Текст книги "Душа Петербурга"
Автор книги: Николай Анциферов
Жанр:
Культурология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
III
Описать этот genius loci Петербурга сколько-нибудь точно – задача совершенно невыполнимая. Даже Рим, который был предметом восхищенного созерцания около двух тысяч лет, не нашел еще точного определения сущности своего духа. Правда, такой подход к городу как к живой индивидуальности, которой хочешь не только поклониться (это знал и древний мир), но и познать ее, – такой подход – явление недавнего времени. Однако Вечный город оставил такое обилие следов, запечатленных им на душах созерцавших его, что задача описания «чувства Рима» представляется благодарной. Что же сказать о Петербурге, на возможность восхищения которым указал только двадцать лет тому назад Александр Бенуа,[85]85
Речь идет о статье А. Н. Бенуа «Живописный Петербург» (Мир искусства. 1902. № 1), ставшей «манифестом» городу (Рославлев М. И. «Старый Петербург» – «Новый Ленинград»: (Строение города в прошлом и программа будущего). Л., 1925. С. 95).
«Люди с хорошим вкусом, – писал современник о статье А. Н. Бенуа, – убедились опять, что Петербург в самом деле «удивительный город, имеющий мало себе подобных по красоте».
Это маленькое «открытие» получило решающее значение. С тех пор увлечение Старым Петербургом непрерывно прогрессировало»
(Лукомский Г. К. Современный Петербург: Очерк истории возникновения и развития классического строительства (1900–1915 гг.). Пг., 1917. С. 32). (комм. сост.)
[Закрыть] и его слова прозвучали для одних как парадокс, для других как откровение!
Не следует задаваться совершенно непосильной задачей – дать определение духа Петербурга. Нужно поставить себе более скромное задание: постараться наметить основные пути, на которых можно обрести «чувство Петербурга», вступить в проникновенное общение с гением его местности.
Прежде всего, нужно помнить, что genius loci требует ясного взора, не отуманенного хотя бы подсознательными, произвольными образами. Нужно помнить судьбу немецких романтиков, живших сложной, глубокой и яркой внутренней жизнью и вместе с тем столь произвольной. Эти мечтатели, попадая в Рим, томились, не встречая в нем своей фантастики, а более из них ослепленные наполняли его своими призраками, и подлинный город не доходил до их сознания. Всюду они видели только себя, только отражение своих фантазий.[86]86
Имеются в виду немецкие и австрийские живописцы-романтики назарейцы (Ф. Овербек, П. Корнелиус и др.), члены «Союза Св. Луки» (1809); живя в Риме, они пренебрегали его античными древностями, сосредоточив внимание на живописи раннего Возрождения и стремясь воскресить средневековое религиозное искусство. (комм. сост.)
[Закрыть] Genius loci в этом смысле требует известного самозабвения, очищения себя от предвзятых, непроверенных впечатлений, от мало обоснованных желаний.
Нужно раскрыть свою душу для подлинного восприятия души города.
С чего начать изучение города для постижения его души? При каких условиях легче всего ощутить его индивидуальность?
Л. Н. Толстой в своей эпопее «Война и мир» подсказывает нам правильный путь нахождения целостного образа города: созерцание его с высокой точки при подходящем освещении.
«Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры, Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределенным признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого, Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыхание этого большого красивого тела. Всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать; всякий иностранец, глядя на нее и не зная ее материнского значения, должен чувствовать женственный характер этого города; и Наполеон чувствовал его».[87]87
«Война и мир» (т. 3, ч. 3, гл. XIX). (комм. сост.)
[Закрыть]
Здесь с изумительной силой выражено восприятие города как нечеловеческого существа с его таинственной жизнью, трепещущей в его плоти, сияющей в его душе. Л. Н. Толстой проникает в стихию этой жизни и определяет ее как стихию женственную, объективно ей присущую и субъективно воспринимаемую русским как материнскую. Такое виденье образа Москвы возможно лишь при условии единовременного ее восприятия с вершины горы или колокольни.
