядки, как всегда. Он верит в то, во что уже не верим мы, веками рубившие головы народа за безверие и наконец внушившие ему свои понятия. Тем более недовольны иностранцами рыбаки и крестьяне, живущие там, куда приходят корабли варваров. Со своих полей, садов, из уловов приходится отдавать все для краснолицых эбису и для прибывающих встречать их многочисленных чиновников.

Кавадзи Саэмон но джо, глубоко задумавшись, полулежал в своем каго на подушках, поджав под себя ноги и держа тело в легком и приятном напряжении, которое уравновешивало неприятные мысли. Ехать долго в таком положении почти невозможно. Но сегодня он шел пешком, поднимаясь в гору, чтобы облегчить труд носильщиков.

Мимо плыли стволы сосен, а за ними виднелось море. Природа, как всегда, успокаивала Кавадзи, напоминая о том великом, чистом и всесильном, что, сливаясь с памятью предков и с ощущением божества, возвышает над смутной жизнью общества.

Еще старым сиогуном перед свадьбой Кавадзи с придворной дамой Сато было ему пожаловано новое имя: Саэмон но джо. Величайшая награда! Не деньги, не земля, не деревни. Даже не халаты. А имя! Саэмон – левый дворец. Саэмон но джо – Капитан левого дворца. Это гораздо почетней, чем зваться Капитаном правого дворца. Теперь Кавадзи всегда готов оправдывать свое новое почетное имя. А другие, как, например, Кога, член делегации, автор книги про русских, ученый из Управления Наук, сторонник американской партии, сочиняющий стихи китайского стиля, даже в своих личных, секретных дневниках, которые он никому не показывает, называет его «Каку»!

Вечером вчера на почтовой станции, при свете фонаря Кавадзи сидел и писал дневник, когда мимо него дважды промелькнула какая-то девица.

Где он видел эту дурнушку? Как она смело улыбнулась ему. Поразительная дерзость! Но дерзость женщины что-то означает. Оказалось, что это его бывшая служанка!

Неужели правы европейцы? У них много толкуют об условности сословных перегородок. Вот он, один из могущественнейших чиновников в государстве. В эпоху, когда жизнь простолюдина ничего не стоит, бедная служанка так смело улыбается ему! С широким лицом, некрасивая, а такая самоуверенная!

Ах эти молодые служанки! Уж они-то умеют сохранять тайны. Но потом их приходится менять…

Утром он велел подать свой тяжелый меч для упражнений и взмахнул им сто раз, прыгая при этом. Мускулы еще не ослабли, хотя годы идут. Кавадзи не хочет походить на других расслабленных чиновников. Страна давно не знает войн, смут, сражений, и это не к пользе общества. Ее рыцари вянут.

Кавадзи несет на себе тяжкие ноши. Ношу государственной службы. И ношу семейной жизни. Он не даймио, [63]63
  Японские феодалы, князья.


[Закрыть]у него нет великих предков. Кавадзи начинал снизу, из бедности. Было время, когда он шел на службу и сам нес свою сумочку с бумагами. Потом у него появился слуга. Потом двое слуг. А теперь, когда он идет в замок по улицам, то сорок человек сопровождают его. Всех надо накормить, дать риса для семей, вывести на улицу в приличном платье.

Впереди шагают три вооруженных самурая с саблями за поясом. Словом, все как полагается, почти как у знатных князей. Кавадзи – хранитель казны и сокровищ Японии. Он распоряжается расходами в государстве, без совета с ним не решается ни одно дело.

Успех американцев возбудил всю страну. Теперь глава правительства бакуфу Абэ Исе но ками и его советчики хотят наверстать упущенное…

* * *

Прежде Саэмона но джо звали Тосиакира. Из своей родной семьи Найто, такой бедной, что у матери не было даже чашки, он отдан был в раннем детстве на воспитание в семью Кавадзи. А его старший брат – в семью Иноуэ. Тосиакира горячо любил семью своих названых родителей. Они не запрещали ему бывать у отца с матерью, любить их, а впоследствии о них заботиться. Так у него было два отца и две матери, две родных семьи. Он был женат в четвертый раз на красавице, которая до тридцати пяти лет оставаясь незамужней служила при дворе, а потом была выдана замуж за знаменитого своим умом и мужеством министра финансов и начальника береговой охраны. Величайшая честь, оказанная старым сиогуном верному канзе-бугё. [64]64
  То есть министру финансов.


[Закрыть]До того Кавадзи в семейной жизни не везло, он не ужился с тремя женами и выгнал двух из них из дому. Одну за доброту и слабый характер, другую за остроумие и слишком твердый характер. При этом он отбирал у них детей. И, в горячности изгоняя их, он потом заботился о разведенных женах. Подраставшим сыновьям он позволял встречаться со своими матерями. А его третья жена умерла.

Сато – придворная дама. Она первая красавица в Эдо, хотя считается, что она вторая красавица. Первой признанной красавицей может быть лишь жена сиогуна.

Сато внесла в дом знаменитого чиновника дух аристократизма и оттенок элегантности и той особенной изысканности, которая свойственна только ей. В дом Кавадзи стал приезжать ее учитель поэзии. Кавадзи сам писал стихи, но, как оказалось, он недостаточно знал правила стихосложения и все современные поэтические тонкости.

