Текст книги "Тайна профессора Бураго. Том 2"

Автор книги: Николай Шпанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

«Мария-Глория» перестала отвечать

По мере приближения к выходу с рейда ветер крепчал. Короткие, порывистые шквалы сменились длительным свирепым напором воющей темноты. Удары встречной волны, накатывавшейся под правую скулу корабля, били как многотонный молот, и отзвук их разносился по корпусу. Каскады брызг долетали до мостика.

Элли подняла воротник и достала засунутую между стойкой поручней и брезентом зюйдвестку.

Над трапом показалась голова радистки Медведь. Девушка цепко, как обезьянка, карабкалась по трапу, держась одной рукой за поручень, а другой прижимая к себе радиожурнал. Порывом шквала ее с силой втолкнуло на мостик. Она скользнула по наклонной палубе и с вытянутыми руками устремилась к капитану. Обратный размах судна заставил ее согнуться почти вдвое, словно она собиралась ударить капитана головой в живот.

– Как у них дела с огнем? – крикнул Балабуха, ловя радистку за плечи.

– Ничего нового…

– Спроси, удалось ли сбить пламя, смогут ли продержаться до нашего прихода? Скажи… будем к полудню.

Через пятнадцать минут, балансируя, как канатная плясунья, Медведь снова вынырнула на мостике.

– Пожар разрастается.

Балабуха с минуту думал.

По установившейся привычке успокаивать спасаемых и, подобно врачу, до последней минуты поддерживать в умирающем бодрость духа, он сказал:

– Передай: прошу сохранять спокойствие. Если не удастся ликвидировать пожар, обеспечу снятие людей.

– На борту двое.

– А остальные?

– Сняты конвоем.

– Путаешь что-то! – сердито крикнул Балабуха. – Принеси английский текст.

– Они ведут передачу по-русски.

– Ага, тем лучше… Пускай почаще уточняют место.

И Балабуха снова укрылся под свой козырек. Но теперь и там его уже настигали косые струи воды. Словно ветер задался единственной целью – не давать покоя старику. Струйки, будто направленные чьею-то рукой, хитро огибали край козырька и ударяли Балабуху в затылок, хотя он был уверен, что стоит к ветру лицом. Капитан тихонько выругался и поправил воротник плаща. Это не помогло. Он чувствовал, как холодная вода ползет по шее, спускается между лопаток. Балабуха вынул носовой платок и сердито затолкал его между воротом и шеей.

Буксир все сильнее зарывался в волну, гонимую крутым бейдевиндом. С мостика не было видно ни моря, ни даже собственного бака. Зато было хорошо слышно, как очередная волна с грохотом потока, прорвавшего плотину, обрушивается на судно. Вода ударяла в палубу с силой, способной сокрушить каменную стену. Скатываясь, журчала и шипела. Те, кого волна заставала на палубе, поспешно бросались плашмя и вцеплялись во что-нибудь, чтобы не дать унести себя за борт обратному потоку.

Сила волн давала себя знать все более широкими и крутыми размахами судна. Элли то повисала на поручнях мостика, как на трапеции, то наваливалась всем телом на ложившийся почти горизонтально релинг. Балабуха приказал протянуть леера, чтобы люди ходили не выпуская из рук опоры.

В один из особенно свирепых ударов волны, когда все силы Элли были поделены между старанием не быть оторванной от релинга и желанием посмотреть, что делается на палубе, над ее ухом раздался добродушный голос капитана:

– Купаешься, коза? Ничего, держись… – Голос Балабухи доходил до нее словно по испорченному телефону – далекий, чужой. Но и этих слов было достаточно, чтобы она почувствовала, что не одинока в этом бесновании воды и ветра. И тут же ее накрыло с головой. Когда волна отхлынула, Балабуха погладил Элли широкой рукавицей по спине. Она подняла к нему побагровевшее от ветра и ледяной воды лицо.

– Погляди, что делается внизу. Если нужно – прикажи боцману заняться палубой. Выйдем из-за прикрытия Моржового, – еще крепче ударит… – кричал ей в ухо капитан.

