Текст книги "Дар шаманизма - дар волхования"

Автор книги: Николай Сперанский (Велимир)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

По другим представлениям, человека готовят к болезни, и после ее преодоления уже считают шаманом, но учат, передают опыт. Делает это местный шаман, который одновременно дядя или более дальний родственник неофита.

Традиция не может быть ошибочной. Очевидно, в одном случае, необходимые для шаманской практики знания уже содержатся в культуре и мифологии народа, и созревший шаман должен только правильно применить их. Во втором случае, значительный объем знаний оказывается как бы специальным, в общенародной среде он не бытует, поэтому должен быть передан через обучение.

В наше время, шаманскую болезнь принято называть приступом истерии или шизофрении. По внешним признакам ее относят и к эпилептическому припадку, но суть этой болезни все же не во внешних признаках, не в припадке, а в изменении сознания.

Представляется, что оценка шаманской болезни как истерия или шизофрения – есть грубая клиническая оценка. Она напрочь исключает какую либо этнопсихологическую основу болезни. Наша современная медицина залечивает такого человека медикаментами и внушает ему соответствующий комплекс неполноценности. Известно, что чем более активно протекает такой приступ, тем эффективнее его лечение и преодоление самим больным.

Люди с тихой шизофренией лечению почти не поддаются, они обречены быть обузой для родных, общества и самих себя. Вероятно им не хватает именно того волевого импульса, который есть у буйных, у которых приступ протекает активно. Вообще же наше общество не ориентировано на возможность того, что больной может и должен сам преодолеть свое собственное психическое расстройство. Считается, что если человек «сошел с ума», то поправить его может только психушка. И ничего хорошего от этого лечения ждать нельзя, в любом случае человек после лечения будет не лучше, чем был.

Эта же клиническая картина в шаманической культуре рассматривается совершенно иначе. Она понимается как приход духов, которые требуют от человека взять на себя задачу исполнять волю предков.

Поскольку эта обязанность психически тяжела, и выбивает человека из привычного круга жизни, то далеко не каждый берет ее добровольно и с радостью. У тех народов, которые сохранили шаманизм как осознанное явление, нет такого обостренного чувства самоутверждения и стремления к исключительности, какое встречается у нас или на Западе. Там шаман не есть некое исключительное чудо. Там каждый человек немножко шаман, и носитель шаманической культуры. И отношение там к шаману примерно такое же, как у нас к художнику или певцу: поешь, рисуешь, и ладно.

У народов шаманической культуры, каждый, кто испытал приступ шаманской болезни, был психически уже подготовлен к ней. Его сознание полностью отдает отчет в происходящем с ним явлении, а психика с детства имеет необходимый настрой и ориентацию. Поэтому, та же болезнь, за которую в нашем обществе расплачиваются дурдомом, слабоумием и распадом личности, приводит к совершенно иным результатам. Организм психически подготовленного человека оказывается в состоянии не только взять под контроль болезнь, но и перестроить свой разум, свою нервную систему, а за ней и все другие функции организма так, чтобы не только быть психически здоровым, но при этом еще и подняться на новый уровень сознания. На этом новом уровне человек приобретает новые знания и новые возможности, в человеке открывается тот или иной дар.

То, каким будет этот новый уровень сознания – определяется как самим человеком, так и той мифологемой, которая владела его сознанием до болезни. В нашем современном обществе, такой общей религиозной мифологемы нет. Поэтому те цивилизованные люди, которые сумели успешно пережить шаманскую болезнь, ничего не поняли. Зато впоследствии проявили себя в абсолютно различных сферах творческой деятельности. В том числе и в сферах экстрасенсорики, контактерства.

Жизнь успешно пережившего шаманскую болезнь может быть плодотворной и успешной, но он не застрахован от следующего приступа. Как часто это будет происходить – неизвестно. Например, Ван-Гог, во время третьего приступа, покончил самоубийством.

В шаманических культурах такие повторения хорошо известны. Шаман готовится к ним, и встречает их с бубном и пением. Он понимает, что духи требуют от него нового испытания, но если он пережил самое первое и сумел встать на путь, то все последующее уже идет по накатанной колее. Активными психическими действиями шаман не позволяет своей болезни перейти в вялое безнадежное состояние. Чувствуя надвигающийся приступ, шаман берет бубен и уходит камлать. При этом шаман не только исцеляет себя самого, но и решает проблемы своего народа. Люди, его окружающие, знают об этом, поэтому заранее приходят к нему с теми или иными просьбами. В необходимых случаях, шаман сознательно стимулирует то самое состояние, которое он освоил во время болезни, чтобы получить от духов нужное знание.

Конечно, несчастные случаи есть и в шаманических культурах. Бывает так, что человек не может или не хочет взять дар духов – не проявляет ритуальной шаманской активности. Тогда активная фаза болезни сменяется вялой и полностью соответствует известным случаям, когда психически больной не излечим. Но в целом, шаманическая культура дает надежду там, где ее не дает наша современная медицина. Наша медицина, и общество в целом, считают, что человек должен пребывать в своем обыденном состоянии, как в единственно нормальном. Любое наше психические отклонение считается медициной опасностью, или чем-то нежелательным. Шаманические культуры признают множественность психических состояний человека, в которых обыденное состояние с его обыденными ценностями и способностями не является единственным.

По-видимому, наша техническая цивилизация сгноила наших лучших шаманов в психбольницах, так и не дав им раскрыть себя. Известно, что чем тяжелее протекает шаманская болезнь, тем сильнее становится шаман, который сумел ее преодолеть. А еще до рождения промышленной цивилизации, всех тех, кто проявлял какие либо исключительные способности по контакту с миром третьей реальности, подавляла или обрабатывала в духе смирения церковь. Поэтому, сегодня так трудно вновь протягивать оборванные нити культуры.

17. Автор этих строк, испытал приступ шаманской болезни осенью 1985 года. Мне придется дать его описание, поскольку взглядом на болезнь снаружи полны все книги по шаманизму. Взглядом же изнутри ни одна книга порадовать не может. А личный опыт здесь оказывается важнее всего. И раз уж здесь говорится о шаманизме изнутри, то придется рассказывать такие веши, о которых в «цивилизованном» обществе предпочитают молчать. По этой причине, ханжи и сплетники обязаны пропустить этот текст, и могут начать чтение с цифры 19.

Все началось с потребности ходить по лесу, чтобы сбросить прилив сил, который почему-то приходил в ноги. Во время прогулок возникала потребность активно работать руками. Приходилось залезать на деревья, на деревьях кусать ветки зубами а потом удивляться самому себе. Появлялось частое дыхание, дрожь в теле, как от выброса адреналина, когда необходимы стремительные действия. Так повторялось несколько дней, и прогулки помогали снять эти явления. Все это было странно и вызывало беспокойство.

Любой человек, воспитанный в традициях шаманической культуры понял бы, что имеет дело с предвестниками болезни. Он бы хорошо знал, как ее встречать и к чему готовиться. Но в то время я лишь начал сознательно знакомиться с языческой традицией, и никакого представления о культуре шаманизма не имел.

Тогда же, слезая с очередного дерева, вспомнилось, что полтора месяца назад, на Кавказе, в селении Булунгу, что к северу от перевала Твибер, меня поцарапала собака. Тогда не придал этому никакого значения, а теперь возникла очевидная мысль, что собака была бешенная!

Обратился к справочникам. Выяснилось, что лечиться поздно. Если действительно это бешенство, то скоро конец.

Все это время я по вечерам работал над картиной «Разорение Новгорода Иваном Грозным». И через три-четыре дня после первых признаков болезни, почувствовал, что картина оживает. На картине, человек в воде, который смотрел на готового его убить опричника, вдруг посмотрел мне в глаза, и я почувствовал весь тот ужас, который он переживает. Удар от этого взгляда был столь неожиданным и сильным, что невольно пришлось отшатнуться. Огни горящего на картине города вдруг заплясали хищным алым цветом. Картина начала давить с такой силой, что пришлось бежать от нее. Всякий случайный взгляд в ее сторону приводил к буквально физическому давлению. Прикрыл глаза. Вслепую, не глядя вперед, удалось подойти к картине, снять с мольберта и развернуть лицом к стене.

Это была победа, но как оказалось, временная. Мир стал другим. Каким-то отрешенным и контрастным. В нем поселилось какое-то тревожное томление, какое бывает перед кабинетом стоматолога или, наверное, перед казнью. Руки не слушались, были как чужие, и, наконец, стало ясно, что я управляю чужими руками. Управляю хорошо, но это доставляет хлопоты, это было не уютно. Приходилось задавать движение каждого пальца. Ранее они двигались автоматически, теперь их стало как-то много.

Сознание оставалось ясным, но изолированным где-то внутри тела, которое раньше было моим. Я двигал собой как большим и неуклюжим роботом. Связь с реальным миром была трудной. В него надо было прорываться через какой-то туман, через что-то неведомое и чужое.

Умылся. Холодная вода, хлещущая из резко открытого крана, почти не чувствуется: как будто повевает теплый ветерок, в котором нет никакой упругости и прохлады. Состояние, отдаленно похоже на то, что как будто только проснулся в дурном самочувствии, и заставляю себя двигаться.

Через несколько часов такого самочувствия, заметил, что начали шевелиться края поля зрения. Начали двигаться предметы. Их приходилось останавливать волевым приказом, долго смотря и требуя покоя. Вообще, все мои действия были направлены на восстановление привычной связи с привычным миром. Всякая аномалия во внешнем мире воспринималась как нарушение изначального порядка, и сопровождалось животным страхом.

Страх этот не может быть объяснен здравому сознанию, и он уже не был понятен мне самому, когда через много лет я составил этот текст по живым дневниковым записям, сделанным тогда же. Животный ужас от созерцания шевелящегося предмета не поразил бы настолько здоровую психику. Он возникал, врывался в меня и подчинял именно потому, что какие-то защитные механизмы сознания были уже сломаны ранее.

Наступила ночь. В темной комнате было невозможно находиться из за сверхконтрастности, которую вызывали малейшие блики. Все время пробовал пить воду. К воде не возникало отвращения, она относительно свободно вливалась куда-то внутрь. Это указывало на то, что у меня не бешенство, а что-то иное.

Вскоре, к состоянию томления добавилось чувство присутствия кого-то еще. Какого-то постороннего, неведомого существа. Я был в это время один и ни кто ко мне не заходил. Осмотрел все углы и щели комнаты, заглянул под кровать. Успокаивал себя тем, что глаза никого не видят. Но душа чувствовала – есть кто-то вокруг, рядом. Приходилось резко оборачиваться. Впиваться взглядом в подозрительные места. Глаза показывали, что с миром все в порядке, но что будет, если глаза увидят иное? Ответа я не имел. Просто полагался на глаза как на союзника. Зрение не видело ничего, кроме движения уже известных мне предметов. Но это успокаивало только на секунду. Когда начал расстилать кровать, угол покрывала затрепетал и взвился как змеиный хвост. В связи с этим покрывало аккуратно сложил, и уложил плотнее – оно тогда наверняка не сможет развиваться само. Важно было именно аккуратное сложение покрывала, ибо вложенный в него порядок сохранял его в моей власти.

И тут началось самое страшное, ибо до этого я мог управлять своими страхами. Мне стало ясно, что я, наконец, что-то увижу, и мой последний оплот воли и сознания, что «ничего нет», рухнет. Стало ясно, что пространство должно треснуть примерно так, как трескается арбуз. И вот тогда из него полезет такая невиданная нечисть, перед которой моя психика не устоит. Должно возникнуть что-то никак не совместимое с жизнью и разумом. Оно являло нарастающий ужас, за которым виделся только мрак и бесконечный истошный вопль. Просто смерть была бы в сравнении с этим желанным покоем. Это была самая большая опасность, и мне пришлось держать пространство руками, чтобы этого не произошло. Я поднял руки и сжал его. Трещина не разошлась. Это чисто физическое усилие оказалось переломом всего кризиса.

Это была победа. Пространство устояло. Я начал отвлекать себя на обычную суету перед сном. Разделся, лег в постель, накрылся как в детстве одеялом с головой, чтобы никто меня не достал, (одеяла им не поднять), и начал думать – что делать? Мысли летели через голову как птицы проносимые ветром. У мыслей как бы было начало и конец, что-то очень похожее на оперенье. Они имели свою пространственную целостность, но при этом читались. А ветер действительно гулял и прополаскивал мозги.

Поток всякого бреда самостоятельно тек через голову уже много часов, с момента оживания картины. На фоне медленного конкретного мышления, возникали и сменяли друг друга навязчивые мыслительные конструкции. Из них запомнилось что-то о предназначении человека, что де если правильно предназначение понять, то достигает человек наибольшего, и в этом правильном понимании есть выражение глубинного смысла. Предназначение и его правильное понимание как бы две составляющие одного целого. Понимание этого целого, люди утратили или никогда не имели по причине какой-то мировой недостаточности или ошибки. И т. д.

Человек шаманической культуры понял бы все эти мысли правильно. Взял бы бубен и начал стучать в него. Если нет бубна, то застучал бы в кастрюлю, но подчинил бы свою разыгравшуюся психику ритму. Через ритм он бы и восстановил прежнее видение мира. Я этого ничего не знал и не умел.

Усилием воли заставил себя лечь и расслабиться. Помог аутотренинг. Расслабил тело и стал гасить сознание от лба к затылку через всю толщу мозга. К счастью, этому учился. Когда в голове стало тихо, сконцентрировался на какой-то задаче про блоки из механики, чтобы не выскользнуть из сферы логического мышления во время сна. Пока решал – уснул и проснулся. Мир оставался таким же тяжелым и томящим, но уже более спокойным. Предметы не шевелились. Пошел гулять в лес. Чувствовалась слабость. Все веточки, с которых уже опали листья, казались тонкими черными прутиками. В лесу виделось много пугающих, черных мест.

Написал письмо водителю автобуса в селение Булунгу с вопросом: не было ли у них вспышки бешенства? В конверт вложил этюд, что написал рядом с селением. После этого, на четвертый день, утром, проснулся и неожиданно почувствовал, что мир свеж, прекрасен и чист. В ту ночь сон был особенно глубоким, а после пробуждения сознание особенно чистым. Стало ясно, что шофер получил письмо и посмеялся над ним. Ответ из Булунгу так и не пришел, но он уже не требовался.

18. Из приступа мне не удалось извлечь того результата, который был бы получен при соответствующей мифологической и психической подготовке. Разумеется, тогда и сам приступ протекал бы иначе. Штурмовавшие мое сознание духи, очевидно, не смогли преодолеть барьер логики и самоконтроля, а сам я не смог осознать их действий и войти в диалог с ними. Возможность стать шаманом в течение недели для меня не осуществилась, процесс растянулся на годы, и видится еще не оконченным.

Насколько можно судить по литературе, дальнейшая шаманская практика оказывается логическим продолжением, развитием и приспособлением человека к тем явлениям, которые поселили его впервые при болезни. В моем случае, должен сказать, что это не так. Те состояния, в которые мне удается переходить во время камланий, кажутся мне не похожими на то, что я пережил. Мой путь к шаманизму оказался более сложным. Но первый опыт общения с воздействием третьей реальности получился именно тогда. Ситуация оказалась подобной участи студента, получившего диплом, но не работающего по специальности. Жизнь заставляет его заниматься совсем не тем, к чему его готовили.

С другой стороны, нельзя сказать, что описанные переживания оказались бесполезными в смысле мистического поиска. После них, я понял границы и возможности сознания, и мной овладела идея исключительной ценности русского языческого наследия. Все последующие годы жизни, эта идея разворачивалась и наполнялась более глубоким содержанием. Невольно приходится верить, что вспыхнувшие тогда мысли о назначении человека, имеют под собой основание.

Много позднее, аналогичные тягостные ощущения страха и томления, посещали меня при самопроизвольных явлениях духов, к которым не было времени подготовиться. Такие явления следует назвать интервенцией духов. Они принципиально отличаются от шаманской практики тем, что шаман при камлании своими усилиями организует мост, связывающий его с третьей реальностью. Соответственно он и контролирует этот мост, он его хозяин. В случае интервенции духов, мост с третьей реальностью создают духи. Это изначально их инициатива, и они оказываются хозяевами этого моста. Они подключают себя к человеку и они же обеспечивают ему то шестое чувство, или комплекс чувств, которые позволяет воспринимать их мир. Захватить этот мост духов я не пытался. Даже просто осмелиться на диалог с такими духами оказывается чрезвычайно трудно. Ужасаешься собственным словам, и возникает впечатление, что от каждого слова пробивает током. Тем не менее, практика кудесничества дает заметную помощь в таких ситуациях.

Последний раз, весной 2004 г, просто в вечернее время, после пробежки по темному коридору (надо было торопиться), в двери лаборатории втиснулся железный монстр. Я заканчивал научную статью и совершенно не был готов к его появлению. По причине вечернего времени, в институте на сотни метров коридоров не было ни одной живой души.

Перейти мгновенно от дифференциальных уравнений к мистике не легко. Я лишь со всей остротой почувствовал движение на меня высокой и коренастой человекообразной фигуры темно-коричнево– зеленого, болотного цвета. Широкая голова сидела прямо на плечах без шеи. Черты лица как бы разнесены вширь и плохо читались. Было понятно, что это атлетическая человекоподобная внешность – как бы просто камуфляж робота. Только вот робот из мира духов.

Мои глаза не видели его напрямую. Воздух был чист, разве что слегка дрожал, но я полностью ощущал движение фигуры и знал ее положение в пространстве. Во всяком большом пустом здании человек немножечко напряжен. Но тут острота возбуждения и тревоги резко перешла всякие границы. Объяснить появление этой фигуры как фантазию собственного воображения – явно не получалось. Все происходило в течение минуты. Надо отдать должное этому порождению инфернального мира. Монстр остановился от меня в метре и повернулся боком, лицом к бумагам, наклеенным на стену, явно чего-то выжидая.

Возникли озноб, страх и то же гнетущее чувство, знакомые по 1985 году. Поймал себя на том, что не могу нормально погасить компьютер и застегнуть пояс на плаще. Вообще, мое тело представляет нечто разделенное на части, и ими сложно управлять. Сказать что либо явившемуся духу – казалось просто невозможным. Собственно, разговор означает более высокую степень признания духа. От этого он как бы в большей степени материализуется. Поэтому интуиция подсказывала – не заговаривать ни в коем случае. Единственная тактика, на которую был способен – это игнорирование, наибольшее вытеснение из себя этого явления. Нет тебя, и точка. Только этот волевой сигнал и смог передать духу по его мосту связи. В третьей реальности ситуацию можно менять волевым приказом. Однако явившийся дух не пропадал. Пришлось обойти его. Выйти, закрыть дверь кабинета вместе с духом.

На этот раз нарочито спокойно прошел по темному коридору, и навесил железный замок на дверь этажа. Вышел из корпуса к велосипеду. Вспомнил, что по народной примете нельзя бегать в темноте, если есть малейшее чувство мистической опасности. Вот, оно – где правило было нарушено – торопился в темноте! Видно наш местный домовой от термоядерного института и явился по случаю нарушения мною порядка.

Тут выяснилось, что в портфеле нет ключа от велосипедной цепи. Я не смогу отомкнуть велосипед и покинуть институт в оставшиеся двадцать минут до закрытия проходной. Проходная в двух километрах от корпуса. Стало ясно, что надо срочно идти обратно сумеречными коридорами к этому железному монстру за ключом. Наверное, ключ как-то выпал в кабинете. Но такого раньше никогда не было. Рассуждая на тему этой страшилки, вспомнил, что ведь я – правнук даждьбожий, русский язычник, кудесник и волхов Велимир. Мне ли робеть перед явлениями духов?

