Текст книги "Масштабные ребята"

Автор книги: Николай Печерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Конфигурация головы

Мы – масштабные ребята. Так лично сказал директору школы наш учитель русского языка. Жаль, что учитель говорил только по телефону. О таких вещах, на мой взгляд, не стыдно заявить и с трибуны.

Про телефонный разговор я узнал случайно.

Все пошло от телефонистки Гали, которая живет у Иры-большой.

Телефонистка Галя рассказала по секрету Ире-большой, и Ира-большая рассказала по секрету Ире-маленькой. От кого узнал я, объяснять не надо. Все и так знают, что я дружу с Ирой-маленькой.

Вчера вечером директор позвонил из Якутска в школу. Он учился заочно в педагогическом институте и теперь уехал сдавать экзамены.

– Але, – сказал он. – Дайте мне ИО директора Таисию Андреевну.

В школе был только учитель русского языка.

– ИО нет, – сказал учитель. – Она ушла домой. Есть только я.

– Это тоже хорошо, – сказал директор. – Как вы живете?

Учитель пожался, помялся, а потом рассказал директору, что Таисия Андреевна забрала наши сочинения и заперла в сейф на два ключа.

– Может, в тетрадках ругательства? – недоверчиво спросил директор.

– Пока нет, – ответил учитель. – Кое-кому я поставил двоечки, но есть и пятерочки. А вообще они масштабные ребята.

– Я сам знаю, что они масштабные, – сказал директор. – Можете не учить. Скажите ИО, пускай немедленно отопрет тетрадки. Я ей еще покажу, этой ИО!

Возможно, директор говорил немножко иначе. Этого я не знаю. Телефонистка Галя передала Ире-большой своими словами, Ира-маленькая передала мне своими, а я передал Леньке своими.

Но все равно разговор такой был. Таисия Андреевна ходила с красными опухшими глазами и без конца шмыгала своим скучным носом.

Таисия Андреевна, в сущности, была неплохим человеком. Мы вспомнили, как она купила одному мальчишке ботинки и какие шикарные фонарики умела вырезать из бумаги на новогоднюю елку.

Пожалуй, мы будем защищать своего ИО. Пускай только прекратит пятиминутки по пятнадцать минут и не запирает больше на два ключа наши тетрадки.

Сочинения нам возвратили.

А потом Леньку и вообще весь наш трудный класс прорабатывали на пионерском сборе. Все выступали и давали слово. У меня ошибок и недостатков не было, но я тоже встал и дал слово.

Если перевоспитываться всем, значит всем.

Больше всего напирали на Леньку Курина. Леньку даже заставили нарисовать в стенгазету карикатуру на самого себя. Ленька выполнил поручение без звука, но карикатура получилась непохожая и несмешная. Видимо, критиковать самого себя без вдохновения нельзя.

Пал Палыч все еще лежал в больнице. Оказалось, у него болело вовсе и не сердце, а нога. В ноге у Пал Палыча еще с войны сидел осколок и ему сделали операцию. Мы с Ленькой ходили к Пал Палычу и подробно рассказывали ему про себя и про наш класс. Пал Палыч нас не ругал. Он очень внимательно выслушал нас и сказал:

– Вы люди умные, масштабные и сами сделаете выводы.

Мы ушли от Пал Палыча очень довольные. Он всегда умел отличать самостоятельных людей от свистунов и шалопаев.

Зинаида Борисовна по-прежнему руководила нами. Мы узнали, что она тоже была ИО, то есть исполняющая обязанности. Когда Пал Палыча выпишут из больницы, он снова будет нашим классным руководителем. Мы научились ладить с ИО и больше ее не злили. Зинаида Борисовна уже называла нас не детьми, а ребятами. Это был прогресс.

Скоро директор школы Григорий Антонович вернулся из Якутска. Все экзамены он сдал хорошо, а русский вытянул только на тройку. Это потому, что Григорий Антонович все время думал про школу. С таким трудным классом, как наш, можно было вполне схватить двойку, а то и кол. Так говорили в школе все.

Учебный год подходил к концу и наш директор разрывался на части. Григорий Антонович не знал, куда пристроить ребят на практику.

На весь ПГТ было только одно предприятие – промкомбинат. Называли его «пром» только для вида. Промышленностью там даже и не пахло. На промкомбинате делали березовые туески, вешалки из оленьих рогов, резали из кости человечков на собачьих упряжках.

Не знаю, как остальные классы, а наш класс в промкомбинат принимать не хотели. Туда брали только с художественным вкусом. В нашем классе вкус был только у Леньки Курина, да и то с каким-то сатирическим оттенком.

