Текст книги "Заметки об Тэне"

Автор книги: Николай Страхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Н. Страховъ
Замѣтки объ Тэнѣ

Прибавленіе. Замѣтка о переводѣ одной изъ книгъ Тэна (1871).

Въ сравненіи съ Ренаномъ, Тэна, конечно, нужно поставить во второй, или даже въ третій разрядъ писателей. Онъ далеко уступаетъ Ренану и въ обиліи мыслей, и въ важности и разнообразіи предметовъ, о которыхъ писалъ, и, наконецъ, въ самомъ методѣ, съ которымъ брался за каждый свой предметъ, и въ мастерствѣ, съ которымъ его излагалъ. Между тѣмъ, имя Тэна невольно какъ-то соединяется съ именемъ Ренана, когда мы думаемъ о французской литературѣ; эти два писателя, очевидно, возвышались надъ остальною литературою, господствовали въ ней, хотя стояли далеко не на одномъ уровнѣ. Успѣхъ Ренана былъ при этомъ ниже его достоинствъ, потому что это былъ скептикъ, загадочный и прихотливый; успѣхъ Тэна былъ, напротивъ, нѣсколько выше его достоинствъ и зависѣлъ отъ того, что это былъ догматикъ, излагавшій свои мысли твердо, систематически и ясно до прозрачности. Понимать Тэна не трудно, и въ этомъ для многихъ была его привлекательность. У насъ, въ Россіи, сочиненія Тэна очень читались и главнѣйшія были переведены, именно Чтенія объ искусствѣ (1874), Титъ Ливій (1885), Объ умѣ и познаніи (1872) , Исторія революціи [1]1
  печаталась въ приложеніи къ Русской рѣчи въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ; не ручаемся за точность заглавія


[Закрыть].

Что же такое Тэнъ? Судьба наша такова, что французскіе писатели занимаютъ насъ столько же, если не больше, чѣмъ свои; мы живемъ постояннымъ отраженіемъ чужой умственной жизни. Поэтому, сверхъ своихъ дѣлъ, у насъ всегда много чужихъ. Тутъ не было бы ничего дурнаго, еслибы мы успѣвали справляться со всѣмъ этимъ изобиліемъ умственныхъ явленій, еслибы никогда не впадали ни въ попугайство, ни въ путаницу и сумбуръ; по несчастію нельзя намъ этимъ похвалиться. Относительно Тэна рѣшаемся представить читателямъ слѣдующія общія замѣчанія.

I
Науки и позитивизмъ

Когда дѣло идетъ объ Тэнѣ, то непремѣнно приходится разсматривать его, какъ философа. Ибо у него не только была нѣкоторая философія въ родѣ той, какую можно найти у каждаго писателя, если станемъ доискиваться главныхъ основъ и пріемовъ его мыслей;

Второе изданіе этого перевода вышло въ 1894 г. у Тэна были такіе философскіе взгляды и пріемы, которые онъ прямо заявлялъ и исповѣдывалъ, и которымъ онъ старался подчинить весь ходъ своихъ разсужденій. Трудно найти книги, имѣющія болѣе систематическій и методическій видъ, чѣмъ его книги. Эта строгая внѣшняя форма, это постоянное однообразіе подведенія частныхъ случаевъ подъ общія положенія даже портитъ его писанія, дѣлаетъ ихъ монотонными. По счастію, читатель скоро догадывается, что формулы Тэна слишкомъ узки и односторонни для содержанія въ нихъ вкладываемаго. Тэнъ былъ человѣкъ огромныхъ умственныхъ силъ, съ чрезвычайнымъ трудолюбіемъ и ученостью и. вмѣстѣ съ тѣмъ, съ большимъ даромъ слова, съ остроуміемъ, наблюдательностью и художественнымъ вкусомъ. Понятно, что все это богатство не укладывалось въ узкія рамки его философскихъ построеній и било черезъ край, – что и даетъ едва-ли не главную привлекательность его сочиненіямъ. Можно сказать, дѣйствительно, что его философія иногда больше вредила его насаніямъ, чѣмъ приносила имъ пользу.

Въ чемъ состояла эта философія? Во-первыхъ, Тэнъ принадлежитъ къ позитивистамъ. Такъ опредѣлилъ его Шереръ еще въ 1858 г., черезъ пять лѣтъ послѣ появленія Тэна въ литературѣ, и это опредѣленіе нужно признать вполнѣ вѣрнымъ [2]2
  Е. Scherer, Mélanges de critique religieuse. Par. 1860, cтp. 451 и слѣд.