Для постижения души города нужно охватить одним взглядом весь его облик в природной раме окрестностей. Профессор И. М. Гревс рекомендует начинать «завоевание» города с посещения какой-либо вышки.[88]88
Речь идет о следующем указании:
«Очень хорошая метода: начинать «завоевание» вновь познаваемого города, усваивая его «анатомию» с высоты какой-нибудь господствующей над ним вышки.»
(Гревс И. М. К теории и практике «экскурсии» как орудия научного изучения истории в университетах: (Поездка в Италию со студентами в 1907 г.) // Журнал министерства народного просвещения. 1910. № 7. С. 46). (комм. сост.)
[Закрыть] Так, хорошо в Риме прежде всего подняться на Яникульский холм[89]89
Так начинает осмотр Рима аббат Пьер Фроман в романе Золя «Рим» (Примеч. авт.)
Герой романа Э. Золя «Рим» (из серии «Три города», 1896) в самом начале повествования приезжает в Рим и прямо с вокзала направляется на Яникульский холм. (комм. сост.)
[Закрыть] или в сады Monte Pincio;[90]90
Сады Monte Pincio разбиты в Риме в 1809–1814 гг. по проекту архитектора Г. Валадье; имели прогулочные террасы. (комм. сост.)
[Закрыть] Венецию и Флоренцию обозреть с высоты их стройных кампанилл;[91]91
Кампаниллы – четырехгранные или круглые колокольни, характерные для итальянской архитектуры средневековья и Возрождения. (комм. сост.)
[Закрыть] Париж с холма Монмартра, из купола храма Святого сердца.[92]92
Храм «Святого сердца» (Sacre-Coeur) – базилика на Монмартре, построенная в 1875–1891 гг. по проекту архитектора П. Абади. (комм. сост.)
[Закрыть] Проф. И. М. Гревс справедливо отмечает, что виды à vol d’oiseau[93]93
С птичьего полета (фр.). (прим. авт.)
[Закрыть] мало привлекательны в эстетическом отношении, но для изучения топографии они много дают.[94]94
И. М. Гревс. К теории и практике экскурсий («Журн. Мин. Нар. Просв.», 1910 г.). (Примеч. авт.)
Отсылка к источнику, указанному в сноске, ошибочна. Анциферов пересказывает мысль Гревса, изложенную в статье: Гревс И. М. Монументальный город и исторические экскурсии // Экскурсионное дело. 1921. № 1. С. 25. (комм. сост.)
[Закрыть] И действительно, все представляется плоским, неровности города стираются, перед нами едва намеченный барельеф, приближающийся к плану. Но созерцающий получает возможность увидеть город в рамке окружающей его природы, а без этого его образ не получит завершенности и, следовательно, не сможет быть воспринят как органическое целое. Мы почувствуем здесь воздух местности, которым дышит город. Природа словно входит в город, а город бросает свой отблеск на окружающий пейзаж. Появляется таинственное чувство зарождения города, мы ощущаем его истоки. Легко представить, глядя на широкое пространство, что было время, когда здесь бор шумел и ничего не было, и мы переживаем плодотворный образ материнского лона города и его зарождения. Мы можем отметить места, а то и следы предшественников города, стертые или поглощенные их счастливым соперником. Мы можем выделить первоначальное ядро города, ощутить ярко, конкретно его рост – постепенное покорение территории.
Словом, пристальный – анализирующий и синтезирующий – взгляд с птичьего полета дает самое главное: город ощущается как «нечеловеческое существо», с которым устанавливается поверхностное знакомство, и, может быть, даже здесь полагается начало усвоению его индивидуальности, конечно, в самых общих чертах.
Здесь же мы можем иногда установить даже, к какому типу относится изучаемый город. К тем ли, что возникают стихийно, развиваясь свободно, подобно лесу. Корни таких городов уходят в глубь, до которой не докопаться лопате историка, в глубь, обвеянную таинственными мифами, смысл которых не всегда ясен исследователям. Или же он принадлежит к типу тех городов, что создавались в обстановке уже развитой и сложной культуры, вызванные к бытию общегосударственными потребностями, подобные парку с правильными аллеями, на устройстве которых лежит печать сознательного творчества человека. К типу первых городов принадлежат Рим, Москва… Эти города развивались действительно стихийно. Улицы спутаны, вырастают одна из другой, как ветви могучего дерева, вливаются одна в другую или в площади, как реки, зарождающиеся из озер или протекающие через них. Все на первый взгляд кажется случайным, какой-то прихотью неведомых сил, творивших город. Более внимательный анализ плана дает возможность открыть известную логику в росте города: вокруг ядра наслаиваются новые круги, в этом случае план города напоминает разрез ствола дерева. Ко второму типу можно отнести Нью-Йорк, отчасти Флоренцию[95]95
Во Флоренции доныне ясно можно установить традиционный план сразу построенного города по типу римского лагеря: крест из двух главных улиц cardo maximus и decumanus maximus. Посреди площадь – forum с кремлем – arx. (Примеч. авт.)
Cardo maximus – демаркационная линия с севера на юг (лат.).
Decumanus maximus – демаркационная линия с запада на восток (лат.).
Forum – форум, рыночная площадь в древнеримских городах (лат.).
Arx – крепость (лат.). (комм. сост.)
[Закрыть] и наш Петербург. Правильные линии Васильевского острова, бесконечно длинные проспекты, сходящиеся радиусами к Адмиралтейству, – уже одно это указывает, к какому типу следует отнести Петербург.
Общий взгляд на Петербург уже подсказал нам многое. Перед нами город, возникший в эпоху зарождающегося империализма, в эпоху, когда мощный народ разрывает традиционные путы замкнутого национального бытия и выходит на всемирно-историческую арену, мощно влекомый волею к жизни, волею к власти. Оторванность этой новой столицы от истоков национального бытия, о чем свидетельствует и природа, столь отличающаяся от природы Русской земли, и чуждое племя, ютящееся в окрестностях города, – все это говорит о трагическом развитии народа, заключенного судьбой в пределы, далекие от вольного моря-океана, народа, который должен либо стать навозом для удобрения культур своих счастливых соседей, либо победить, встав на путь завоевательной политики. И само существование столицы на покоренной земле говорит о торжестве ее народа в борьбе за свое историческое бытие и о предназначенности ее увенчать великую империю и стать Северной Пальмирой.[96]96
Для русского слуха в этом эпитете звучит особая мощь из-за звукового сходства с «полмира»! (Примеч. авт.)
[Закрыть]
Столица на отвоеванной земле указывает и на возможность бурного разрыва с прошлым, свидетельствует о революционности своего происхождения, об обновлении старого быта, ибо неизбежен здесь обильный приток свежего, порой животворящего, а порой и мертвящего, ветра из краев далеких. Общий вид города говорит и о трудности его рождения, о поте и крови, затраченных на то, чтобы вызвать его к жизни, и вместе с тем о деспотическом характере государства, создавшего его, о рабстве народа, покорно отдавшего свою жизнь на закладку города, к которому он питал враждебное чувство. Седая старина знает о человеческих жертвоприношениях при закладке города, и до сих пор археологи находят кости человеческих жертв под стенами древних городов. Вряд ли найдется другой город в мире, который потребовал бы больше жертв для своего рождения, чем Пальмира Севера. Поистине Петербург – город на костях человеческих. Туманы и болота, из которых возник город, свидетельствуют о той египетской работе, которую нужно было произвести, чтобы создать здесь, на зыбкой почве, словно сотканной из туманов, этот «Парадиз». Здесь все повествует о великой борьбе с природою. Здесь все «наперекор стихиям».[97]97
Цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (д. III, явл. 21). (комм. сост.)
[Закрыть] В природе ничего устойчивого, ясно очерченного, гордого, указывающего на небо, и все снизилось и словно ждет смиренно, что воды зальют печальный край. И город создается как антитеза окружающей природе, как вызов ей. Пусть под его площадями, улицами, каналами «хаос шевелится»[98]98
Цитата из стих. Ф. И. Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной?..» (1836). (комм. сост.)
[Закрыть] – он сам весь из спокойных прямых линий, из твердого, устойчивого камня, четкий, строгий и царственный, со своими золотыми шпицами, спокойно возносящимися к небесам.