Директор школы по целым дням звонил кому-то по телефону, доказывал, убеждал, разъяснял.

Все ребята очень нервничали и переживали. Слухи по школе ходили один лучше другого. За какую-нибудь неделю мы были и дворниками, и заготовителями грибов, и ловцами бродячих собак.

А еще говорили, будто директор школы и наш Пал Палыч хотят отправить нас в тайгу на строительство какого-то нового рабочего поселка. У этой идеи сразу нашлись защитники и противники. Отец Манича, например, заявил, что он ни за что не отпустит своего сына из ПГТ.

– Тоже умники! – говорил он. – Пускай сами едут и сами воспитываются.

Отец Леньки и мой были «за». Ленькин отец заходил к нам по какому-то делу и прямо при всех сказал:

– Пускай едут! Может, там из этих дураков людей сделают!

Моя мама промолчала. По-видимому, она имела свое мнение, но не хотела вмешиваться в разговор и подрывать при мне авторитет мужчин.

В ПГТ считали, что с отъездом в тайгу уже все на мази и тут вдруг из Якутска пришла в школу бумага. Директору школы запретили проводить нашу практику в тайге и предложили «изыскать резервы на месте».

Все пошло снова, как в сказке про белого бычка.

Как-то после обеда ко мне примчался Ленька Курин и сказал:

– Колька, кричи «ура»!

Ленька поднес к своей голове средний и указательный пальцы и пощелкал в воздухе, будто ножницами.

– Чики-чики-чик. Теперь дошло?

В голове у меня мелькнула страшная мысль, но я сразу же отбросил ее.

– Ничего не понимаю!

– Эх, ты! – сказал Ленька. – Мы будем парикмахерами. Уже все решено.

В моей душе что-то оборвалось и покатилось вниз.

– И ты радуешься!

– А что! – беспечно сказал Ленька. – Я буду дамским парикмахером. Так завью твою Ирку-маленькую, что закачаешься!

Я едва сдержал себя.

– Во-первых, Ира-маленькая не моя, – сказал я. – А во-вторых, я с парикмахерами дела не имею! Понятно?

Что было дальше, мне трудно и больно рассказывать. Мы с Ленькой наперебой называли друг друга ослами, свиньями, бегемотами, верблюдами и в конце концов разошлись заклятыми врагами.

Я думаю, теперь уже навсегда.

И снова мне стало горько и тошно без Леньки. Ленька жил где-то внутри меня. Я не мог без него ни есть, ни пить, ни дышать. Но жизнь есть жизнь. Человек должен быть готовым к любым, даже самым страшным ударам.

В школе нам не давали ни ходу, ни проходу. Только выйдешь из класса, уже кричат:

– Бобрик!

– Полубокс!

– Падеспань!

Мы гордо несли свои головы и не обращали на невежд никакого внимания. Они даже не знали, что падеспань не стрижка, а танец.

После ссоры со мной Ленька подружился с Маничем.

Это было очень странно. Манич не имел никаких моральных принципов. Когда его спрашивали – хочет он быть парикмахером или не хочет, – Манич отвечал: «Кем мне скажут, тем я и буду».

И все же я немного сомневался – зачем нашему поселку столько парикмахеров? За один день тридцать парикмахеров могут побрить и подстричь весь ПГТ. Если же мы постараемся и будем перевыполнять нормы, будет еще хуже. Каждый день придется брить и стричь по три раза всех наших мужчин, женщин и детей. С этим, я думаю, в ПГТ никто не согласится.

Мы решили поговорить по душам с нашей классной ИО. После уроков мы подошли в коридоре к Зинаиде Борисовне и спросили:

– Правда, что мы будем парикмахерами, или неправда?

Зинаида Борисовна очень смутилась и снова назвала нас, как первоклассников.

– Дети, – сказала она, – еще ничего не решено. Мы вам объявим…

После неудачного разговора с ИО я решил взять инициативу в свои руки и лично сходить в нашу дамскую и мужскую парикмахерскую.

Парикмахерскую я посещал редко. Дома у нас была своя машинка. Когда мама приезжала из тайги и воспитывала меня за свой счет, она сама стригла меня. Мама у меня мастер на все руки.

Я не пожалел десяти копеек и, не откладывая дела в долгий ящик, пошел на разведку. Парикмахерская была в самом конце Малой Садовой, возле промкомбината.

В одной и той же крохотной комнате помещался мужской и дамский салоны. Тут было загадочное царство ножниц, щипцов для завивки, пудры, замусоленных баночек с кремами и ядовитых, как серная кислота, одеколонов.

