355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Страхов » Заметки об Тэне » Текст книги (страница 2)
Заметки об Тэне
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 22:38

Текст книги "Заметки об Тэне"


Автор книги: Николай Страхов


Жанр:

   

Критика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

III
Эстетика и психологія Тэна

Философскіе взгляды Тэна наложили печать на всѣ его произведенія. Рѣдко можно найти писателя, у котораго такъ ясно были бы видны на каждой страницѣ всѣ пріемы его мысли. Онъ даже старается выставить наголо тѣ логическія рамки, тѣ связи и формы, въ которыя вкладываетъ свое содержаніе. И вездѣ мы видимъ, главнымъ образомъ, эмпирика и аналитика. Онъ всегда ставитъ цѣлые ряды фактовъ, изъ которыхъ вытекаетъ извѣстное заключеніе, или которыми желаетъ доказать поставленное впереди положеніе. Онъ невольно уклоняется даже отъ единственнаго числа, а любитъ ставить множественное. Человѣкъ смертенъ – это выраженіе имѣетъ метафизическую форму; будетъ гораздо ближе къ опыту, если мы скажемъ: всѣ люди умираютъ, Петръ, Иванъ и пр. и пр.

Поэтому, всѣ писанія Тэна можно разсматривать какъ приложенія къ частному предмету его общихъ принциповъ. Его статьи по литературной критикѣ, его Исторія англійской литературы составляютъ приложеніе тѣхъ же самыхъ эмпирическихъ пріемовъ, какъ и лекціи объ искусствѣ греческомъ, итальянскомъ, нидерландскомъ. Все это блещетъ великими достоинствами, обширнымъ изученіемъ предмета, вкусомъ, остроуміемъ, точностію фактовъ и мастерствомъ легкаго и прозрачнаго языка. Но нельзя не признать, что эти писанія оставляютъ въ насъ, однако же, какую-то неудовлетворенность. Мы чувствуемъ, что они не подымаются до высшей оцѣнки произведеній поэзіи и искусства, и потому не возбуждаютъ и не воспламеняютъ въ насъ любви къ этимъ произведеніямъ. Каждаго поэта и художника авторъ разлагаетъ на его элементы и показываетъ намъ происхожденіе этихъ элементовъ. Можно подумать, что произведенія художества происходятъ какъ непроизвольныя сочетанія особенностей народа, страны, вкусовъ, нравовъ и обычаевъ даннаго времени. Въ чемъ состоитъ цѣльность художественнаго произведенія, его неисчерпаемая жизненность, и то его главное качество, по которому оно бываетъ намъ дорого, какому бы вѣку и какой бы странѣ оно ни принадлежало, – этого нельзя понять по изложенію Тэна. Анализируя, разлагая на части свой предметъ, онъ какъ-будто теряетъ изъ вида его единство, самую его душу. Тэнъ это самъ чувствовалъ и, чтобы спасти это единство, придумалъ теорію нѣкоторой связи распадающихся въ его мысли элементовъ. Онъ признавалъ въ каждомъ художникѣ господствующую способность и въ каждомъ произведеніи искусства – господствующую черту (chiaractére). Это ученіе, кажется, составляетъ прямую копію съ ученія натуралистовъ о подчиненіи признаковъ въ естественной системѣ организмовъ, Подчиненіе признаковъ есть очень важный вопросъ и для науки о мышленіи и для классификаціи предметовъ природы; но оно есть только внѣшняя черта единства, содержитъ только указаніе на внутреннюю единую жизнь предмета, а не исчерпываетъ этой жизни.

Пcихологическіе взгляды Тэна изложены въ его книгѣ De l'intelligence (1871), гдѣ дается психологическое объясненіе всей познавательной дѣятельности человѣка. Это та англійская психологія, основанная на ассоціаціяхъ и ведущая дѣло чисто эмпирически, которую у насъ нѣсколькими годами ранѣе (1867) сталъ проповѣдывать М. М. Троицкій въ своей книгѣ «Нѣмецкая психологія въ текущемъ столѣтіи». Опять нужно сказать, что книга Тэна представляетъ большія достоинства, и по выбору фактовъ, и по строгости и мастерству изложенія. Нѣкоторыя его выраженія стали даже ходячими, напримѣръ, что воспріятіе есть лишь правдивая галлюцинація. Онъ съ замѣчательной послѣдовательностію проводитъ принятыя имъ основанія. Такъ понятіе я у него вполнѣ обратилось въ нѣкоторую ассоціацію, и онъ часто говоритъ о «составныхъ частяхъ» я, о «новыхъ сочетаніяхъ», въ него входящихъ, наконецъ о нѣсколькихъ я, образующихся въ одномъ человѣкѣ.