Орлиный взгляд с высоты на Петербург усмотрит и единство воли, мощно вызвавшей его к бытию, почует строителя чудотворного, чья мысль бурно воплощалась в косной материи. Здесь воистину была борьба солнечного божества космократора Мардука с безликой богиней хаоса Тиамат![99]99
Анциферов пересказывает вавилонскую космогоническую поэму «Энума элиш» (I тысячелетие до н. э.), в которой главный бог города Вавилона Мардук побеждает в битве Тиамат – воплощение мирового хаоса (подробнее см.: Тураев Б. А. История Древнего Востока. Спб., 1913. Т. 1. С. 131–132). (комм. сост.)
[Закрыть] Да, без образа Петра Великого не почувствовать лица Петербурга! Вяземский под пыткой свидетельствовал, что при Петре пели, льстя ему: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин».[100]100
Цитата из показаний царевича Алексея, который на допросе 24 июля 1718 г. передал «возмутительные» слова, якобы сказанные его учителем (бывшим царским дьяком) Никифором Кондратьевичем Вяземским (ум. в 1745 г.):
«Степан-де Беляев с певчими при отце твоем (т. е. при Петре I. – Авт.) поют: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин» и тому подобные стихи… а ему-де то и любо, что его с Богом равняют»
(Устрялов Н. История царствования Петра Великого. Спб., 1859. Т. 6. С. 526). (комм. сост.)
[Закрыть]
Почти у подножия Исаакия, на площади, с двух сторон замкнутой спокойными, ясными и величественными строениями Адмиралтейства, Синода и Сената, омываемый с третьей царственной Невой, стоит памятник Петру Первому, поставленный ему Екатериной Второй:
Если кому-нибудь случится быть возле него в ненастный осенний вечер, когда небо, превращенное в хаос, надвигается на землю и наполняет ее своим смятением, река, стесненная гранитом, стонет и мечется, внезапные порывы ветра качают фонари, и их колеблющийся свет заставляет шевелиться окружающие здания пусть всмотрится он в такую минуту в Медного Всадника, в этот огонь, превратившийся в медь с резко очерченными и могучими формами. Какую силу почувствует он, силу страстную, бурную, зовущую в неведомое, какой великий размах, вызывающий тревожный вопрос: что же дальше, что впереди? Победа или срыв и гибель?
Медный всадник – это genius loci Петербурга.
Перед нами город великой борьбы. Могуча сила народа, создавшего его, но и непомерно грандиозны задачи, лежащие перед ним, – чувствуется борьба с надрывом. Великая катастрофа веет над ним как дух неумолимого рока.
Петербург – город трагического империализма.
IV
Годы вносили в строгий и прекрасный покров Северной Пальмиры все новые черты империализма. Словно победоносные вожди справляли здесь свои триумфы и размещали трофеи по городу. А Петербург принимал их, делал своими, словно созданными для него. На набережной Невы, против тяжелого и величественного корпуса Академии художеств, охраняя ее гранитную пристань, поместились два сфинкса – с лицом Аменготепа III Великолепного, фараона времен блеска Египетской империи.[102]102
Абзац раскрывает анциферовское понимание «города империализма» как символа Российской империи.
Аменготеп (Аменхотеп) III (ок. 1455–1419 до н. э.) – фараон XVIII династии, воздвигнувший себе погребальный храм вблизи Фив, который соединялся с Нилом аллеей сфинксов; два из них, вывезенные из Египта, в 1832 г. были установлены на набережной Невы. Головы сфинксов являются портретными изображениями фараона. (комм. сост.)
[Закрыть]
И эти таинственные существа, создание далеких времен, отдаленных стран, чуждого народа, здесь, на брегах Невы, кажутся нам совсем родными, вышедшими из вод великой реки столицы Севера охранять сокровища ее дворцов. Хорошо посидеть здесь, под ними, на полукруглых гранитных скамьях и, глядя на то, как плещутся воды, вспомнить стихи Вячеслава Иванова:
Волшба ли ночи белой приманила
Вас маревом в полон полярных див,
Два зверя-дива из стовратых Фив?
Вас бледная ль Изида полонила?
Какая тайна вас окаменила,
Жестоких уст смеющийся извив?
Полночных волн немолкнувший разлив
Вам радостней ли звезд святого Нила?[103]103
Из стих. В. И. Иванова «Сфинксы над Невой» (1907). (комм. сост.)
[Закрыть]
А на краю города, за речкой Карповкой, другие пленники жарких стран, родные сфинксам пальмы в тропическом уголке Ботанического сада, и среди них романтическая Attalea princeps, героиня рассказа Гаршина.[104]104
«Attalea princeps» (1879) – рассказ В. М. Гаршина. (комм. сост.)
[Закрыть] Вот и попала «прекрасная пальма», о которой грезила одинокая сосна, покрытая снежной ризой, из края, «где солнца восход», на север далекий.[105]105
Парафраз с цитатными вкраплениями из стих. М. Ю. Лермонтова «На севере диком стоит одиноко…» (1841). (комм. сост.)
Изумительная петербургская оранжерея погибла от холода во время разрухи последних лет. (Примеч. авт.)
[Закрыть]
Рядом с Зимним дворцом, вплотную к нему, высится здание Эрмитажа «места уединения». Блуждая по нему, можно «приобщиться душой к бесконечности пространств и времен» (Бунин).[106]106
Неточная цитата из очерка И. А. Бунина «Тень птицы» (1907), вошедшего в состав «путевой поэмы» «Храм Солнца» (Бунин И. А. Полное собрание сочинений. Пг., 1915. Т. 4. С. 105). (комм. сост.)
[Закрыть] Нас окружит здесь мир образов далекого Египта, светлой Эллады, и могучего Рима, и царства неукротимых скифов, нас озарит здесь радость возрождения и блеск прекрасной Франции.
Северная Пальмира, лелея мечту о великодержавстве, хранит все это в своих недрах.
Она позвала лучших архитекторов Европы, чтобы они своими зданиями поведали миру о желаниях столицы севера.
При въезде в Неву чужестранца встречает стройная и суровая колоннада Горного института дорического ордера. Воздвиг ее здесь как пропилеи Петербурга, Воронихин,[107]107
Горный институт построен А. Н. Воронихиным в 1806–1811 гг. (комм. сост.)
[Закрыть] вдохновленный храмами Пестума – древней Посейдонии,[108]108
Пестум, или Посейдония, – античный город (VI–IX вв.), остатки которого сохранились в юго-западной части Италии. (комм. сост.)
[Закрыть] города бога морей.
На остром углу Васильевского острова, против храма Плутоса Биржи,[109]109
Плутос – бог богатства (греч. миф.); называя Биржу «храмом Плутоса», Анциферов имеет в виду ее торговое предназначение. (комм. сост.)
[Закрыть] высятся две колонны,[110]110
Ростральные колонны, сооруженные по проекту Ж.-Ф. Тома де Томона на Биржевой (ныне Пушкинской) площади в 1805–1810 гг., служили маяками при входе в порт. (комм. сост.)
[Закрыть] украшенные носами кораблей в память тех ростр, что некогда стояли на римском форуме. Римляне, одержав первую морскую победу, выставили напоказ всем гражданам корабельные носы вражеских судов. Ростры – символ владычества над морем, и не случайно они украсили одно из самых заметных мест Петербурга.
У Мойки остров, обнесенный высокой красной стеной. Канал разрывает ее, а над каналом высится величественная арка,[111]111
Арка возведена архитектором Ж.-Б. Валлен-Деламотом на острове «Новая Голландия» в 1765–1780 гг. (комм. сост.)
[Закрыть] достойная украсить Вечный город. Стройно вознеслась она над каналом, словно призывая победоносные галеры пройти под собою. И стоит она здесь, в глухом месте города, точно лишняя, и чернеют под ней мачты кораблей на фоне неугасающей зари белых ночей. И кажется она каким-то призраком. На этой Новой Голландии лежит тоже печать трагического империализма.
На самой древней площади города, возле Троицкого храма,[112]112
Собор Святой Троицы заложен в 1703 г. в память основания Петербурга; находился на Троицкой (ныне Революции) площади; многократно перестраивался; разрушен в 1938 г. (комм. сост.)
[Закрыть] возносит свои минареты навстречу хмурому небу голубая мечеть.[113]113
Мечеть (совр. адрес: проспект Максима Горького, 7) возведена в 1910–1914 гг. по проекту архитектора Н. В. Васильева при участии С. С. Кричинского и А. И. Гогена: прообразом ей послужил мавзолей Гур-Эмир в Самарканде. (комм. сост.)
[Закрыть] Новый образ необъятной империи, уносящий мысль в далекие края Востока, к славному городу Самарканду. А недалеко от нее, у Невы, против домика Петра Великого, два маньчжурских льва[114]114
Маньчжурские львы – изваяния мифологических существ «ши-цза» (львы-лягушки), привезенные из Маньчжурии в 1907 г. и установленные на Петровской набережной. (комм. сост.)
[Закрыть] – свидетели дальневосточных устремлений.
Страны юга, запада и востока имеют своих заложников в Северной Пальмире. Воля к великодержавству чувствуется в Петербурге. О каких же границах мечтает он? Не о тех ли, которые набросал нам Тютчев в своей «Русской географии»?
Хорошо желающему понять душу нашего города, посетить все эти места Петербурга, побродить среди мощных колонн Горного института, вызывая образы лучших дорических храмов, уносясь мечтой под благодатное небо Эллады и Италии, посидеть на гранитных плитах у подножия сфинксов, насытить душу сокровищами Эрмитажа, полюбоваться с Троицкого моста вереницей белых колонн Биржи и двумя красными рострами (когда же наконец очистят площадь перед ними?),[116]116
Площадь между Ростральными колоннами была благоустроена только в 1926 г., когда по проекту архитектора Л. А. Ильина перед зданием Биржи был разбит партерный сквер. (комм. сост.)
[Закрыть] что виднеются за раздольем невской шири, и, наконец, в белую ночь постоять у Мойки перед аркой Новой Голландии…
И все это без суеты и деловитости, с душой, открывшейся для тихого созерцания. В такие минуты между вами и городом родится незримая связь, и его genius loci заговорит с вами.
* * *
Как уже было сказано выше, Петербург следует отнести к типу тех городов, которые возникли в силу сложных потребностей развивающегося государства. Такие города создавались по определенному плану, а не развивались чисто стихийно, и они носят печать своего создателя.[117]117
Я не упускаю из виду отрицательного отношения Столпянского к легенде о чудотворном строителе. Если он прав, и Петербург не был создан Петром с целью «грозить шведам», и вообще Петр не сразу наметил его для новой столицы, все же в общих чертах старая оценка роли Петра в создании города остается верной. См. П. Н. Столпянский. Санкт-Питер-бурх (изд. «Колос» 1918). (Примеч. авт.)
См.: Столпянский П. Н. Петербург: Как возник, основался и рос Санкт-Питербурх. Пг., 1918. С. 5–22. (комм. сост.)
[Закрыть]
Счастливая особенность Петербурга заключается в том, что целые площади его построены по одному замыслу и представляют собою законченное художественное целое. Архитектура Петербурга требует широких пространств, далеких перспектив, плавных линий Невы и каналов, небесных просторов, туч, туманов и инея. И ясное небо, четкие очертания далей так же помогают нам понять архитектурную красоту строений Петербурга, как и туманы в хмурые, ненастные дни. Здесь воздвигались не отдельные здания с их самодовлеющей красотой, а строились целые архитектурные пейзажи. На всех «ответственных местах» превосходные здания. Если смотреть с Троицкой площади на восток панорама Невы завершается силуэтом Смольного института. Отделение Малой от Большой Невы со стороны Васильевского острова отмечено белоколонной биржей Томона, со стороны Петербургской стороны – Петропавловской крепостью. Непрерывная цепь старинных зданий делает красивый изгиб, соединяя биржу с грандиозной постройкой Делямота – Академией художеств. С этой стороны Нева замыкается колоннадой Горного института. Три бесконечных проспекта: Невский, Гороховая и Вознесенский упираются в Адмиралтейство. Далеко видимый угол Невского у Мойки украшен Строгановским дворцом Растрелли[118]118
Строгановский дворец построен в 1752–1754 гг. Ф.-Б. Растрелли (совр. адрес: Невский проспект, 17). (комм. сост.)
[Закрыть] и т. д. Все эти здания оживают и раскрывают свою красоту, как части городского пейзажа.
В качестве примера площади, созданной как единый художественный замысел, может явиться Сенатская площадь.
Захаров и Росси окружили ее бледно-желтыми с белым колоннами и орнаментами строениями позднего классицизма. Дворцовая площадь, правда, не создана в одном стиле, однако ее дворцы, мощная арка Генерального штаба, заставляющая вспомнить гигантский размах дуги базилики Константина[119]119
Базилика Константина – грандиозный храм IV в., возведенный при императоре Константине и получивший его имя. (комм. сост.)
[Закрыть] на Римском форуме, гранитная колонна с ангелом, грозно указующим на небо, ее широкие перспективы на Мойку, на сады, за которыми темнеет громада Исаакия и сверкает его купол темного золота, и, наконец, выход к Неве и очертания островов с их строениями – все это составляет одно художественное целое, один несравненный архитектурный аккорд. Есть, наконец, в Петербурге целый квартал, созданный по плану одного архитектора (Росси). Это площадь Александрийского театра (к сожалению, изуродованная несколькими нелепыми новыми домами[120]120
Речь идет о доме в «русском стиле» за зданием Публичной библиотеки (совр. адрес: площадь Островского, 7), построенном по проекту архитектора Н. П. Басина в 1878–1879 гг., и о домах № 9 (архитектор В. А. Шретер; 1876 1877) и № 2 (архитектор А. А. Гречанников; 1911–1912) на этой же площади. (комм. сост.)
[Закрыть]), вся Театральная улица и площадь у Чернышева моста. Было где строителю разгуляться на воле!
Эти «урочища» Петербурга представляют редчайшую архитектурную ценность. Столько смелых замыслов получило здесь возможность воплотиться! Но Петербург может быть назван и «приютом несовершенных дел». Мечта Петра создать из Васильевского острова новую Венецию осталась мечтой. Чудесная колокольня не увенчала собою величественные постройки Смольного института.[121]121
Растрелли предполагал воздвигнуть перед Смольным монастырем 140-метровую колокольню. (комм. сост.)
[Закрыть] Глядя на безвкусные новые здания, испортившие вид на Адмиралтейство с Невы,[122]122
В 1880-1890-х гг. пространство между двумя боковыми павильонами Адмиралтейства со стороны набережной было застроено домами. (комм. сост.)
[Закрыть] с горечью вспоминаешь о римской мечте Росси. Вот содержание его записки:
«Размеры предлагаемого мною проекта превосходят те, которые римляне считали достаточными для своих памятников. Неужели побоимся мы сравниться с ними в великолепии? Цель не в обилии украшений, а в величии форм, в благородстве пропорций, в нерушимости. Этот памятник должен стать вечным».[123]123
Анциферов цитирует записку Росси по кн.: Грабарь И. История русского искусства. М., /1912/. Т. 3: Петербургская архитектура в XVIII и XIX веке. С. 544. (комм. сост.)
[Закрыть]
Далее Росси вкратце излагает суть проекта. Новая набережная должна была иметь 300 саж. длины, причем ее прорезывали десять огромных арок в 12 саж. ширины каждая. Вышина их была достаточна для того, чтобы под ними свободно могли проходить по каналам суда в Адмиралтейство. Все это Росси предлагал возвести из гранита. На набережной он ставил три огромных ростральных колонны на могучих массивах.[124]124
Грабарь. История русского искусства, вып. 17, стр. 544 (Примеч. авт.)
[Закрыть]
Это свойство Петербурга рождать грандиозные проекты присуще ему и поныне. Вспомним хотя бы проект «Нового Петербурга» Фомина на острове Голодае,[125]125
Проект «Нового Петербурга» на острове Голодае разработан академиком-архитектором И. А. Фоминым (1872–1936) в 1911–1913 гг.; в основу планировки положена характерная для классицизма радиально-кольцевая система; композиционным центром района должна была стать полукруглая в плане площадь, от которой на запад, в сторону залива, шли три магистрали, пересекавшиеся дуговыми проспектами; пятиэтажные дома, образующие площадь, предполагалось соединить арками на колоннах. Фомин воздвиг в 1912 г. один дом на площади; затем проектирование было передано Ф. И. Лидвалю (1870–1945), но вскоре строительство прекратилось. Подробнее об этом см.: Лукомский Г. К. Современный Петербург. Пг., 1917. С. 64; Лисовский В. Г. И. А. Фомин. Л., 1979. С. 83–86. Ряд материалов проекта «Новый Петербург» ныне хранится в Государственном музее истории Ленинграда. (комм. сост.)
[Закрыть] проект целого комплекса площадей, колоннад, арок и фронтонов. Недавно созданный «Музей города»[126]126
Музей города основан 4 октября 1918 г. (см.: /Ильин Л./ Музей города к Октябрю 1927: Очерк музея и путеводитель. Л., 1927); размещался (до 1935 г.) в здании Аничкова дворца на Невском проспекте. (комм. сост.)
[Закрыть] приютил эти невоплотившиеся замыслы, рожденные широкими возможностями, отчасти осуществленными в Петербурге, полном пафоса шири.
И теперь, в дни голода и холода, полной разрухи, мы встречаемся с планом превращения в короткий срок необъятных пространств Марсова поля в цветущий сад!
В заключение общей характеристики города следует отметить еще одну черту: власть города над творчеством архитекторов чужих краев, несмотря на всю гениальность некоторых из них. Эта власть дает нам право говорить о творениях Растрелли, Томона, Гваренги как созданиях русского стиля. Александр Бенуа, указывая на своеобразную физиономию нашего города, столь долго и упорно отрицавшуюся, говорит:
«…Только намерение было сделать из Петербурга что-то голландское, а вышло свое, особенное, ну ровно ничего не имеющее общего с Амстердамом или Гаагой. Там узенькие особнячки, аккуратненькие, узенькие набережные, кривые улицы, кирпичные фасады, огромные окна – здесь широко расплывшиеся, невысокие хоромы, огромная река с широкими берегами, прямые по линейке перспективы, штукатурка и небольшие оконца» («Мир Искусства», 1902, № 1).[127]127
Из статьи А. Н. Бенуа «Живописный Петербург» (Мир искусства. 1902. № 1. С. 3). (комм. сост.)
[Закрыть]
Эта черта Петербурга свидетельствует о цельности его, о глубокой органичности. Все прекрасное становится его частью, усваивается им, одухотворяется своеобразной стихией города.
Эту черту столица великой империи передала своему избранному сыну и певцу – Пушкину, с его «всечеловеческой душой, способной ко всемирной отзывчивости» (Достоевский).[128]128
Цитата из речи Ф. М. Достоевского о Пушкине (ПСС. Т. 26. С. 145, 148; ср.: Там же. Т. 25. С. 199). (комм. сост.)
[Закрыть] И только уродство остается как болезненный нарост на величавом организме города. Бесхарактерная эпоха конца XIX века испортила строгий облик Петербурга своими строениями в ложнорусском стиле, своим неархитектурным «стилем модерн» и, наконец, столпотворением вавилонским всех стилей, лишенных своей души.[129]129
В конце XIX и особенно в начале XX в. Петербург переживал бурный подъем строительства, что «отразилось в напряженной борьбе архитектурных методов и направлений – эклектики, модерна и ретроспективизма» (Архитекторы-строители Петербурга-Петрограда начала XX века. Л., 1982. С. 3). Интенсивная, порой хаотическая и разностилевая застройка исказила историческую планировку города и его «классический» вид. Анциферов, как сторонник ретроспективизма (см. примеч. 241), не принимает архитектурных направлений начала XX века. (комм. сост.)
[Закрыть]