И видя, как она, подгоняемая в спину ветром, заскользила вдоль мостика, весело крикнул вслед:

– Держись, коза!

Балансируя на скользкой палубе, Элли ощупью нашла дверь и изо всей силы рванула ее к себе, стараясь преодолеть сопротивление ветра. Дверь поддалась, на Элли пахнуло светом и сухостью хорошо прогретого корабельного нутра. Но, прежде чем она успела опомниться, дверь вырвалась из рук и с треском ударилась о стальную стенку надстройки. В следующее мгновение что-то с оглушающей силой толкнуло Элли в спину. Вместе с каскадом воды она влетела в коридор и больно ударилась о противоположную переборку.

Сквозь боль и звон в голове Элли отчетливо сознавала, что прежде всего нужно вернуться к двери и затворить ее. Иначе створку оторвет и вода будет вливаться в коридор во все время рейса. Когда она обернулась, то увидела, что несколько матросов уже держат непослушную дверь, готовясь захлопнуть ее, как только вода вытечет из помещения обратно на палубу накренившегося судна.

Человек десять матросов сидели на корточках вдоль коридора, готовые по первому зову выскочить на палубу. Дымились трубки. Элли отыскала глазами боцмана, позвала его кивком головы и пошла к выходу на полубак.

Палуба встретила их ревущей тьмой, сквозь которую в первую минуту ничего нельзя было рассмотреть. Цепляясь за леер, перебегая от предмета к предмету, они проверяли сохранность оборудования. Добравшись до трюма, Элли увидела, что на брезенте, как в лоханке, плещется добрая тонна воды. Она поняла, что несколько досок под брезентом вышиблены. Следующей волной толстая просмоленная ткань будет прорвана, как папиросная бумага. Элли молча указала боцману на брезент. Тотчас раздался пронзительный свисток, и Элли увидела в распахнувшейся двери свет и бегущих по палубе матросов.

– Взялись!

Элли была здесь больше не нужна. Она выбрала момент и пробралась к трапу радиорубки. Проскользнув в рубку, увидела странно дергающуюся спину радистки Медведь. Рука радистки лежала на ключе, и пальцы выбивали передачу; черные кругляки наушников висели из-под шапки. То и дело миниатюрная фигурка радистки конвульсивно вздрагивала. Девушка отворачивалась от приборов, чтобы не запачкать их. Ее рвало.

Увидев Элли, Медведь жалко улыбнулась губами, белыми даже на изжелта-зеленом от болезни лице. Не прерывая передачи, ткнула пальцем в ползающий по столу радиожурнал. Элли прочла координаты «Марии-Глории».

– Как у них дела?

– Никаких жалоб… Спрашивают… когда подойдем… – с трудом выдавила из себя радистка.

Элли неуверенно сказала:

– К рассвету не поспеем, постараемся подойти не позже полудня. Но этого им не сообщайте. На всякий случай… спросите их имена.

Медведь с досадой глянула было на штурмана, но тотчас опустила глаза. Перед нею прошло уже столько драм, что эта предосторожность, говоря правду, не была лишней. Мало ли что может случиться за восемь часов, оставшихся до полудня? Еще восемь часов!.. Восемь долгих часов для тех. А для нее, для нее?.. Медведь скорчилась от судороги, сдавившей ей горло…

Когда Элли вернулась на мостик, Балабуха стоял на своем месте.

– Что внизу?

– Все хорошо.

– Можно прибавить оборотов?

– Мне кажется, надо спешить.

Балабуха склонился к переговорной трубке и свистнул.

– Как дела, Лукич? – крикнул он и, отодвинув малахай, приложил ухо к раструбу. Получив ответ стармеха, он сказал: – Прибавь малость, очень надо.

Чутко прислушавшись, Балабуха словно всем своим существом ощутил участившиеся удары винта.