IV
Исторія вообще

Послѣднія двадцать лѣтъ своей жизни Тэнъ посвятилъ исторіи. Его трудъ Les origines de la France contemporaine (Первоначала современной Франціи) напоминаетъ своимъ заглавіемъ трудъ Ренана Les origines du christianisme (Первоначальная исторія христіанства), какъ будто Тэнъ задумалъ написать сочиненіе, не уступающее книгѣ Ренана объемомъ и богатствомъ изысканій. Но цѣль Тэна не простая исторія, а разрѣшеніе нѣкоторой совершенно отчетливой задачи. «Въ 1849 году», разсказываетъ онъ, «когда мнѣ былъ двадцать одинъ годъ, я былъ избирателемъ и пришелъ въ большое затрудненіе; ибо мнѣ предстояло подать голосъ за пятнадцать или двадцать депутатовъ, и притомъ, по французскому обычаю, я не только долженъ былъ выбрать людей, но и выбирать между теоріями». И вотъ оказалось, что у него нѣтъ никакого политическаго мнѣнія, никакой излюбленной теоріи. «Послушавши разныхъ доктринъ, я убѣдился, что несомнѣнно есть нѣкоторый пробѣлъ въ моемъ умѣ». Чтобы наполнить этотъ пробѣлъ, чтобы составить себѣ нѣкоторое твердое политическое мнѣніе, онъ (спустя, однако, двадцать и болѣе лѣтъ) рѣшился наконецъ изучать свою страну и ея исторію. «Соціальная и политическая форма», говоритъ онъ, «въ которую какой-нибудь народъ можетъ отлиться и въ которой онъ можетъ оставаться, не предоставлена на его произволъ, а опредѣляется его характеромъ и его прошедшимъ». «Нужно ее открыть, если она существуетъ, а не пускать ее на голоса» [9]9
  Les Origines, t. I. Préface.


[Закрыть]
.

Въ сущности, это очень странная задача, совершенно напоминающая стремленіе Конта создать положительную науку соціологіи. Тэнъ какъ будто хотѣлъ приступить къ дѣлу съ пустыми руками, не имѣя никакихъ мнѣній, и составить себѣ мнѣнія эмпирически, посредствомъ тщательнаго изученія фактовъ. Можно было бы въ такомъ случаѣ заранѣе предсказать, что онъ и отойдетъ съ пустыми руками. Но въ дѣйствительности такіе пріемы въ изученіи исторіи вовсе невозможны. Приступая къ исторіи, мы непремѣнно приносимъ съ собою извѣстныя понятія, и чѣмъ эти понятія шире, гибче, выше, чище, тѣмъ лучше и успѣшнѣе идетъ дѣло; чѣмъ они уже, грубѣе, низменнѣе, тѣмъ хуже выходитъ дѣло. Я съ чѣмъ мы пришли, то, обыкновенно, и выносимъ, чего искали, то и находимъ. Съ какими понятіями о мірѣ и человѣкѣ приступилъ Тэнъ къ исторіи? Общій взглядъ его можно назвать натурализмомъ, а въ пониманіи души онъ держится эмпирической психологіи. И вотъ у него, какъ у очень логическаго и точнаго писателя, отчетливо выступили выводы этихъ ученій.