Когда я пришел, хозяин этой лаборатории Арон Маркович брил приезжего охотника-якута и мне пришлось подождать. Арон Маркович не торопился. Клиенты от него не убегали. Вокруг на тысячи километров другой парикмахерской не было.

Я вошел в салон и, немного робея, сел в кресло. Я боялся всего острого и блестящего, особенно шприцев и щипцов, которыми дергают зубы.

Арон Маркович взял в руки ножницы, пощелкал, как Ленька Курин, над головой и начал стричь. Арон Маркович никогда не спрашивал школьников, как их постричь. Если приходил первоклассник, Арон Маркович стриг «под нуль», то есть наголо, если мальчишка был из третьего класса, – оставлял ему маленький чубчик. Семиклассников и всех остальных Арон Маркович стриг под «полечку».

Арон Маркович стриг меня и без конца рассказывал про всякие разности. В парикмахерскую приходило много людей. Арон Маркович наматывал все, что слышал от людей, на ус, был поэтому всесторонне подкован и имел собственные суждения по всем областям науки и знаний.

Арон Маркович остриг половину головы, потом отошел в сторону, придирчиво осмотрел свою работу и сказал:

– Так-с, кем же ты хочешь быть, молодой человек?

У меня остро и томительно заныло в душе. Я знал, что вопрос был задан не случайно. Но я сдержал себя и как можно спокойнее ответил:

– Еще ничего не решено, нам объявят…

Арон Маркович, по-видимому, ждал более четкого и определенного ответа. Он снова пощелкал ножницами над моей головой и сказал:

– Арон Маркович стриг и брил много людей. Я знаю, сколько я стриг? Три миллиона, пять миллионов! И я тебе, мальчик, скажу: парикмахер – это вещь. Ты понимаешь, что я говорю?

Выслушав мой утвердительный и не совсем честный ответ, Арон Маркович продолжал с еще большим жаром:

– У каждого человека своя конфигурация головы. У одного – круглая как шар, у другого – редькой, у третьего, извиняюсь за выражение, – как дыня. Человеку неприятно с такой дыней появляться на службе и в театре. Он приходит в парикмахерскую, садится в кресло и говорит: «Арон, сделай мне красоту». И я таки да, делаю ему красоту!

Арон Маркович повертел мою голову, как глобус, осмотрел со всех сторон и сказал:

– Арон Маркович пятьдесят лет делает людям красоту. Но у него старые руки, и он скоро пойдет на пенсию. Ты меня понимаешь?

Я сидел и не дышал. Теперь для меня было ясно все – от парикмахерства нам не отвертеться!

Арон Маркович по-своему понял мое молчание. Он ласково посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

– Если тебе скажут: «Выбирай хорошую профессию», – иди ко мне. Я сделаю из тебя парикмахера. Лучше, чем в Москве. Чтоб я так жил!

Мой будущий шеф и учитель смел щеточкой с шеи и ушей волосы, взял небольшое зеркало и поднес к моему затылку. Я смотрел в зеркало и ничего не видел. Перед глазами стоял непроглядный туман…

Чистота – залог здоровья

Хотели наш класс обучать на парикмахеров или нам только так показалось, точно сказать не могу. Но сейчас это не имеет никакого значения. Всем уже объявили, куда кого пошлют, и с болтовней было покончено раз и навсегда.

Больше всего повезло девятому и десятому классам. В школу навезли откуда-то целую кучу столярных инструментов – длинных и стремительных, как крейсеры, фуганков, веселых и беззаботных рубанков, въедливых работяг шершебков, солидных уравновешенных топоров.

Директор школы не зря звонил по телефону и выходил из себя. Были теперь в школе и стамески, и сверла, и пилы, и даже небольшой токарный станок по дереву. Токарный станок с ходу отвезли в большой деревянный сарай, в котором раньше хранили шкуры оленей. Теперь, как заявил сам директор, в сарае будет ДОК или, иными словами – деревообрабатывающий комбинат.

Наши девятиклассники и десятиклассники сразу подняли носы. Это все-таки не шутка – делать настоящую мебель! Неплохо пристроился и восьмой класс. Его в полном составе приняли в промкомбинат. Одаренные ученики будут там делать вешалки из оленьих рогов и вырезать человечков на собачьих упряжках, а бездарные варить клей в чугунных котлах.

Нам и седьмому-б тоже придумали работу. Зинаида Борисовна пришла к нам на самый последний урок и сказала:

– Ребята, радуйтесь, мы будем благоустраивать наш родной ПГТ!

Мы не хотели обидеть Зинаиду Борисовну и поэтому начали радоваться, кто как мог.