* * *

Дню давно уже полагалось наступить, но солнца не было видно. Серый свет редкими пятнами прорывался сквозь мрак, плотно обложивший море и небо. Однако по признакам, понятным старому моряку, Балабуха видел, что на этот раз шторм будет коротким и циклон уже прошел через свою кульминацию. Ветер будет спадать. Волна еще подержится, но крутизна ее тоже спадет. А завтра-послезавтра пойдет размашистая зыбь.

Балабуха пошел в ходовую рубку, чтобы покурить. Сидя на клеенчатом диване, сразу намокшем от его плаща, капитан глядел на качающийся вдоль переборки барометр. Ртуть уже немножко поднялась. По расчетам Балабухи, шторм мог задеть «Марию-Глорию» только краем и едва ли причинил ей большой вред.

Капитан вызвал боцмана и приказал готовиться к встрече с «Марией». Это значило, что люди должны выйти на палубу, расчехлить пожарные и водоотливные средства, приготовить концы, которые будут поданы «Марии».

Сначала пойдет тонкий леер, за ним крепкий манильский трос, а потом и буксир. Пора разнайтовить огромную бухту стального троса, которым Балабуха зацепит «Марию», чтобы отвести в порт.

Боцман стоял еще в рубке, когда туда вошла бледная, как смерть, радистка и доложила, что с «Марии» видели перископ.

– Сейчас же сообщи катерам, – распорядился Балабуха. – Их дело разобраться, не снится ли этот перископ ребятам на «Марии».

Отдавая это приказание, капитан не хотел даже и думать о том, где могут быть катера его охраны, куда раскидал их шторм и в каком состоянии они сами. Все душевные силы старого спасателя были сосредоточены на одном: добраться до «Марии-Глории». А ежели к тому же учесть, что эта самая «Глория» – англичанка, то станет понятно: старик и представить себе не мог, что не достигнет ее и не вытащит из беды. Он, русский моряк-спасатель, ударит в грязь лицом перед союзниками?.. Черта лысого!..

Балабуха старался не выдать владевшего им беспокойства. Но боязнь, что немец может пустить «Марию-Глорию» ко дну раньше, чем до нее доберется «Пурга», заставила его даже сунуть в карман недокуренную трубку.

Радистке было приказано не прерывать связи с англичанином. Через полчаса Медведь доложила, что «Мария» снова видела перископ. После этого передачи англичанина прекратились.

Балабуха вышел из-под козырька и оглядел горизонт в бинокль. «Марию» должно было быть видно.

– Пора…

– Пора, черт подери!

– Но где же она? Где «Мария-Глория»?

Когда «Пурга» подошла к координатам, указанным в последней передаче «Марии», Балабуха снова не увидел ничего, кроме волн, гулявших под ударами шквалистого ветра.

Он сам пошел в радиорубку и, нахмурившись, долго глядел на тонкие бледные пальчики радистки, выбивавшие позывные.

«Мария-Глория» не отзывалась.

Глава седьмая. Лицом к лицу

А лодка все-таки есть!

Ноздра, нахмурившись, ходил из угла в угол.

– Ну, орлы?! – сказал он, наконец останавливаясь. – Какую задачу я вам поставил?.. Узнать причину гибели транспортов, выходящих из Тихой. Интересовало это меня, как возможный вариант отыскания немецкой невидимой подлодки. Так?

– Так, – сказал Найденов.

– Выполнили вы эту задачу?

– По-моему, не совсем, товарищ адмирал, – ответил Житков. – Пожар на «Марии-Глории» предотвратить не удалось. Судно погибло вместе с грузом. И… нам ничего не удалось узнать о предполагаемой невидимой лодке противника.

Ноздра насупленно молчал. Потом сказал, строго поглядывая то на Житкова, то на Найденова.

– Я еще должен строго взыскать с вас за недопустимый риск: кто разрешил тебе идти на «Марии», если было известно, что она начинена этими банками? – Он сурово посмотрел на Житкова, потом обернулся к Найденову: – Ты тоже хорош! Лететь в такой шторм на самолете! Ты мог и сам погибнуть и его не спасти!..