Вся всемірная исторія есть въ сущности ничто иное, какъ исторія души человѣческой. А что такое эта душа? Тэнъ въ первомъ томѣ своей книги говоритъ объ этомъ такъ:

«То, что мы называемъ въ человѣкѣ разумомъ, не есть врожденный, первоначальный и пребывающій даръ, а лишь позднее пріобрѣтеніе и легко распадающійся составъ (composé). Достаточно самаго скуднаго знакомства съ физіологіею, чтобы знать, что онъ есть нѣкоторое состояніе неустойчиваго равновѣсія, зависящаго отъ не менѣе неустойчиваго состоянія мозга, нервовъ, крови и желудка. – Потомъ, обратитесь къ психологіи: самая простая умственная операція, какое-нибудь воспріятіе чувствъ, воспоминаніе, названіе имени предмета, обыкновенное сужденіе есть игра сложной механики, общее и конечное произведеніе многихъ милліоновъ колесъ (мозговыхъ клѣточекъ [корковый слой] считаютъ до тысячи двухсотъ милліоновъ, а колосомъ ихъ соединяющихъ – до четырехъ милліардовъ), которыя, подобно колесамъ часовъ, тянутъ и толкаютъ слѣпо, каждое само по себѣ, каждое будучи увлекаемо собственною своею силою, каждое будучи удерживаемо отъ отклоненій въ своемъ отправленіи уравнительными приборами и противовѣсами. Если стрѣлка показываетъ почти вѣрно часъ, то лишь по совпаденію, составляющему. Какое-то диво, если не чудо, и галлюцинація, бредъ, мономанія. ждутъ насъ у нашего порога и всегда готовы войти въ насъ. Собственно говоря, человѣкъ есть по природѣ сумасшедшій, и тѣло его отъ природы больное, здоровье нашего ума, какъ и здоровье нашихъ органовъ есть лишь часто повторяющася удача и счастливый случай» [10]10
  Les origines de la France contemp. T. I, стр. 311. (Par. 1876).


[Закрыть]
.

Такова, по убѣжденію Тэна, душа человѣка съ умственной стороны; посмотримъ теперь, какова она въ своихъ стремленіяхъ и дѣйствіяхъ.

«Во-первыхъ, если и не несомнѣнно, что человѣкъ по крови есть дальній родичъ обезьяны, то по крайней мѣрѣ достовѣрно, что по своему строенію онъ есть животное очень близкое къ обезьянѣ, снабженное клыками, плотоядное и хищное, въ древности каннибалъ, а потомъ охотникъ и воинъ. Отсюда въ немъ постоянный запасъ звѣрства, жестокости, насильственныхъ и разрушительныхъ инстинктовъ. – – Во-вторыхъ, отъ начала онъ былъ брошенъ, нагой и безпомощный, на неблагодарную землю, гдѣ трудно продовольствоваться, и онъ подъ страхомъ смерти долженъ былъ дѣлать запасы и сбереженія. Отсюда у него постоянная забота и одержащая его идея пріобрѣтать, копить и обладать. жадность и скупость, именно въ томъ классѣ, который, будучи прикованъ къ землѣ, голодаетъ въ теченіе шестидесяти поколѣній, чтобы питать другіе классы, и котораго цѣпкія руки постоянно протянуты и стремятся схватить ту почву, гдѣ онѣ выращиваютъ плоды. – Наконецъ, его тонкая умственная организація сдѣлала изъ него отъ начала воображательное существо, въ которомъ мечты кишатъ и сами собою развиваются въ чудовищныя химеры, преувеличивая безъ мѣры его страхи, надежды и желанія. Отсюда въ немъ избытокъ чувствительности, внезапные приливы волненій, заразительные восторги, потоки неукротимой страсти, эпидемія довѣрчивости и подозрительности, словомъ энтузіазмъ и паника. – Вотъ нѣкоторыя изъ стихійныхъ силъ, управляющихъ человѣческою жизнью. – Истина въ томъ, что, подобно всѣмъ стихійнымъ силамъ, подобно рѣкѣ или потоку, эти силы, если остаются въ своемъ руслѣ, то только по принужденію; ихъ умѣренность есть слѣдствіе только сопротивленія плотины. Противъ ихъ разливовъ и опустошеній необходимо было употребить силу, равную ихъ силѣ, соразмѣрную ихъ степенямъ, тѣмъ болѣе твердую, чѣмъ они опаснѣе, въ случаѣ нужды деспотическую противъ ихъ деспотизма, во всякомъ случаѣ принудительную и карательную, сначала атамана, потомъ военачальника, всегда нѣкотораго воина, избираемаго или наслѣдственнаго, съ зоркими глазами, съ тяжелой рукою, который бы путемъ насилія внушалъ страхъ и страхомъ поддерживалъ бы миръ. Чтобы направлять и ограничивать его удары, употребляются различные механизмы, предварительная конституція, раздѣленіе властей, законы, суды. Но на концѣ всѣхъ этихъ колесъ всегда является основная пружина, дѣятельное орудіе, то-есть воинъ, вооруженный противъ того дикаря, разбойника и съумасшедшаго, которые скрываются въ каждомъ изъ насъ, усыпленные и скованные, но все-таки еще живые въ пещерѣ нашего сердца» [11]11
  Тамъ же, стр. 315, 316.