С улыбкой и чувством личной инициативы открыл железную дверь, переступил порог кабинета. Присутствие духа угадывалось по разлитому им ощущению томления, но точного места его локализации уже не было. Без помех отыскал на полу ключик. И только когда на улице отомкнул цепь велосипеда – поймал себя на вздохе облегчения. Именно языческое религиозное знание позволило перестроить психику и сравнительно легко преодолеть ситуацию.

19. Повторюсь, что мне пришлось дать описание кризиса 1985 года, в связи с тем, что в литературе очень бедны описания приступа шаманской болезни. Все, что о ней известно, это известно со слов аборигенов и отстраненных очевидцев, и этого явно недостаточно. Бывает, что представления о шаманской болезни подменяются описаниями мистерий галлюциногенного характера, в которых открывается широкое поле для фантазии.

Классическим примером такой поэтизации канонической шаманской болезни, является стихотворение А. С. Пушкина «Пророк», когда поэт, духовной жаждою томим, лежал в пустыне. И явившейся к нему шестикрылый серафим уничтожил его прежнее тело и создал новое, так, что он обрел жало острое змеи и дар сверхзрения: поэт стал видеть горних ангелов полет и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье.

Наверняка Пушкин пережил что-то близкое к шаманской болезни. Это стихотворение имеет под собой какой-то реальный эпизод его жизни. Во всяком случае, общество его времени предвзято относилось к шаманам, считая их просто обманщиками или психопатами. Без каких-то серьезных оснований, заявлять о своем шаманском посвящении никто бы не стал. Сказать об этом прозой в виде жалобы на здоровье, по причине светских предрассудков, Пушкин не мог.

По устным данным, явление типа шаманской болезни имели место со многими выдающимися людьми, хотя случаются они и с людьми совершенно обычными. Шманская болезнь является как бы знаком того, что надо готовиться к чему-то большему, и нервная система человека перестраивает себя под влиянием каких-то, не ведомых самому индивидууму, сил. Очевидно, эта перестройка может происходить медленно или незаметно. Но может происходить и быстро, с возникновением сопутствующих явлений, которые для психики человека оказываются новыми и болезненными.

Повторение аналогичных явлений, впоследствии уже воспринимается как нечто обычное, как привычное новое состояние сознания и не травмирует как в первый раз. В описании своего стихосложения, Пушкин точно указал, что он приходит в особое состояние, придя в которое: мгновенье, и стихи свободно потекут, но шестикрылый серафим ему при этом уже не является.

Стихотворение «Пророк» написано в полном согласии с мифологической картиной того, что происходит с шаманом во время болезни, которая оказывается для него инициацией. Будущий шаман, в обществах с шаманической культурой, во время приступа, наверняка переживает какую-то часть тех перевоплощений, которые предполагаются по мифологеме. Познав новое состояние сознания во время кризиса, он будет стремиться вернуться к нему вновь, чтобы в нем работать. Это повторяющееся рабочее состояние будет отличаться от пережитого в кризисе, но порождено оно именно им.

Правда шаманского посвящения и правда поэтическая – это разные правды. Считается типичным для шаманской болезни, что будущий кандидат действительно попадает в состоянии страха за свою жизнь. При этом он оказывается один, и ему до времени некому помочь. Кульминацией болезни – посвящения является переживание чувства распада сознания – аналогичного чувству расчленения тела. Надо понимать, что страх при этом достигает кульминации. Вероятно, мне удалось предотвратить этот процесс, удержав пространство руками. Ожидаемое мною разрушение пространства, должно было быть моим собственным разрушением. Но, если в таком случае, сейчас, как шаман, наверное, могу крикнуть: «Иди, я не боюсь!» То тогда все могло кончиться необратимым безумием или смертью. Во всяком случае, возле меня тогда не могло быть учителя, как это принято в шаманических культурах.

В любом случае, можно смело утверждать, что если в словах того, кто пережил кризис – посвящение, ведущее место занимает не боль, страх и напряжение, а увлекательное зрелище, то он не обошелся без литературного вымысла.