[Закрыть]. Позитивизмъ есть чисто французское явленіе, и Тэнъ входитъ, какъ одинъ изъ потоковъ, въ кто умственное движеніе, появившееся во Франціи почти съ начала нынѣшняго вѣка. Это была нѣкоторая попытка выйти изъ господствовавшей шаткости, изъ анархическаго отрицанія и сомнѣнія, въ которомъ были оставлены умы прошлымъ вѣкомъ и его революціею. Какъ извѣстно, позитивизмъ видитъ свой главный авторитетъ, свою незыблемую опору въ наукахъ, то-есть не въ познаніяхъ вообще, а въ томъ, что французы называютъ les sciences, въ такъ называемыхъ положительныхъ наукахъ, куда относится математика, затѣмъ точныя науки и, наконецъ, вообще естествознаніе. Когда все было подрыто и расшатано, и религія, и политика, и всѣ понятія о Богѣ, мірѣ и человѣкѣ, тогда оказалось, что есть, однако же, науки, которыя при этомъ не потерпѣли никакого ущерба, остались столь же твердыми и ясными въ своемъ содержаніи и значеніи, какъ и прежде. Уваженіе къ нимъ безмѣрно возрасло, и естественно явилась мысль остановиться на нихъ, Какъ на единственно надежной области познаній. Вотъ почему ихъ стали называть положительными, не въ смыслѣ противоположности чему-нибудь отрицательному, а въ смыслѣ опредѣленности, твердости, достовѣрности, такъ, какъ мы говоримъ: «положительное законодательство», «положительная религія». Шеллингъ въ свои старые годы училъ, что въ философіи существуютъ двѣ области, одна, которую слѣдуетъ называть отрицательною философіею, и другая, высшая, – положительная философія. Совершенно иначе понимается выраженіе «положительныя науки»; тутъ подразумѣвается противоположность наукамъ шаткимъ, спорнымъ, много утверждающимъ, но не имѣющимъ твердой достовѣрности.

Позитивизмъ есть попытка основать на положительныхъ наукахъ полное міровоззрѣніе, полную философію. Н. Я. Данилевскій считаетъ развитіе этихъ наукъ за наиболѣе характерную черту европейской культуры. Франція, какъ главная представительница Европы, сдѣлала величайшіе успѣхи въ этихъ наукахъ; она и породила мысль поставить ихъ въ средоточіе всей умственной дѣятельности. Подобныя стремленія питалъ уже знаменитый соціалистъ Сенъ-Симонъ; ученикъ Сенъ-Симона, Огюстъ Контъ, продолжалъ ихъ развивать и создалъ философскую систему позитивизма.

Явленіе чрезвычайно любопытное. Науки вообще представляютъ замѣчательно устойчивыя произведенія человѣческаго ума, медленно, но непрерывно и неодолимо растущія, созидаемыя силами, которыхъ направленіе и обособленіе имѣетъ въ себѣ нѣчто загадочное. Если изъ нихъ выдѣлилась группа, заслужившая названіе «положительныхъ», то намъ предстоитъ вопросъ: нѣмъ отличается эта группа отъ остальныхъ, въ чемъ тайна ея особенной твердости? Если мы хотимъ принять ее за основу нашего міровоззрѣнія, то намъ необходимо какъ-нибудь отвѣчать на это, какъ-нибудь опредѣлить свое положеніе въ цѣлой сферѣ ума и знанія.