– Я должен был его спасти, – негромко произнес Найденов. – Я прилетел в самую последнюю минуту, когда от «Марии» и следа не осталось, а Павел из последних сил боролся с волнами… Да ведь тут же вскоре и «Пурга» подошла, подоспела, товарищ адмирал, – извиняющимся тоном сказал Найденов.

– Все? – оборвал его Ноздра.

– Никак нет… Не все, товарищ адмирал, – вдруг решительно заявил Житков и выжидательно умолк.

– Ну?! – нетерпеливо спросил Ноздра.

– Никакой невидимой лодки там не было, – уверенно произнес Житков.

– Вот как?.. Ну а по-твоему? – повернулся Ноздра к Найденову.

– Я думаю, он прав. Все дело в зажигательных снарядах. К сожалению, Витема скрылся, а то бы мы дознались истины.

– Если бы, да кабы… – сердито буркнул Ноздра. – Ну так вот: не знаю, невидимая или видимая, но какая-то лодка там шныряет, и к ней безусловно имеет отношение наш старый знакомец Витема.

– Никакой лодки, Тарас Иванович, тут нет, – упрямо повторил Житков.

– А я тебе говорю – есть!.. Слушай и не перебивай. О чем я бишь?.. Вот тоже: мысль перебил… Да, вот что я хотел сказать: о том, что Найденов владеет языками свободно, я знаю, а вот меня интересует, как обстоит дело с немецким языком у тебя, Павел Александрович?

– Мне самому трудно судить, Тарас Иванович.

– А что же, – я за тебя судить буду? Работать тебе, а не мне. От знания языка и чистоты произношения может зависеть не только твоя собственная жизнь, но и успех задания. Можешь пойти на такое дело?

– Глядя по среде, Тарас Иванович, – потупясь ответил Житков. – Ежели попаду в «избранное» общество, то не ручаюсь. А среди моряков, пожалуй, не растеряюсь. Правда, произношение у меня грубое, тяжелое, – меня немцы за баварца принимают.

– Важно, чтобы тебя не расшифровали из-за какой-нибудь накладки. Это может стоить головы, и на сей раз наверняка.

Ноздра подвинулся к краю кресла и сказал:

– А ну-ка поближе, друзья.

Он понизил голос:

– Мы пока не имеем в виду наступать на хвост Витеме – пусть еще походит! Как вокруг всякой акулы, около него вьется немало мелкой рыбешки. Мы ее вылавливаем помаленьку. Он это, конечно, понимает и как будто собирается сматывать удочки. Мы еще не знаем: выгонят его или перебросят на другую работу, на подводное пиратство, например. Кто их знает? Но пока мы располагаем его позывными и волной, на которой он ведет переговоры со своей тайной радиостанции. Мы его запеленговали в самом «надежном» месте. Вон куда эти черти умудрились его забросить… вот, голая тундра, – и Ноздра показал на карту. – Он пока не подозревает, что открыт. Но мы-то знаем: в скором времени ему предстоит выйти в море на рандеву с ихним самолетом. Время и координаты будут уточнены. Самолет заберет его на борт и доставит на подводную лодку. Воображают, что ежели удалось забросить волка в глухую тундру, так уж там он в безопасности и оттуда легко попадет на свою лодку. Каковы задачи этой лодки, в чем ее назначение, куда она пойдет, – мы не знаем. Заинтриговала нас и такая фраза в одной из передач, предназначенных Витеме: «Известная вам тактическая особенность лодки». Что за особенность? Они не доверяют эту тайну даже эфиру. Инструкции Витема получит на борту лодки.

– Остальное понятно, – сказал Житков.

– Тем лучше, – усмехнулся Ноздра.

– Его инструкции должны быть у меня в руках?

– Верно.

– А с инструкциями я должен предстать перед вами…

– Нет, ничего ты не понял! – отрезал адмирал.

Житков недоуменно осекся.

– На что ты мне тут? – сказал Ноздра. – Вместе с инструкциями ты должен оставаться на их подлодке…

– В качестве кого же? – удивился Житков.

– Почем я знаю, какие обязанности будут возложены на Витему. Вот теперь ты, пожалуй, и можешь сказать, что тебе кое-что понятно.

– Теперь – меньше всего, товарищ адмирал, – сознался Житков.

– Тут дело не только в знаниях языка. Ведь Витема – типичный немец, немецкий офицеришка, со всеми его манерами, ухватками… Вот в чем загвоздка.

– Я достаточно долго видел Витему бок о бок с собою, – уверенно проговорил Житков. – Его привычки изучил, кажется, куда точнее, чем свои.

– Учти: там ты будешь в такой мышеловке, что в случае провала не выскочишь!

– Учел.

– Добро.

Ноздра обратился к Найденову:

– Сам решай, нужны ли тебе помощники, хотя заранее говорю: хотелось бы не впутывать лишних людей. Задача: самолет, который придет за Витемой, переймешь из рук гитлеровского летчика целым и невредимым. Как? Дело твое. Нужно доставить на этом самолете Житкова к месту встречи с подлодкой. Одновременно необходимо изолировать Витему, чтобы не было шума, и так, конечно, чтобы он не узнал ни одного из вас. Ликвидировать его еще рано. Пускай приписывает свою неудачу кому и чему угодно, лишь бы у него не было возможности известить о ней своих, прежде чем Павел Александрович сделает все, что нужно.

– После этого мне присоединиться к Павлу?

– Он и без тебя обойдется. На лодке тебе делать нечего.

Найденов вопросительно посмотрел на друга. Ему хотелось найти поддержку. Но Житков молчал в раздумье: задание и вправду было нелегким. Как ни уверенно говорил он адмиралу, что сумеет провести игру, теперь, по мере того, как перед его взором вставали детали будущей операции, уверенность делалась менее твердой.

– Нужен я тебе на лодке? – спросил Найденов.

Житков медлил с ответом.

– Я ни минуты не буду спокоен, если останусь сидеть тут, – сказал Найденов.

Житков вопросительно поглядел на адмирала:

– Если у Тараса Ивановича не будет для тебя другого задания…

– Задача вам изложена, – заявил адмирал. – Вам действовать, вам и отвечать.

– Ты сможешь прибыть на лодку под видом немецкого летчика на том же самолете, на котором доставишь и меня, – сказал Житков.

– Я так и думал.

– Ваше дело, ваше дело, – повторил Ноздра. – Можете быть свободны…

О силе долга

– Отлично понимаю: нужно, – сказал Житков. – И все-таки не по душе мне такие методы борьбы. Противно пускать в упряжку Витемы больную собаку, чтобы заразить его стаю…

Найденов сердито поглядел на приятеля:

– Брось дурить. Выбирать тут не из чего. Витему нужно лишить возможности свободно передвигаться, и сделать это так, чтобы он не заподозрил нашу руку.

– Через полтора часа я отправлюсь, – сказал Житков.

– Один?

– Тебе придется поторчать у приемника. Нельзя же пропустить разговор Витемы.

– Может быть, подождем попутчика? Какой из тебя полярный путешественник?

– Вероятно, такой же, как из тебя – норвежский пастор.

– Я хочу сказать: один ты…

– Наперед знаю все, что ты можешь сказать: один я не выдержу стокилометрового перехода; один я заблужусь; один я соскучусь; не сумею подвязать себе слюнявчик, найти соску. Одним словом, не разыгрывай из себя няньку!

– С тобой невозможно серьезно говорить!.. Делай, как знаешь. Как ты поведешь собаку?

– За поводок, который ты привяжешь к ее ошейнику.

За сборами незаметно пролетели полтора часа. Все было готово к лыжному походу. Житков оделся.

– Однако, – заметил Найденов, покачав головой, – я бы все-таки предпочел, чтобы денек ты переждал. – Он указал на барометр. Стрелка за ночь упала на десяток делений. – Как бы не началась пурга.

– Либо дождик, либо снег – либо будет, либо нет. Смазал лыжи?

…Найденов знал: споры бесполезны.

– Давай все же условимся о твоем маршруте. Чтобы в случае чего я знал хоть направление, где тебя искать.

– Я условлюсь с тобой вот о чем, – жестко ответил Житков. – Если ты хоть на минуту отлучишься от приемника и рискнешь пропустить передачу, я сверну тебе шею. Вот последнее, о чем я хотел по-дружески договориться.

Найденов молча сверил свой компас с житковским.

– Направление на зимовье Витемы – двести семьдесят восемь, тридцать. По прямой шестьдесят два километра.

Житков кивнул на прощанье и вышел.

Делая вид, будто дальнейшее его совершенно не трогает, Найденов взял книжку и повалился на койку. Но взгляд его был устремлен поверх книжки на входную дверь. Он прислушивался к тому, что делается на крыльце. Когда показалось, что Житков ушел, он отбросил книжку, отворил дверь и неожиданно для себя увидел, что Павел все еще стоит на крыльце. Что-то не ладилось с лыжным креплением, и он, нагнувшись, исправлял его. Найденов сделал вид, будто и это его не касается. Молча оглядел горизонт и, вернувшись в горницу, демонстративно громко накинул щеколду. Потом шумно, чтобы Житков слышал и это, занялся уборкой посуды. Однако он не забывал прислушиваться и к тому, что делалось на крыльце. Когда Житков наконец действительно ушел, Найденов осторожно приотворил дверь и стал глядеть на удаляющуюся фигуру друга. Он следил за ним до тех пор, пока силуэты лыжника и послушно следовавшей за ним собаки не растворились в сумерках полярного утра.

Столько неподдельной любви и беспокойства было во взгляде Найденова, что если бы Житков их увидел, то не преминул бы отпустить какую-нибудь едкую шутку о телячьих нежностях, служащих помехой истинной дружбе мужчин.

Но Житков ничего этого не видел. Убедившись в том, что ушел достаточно далеко, он задержал бег, обернулся и, улыбнувшись, помахал рукой едва заметному в темноте силуэту избушки.

* * *

Вот уже несколько часов Житков не слышал ничего, кроме равномерного скрипа лыж. Он шел не торопясь, размеренным, широким шагом, зная, что переход предстоит нелегкий и длинный – сто двадцать пять километров в оба конца.

Падение барометра не сулило добра здесь, в краю изменчивой природы. А быть застигнутым бураном в снежной пустыне Житкову вовсе не улыбалось. Но не только эти соображения заставляли его строго рассчитывать силы и ни на минуту не забывать о темпе. Ведь в любую минуту его отсутствия Найденов может перехватить радиопереговор, вызывающий Витему на рандеву с подводной лодкой «особого назначения». Приди такой вызов в отсутствие Житкова, и никакого Витемы он уже не застанет… Нет, этого не могло, не должно было случиться! Все предыдущие переговоры, подслушанные ими, позволяли думать, что Витеме предстоит еще некоторое время ждать вызова. Поэтому друзья и решились на эксперимент с собакой, рассчитывая лишить Витему его упряжки, а следовательно, и возможности опередить их на пути к берегу, к которому Витема был значительно ближе.

По расчетам Житкова, он уже должен был быть недалеко от становища Витемы. Но сколько ни приглядывался, избушки не было видно. Начавшийся снегопад делал видимость ничтожной. Подумав, Житков решил, что в такую погоду Витема наверняка сидит в избе, и нет никакого риска в том, чтобы подойти поближе. Собака, по-видимому, уже учуяла жилье. Натянув сворку, она стала рваться вперед. Остановившись в раздумье, Житков сквозь свист ветра и дробные удары осыпавшей его ледяной крупы, услышал звуки, похожие на лай.

Он сделал еще с полкилометра. Действительно, лаяли собаки.

Житков без колебаний снял намордник со своей рыжей собаки, и она тотчас исчезла во тьме.

Житков хорошо знал, что его посланнице грозила бы верная смерть от клыков витемовских псов, не будь она самкой. Но самку псы не тронут. Значит, прежде чем издохнуть, она заразит остальных скоротечным бешенством.