[Закрыть]
.

Вотъ какое существо есть герой всемірной исторіи. И какъ не согласиться, что все, сказанное Тэномъ, совершенно вѣрно? Все это данныя положительныхъ наукъ, все добыто и установлено физіологіею и эмпирическою психологіею. Если же такъ, то отсюда заранѣе видно, что исторія человѣчества должна быть повѣстью о непрерывномъ рядѣ безумій и злодѣйствъ. И, конечно, не мало найдется людей, которые, услышавъ это заключеніе, воскликнутъ: да это такъ и есть!

Между тѣмъ, безъ сомнѣнія это есть только изнанка исторіи, какъ болѣзнь есть изнанка здоровья, какъ сонъ и страданіе – изнанка бодрствованія и радости. Почему Тэнъ такъ рѣшительно говоритъ, что наше тѣло отъ природы больное? Это очевидная нелѣпость. Самое существо органической дѣятельности таково, чтобы производить и поддерживать здоровье. Но онъ не умѣетъ опредѣлить, что такое здоровье; для него оно нѣчто таинственное, неуловимое. Онъ не видитъ, не имѣетъ средствъ видѣть, какъ возникаетъ этотъ порядокъ, тогда какъ элементы безпорядка на лицо, являются постоянно, всюду и со всѣхъ сторонъ. Вотъ онъ и говоритъ, что здоровье есть только видимость, а что въ сущности господствуетъ болѣзнь. Такъ точно эмпирическая психологія не знаетъ, что такое разумъ; она разлагаетъ на части и ступени всѣ явленія умственной дѣятельности; но при этомъ оказывается только, что всякія ихъ сочетанія еще не достигаютъ конечной цѣли, и что всегда существуетъ возможность хаоса въ этихъ условіяхъ. И тогда становится непонятнымъ, какъ же возникаетъ разумъ, когда все насъ ведетъ къ безумію.

Значитъ, нужно думать, что въ душѣ человѣка и въ исторіи дѣйствуютъ нѣкоторыя высшія силы, которыхъ не знаетъ или не умѣетъ ввести въ свой разсчетъ Тэнъ. Разумѣется, весь смыслъ исторіи измѣняется для того, это будетъ сознательно слѣдить въ ней за проявленіемъ и развитіемъ этихъ силъ.

V
Исторія революціи

Въ сущности, исторія человѣчества представляетъ намъ рядъ явленій таинственныхъ, непонятныхъ, то-есть имѣющихъ для нашего ума неисчерпаемую глубину, неистощимую поучительность. Какъ понять силы, создающія разнообразіе человѣческихъ племенъ и человѣческихъ душъ? Какъ объяснить развитіе такихъ геніальныхъ народовъ, какъ греки, евреи? Можемъ ли мы постигнуть, въ чемъ состоитъ одряхлѣніе племени, убываніе въ немъ души? Если станемъ разсматривать событія, то найдемъ въ нихъ такую же загадочность. Мы не въ силахъ вполнѣ перенестись въ души людей, которые подвергались какимъ-нибудь катастрофамъ, или сами вызывали эти катастрофы. Развѣ намъ понятенъ энтузіазмъ христіанскихъ мучениковъ, фанатизмъ защитниковъ Іерусалима, или злоба творцевъ Варѳоломеевской ночи? Да мы не можемъ себѣ ясно представить состояніе человѣческихъ душъ даже при событіяхъ постоянно повторяющихся. Что происходитъ въ томъ, кто погибаетъ въ пламени пожара, подъ можемъ убійцы, что происходитъ въ самомъ убійцѣ? Что дѣлается съ людьми во время сраженія? Объ этомъ хорошо знаютъ только тѣ, это бывалъ въ сраженіяхъ, да и тѣ знаютъ только о себѣ, а не о другихъ и не объ совокупномъ ходѣ чувствъ и дѣйствій.