Огюстъ Контъ понялъ это требованіе, и успѣхъ его системы, кажется, зависѣлъ именно оттого, что онъ попытался дать отвѣты на представляющіеся здѣсь вопросы. Во-первыхъ, онъ сказалъ, что положительныя науки опираются на опытѣ, и что въ этомъ состоитъ ихъ твердость. При этомъ онъ вовсе и не думалъ доказывать самый принципъ опыта, считая такое доказательство, очевидно, дѣдомъ излишнимъ; авторитетъ опыта признается совершенно легко и безпрекословно. Далѣе Контъ училъ, что, ограничиваясь однѣми положительными науками, мы дѣйствительно должны ограничить наше познаніе, что все, лежащее за ихъ предѣлами, мы должны признать недоступнымъ, или просто несуществующимъ для нашего ума. Въ этомъ случаѣ Контъ противорѣчилъ чрезвычайно сильному предубѣжденію; поклонники наукъ ждали и ждутъ отъ нихъ рѣшенія всѣхъ вопросовъ. Какъ человѣкъ съ отличнымъ научнымъ образованіемъ, Контъ ясно видѣлъ, что задачи положительныхъ наукъ имѣютъ точную опредѣленность, въ силу которой эти науки, какъ и всякія другія, не могутъ найти того, чего не ищутъ. Онъ утверждалъ, что онѣ даютъ намъ только законы явленій, то-есть болѣе или менѣе общія правила, опредѣляющія связь однихъ явленій съ другими, но никогда не открываютъ намъ сущностей, лежащихъ въ основѣ явленій, не доводятъ насъ до причинъ, которыя ихъ производятъ. Въ этомъ ученіи сказалось, очевидно, вѣрное чувство границъ, полагаемыхъ эмпиризму самымъ существомъ дѣла.

Затѣмъ, Контъ постарался установить понятіе о тѣхъ областяхъ мышленія, которыя находятся за предѣлами положительнаго знанія, и такимъ образомъ опредѣлить положеніе позитивизма въ настоящемъ и прошедшемъ человѣческой мысли. Онъ утверждалъ, что нашъ умъ можетъ дѣйствовать тремя различными способами, или ходить тремя различными путями, теологическимъ, метафизическимъ и позитивнымъ. Умъ можетъ въ одно и то же время вдаваться во всѣ эти пути, но если онъ дѣйствуетъ съ полною силою и твердостію, то онъ съ перваго пути переходитъ на второй, а со втораго на третій, окончательный. Все, что существуетъ внѣ позитивизма, создано и создается двумя первыми, несовершенными способами, теологическимъ и метафизическимъ мышленіемъ. Но исторія показываетъ, по убѣжденію Конта, что эти пріемы отживаютъ одинъ за другимъ, и что будущее принадлежитъ нераздѣльному господству позитивнаго мышленія.

Наконецъ, Контъ пытался доказать, что человѣкъ и можетъ и долженъ довольствоваться положительнымъ знаніемъ, что оно даетъ отвѣтъ на всѣ практическіе вопросы. Тутъ обнаружилось, что въ кругу положительныхъ наукъ не было науки о самомъ важномъ предметѣ, о человѣческомъ обществѣ. Поэтому Контъ составилъ планъ новой положительной науки, соціологіи, и утверждалъ, что ее нужно и должно разработать по пріемамъ точныхъ наукъ. Впослѣдствіи, какъ извѣстно, онъ основалъ и позитивную религію, которая могла бы замѣнить христіанство.

Такимъ образомъ, позитивизмъ у Конта, по видимому, получилъ совершенно твердую и ясную постановку. Каковы бы ни были его отвѣты, но онъ далъ опредѣленные отвѣты на вопросы, какъ онъ понимаетъ познаніе, какимъ путемъ его ищетъ и какъ смотритъ на другіе пути.

II
Философія Тэна

Легко видѣть, однакоже, что выводы Конта не представляютъ безусловной строгости, такъ что, исходя изъ тѣхъ же основъ, можно прійти къ другимъ заключеніямъ. Это и случилось со многими, не менѣе Конта ревностными поклонниками научнаго духа вообще и эмпиризма въ частности. Таковъ былъ, напримѣръ, Милль, объявившій себя приверженцемъ позитивизма, но написавшій логику и твердо стоявшій за психологію, – науки, которыя Контомъ отвергались, не признавались въ числѣ положительныхъ наукъ. Вопросы о кругѣ наукъ, которыя слѣдуетъ признать положительными, о методѣ каждой изъ нихъ и области, подлежащей каждому методу, – вообще трудны и требуютъ прилежнаго изслѣдованія. Тутъ возможны неодинаковые взгляды на предметъ и различныя степени его пониманія. Особенность Тэна состоитъ въ томъ, что, держась, какъ и Контъ, положительныхъ наукъ, онъ понялъ ихъ методы нѣсколько иначе, нѣсколько глубже и яснѣе Конта, а потому и явился позитивистомъ не похожимъ на другихъ писателей этого направленія, до того, что не хотѣлъ и самъ себя къ нимъ причислять.