Все это он продумал, пока отдыхал, сидя на первом попавшемся сугробе. Что говорить, как они с Найденовым ни тренировались в лыжных прогулках, но лыжи – дело не морское, и шестьдесят километров без отдыха дали себя знать. С трудом двинулся Житков в обратный путь. Ветер, дувший раньше ему в спину, теперь больно бил в лицо пригоршнями колких, быстро несущихся снежинок. Пришлось отвернуться, прикрыть щеки малахаем.

Ветер усиливался с каждой минутой. Он все крепче давил на грудь, мешая движению. Снежный покров сделался рыхлым и неровным. Словно вся тундра поднялась и смешалась с воздухом в одно кружащееся, свистящее снежное облако.

За тот же срок, в который Житков прошел шестьдесят километров, он сделал теперь не более двадцати. Он всегда, и не без оснований, считал себя физически сильным и достаточно хорошо тренированным человеком, думал, что нет таких препятствий, которые были бы для него непреодолимы. Но сейчас понял, что с полярной пургой бороться не так-то просто.

Житков стоял, в изнеможении опершись на палки. Хотелось сесть, но он знал: стоит опуститься на землю, и подняться будет вдвое трудней, чем сейчас стоять. Он решил отдохнуть на ногах. Повернувшись спиной к ветру, достал шоколад и стал старательно пережевывать его. Плитка лежала под кухлянкой и все же затвердела, как хороший морской сухарь. Несколько глотков коньяка, и Житков наконец почувствовал, как возвращаются силы. Встряхнувшись, он решил идти дальше, и тут не смог удержаться от удивленного восклицания: пока он стоя отдыхал, ветер намел сзади него такую массу снега, что образовался сугроб в рост человека. Житков повернулся навстречу ветру и, обойдя сугроб, пошел вперед. Он больше не слышал скрипа своих лыж.

Попробовал крикнуть – и не услышал голоса. Шуршание гигантских масс ледяных крупинок, с огромной скоростью гонимых над тундрой, заглушало все. Льдинки ударялись об одежду с силой ружейной дроби. Поверх концов малахая лицо пришлось замотать шарфом до самых глаз. Но от дыхания около глаз в несколько минут образовалась корка инея. То и дело приходилось останавливаться и отдирать ее.

По расчетам Житкова до дома оставалось не меньше тридцати километров. Взвесив все, он решил, что не сможет преодолеть их без основательной передышки. Но как отдохнуть? Лечь и дать снегу засыпать себя, как это делают по примеру полярных собак опытные ненцы? Но что, если, не совладав с усталостью, он заснет в таком сугробе?..

За несколько минут, что он размышлял, подставив ветру спину, буран снова намел сзади целый сугроб. Житков решительно стряхнул его с себя, но тут же почувствовал такой удар пурги, что едва удержался на ногах. Скорость ветра возрастала с каждой секундой. Житков устало присел на скрещенные палки.

Подумав, он решился. Накрепко связав палки, просунул в их петли лыжи и воткнул в снег. Получился как бы остов шалаша. Быстро образовался высокий снежный бугор. В вершине этого конуса Житков прочно укрепил рюкзак, растянув его насколько можно в виде козырька. Буран с завидным усердием доделывал остальное. Через несколько минут был готов снежный грот. Житков залез в него. Оставалось позаботиться о том, чтобы сохранить доступ воздуха в это убежище.

Житков знал: под снегом не будет так холодно, – ветер не пробьется в берлогу. Но сколько времени придется так просидеть? Еды и питья хватит, но ведь он не имеет права долго торчать здесь. Если он вздумает пережидать буран, то, обеспокоенный его отсутствием, Найденов пойдет его искать.

Житков отлично знал друга. Найденова ничто не удержит! И что тогда будет с радио? Ведь эдак можно пропустить самый важный разговор! Нет, нужно как можно скорее вернуться в свое зимовье. Час отдыха, и он пойдет дальше! Пойдет во что бы то ни стало!..

Итак – час! Житков посмотрел на часы. Он еще раз проткнул рукой образовавшийся над головой снежный купол, чтобы усилить доступ воздуха, натянул шарф на нос и закрыл глаза.