У Сато не было детей. Она очень любила детей Кавадзи от других жен. Бывало, что она брала заболевшего мальчика в свою постель, согревая его. Она умела делать бумажные игрушки, играла и пела с детьми. В его доме она стала отличной хозяйкой.

На запад от огромного города, там, где рощи вековых лавровишневых деревьев, поодаль друг от друга разбиты загородные дома князей и высших чиновников. В двух легких, как воздух, деревянных павильонах с бумажными стенами и высокими крышами Кавадзи жил летом с многочисленными детьми и дворней.

В доме много слуг. В дом входил каждый, кто охранял господина или кто нес его вещи, когда он ехал в замок Эдо.

Так у Кавадзи было две семьи его родителей, своя семья и две семьи разведенных жен. И были самураи. И служащие девицы, которых никогда не надо обижать.

С любимой женой Кавадзи наконец обрел спокойствие. На ней держится весь дом. Она настоящий «внутренний помощник».

Через четыре дня после свадьбы с Сато его вызвали во дворец. Кавадзи получил наиважнейшее государственное поручение.

Незадолго до того сгорело главное помещение дворца сиогуна. Жилище легкое, с открывающимися на все стороны стенами, с вечно чистым воздухом.

Вокруг парк с цветущими деревьями, луга с цветами, поля и леса, выращенные художниками, а еще дальше живописные выгоны для сиогунских лошадей, которые кормятся травой. Все это обнесено каменной стеной.

Тут же правительственные учреждения, хранилища сокровищ, арсенал, помещения для охраны, для лиц, наблюдающих за охраной, для лиц, наблюдающих за наблюдающими, а также для наблюдающих за законностью и правопорядком движения к главному дворцу по территории дворца-парка.

И вот при всех этих строгостях и соблюдении правил само-то жилище сиогуна сгорело. Это было давно. В девятом году Темпо.

Следовало срочно доставить новый лес для постройки заново так называемого Нисси Мару – западной части жилища сиогуна.

Кавадзи отлично все исполнил. Потом его послали на остров, где на золотых приисках произошло восстание и где многих пришлось пытать и казнить. Кавадзи должен был смотреть, как ужасаются люди, как они корчатся в муках.

Сато осторожно давала понять мужу, что в высшем обществе недостаточно быть умным, честным и способным подать совет. Нужны изысканные манеры. Изысканность видна, например, в картинах великих художников. Как они изображают дам в подхваченных халатах. Он должен уметь писать изящные стихи… Она умна, ничего не скажешь!

Кавадзи любил безумно. Вот уже шестнадцать лет они вместе, а он все не насытится. Она бывает редко доступна. У нее ужасные рвоты и головные боли, и Кавадзи считает, что это болезнь гири-гири, поэтому она и не может рожать. Кавадзи с ужасом думает, что вот скоро умрет мать, а за ней может умереть и Сато. Третью часть года она проводит в муках. Тяжелая служба при дворе сказывается, это было вечное нервное напряжение, наверно – боязнь не угодить, ошибиться в исполнении принятых обычаев. Ведь там все надо помнить… Ее обязанностью было, как она рассказывает, уборка одежды, наряды. Поэтому у нее такой безукоризненный вкус. Она умеет одеться. Ее любовь так сложна и высока, что после этого любовь служанок или прежних жен кажется просто каким-то скучным действием, несмотря на все искренние порывы. Может быть, еще только очень молоденькие наивностью своей бывали приятны.

Поезд поднялся на вершину перевала, и видны стали лодки с парусами и без парусов. Внизу у входа в залив стояло судно с изображением трех листов дерева оой. Это герб сиогуна. Герб императора – хризантема. Красный шар на белом поле – у военных кораблей.

Герб Кавадзи несут впереди. Это – шестиугольный панцирь черепахи с тремя звездами. Он тройствен, как герб сиогуна.

С моря пахнуло свежим ветром, а Кавадзи в своем каго, как ему казалось, устал не меньше, чем носильщики.

Он приказал остановиться и вылез.

Потом вытянул руки со сжатыми кулаками и несколько раз присел.

Дальше он решил идти пешком. Вчера его поезд вышел из Эдо. Следом сегодня должен выехать Старик – Тсутсуй. Чтобы Старик смог с успехом исполнять возложенные на него поручения, он перед отъездом в Симода назначен на должность О о-мецке. В восемьдесят с лишним лет ловить шпионов и разоблачать тайные заговоры! Ну, это только для солидности, как первому главе делегации, уполномоченному вести переговоры с Россией.

Кавадзи пошел большими шагами в сопровождении пяти самураев. Из всех чиновников бакуфу только он один умел ходить так быстро.

Тсутсуй старше его, а все считается по старшинству. Но душой и умом посольства должен быть Кавадзи. Это дано понять ему в замке Эдо. Кавадзи чувствовал, что он часто был душой и умом всякого дела, которое решалось в его присутствии, сколько бы князей или бугё в этом ни участвовало. К мнению Кавадзи, которое он высказывал с величайшей почтительностью и с точным соблюдением сложных степеней вежливости, обязательных при этих церемониях, все прислушивались. Мнение его брало верх. Или им пользовались другие, и оно брало верх как бы от имени других. Все пользовались услугами Кавадзи. Даже сам старый сиогун. А молодой глуповат…

Думал ли смолоду Кавадзи, что он заполнит своим умом и находчивостью так много прорех в государственных делах, соблюдая все степени обязательной почтительности в отношениях с высшими вельможами, стоящими во главе великого государства!