Дѣло это стоило бы подробнаго изслѣдованія. Всякій успѣхъ въ пониманіи научныхъ методовъ есть драгоцѣнное умственное пріобрѣтеніе, ибо подвигаетъ насъ въ познаніи метода вообще, тѣхъ коренныхъ пріемовъ мысли, особую форму или частный видъ которыхъ составляетъ методъ каждой частной науки. Къ сожалѣнію, шагъ, сдѣланный на этомъ пути Тэномъ, не обоснованъ имъ вполнѣ отчетливо и опредѣленно. Можно только сказать, что, изучая положительныя науки, онъ нашелъ въ нихъ больше, чѣмъ одни лишь эмпирическіе законы, нашелъ элементы нѣкоторой метафизики, и такимъ образомъ вышелъ за предѣлъ, поставленный Контомъ для положительнаго знанія. И въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ сомнѣнія, что никакая наука не можетъ ограничиться опытомъ, и каждая идетъ дальше его. Но въ чемъ и какъ совершается это движеніе, у Тэна указано не довольно методически. Всего яснѣе онъ говоритъ объ этомъ въ статьѣ объ Миллѣ. Тутъ онъ утверждаетъ, что сверхъ опыта наука неизбѣжно употребляетъ еще другой пріемъ, отвлеченіе (abstraction), которому онъ, очевидно, даетъ значеніе, нѣсколько отличное отъ общеупотребительнаго. Это отвлеченіе или анализъ есть способность находить элементы, простыя составныя части, стихіи, изъ которыхъ состоятъ конкретные факты, даваемые намъ опытомъ. «Есть простыя понятія, то-есть, неразложимые абстракты; ихъ сочетаніе порождаетъ все остальное, и правила ихъ соединеній, или ихъ взаимныхъ противорѣчій, составляютъ первичные законы міра [3]3
  Histoire de la littérature anglaise. IV, p. 422. (Paris, 1864).


[Закрыть]. Такимъ образомъ, міръ приводится у Тэна къ нѣкоторому единству, и признана возможность познавать его существенные элементы, – чего никакъ не могли допустить Контъ и Милль.

Очевидно, однако, что этого нельзя достигнуть посредствомъ простаго отвлеченія; чтобы совершать тотъ анализъ, который предполагается Тэномъ, намъ нужны нѣкоторыя особенныя правила, нужна способность отличать въ данномъ фактѣ его первичные, неразложимые элементы, – словомъ, нужна нѣкоторая система категорій, съ которою мы могли бы приступать къ изслѣдованію. Тэнъ касается этого пункта только мимоходомъ и не пришелъ въ этомъ вопросѣ ни къ какому опредѣленному ученію. Обыкновенный его пріемъ состоитъ въ томъ, что онъ прямо беретъ категоріи, установившіяся въ наукахъ, и подводитъ подъ нихъ разсматриваемые факты. На первомъ мѣстѣ, разумѣется, стоитъ познаніе причинъ, условій, зависимости явленій. Все обусловлено, все имѣетъ свою причину, и такимъ образомъ міръ является связнымъ и цѣльнымъ.

«Наука имѣетъ цѣлью найти причину каждаго предмета и причину причинъ, которая есть причина міра [4]4
  Les philosophes classiques de XIX siècle. Préface, стр. VI (Par. 1868).


[Закрыть]. Мы не будемъ останавливаться на особомъ значеніи, которое Тэнъ придаетъ своему понятію причины и которое не имѣетъ у него вліянія на приложеніе этого понятія [5]5
  Вотъ характерное мѣсто для любопытныхъ читателей: «Причина какого-нибудь факта есть законъ или господствующее качество, изъ котораго выводится этотъ фактъ; дѣйствующая сила есть логическая необходныость, связывающая производный фактъ съ первичнымъ закономъ;– такъ сила тяжести есть логическая необходимость, связывающая паденіе камня со всеобщимъ закономъ тяготѣнія (стр. VI)».


[Закрыть]. Далѣе, самую важную роль и самое обширное употребленіе у него имѣютъ категоріи, заимствованныя изъ наукъ объ организмахъ. Въ предисловіи со 2-ну изданію Essais de critique et d'histoire (1866) онъ подробно перечисляетъ эти категоріи: связь признаковъ (Кювье), органическое колебаніе (Жоффруа Оентъ-Илеръ), подчиненіе признаковъ (естественная система), единство состава (Жоффруа Сентъ-Илеръ), теорія гомологовъ (Оуэнъ) и пр. Эти категоріи Тэнъ прилагаетъ со всѣмъ явленіямъ человѣческаго міра, съ политической и культурной исторіи, съ произведеніямъ литературы, съ теоріи и исторіи искусствъ и т. д.