Поэтому, когда мы изучаемъ исторію, намъ приходится напрягать всѣ силы нашего пониманія, но заранѣе быть готовыми къ тому, что полнаго пониманія мы не достигнемъ. Мы прикидываемъ къ предмету то однѣ, то другія мѣрки, мы освѣщаемъ его то съ одной, то съ другой стороны, и каждый разъ лучше и лучше его разумѣемъ, но вполнѣ исчерпать его мы не можемъ, такъ какъ часть всегда меньше цѣлаго, и никакой умъ не можетъ подняться на высоту, на которой человѣчество лежало бы ниже его.

Одно изъ самыхъ таинственныхъ и глубокихъ явленій есть Революція. Съ нея Тэнъ весьма правильно началъ свое изслѣдованіе, чтобы понять современное положеніе Франціи; до – съ нея вообще начинается новый періодъ исторіи всей Европы, періодъ, въ которомъ мы теперь живемъ. Нагдъ вѣкъ есть время блестящаго и быстраго развитія; и въ этомъ развитіи, на всѣхъ формахъ европейской жизни можно замѣтить вліяніе Революціи, или прямое, или отраженное въ силу примиренія съ противодѣйствіемъ иныхъ, старыхъ началъ. Понятно, что такое событіе должно было стать предметомъ великаго вниманія. Было время (преимущественно между 1830 и 1848 гг.), когда революція для всѣхъ передовыхъ умовъ Европы была предметомъ восторженнаго поклоненія, какъ нѣкоторая героическая эпоха, пробившая своими подвигами новые пути для человѣчества. Потомъ, однакоже, понемногу наступило разочарованіе, преимущественно потому, что въ самой Франціи событія не стали оправдывать прежнихъ надеждъ; Во время второй имперіи чуткіе умы уже понимали, что страна сошла съ прямого пути; Ренанъ выразилъ свою потерю вѣры въ принципы революціи еще въ 1859 году, а въ 1868 году уже прямо сказалъ, что революція, при всѣхъ своихъ качествахъ, есть опытъ неудавшійся. Германское нашествіе, конечно, могло только подтверждать этотъ приговоръ, и очень понятно, что потомъ, до самой смерти, Ренанъ, когда шла рѣчь о горячо имъ любимой Францій всегда говорилъ: pauvre France, notre pauvre France.

Изъ этого можно, кажется, заключить, что революція еще слишкомъ къ намъ близка, что мы живемъ еще среди прямыхъ послѣдствій и того хорошаго и того дурнаго, что она произвела, а потому и превозносимъ, и порицаемъ ее пристрастно, безъ настоящей мѣры. Во всякомъ случаѣ, конечно, нужно сказать, что люди обманулись. Надежды и порыванія прошлаго столѣтія были очень свѣтлы и радостны; а когда они исполнились, когда въ значительной мѣрѣ достигнуто было то, что считалось благополучіемъ, это благополучіе оказалось мало насъ удовлетворяющимъ, и мы иногда презрительно смотримъ на то, что въ сущности есть несомнѣнное и большее добро.