Зинаида Борисовна приказала явиться завтра в школу в девять часов и принести с собой краски, рисовальную бумагу и цветные карандаши. Точно такое же задание получил седьмой-б.

Между прочим, у нас в школе только два одинаковых класса. Почему в ПГТ набралось сразу столько семиклассников, никто точно ответить не мог – ни родители, ни учителя, ни сам директор школы Григорий Антонович. Это была необъяснимая загадка ПГТ.

На другой день Зинаида Борисовна раздала нам узенькие, похожие на билеты в кино, бумажки. На каждом билете была написана какая-нибудь фраза с восклицательным знаком в конце.

– Перерисуйте печатными буквами, – сказала Зинаида Борисовна. – Постарайтесь, чтобы было красиво. Вложите туда всю душу.

Надписи были разные. У меня – «Дерево – твой друг!» У Леньки Курина – «Украсим наш поселок цветами!»

Ленька приволок с собой большой загрунтованный холст, кисти и мольберт с тусклыми пятнами засохших красок. Места за партой Леньке не хватило и он уселся, как фон-барон, за учительский столик. Это было даже лучше, потому что рядом со мной села Ира-маленькая.

Ира-маленькая старалась изо всех сил. Лишь изредка она отрывалась от работы и спрашивала меня, какой краской красить. Каждую букву Ира красила отдельным цветом, а по уголкам рисовала маленькие, похожие на амеб, цветочки.

По соседству с нами корпел седьмой-б. Мы не знали, какие страсти кипят за дверью, но все равно были уверены, что утрем нос седьмому-б. Наш класс всегда был впереди.

Под конец все немного утомились и стали рассеянными. Я взглянул через плечо на Ирин плакатик и увидел, что наша отличница пишет слово «насаждения» через «о». Но Ире я ничего не сказал, потому что она уже «насолила» четыре бумажки с буквой «о». Кому надо, тот и так прочтет.

Зинаида Борисовна, по-видимому, разделяла мою точку зрения. Она подошла к Ире, прочла ее плакат, а потом погладила по голове и сказала:

– Молодец, продолжай в том же духе!

В час дня Зинаида Борисовна отпустила нас домой, а класс заперла на ключ, чтобы наши плакаты не стянул завистливый и эгоистичный седьмой-б.

Благоустройство родного ПГТ было отложено до завтрашнего дня. Краски и кисточки уже сыграли свою роль. Теперь нам предложили принести на выбор метлу, лопату или помойное ведро.

Производственная практика не застала меня врасплох. Месяц назад мама сшила отличный синий комбинезон для мальчика-подростка. Комбинезон получился точно такой, как в журнале «Работница» – с молнией посередине, с пряжками на плечах и двумя карманами спереди и сзади.

Хуже было с шанцевым инструментом. Утром я надел комбинезон, запихал в карман бутерброд и пошел на разведку в сарай. Я всегда испытывал волнующее, совершенно необъяснимое чувство, когда входил в эту темную и тесную каморку. Мне казалось, в сарае жило каким-то странным образом мое прошлое, настоящее и будущее.

В углу стояли детские заржавленные салазки с высокой спинкой, там и сям валялись деревянные кубики с затертыми, уже выученными мною буквами. На стенах, будто реликвии, висели обшитая войлоком фронтовая фляга отца, хорей, которым погоняют оленей и длинные растоптанные торбаса из нерпы.

Я окинул взглядом сарай и увидел поперечную пилу с двумя деревянными, отполированными ладонями, ручками. Пожалуй, это было то, что надо.

Я вытер пилу тряпкой, перекинул через плечо и отправился в школу. Во дворе уже кучился народ. Ребята с завистью смотрели на комбинезон мальчика-подростка и пилу, которая покачивалась и звенела стальным производственным звоном на моем плече.

Каждый принес, что мог. Ира-большая – веник, Ира-маленькая – совок, которым выгребают золу, а дурак Манич – большой пеньковый мешок. Манич стоял возле дверей и держал развернутый мешок за уголки, как торговка на толкучке.

Я подошел к Маничу и сказал:

– Здравствуй, Манич. Продаешь?

Манич страшно смутился и спрятал мешок за спину. Шутка моя всем очень понравилась. Во дворе сразу поднялся шум и хохот. Молчком стоял только Ленька Курин. Но от него ничего хорошего я и не ждал.

Пришла Зинаида Борисовна с ключом от класса. Мы забрали свои плакатики и вышли во двор строиться. Впереди всех с полотном на длинном шесте стоял Ленька Курин. Я человек объективный и поэтому ничего плохого про Ленькину картину сказать не могу. На голубом фоне четкими красивыми буквами Ленька написал: «Украсим наш поселок цветами», а внизу нарисовал маслом огненно-красные жарки, синие колокольчики и еще какой-то незнакомый цветок на тонкой хрупкой ножке.

Седьмой-б строился рядом с нами. У наших соседей тоже был впереди плакат. Художник седьмого-б не надеялся на свои силы. Он вырезал из журнала «Огонек» и наклеил на фанерку пухлого мальчишку с большой зубной щеткой во рту, а внизу написал: «Чистота – залог здоровья!»

Зинаида Борисовна подровняла строй и, торжественно растягивая слова, скомандовала: – «Шаго-о-м ма-арш!»

Мы вышли из ворот и повернули влево на Большую Садовую. Седьмой-б повернул вправо, благоустраивать и украшать цветами Малую Садовую.

Перво-наперво мы принялись прибивать гвоздиками к заборам и деревянным домам наши плакаты. Прохожие с надеждой поглядывали на эти плакатики и улыбались. Им было приятно, что кто-то по-настоящему взялся наконец благоустраивать наш ПГТ.

Затем Зинаида Борисовна распределила, кому подметать тротуары, кому убирать с дороги камни и копать вокруг зеленых насаждений приствольные круги. Асфальта у нас не было, потому что ПГТ стоял на вечной мерзлоте. Зимой земля сжималась, а летом вспучивалась, как футбольный мяч. Вместо асфальта в землю были вкопаны один возле другого прочные сосновые кругляши. Вдоль домов лежали длинные зашарканные ногами доски.

Вскоре на Большой Садовой появился при полной форме наш милиционер. В ПГТ никогда не было драк и скандалов. Милиционер полагался нам как штатная единица. Милиционер тоже придавал благоустройству ПГТ большое значение. Он прошелся по улице, внимательно перечитал наши плакаты, а потом отправился на Малую Садовую. По-видимому, он хотел посмотреть, как трудится седьмой-б.

Все наши мальчишки и девчонки уже давно работали. Стояли без дела только я со своей пилой да Манич с мешком под мышкой. Зинаида Борисовна заметила это и пошла ко мне. Лицо у Зинаиды Борисовны было ласковое и какое-то одухотворенное. Я сразу понял, что ругать меня не будут.

Зинаида Борисовна остановилась возле меня и потрогала пальцем пилу.

– Прекрасная пила, – сказала она. – Это зубчатка?

– Конечно.

Зинаида Борисовна задумалась. На лоб ее легли три тонких озабоченных морщинки.

– Ты будешь с Маниченко пилить сухие деревья, – сказала она. – Мы должны очистить поселок от сушняка.

Вместе с Зинаидой Борисовной мы отправились искать сушняк. Сделать это было нелегко. Солнце уже припекало вовсю, но деревья еще не распускались. По ночам были заморозки. Маленькие, наполненные зеленым клеем, листочки знали это и боялись выпрыгивать из почек.

Но вот наконец Зинаида Борисовна нашла то, что искала. Она остановилась возле старого корявого дерева, внимательно осмотрела его, а потом сорвала тоненькую веточку и пожевала.

– Это сушняк, – уверенно сказала она. – Можете пилить.

Мы с Маничем немедленно принялись за дело. Мы были не хуже других и тоже хотели благоустраивать свой ПГТ.

Не успели мы добраться до середины ствола, в конце Большой Садовой раздался страшный крик.

– Кар-р-аул! Кар-раул!

Мы прислушались и сразу узнали голос Иры-большой.

– На помощь! – крикнул я ребятам и помчался по Садовой. В ушах засвистел ветер, под ногами, как выстрелы, захлопали оторванные доски тротуара.

Еще издали мы увидели ужасную картину. Трое мальчишек из седьмого-б вторглись на нашу территорию и отнимали у Иры-большой замечательный Ленькин плакат с огненно-красными жарками, синими колокольчиками и далеким южным цветком. Ира-большая ухватилась руками за шест плаката и пинала негодяев из последних сил своими длинными ногами.

– Кар-р-аул! – неслось по Большой Садовой. – Кар-раул!

Мальчишки увидели нас и побежали к своим. Весь наш класс с шумом и криком ринулся на обидчиков. Стена пошла на стену. В воздухе засвистели камни, где-то звякнуло и разлетелось вдребезги оконное стекло.

Трудно сказать, чем могла закончиться эта невиданная и неслыханная в ПГТ баталия.

– Тр-рр-р! – неожиданно заверещал на Малой Садовой свисток милиционера. – Тр-рр-р!

Подхватив полы шинели, штатная единица ПГТ мчалась во весь опор к месту происшествия.