Конечно, это превосходныя категоріи, очень широкія и гибкія, способныя обнять разнообразныя явленія, и Тэнъ совершенно правъ, прилагая ихъ съ своему предмету. Однакоже, для полной прочности дѣла требовалось бы нѣКоторое теоретичесЕое установленіе этихъ категорій, а не простая сеылва на естественныя науки объ организмахъ. Какъ нарочно, случилось такъ, что тѣ самыя категоріи, которыя такъ нужны Тэну и которыя онъ бралъ изъ самаго надежнаго источника, изъ положительныхъ наукъ, въ послѣднее время потеряли силу въ этихъ наукахъ, такъ сказать, вышли изъ моды у натуралистовъ. Въ самомъ дѣлѣ, все это (связь признаковъ и пр.) – суть категоріи развитія, нѣкотораго внутренняго процесса, имѣющаго свой принципъ и свою цѣль. Въ прежнее время натуралисты съ великимъ трудомъ отыскивали черты этого процесса и устанавливали формулы его заѳоновъ; но теперь они такъ увлеклись механическими взглядами на организмы, что большею частію отрицаютъ значеніе добытыхъ прежде научныхъ положеній. Вѣрный своему пріему, Тэнъ ссылается въ концѣ и на ученіе Дарвина, какъ на законъ, найденный въ естественныхъ наукахъ и не замѣчаетъ, что это ученіе стоитъ въ противорѣчіи съ категоріями, которыя онъ только-что перечислилъ.

Мы видимъ отсюда, что философскіе взгляды Тэна не имѣютъ ни совершенной строгости, ни какой-нибудь полноты. Онъ самъ (въ началѣ того же предисловія) очень вѣрно говоритъ о себѣ:

«Многіе критики сдѣлали мнѣ честь или опровергать, или одобрять то, что имъ угодно называть моею системою. У меня нѣтъ такихъ притязаній – имѣть систему; до наибольшей мѣрѣ, я только пытаюсь слѣдовать извѣстному методу. Система есть объясненіе всей совокупности» и указываетъ на дѣло, доведенное до конца; методъ есть извѣстный способъ работать и указываетъ на дѣло, которое предстоитъ сдѣлать.

Однако же, по исходнымъ точкамъ, по направленію изслѣдованія можно заранѣе судить о результатахъ; поэтому, читатели и критики Тэна были правы, когда говорили, что онъ проповѣдуетъ фатализмъ, что его философія есть нѣчто подобное пантеизму Спинозы, всего точнѣе – натурализмъ. Да и самъ Тэнъ не всегда былъ такъ сдержанъ, чтобы не провозглашать своихъ общихъ и крайнихъ выводовъ; онъ не разъ указывалъ ту систему, къ которой ведетъ его методъ.

Что Тэнъ кладетъ въ основу позитивизмъ, видно изъ слѣдующихъ словъ:

«Сверхъ всѣхъ тѣхъ низшихъ анализовъ, которые называются науками и которые сводятъ факты къ нѣкоторымъ частнымъ типамъ и законамъ, можетъ существовать еще высшій анализъ, называемый метафизикою, который сводилъ бы эти законы и эти типы къ нѣкоторой общей формулѣ. Этотъ анализъ не опровергалъ бы прежнихъ анализовъ, а лишь пополнялъ бы ихъ. Онъ не начиналъ бы новаго движенія, а лишь продолжалъ бы то, которое начато» [6]6
  Philos, class. Prèf. стр. IX.


[Закрыть].

Какъ мы уже замѣтили, для этой работы, долженствующей лишь довести до конца дѣло позитивизма, необходимо имѣть нѣкоторое руководство. Тэнъ не скрываетъ, подъ какими вліяніями у него укрѣпилась идея этой, такъ сказать, позитивной метафизики. Онъ прямо называетъ Спинозу и Гегеля. Но въ какой мѣрѣ и что именно было усвоено Тэномъ? Вотъ что онъ говоритъ о Гегелѣ:

«Метафизики стараются опредѣлить верховный законъ, не проходя черезъ опытъ и сразу. Въ Германіи они пытались сдѣлать это съ героическою смѣлостію, съ высокою геніальностію и съ неблагоразуміемъ еще большимъ, чѣмъ ихъ геній и смѣлость. Однимъ прыжкомъ они взлетѣли къ основному закону и, закрывъ глаза на природу, пытались найти, посредствомъ нѣкотораго геометрическаго построенія, міръ, на который не посмотрѣли. Неснабженные точными обозначеніями, лишенные французскаго анализа, унесшіеся прямо на вершину громадной пирамиды, ступеней которой они не хотѣли проходить, они подверглись великому паденію; но въ этихъ развалинахъ и на днѣ этой пропасти, обвалившіеся остатки ихъ зданія все-таки превосходятъ своимъ великолѣпіемъ и своей массой всѣ другія человѣческія построенія, и полуразрушенный планъ, который можно въ нихъ прослѣдить, указываетъ будущимъ философамъ, своими несовершенствами и своими достоинствами, ту цѣль, которой нужно достигнуть въ концѣ, и тотъ путь, на который не нужно вступать съ начала» [7]7
  Philos. class. стр. 360.


[Закрыть].

Въ этой яркой картинѣ очень хорошъ и совершенно справедливъ энтузіазмъ, внушенный Тэну германскимъ идеализмомъ. Обломки этой философіи (если кому она представляется въ видѣ обломковъ) дѣйствительно неизмѣримо превосходятъ своимъ великолѣпіемъ всѣ другія попытки философскихъ построеній. Какъ видно, эти обломки еще не забыты и до сихъ поръ дѣйствуютъ. Но нужно пожелать, чтобы каждый философствующій основательно изучалъ ихъ, а не смотрѣлъ на нихъ, хотя бы и съ уваженіемъ, но лишь издалека, какъ на памятникъ минувшей старины. Съ другой стороны, конечно, стоятъ всякаго вниманія и положительныя науки, «французскій анализъ» и «точныя обозначенія». Очевидная цѣль Тэна состояла въ томъ, чтобы соединить все это съ германскою метафизикою, сочетать Конта съ Гегелемъ. Но для такого дѣла нужно философское обсужденіе и обоснованіе, котораго у Тэна существуютъ лишь небольшіе зачатки.

Въ заключеніе приведемъ страницу, всего яснѣе излагающую его общій взглядъ:

«Тутъ мы чувствуемъ, что въ насъ раждается понятіе природы. Въ силу іерархіи необходимостей, міръ образуетъ единое нераздѣльное существо, котораго всѣ другія существа суть члены. На послѣдней вершинѣ вещей, на самой высотѣ свѣтлаго и недоступнаго эѳира, произносится вѣчная аксіома; и простирающійся въ даль откликъ этой творческой формулы составляетъ своими неистощимыми волнами всю безграничность міра. Всякая форма, всякая перемѣна, всякое движеніе, всякая идея есть одинъ изъ ея актовъ. Она пребываетъ во всѣхъ вещахъ, и никакою вещью не ограничивается. Вещество и мысль, планета и человѣкъ, нагроможденіе солнцъ и трепетанія какого-нибудь насѣкомаго, жизнь и смерть, горе и радость, – нѣтъ ничего такого, въ чемъ бы она не выражалась, и нѣтъ ничего такого, что бы выражало ее всецѣло. Она наполняетъ время и пространство и остается выше времени и пространства. Она въ нихъ не содержится, и они отъ нея происходятъ. Всякая жизнь есть одинъ изъ ея моментовъ, всякое существо Есть одна изъ ея формъ, и ряды вещей исходятъ изъ нея по несокрушимымъ необходимостямъ, связанные божественными звеньями ея золотой цѣпи. Безразличная, неподвижная, вѣчная, всемогущая, творческая, – нѣтъ имени ее исчерпывающаго, и когда открывается ея ясный и возвышенный ликъ, нѣтъ человѣческаго духа, который бы не преклонился, пораженный удивленіемъ и страхомъ. Этотъ духъ въ то же мгновеніе возстаетъ, онъ забываетъ свою смертность и свою малость; онъ по сочувствію наслаждается этою мыслимою имъ безконечностію и участвуетъ въ ея величіи» [8]8
  Тамъ же, стр. 361.


[Закрыть].

Можно видѣть изъ этого, что гдѣ сокровище наше, тамъ и сердце наше, что все, чему служитъ наша мысль, въ чемъ она полагаетъ цѣль своихъ исканій, становится для насъ какимъ-то божествомъ, такъ что можно обоготворять не только разумъ, природу, но и «аксіому».