Что же сдѣлалъ Тэнъ въ своей исторіи? Онъ вы тупилъ самымъ жестокимъ противникомъ революціи. Но не по принципамъ, – у него нѣтъ никакихъ принциповъ, и онъ только еще ихъ ищетъ. Онъ приложилъ жъ исторіи свой анализъ, свою эмпирическую психологію, и эта исторія оказалась картиною ужасающихъ безумій и злодѣйствъ. Главное вниманіе онъ обратилъ не на внѣшнія событія и не на оффиціальныя рѣчи и парады, а на внутреннее состояніе Франціи и на свойства дѣйствующихъ лицъ; для этого онъ сдѣлалъ обширныя и трудныя изысканія, долго рылся въ архивахъ и подобралъ длинные ряды поясняющихъ дѣло фактовъ. И въ первый разъ открылось намъ вполнѣ зрѣлище тѣхъ неслыханныхъ бѣдствій, безумій и злодѣяній, которыя перенесла Франція во время революціи. Это время поравнялось для насъ своимъ ужасомъ со всѣмъ, что есть наиболѣе ужаснаго въ исторіи. Но странно: чѣмъ мрачнѣе выходитъ картина подъ перомъ Тэна, тѣмъ она становится для насъ непонятнѣе. Онъ превосходно показываетъ намъ, какъ при этихъ потрясеніяхъ открывался просторъ для всякихъ вожделѣній и неистовствъ, скрывающихся въ человѣческихъ душахъ, какъ эти души теряли мѣру въ своихъ жестокостяхъ и безумствахъ, какъ при этомъ люди честные и добрые неизбѣжно проигрывали въ борьбѣ съ безчестными и злыми;. но онъ не можетъ намъ объяснить, при полномъ дѣйствіи всѣхъ причинъ разложенія, не разрушилось это общество, какія силы не дали ему распасться и даже, напротивъ, скрѣпили его и вдохнули въ него необыкновенную дѣятельность. Описывая отдѣльныя лица, Тэнъ рисуетъ намъ почти помѣшанныхъ, вовсе не чувствующихъ шаткости своего положенія, дѣйствующихъ вопреки всякимъ разумнымъ соображеніямъ, говорящихъ нелѣпости и самихъ на себя накликающихъ гибель. Невольно мы начинаемъ понимать при этомъ что тутъ люди были ничтожны передъ идеями, которыя ими управляли, что они, какъ ни старались иные, не доростали до того, чтобы стать представителями этихъ идей, а были только ихъ орудіями, или только злоупотребляли ими. Между тѣмъ, объ идеяхъ, составляющихъ, всю разгадку этой исторіи, какъ и всякой другой, Тэнъ не говоритъ ничего яснаго и не изслѣдуетъ ихъ развитія и дѣйствія. Очевидно, что еслибы, напримѣръ, положительныя идеи власти, государства, преданности отечеству не имѣли тогда во Франціи удивительной крѣпости, еслибы не дѣйствовали съ огромной силой другія, отрицательныя идеи, – равенства, свободы, мести и пр., то весь ходъ революціи не имѣлъ бы никакого удовлетворительнаго объясненія.

Такимъ образомъ, книга Тэна, обильная новыми фактами, ярко освѣщающая многія новыя стороны предмета, чрезвычайно любопытная и поучительная, однакоже, можно сказать, лишена высшей поучительности, не посвящаетъ насъ въ глубину предмета. Если цѣль Тэна состояла, какъ онъ самъ говоритъ, въ томъ, чтобы отыскивать принципы, то приходится сказать, что, посредствомъ своихъ аналитическихъ пріемовъ, онъ не достигъ высшихъ принциповъ, не поднялся до верховныхъ силъ, заправляющихъ исторіею;

Но онъ, конечно, многое нашелъ, съ большой яркостью выставилъ нѣкоторыя изъ менѣе высокихъ началъ. Итогъ его открытій этого рода сводится, кажется, къ понятіямъ о либеральномъ государствѣ. Въ цѣломъ томѣ, которому имъ дано остроумное названіе Якобинскаго завоеванія, онъ превосходно показываетъ, какъ правительственною властью неизбѣжно завладѣваетъ небольшой слой людей, относительно котораго и нужно какое-нибудь огражденіе остальнымъ гражданамъ. Съ особенною ясностью Тэнъ отвергаетъ ложное понятіе революціонеровъ о правахъ государства, понимаемыхъ ими на манеръ древнихъ, грековъ и римлянъ. Со временъ древности, по словамъ Тэна, «измѣнилась самая глубина душъ»; въ людяхъ развились чувства, которыя совершенно непримиримы съ порядкомъ античныхъ обществъ. Эти чувства указываются двумя многосодержательными словами: совѣсть и честь. Тэнъ написалъ объ нихъ превосходныя страницы. Развитіе совѣсти онъ относитъ къ религіи и излагаетъ его слѣдующимъ образомъ:

«Одинъ въ присутствіи Бога, христіанинъ почувствовалъ, что въ немъ какъ воскъ растаяли всѣ узы, соединявшія его жизнь съ жизнью его группы; потому-что онъ стоитъ лицомъ къ лицу съ судіею, и этотъ непогрѣшимый судія видитъ души такими, каковы онѣ есть, не смутно и въ кучѣ, а раздѣльно, каждую особо. Передъ его трибуналомъ, ни одна душа не порука за другую, каждая отвѣчаетъ только за себя, ей вмѣняются лишь одни ея дѣла. Но эти дѣла имѣютъ безконечное значеніе; ибо сама она, искупленная кровью Божіей, имѣетъ безконечную цѣнность; поэтому, смотря по тому, воспользовалась ли она или нѣтъ божественною жертвою, ея награда или ея казнь будетъ безконечна: на послѣднемъ судѣ передъ нею откроется вѣчность мученія или блаженства. Передъ этимъ превышающимъ всякую мѣру интересомъ исчезаютъ всякіе другіе интересы; впередъ главнымъ ея дѣломъ будетъ забота оказаться праведною не передъ людьми, а передъ Богомъ, и каждый день въ ней вновь начинается трагическій разговоръ, въ которомъ судія спрашиваетъ, а грѣшникъ отвѣчаетъ. Вслѣдствіе этого діалога, продолжавшагося восемнадцать вѣковъ и продолжающагося и теперь, совѣсть изострилась, и человѣкъ постигъ безусловную справедливость. Исходитъ ли она отъ нѣкотораго всемогущаго владыки, или же держится сама собою, на подобіе математическихъ истинъ, это ничуть не умаляетъ ея святости, а потому и ея авторитета. Она повелѣваетъ верховнымъ тономъ, и то, что она поволѣваетъ, должно быть исполнено во что бы то ни стаю: есть строгія заповѣди, которымъ долженъ безусловно повиноваться каждый человѣкъ. Отъ нихъ не освобождаетъ никакое обязательство; если человѣкъ нарушаетъ ихъ потому, что принялъ противоположныя обязательства, онъ все-таки виноватъ, а сверхъ того, виноватъ, что обязался. Обязаться дѣлать преступное есть уже преступленіе. Поэтому вина его является ему какъ бы двойною, и внутреннее жало жалитъ его два раза вмѣсто одного. Вотъ почему, чѣмъ чувствительнѣе совѣсть, тѣмъ сильнѣе въ ней нежеланіе отказываться отъ себя; заранѣе она отвергаетъ всякій договоръ, который могъ бы повести ее къ совершенію зла, и не признаетъ за людьми права налагать на нее угрызеніе» [12]12
  Les origines etc. La révolution, T. III, стр. 126.


[Закрыть]
.

Развитіе чувства чести Тэнъ приписываетъ феодализму, что, конечно, совершенно справедливо, хотя объясненіе этого развитія, сдѣланное Тэномъ, намъ кажется неполнымъ.

Во всякомъ случаѣ, современное государство не только не признаетъ за собою права на честь и совѣсть людей, но должно считать своею обязанностію принимать всѣ мѣры противъ ихъ стѣсненія и нарушенія.

* * *

Изъ нашихъ замѣтокъ, можетъ быть, читатель хотя отчасти увидитъ, до какой степени любопытны и содержательны сочиненія Тэна. Они привлекаютъ вниманіе и будятъ мысль, о чемъ бы онъ ни писалъ. Если и остановились на недостаточности его теоретическихъ началъ, то потому лишь, что намъ всегда въ этой области слѣдуетъ задаваться самыми высокими требованіями. На умственномъ мірѣ Франціи, какъ мы видимъ, отразилось вліяніе лучшей поры германскаго мышленія. Французскіе писатели послѣдняго времени, Ренанъ, Тэнъ, Вашро, Шереръ, Аміель и пр., прямо заявляютъ, что ихъ высшій авторитетъ и руководитель – Гегель, или вообще нѣмецкій идеализмъ. Зачѣмъ же намъ, русскимъ, «жить этого тѣнью», какъ выразился однажды Ренанъ, быть отраженіемъ этого отраженія? Намъ слѣдуетъ обратиться прямо къ источнику этой мудрости и постараться на основаніи ея началъ разсматривать блестящія попытки ея новыхъ учениковъ.

16-го марта 1893 г.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю