Текст книги "Бой под Талуканом"
Автор книги: Николай Прокудин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Развлечения
На следующее утро после возвращения из Пагмана я зашел в казарму и остолбенел. Дневальный Сомов стоял у тумбочки с внушительным сизым фингалом под глазом.
– Олежек, зайди в канцелярию, – строго сказал я. – Что случилось вчера?
– Выпускал боевые листки, – ответил вызывающе весело солдат.
– Ты еще скажи, что на тебя упал стенд с наглядной агитацией.
– Что-то вроде того.
– Садись, пиши объяснительную. С Хафизовым подрался или с Керимовым?
– Да ни с кем я не дрался.
– Так кто тебя ударил? Работать за себя пытались заставить, да? Колись, колись.
– Я не стукач, сам разберусь, это мое личное дело.
– Ты мне тут «вендетту» не вздумай организовать.
– Товарищ лейтенант! Я себя в обиду не дам, в Москве хулиганом был, а из-за вас у меня будет плохая репутация.
– Прекрати рожи свои клоунские строить. Пиши и иди работать. Боевые листки-то сделал?
– Мучился всю ночь, щурился заплывшим глазом, но сделал.
– Молодец! Сержант Юревич, теперь ты рассказывай, в чем дело, что за драка была ночью в наряде?
– Я не знаю, товарищ лейтенант. Вчора усе было нормально, а утром смотру, а у них фингалы под глазами, холера их побери!
– У кого у них? Кто пострадал кроме Сомова?
– Ешо Хафизов. Ентот папуас зуб выплюнул, и юшка из носа текла.
– Значит, счет боя один-один.
– Вроде того.
– Подвожу итоги. Боевая ничья не в вашу пользу. Сдавай наряд, сейчас я Грымову доложу, думаю, он возражать не будет. Не хватало нам в роте неприятностей и нареканий от комбата.
– А хто меня сменять будэ?
– Разберемся.
Эдуард появился через пять минут и одобрил мое решение:
– Не будем «дергать тигра за усы», хватит раздражать Подорожника. Всех в парк – работать на технике, а вечером в том же составе вновь дежурить. Хафизов, я тебя на плацу размажу, если еще подобное повторится.
– А что сразу Хафизов, вы разберитесь сначала. Я никого не трогал.
– Уговорил. Но смотри, солдат, как бы после моего разбирательства ребра и почки не заболели, как у Исакова, когда его телом полы в бытовке натирали, – пообещал строго лейтенант.
Солдатик побледнел и боком-боком ушел в сторону.
– Ник, сегодня в клубе – концерт Леонтьева в восемнадцать часов, слышал об этом? – спросил Грымов.
– Нет, а кто сказал?
– Только что командир полка на постановке задач объявил.
– Наконец-то хоть кто-то нас посетил. За восемь месяцев в полку ни разу не попал ни на один концерт. Когда Кобзон и «Крымские девчата» гастролировали, мы в рейдах были, а когда «Каскад» выступал, я Острогина на горе инспектировал. Главное сегодня – в наряд не попасть.
– Разрешите, товарищ лейтенант? – В канцелярию вошел Юревич. – Я наряд Лебедкову уже сдал.
– Ну и что дальше?
– Там якой-то прапорщик или не прапорщик, чисто як генерал, не пойму хто, ходит и боевые листки читает. А до этого он в ленинской комнате плакаты разглядывал. Я его видел раньше где-то, а кто он, не ведаю. В общем, який-то товарищ!
– Сейчас мы посмотрим, какой это «товарищ Сухов».
– Хто, хто? Сухов?
– Тундра! Классика кино – «Белое солнце пустыни».
– Якая пустыня, якое солнце, я в колгоспе на Гомелыцине с утра до ночи пахал. Нас у сямье дятей восемь душ, а я – старшой.
– Все, Юрик, иди, отдыхай, готовься к наряду, обслуживай любимую бронетехнику.
Я вышел из канцелярии, огляделся: в коридоре никого не было.
– Дневальный, где гуляет проверяющий? – спросил я у Свекольникова.
– В курилке сидит. Он совсем ведь не проверяющий, я его знаю, это наш новый «комсомолец батальона».
– А-а-а. Вот кого боятся наши сержанты.
Я вышел из казармы познакомиться с «товарищем инспектирующим». В просторной беседке сидели дружной компанией заменщики Чулин и Колобков, а рядом с ними курил и травил анекдоты сменщик Колобка – молодой прапорщик.
– О, приветствуем героическую личность батальона, непобедимого замполита первой роты, истребителя «духовского» спецназа «черные призраки»! – заорал Колобок. – Это лейтенант Ник Ростовцев. Собственной персоной!
– Вольно, вольно, – снисходительно и смущенно ответил я.
– Нет, честно, я хоть и награжден двумя орденами, но они заработаны моей бестолковой контуженой головой. Один раз осколок ухо перерубил, во втором случае орден за шандарахнутую камнем макушку получил. Но чтоб вот так, в психическую атаку ходить – нет уж, извините. Да еще два раза… Может, ты псих? – поинтересовался Колобок.
– Отставить разговорчики!
– Понял. А вот это, сынок, мой сменщик, – представил мне Колобков нового прапорщика (Ему исполнилось тридцать пять лет, но выглядел он на все сорок пять, поэтому Колобок разговаривал с нами как папаша.)
– Прапорщик Виктор Бугрим, – усмехнулся в ответ красавчик. – Приятно познакомиться, товарищ лейтенант.
У прапорщика была кудрявая шевелюра, «фраерские» усики, хитрая улыбка и наглые голубые глаза. Ловелас-сердцеед, гроза женщин.
– Почти что Баграм! Ты попал в «одноименную» дивизию, – заулыбался я. – Будем знакомы, перейдем лучше на «ты», мы ведь коллеги.
– Хорошо, будем на ты. Меня Артюхин отправил наглядную агитацию проверять. У тебя и во второй роте все в плюсах, а в третьей и у минометчиков – одни нули.
– Хороший результат в трудные для нашей роты времена. А то в первой плохо да плохо. Пока ротный в госпитале, каждый норовит лягнуть, что-то найти нехорошее. Когда домой, Колобок? – спросил я сочувственно у ветерана.
– Да вот отдам-передам бумажки Витьку – и в дорогу. Только лететь страшно очень. Чуля (Чулин) вчерась из командировки вернулся, «груз-200» отвозил в Гродно, припахали заменщика. Так такие ужасы рассказывает.
– Какие это ужасы? – заинтересовался я.
– Никифор, шо я пережил позавчера, кошмар какой-то. Сел в Ан-12, разговорился с бортстрелком, а он земляком оказался, из Витебска. Экипаж из Белорусского округа, самолет «крайние» рейсы летает. Вот-вот домой им. Залезли мы в хвост самолета, выпили их бутылку водки за знакомство. У меня с собой была в сумочке трехлитровая банка самогона, под компот вишневый замаскированная, на замену вез в роту, коллективу. Я возьми да и проболтайся. Стрелок как узнал об этом, так обрадовался, так развеселился! Пойдем, говорит, в кабину, чого мы тут будем мучиться? Там все свои – земляки, угостишь родным напитком ребят! Зашли, угостил по-хорошему, по-человечески. Они как давай глушить ее стаканами, почти не закусывая. Крепкие ребята летчики. Летим, самолет на автопилоте, песни поем. Я – почти в хлам, и они уже ничего не соображают. Смотрю, бог ты мой, штурман пьян, бортинженер пьян, второй пилот в хламину нажрался, командир еще более-менее держится, но тоже пьян. Испугался страшно, несмотря на то что бухой был, даже почти протрезвел от ужаса. Куда летим? Это состояние экипажа из всех пассажиров наблюдаю только я, а так бы паника поднялась на борту. Ну, черт с ним, со стрелком-радистом, хрен с ними, со штурманом и инженером, но пилоты-то в хлам! «Ребята, – ору летчикам, – браты, как садиться будем? На автопилоте приземлимся?» «Нет, – говорят, – садиться будем сами, вручную. Сейчас допьем остаток из банки и возьмем управление на себя». «Мужики, – заорал тут я диким голосом, – ни хрена, баста, хватит пить, сажайте самолет!» Отбираю бутыль, там еще больше литра, а они не отдают, сопротивляются. «Трезвейте, сволочи», – говорю им. А хлопцы совсем никакие. Песни горланят, матерятся, а на горизонте уже Кабул виднеется. Шо делать, шо делать? Я – в ужасе. Они, гады, садятся в кресла, пристегиваются, выключают автопилот и заходят на город: один круг, другой, третий, уже взлетно-посадочная полоса внизу, и явно они на нее не попадают. Промазали! Поднялись чуть-чуть, командир орет: «Штурман и инженер, ко мне, помогайте, будем вместе сажать». Взялись втроем за штурвал (второй пилот совсем скис, уснул) и пошли на посадку. «Взлетка» аэродрома болтается по курсу, мы качаемся, почти машем крыльями, мне так, по крайней мере, показалось. Сели! Я их обнимать, целовать и материться! «Суки, шо же вы творите, пьете за штурвалом». А командир мне с ухмылкой: «Сам виноват, а ты зачем наливал? Мы чуток для храбрости пригубили, а ты нас своим вкусным первачом соблазнил и с толку сбил». В общем, негодяи. Но асы! В таком состоянии машинешку-то легковую не припаркуешь, не то что грузовой самолет посадить. Шо там дальше было, не знаю, я скорей оттуда со своей банкой бежать, а то они ее, родимую, чуть не отобрали, дескать, отметить удачную посадку. И как они с начальством разговаривали потом?
– Ха-ха-ха.
– Гы-гы.
– Вот тебе свезло так свезло. Ха-ха!!! – засмеялся я и похлопал по плечу прапорщика. – Запомни теперь на всю жизнь, какими последствиями чревато пьянство в воздухе! Это тебе не в БМП брагу гнать и пить, пока батальон по горам ходит.
– Нет-нет, с пьянством покончено. Я даже допивать «первач» со своими орлами не стал, отдал все Луковкину и Мелещенко.
Тем временем, весело смеясь, к казарме подошли Острогин и Ветишин.
– Чему радуемся? – поинтересовался Грымов.
– Жизни! Жизни, дорогой ты наш командир, – воскликнул Острогин. – Каждый новый день – радость! Комбат не вдул – радость. Командир полка матом не покрыл – счастье. «Духи» не убили – верх блаженства.
– Ступай, разбирайся с Хафизовым и готовься к очередному выговору, – вздохнул Эдуард.
– Вот черт, такое солнечное утро, весна, трава зазеленела, и так сразу обламывают.
– Для поддержания настроения скажу новость дня, – сказал я. – Сегодня концерт звезды эстрады, твоего любимого Валерия Леонтьева!
– Ура, ура! Ох, Ник, ох, обрадовал! Иди, занимай места! С меня «Боржоми».
– Концерт – вечером, «Боржоми» – сейчас!
– Вечно ты строишь взаимоотношения со мной, как какой-то рвач и хапуга. Корыстный какой.
– Как не рвач, а как твой спаситель! За спасение под Бамианом ты со мной не рассчитаешься и цистерной минералки, слишком легко отделаться хочешь. С тебя вагон коньяка!
– Ладно, встречаю вечером тебя в клубе с лимонадом и водичкой, а то ведь, как всегда, душно будет. А коньяк будет в Союзе.
– Товарищи офицеры, внимание! – вмешался в беседу Грымов. – Перед концертом совещание в шестнадцать часов, а концерт позже, в восемнадцать. Всем прибыть с рабочими тетрадями.
– Мне тоже идти? – спросил я. – В это время у нас по плану воспитательная работа – беседа с солдатами.
– Ничего не знаю. Приказ прибыть всем. Пусть беседу проведет Бодунов.
Начальник штаба подводил итоги боевых действий. Командир полка, как всегда, юмором и сочным матерком сдабривал сухие цифры и факты. Эти вставки-«эпитеты» были неподражаемы, а армейский матерный фольклор уникален. Начфин хвастал, что ведет блокнот с цитатами из репертуара Филатова, их количество давно перевалило за двести – и все нецензурные.
Герой (а он и на самом деле был Героем Советского Союза) морщился, но ровным и четким голосом продолжал подведение итогов, он никогда публично не переходил на маты.
Командира, несмотря на его грубость, любили. Был он вспыльчив, но быстро отходчив и добродушен. Начальника штаба, майора Ошуева, уважали, Герой как никак, но не любили. Вот и сейчас он похвалил танкистов и артиллеристов, не сказал ничего плохого про саперов, разведчиков и связистов и опять раздолбал наш славный батальон. Это у него от ревности.
Мы – пехота, нас много, крайние как всегда. По-другому не бывает!
– Товарищ подполковник, еще в заключение совещания слово просит начальник медицинской службы, – закончил доклад Герой.
– Что ж, вещай, «шприц-тюбик», – вальяжно произнес «кэп». – Только покороче, а то артистов пора встречать.
– Товарищ командир! Срывается план прививок! Офицеры совершенно не хотят их делать. С солдатами нет никаких проблем, а офицеры, особенно первого батальона, саботируют эту процедуру.
– Я им посаботирую! Строиться в колонну по одному между рядами и подходить к столу. Начмед, бегом за аппаратурой, шприцами, лекарством, я вообще-то и сам для примера руку или плечо подставлю.
– Товарищ командир, руку не надо, нужно штаны спустить.
– Что? Что ты сказал, я должен снять?
– Штаны…
– Ну, ладно, – убавил тон командир и далее уже миролюбиво продолжил – Для личного примера этим бездельникам сниму штаны, так и быть, но первым, вне очереди.
– Так точно! Так точно! Пожалуйста, товарищ подполковник, все готово, подходите.
Вытирая пот со лба, волнуясь, капитан-медик подвел командира к автоматическому шприцу-пистолету. Командир крякнул, рыкнул матом и, застегивая штаны, встал у входа. Присутствующие в зале покатились со смеху.
– Все проходят мимо и показывают отметку в медкнижке. Поставил укол – штамп в книжке, и свободен! Хватит ржать, спускайте штаны, – громогласно гаркнул луженой глоткой Иван Васильевич. – Я вас, сачков гребаных, в бараний рог сверну!
Не зря у него прозвище Иван Грозный. С ним не поспоришь, может и в лоб двинуть.
Я и Острогин сразу загрустили. Если Грымов с Ветишиным добросовестно ходили в медпункт, то мы его игнорировали.
У меня вообще была теория: тот, кто соглашается делать уколы, получает инфекцию, но в ослабленной дозе. Но все равно это зараза для организма. И кто прививается, тот и болеет, а кто сачкует, тот здоров.
У Голубева была другая теория: красные глаза не желтеют, и он заливал печень спиртным. Этой теории придерживались многие, но с переменным успехом. В основном гепатит, тиф и малярия побеждали их ослабленную иммунную систему в первую очередь. Что ни день – новый больной.
Черт! Сейчас нарушится мое правило – всеми силами уклоняться от прививок. Вот и очередь подошла. Я слегка спустил штаны и шагнул к столу.
– Фамилия? – спросил молоденький врач.
– Лейтенант Ростовцев, – буркнул я.
Он порылся в стопке, сделал отметку в моей книжке и переложил в другую пачку.
– Следующий!
– Острогин.
Лейтенант нашел книжку Сергея и, проштамповав, швырнул ее туда же.
Я сделал шаг в сторону со спущенными штанами, осторожно обошел стол, незаметно зацепил рукой наши книжки и, подмигнув Сергею, бочком-бочком отошел в зал. Острогин сделал то же самое движение. Застегивая брюки, мы двинулись к выходу, где стоял командир.
– Прививки сделали, обалдуи?
– Так точно, товарищ подполковник! – взвизгнули мы дружно и показали ему на раскрытой странице штампы.
– Молодцы, свободны! – и он дружески хлопнул меня по спине.
За дверями мы дружно расхохотались.
– Как мы их ловко сделали!!! – орал Серж.
– Нас не проведешь! – вторил ему я. – Голыми руками не возьмешь! Хрен им этим медикам! Не дадим дырявить задницу! Никакой заразы в организм! Но если «кэп» узнает про обман – убьет!
Через полчаса, когда все вышли из клуба после экзекуции на перекур, к нам подошел прапорщик Айзенберг и укоризненно покачал головой:
– Мальчишки! Балбесы несмышленые! Дурачье! Детский сад! Только меня не проведешь, я видел, как вы сбежали, и доложу начмеду.
– «Папа»! Ты что издеваешься, вот книжки с отметками! Иди к черту!
– Может, тебе тут и прямо сейчас зад показать, – усмехнулся Острогин. – Мы чисты перед законом, «свободен, дорогой старина».
– В следующий раз вам этот номер так не пройдет, лично сделаю укол, и не автоматом, а шприцом с большущей иглой.
– До следующего раза, – улыбнулся я дружелюбно батальонному медику.
* * *
Мы еле-еле нашли свободные места, но почти в самом конце зала. Сергей был возбужден, предвкушая выступление любимого артиста, и, жестикулируя, заранее громко восторгался. К нам подскочил Артюхин и зашипел:
– Острогин, прекратить визжать!
– Уже прекратил! Я теперь буду только кричать и петь.
– Перестань паясничать. Веди себя прилично.
– Договорились.
– Со мной не надо договариваться. Выполняйте приказ.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант, – и Сергей шутовски приложил два пальца ко лбу.
Артюхин что-то сказал себе под нос и отошел на свое место. Сережка во время исполнения первых двух песен хлопал, сидя на стуле. Но когда зазвучала третья, вскочил на сиденье и заорал, приплясывая и визжа.
Замполит батальона подскочил и схватил за рукав Острогина.
– Я тебя сейчас с позором из зала выведу.
– Ты бы меня хоть раз с гор или из «зеленки» вывел, а то вы только в полку – герои и указчики.
– Ну ладно, поговорим после концерта, старший лейтенант.
– Поговорим, товарищ старший лейтенант! – ухмыльнулся многообещающе Сергей и поиграл мускулатурой.
Шоу тем временем продолжалось, и на нас со сцены фонтанировал своей энергией Леонтьев.
В зрительном же зале бесновался Сергей, его эмоции выплескивались через край, он никак не мог усидеть на месте. То притоптывал, то приплясывал, то взвизгивал в экстазе. Я пару раз дернул его за рукав и прошипел:
– Серый, нас сейчас выведут из зала. Из-за тебя и я пострадаю, концерт не досмотрю.
– Отстань, – отмахнулся тот. – Не мешай отдыхать и наслаждаться музыкой, моя душа ликует, черствые вы люди.
Золотарев оглянулся на «галерку» и что-то сказал Артюхину, указывая на нас. Замполит прибежал и сдернул Серегу с сиденья.
– Я сейчас выведу тебя из зала, лейтенант!
– Не тебя, а вас. И напоминаю: не лейтенант я, а старший лейтенант! Я же вам не кричу «эй, лейтенант», а говорю вежливо, культурно, «товарищ старший лейтенант».
– Уймитесь, товарищ старший лейтенант, в последний раз предупреждаю! – пробурчал Григорий, отходя от нас.
Прошло минут пять, и после очередной зажигательной песни Серж вновь вскочил на стул и принялся прихлопывать в ладоши над головой и орать, подпевая фальцетом.
Примчавшийся Артюхин был мрачнее тучи.
– Я что сказал, слезьте со стула и прекратите безобразничать.
– Я не безобразничаю, а отдыхаю.
– Сейчас выведу из зала, и на этом концерт для вас закончится.
– Ха! Выводильщик нашелся. На боевых я тебя что-то не наблюдаю, а на концерте указывать все горазды.
– Ладно! Разберемся позже, – пригрозил замполит батальона.
– Легко! Очень даже не против, я давно накопил столько отрицательной энергии, не знаю на ком отыграться, – и Серега принялся вновь играть всеми бицепсами и трицепсами и в завершение тирады угрожающе звонко хлопнул кулаком по ладони.
Артюхин злобно еще раз взглянул в нашу сторону и отошел на свое место.
– Серж, он тебе эту выходку еще припомнит, ты явно перегнул палку! – пообещал я. – Он же наш новый замполит батальона.
– Да и черт с ним. Ни в горах, ни в кишлаках я его не видел и близко. А в полку все такие орлы! Начальники! Меняются как перчатки, всех и не упомнишь. Надолго ли он к нам? – огрызнулся взводный. – Давай отдыхать дальше.
Сергей так и не унялся до окончания концерта. Все равно накажут.
– Вот это Валера, вот это трудяга! Завел меня, зарядил энергией, – кричал и пел фальцетом Серега в казарме, приплясывая под магнитофон.
На вечернем построении Остроган получил очередной строгий выговор от замполита батальона, а комбат пообещал скорый суд «чести офицеров».
* * *
Самое замечательное мероприятие – «братство по оружию». Братание с дружественной армией!
Утром на разводе комбат строго спросил:
– Кто в первой роте из офицеров и прапорщиков действовал совместно с полком спецназа афганской госбезопасности?
– Я, два раза на операции ходил с ними вместе. Кавун и Грошиков уже заменились, Острогин в карауле. Все, больше никто из офицеров, – подал я голос из строя. – Санинструктор Томилин их бойцов несколько раз перевязывал, а Зибоев, Мурзаилов все время переводчиками были.
– Ну вот и хорошо! Четыре человека идут от первой роты, если вы их так хорошо знаете, от второй – Митрашу, и с собой берешь сержанта Джабраилова, от третьей – Мелещенко и старшина Заварыч. От отдельных взводов представителем поедет лейтенант Арамов, – распорядился Подорожник. – Ну что ты будешь делать! Всегда так получается: как на полигоны, так командиры, а как к афганцам в гости отправляться, то одни замполиты. Нет, не могу я все вам на откуп отдать! Старшим группы поедет капитан Лонгинов. Семен Николаевич, будьте «американцем», построже там с ними.
– Куда же еще строже, и что значит «американцем»? – удивился вслух Николай.
– Это образно и без комментариев. А ты, Мелещенко, вообще помалкивай, – оборвал его комбат. – Едешь случайно в этой компании, и радуйся молча, что командир роты дежурным по полку стоит. Не то сейчас Афоней Александровым тебя заменю!
– Мовчу, мовчу!
– Семен Николаевич, построение через полчаса, проверить внешний вид, чтоб подшиты, побриты, начищены были! Оружие не брать, разведрота на двух БМП сопровождает, едете на «Урале», а управление полка – в автобусе. Главное – не зевайте, не потеряйтесь!
* * *
Полк специального назначения размещался рядом с Кабулом, на выезде у дороги на Пагман. Неделю назад группа афганцев из тридцати-сорока человек этого полка болталась с экскурсией по нашим казармам, по парку. Посмотрели фильм в клубе, послушали речь командира и замполита. Скромный обед в столовой завершил это мероприятие. Теперь ответный визит.
Машины медленно вползали на гору по дорожному серпантину и остановились перед широкими воротами высокого каменного забора. Афганцы высыпали навстречу и радостно обнимались с нашим начальством. Мы выстроились в узком, мощеном булыжником дворике. Толпа собралась довольно приличная. Командир, его замы, начальники служб, весь политаппарат в полном составе, тыловики. Но когда мы воевали вместе с афганцами, то всех этих штабных никто не видел.
Лонгинов, как старый приятель, обнялся со знакомым нам комбатом.
– Абдулло! О, ты настоящий командир!
– А, командор, салам, здравствуй! – похлопал афганец после дружеских обниманий меня по плечу.
– А, доктор! – улыбаясь, пожал он руку Степану. – О, сарбозы! – И спецназовец принялся на своем языке быстро и радостно болтать с Зибоевым и Мурзаиловым.
– Командор спрашивает про ротного Кавуна и Грошикова, – перевел вопросы Зибоев.
– Скажи ему: они домой уехали, война для них закончилась, с женами отдыхают, живы и здоровы!
– Говорит, что рад за командоров, просит передавать всем привет.
– Обязательно передам при встрече. Горячий, пламенный привет, – ухмыльнулся я.
Нас принялись водить по казармам, медпункту, автопарку, спортплощадке. Очень все убого: минимум рассыпающейся мебели, застиранное постельное белье, рваные одеяла, старые автомобили – намного хуже, чем у нас. В заключение прошел митинг, на котором каждому вручили по наручным электронным часам, а управленцам еще и по сервизу. Вот это да! Хорошо-то как, не даром потеряно время. Экскурсия с элементами восточной экзотики, да еще с материальной выгодой.
Их командир полка долго обнимал нашего, они расцеловались, и афганец вручил Филатову магнитофон. Иван Васильевич даже растерялся в первую минуту.
– Это подарок полку?
– Нэт, нэт, это лично вам, моему хорошему советскому другу! Бакшиш (подарок)!
Командир обхватил своими «медвежьими лапами» маленького полковника, и тот исчез в крепких объятиях.
«Кэп» задумчиво и смущенно почесал затылок (мы афганцам в знак дружбы на всех подарили только самовар и гитару) и, сняв с себя бушлат, одел на афганца и трижды, расчувствовавшись, расцеловал. Полковник смущенно покраснел и объявил начало банкета.
Давненько я так вкусно не ел. Меню для гурмана! Плов и мясо, мясо, мясо (все блюда из него различного вкуса и приготовления), а также зелень, овощи, фрукты, немного водки. Полковые начальники ушли в банкетный зал, остальные офицеры сели за стол с афганскими командирами. Солдат и сержантов увели к афганским «сарбосам».
Вот так: сыт, пьян и нос в табаке. Хорошо дружить. А еще лучше, если такие встречи будут чаще!
В машине я подозрительно посмотрел на раскрасневшегося Томилина.
– Степан, ты что это цветешь? В чем дело?
– А вы шо думали, товарищ лейтенант, водки тильки вам нальют? В нас, солдатах, афганцы людей увидели, по пол-литра на двоих выделили. Не зря я их перевязывал, отблагодарили, обезьяны бабайские!
* * *
– Парни, а пойдемте мороженое поедим. Замполит в кафешке недавно был, знает, где она находится, экскурсию организует. Почти год не лакомился, – предложил Острогин. Он уже третий час мучился, заполняя документацию, и заметно утомился. – Надоело все это, хочется чего-нибудь такого… Эдакого…
– Эх, вспомним детство! – восторженно пискнул Ветишин.
– Могу вас обрадовать. Сегодня Митрашу везет в штаб армии какие-то бумаги, можем с ним туда доехать, а обратно – кому как повезет, – предложил я.
– Вот это замполит! Вот это друг! Вник в нужды и чаяния коллектива, – воскликнул Острога.
– А как быть с бойцами? – поинтересовался Игорь. – Кто в роте остается?
– Бойцов вечером ведет в кино старшина, я с ними договорюсь, а потом Бодунов присмотрит до вечерней проверки. Только как быть с Грымовым? – задумчиво начал рассуждать я.
– Если не желаешь, чтобы заложили, вовлеки человека в авантюру! – философски произнес Марасканов.
– Вот голова! Правильно, так и поступим. Он хоть и гнус, но такой же человек, как и мы. Может быть, позже исправится, когда с небес опустят, – воскликнул я.
– А кто же его вернет в люди-человеки? – вздохнул Ветишин.
– Сбитнев! Вернется и поставит на место, как миленького! – многообещающе произнес я.
* * *
Мелентий выгрузил нас возле кафе.
– Через час забрать – или вы надолго?
– Не жди, уезжай, – ответил я легкомысленно.
– Ну и ладненько. – И он умчался дальше на дребезжащем санитарном «уазике» по каким-то своим делам.
Кафе оказалось переполненным. Мы потолкались у входа, огляделись и перебрались к барной стойке. В помещении не было в форме никого, кроме нас. И женщины, и мужчины – все либо в спортивных костюмах, либо в «джинсе».
Красивая молоденькая буфетчица поинтересовалась насмешливо:
– Ребята, вас каким ветром занесло и откуда?
– Мы ваши соседи, из восьмидесятого, заскучали по мирной жизни, захотелось женского тепла и ласки, – весело глядя ей в голубые глаза, произнес Острогин. – Решили кутнуть, да и народ, как погляжу, для разгула, разврата собран.
– Думаю, что вы сегодня вечер закончите в комендатуре, – улыбнулась девушка.
– Это почему же? – поинтересовался я. – Мы ребята тихие, спокойные.
– А потому, что вот-вот придет патруль и вас всех заберет.
– А мы не дадимся, – усмехнулся Грымов.
– Тогда примчится целый взвод из комендантской роты, и все равно будете ночевать на гауптвахте.
– А этих вот не заметут? – показал в зал рукой Ветишин.
– Этих нет, потому что они тут свои, здешние и одеты в «гражданку».
– Черт, зря приехали. Но думаю, что по рюмке коньяка и мороженому мы употребить успеем. Делаем заказ на всю компанию, – произнес Острогин.
– Коньяк и вино военным не подаем, – строго заявила буфетчица.
– Но они ведь такие же военные, как и мы, по крайней мере, большинство из них.
– Ну и что, у них на лбу это не написано, а кто вы такие, я вижу.
– Тогда шампанского! Три бутылки! – царственным жестом произнес «граф» Острогин.
– Никакого спиртного. Кофе, лимонад, сок, чай. Мне из-за вас неприятности не нужны.
– Что ж, раз кутеж не удается, милая девушка, каждому стакан сока, кофе и по две порции мороженого, – вздохнул Ветишин.
– Всегда так! Штабным и тыловым – радости и прелести жизни, а пехоте – одно дерьмо и грязь!
– Вот-вот, со свиным рылом и в калашный ряд полезли. Не в свои сани сесть пытаемся, – подвел я итоги. – Нам же сказано было полковником из штаба армии, что в «воюющей армии выходных не бывает»! А тут не армия, а глубокий тыл. Мы чужие на этом празднике жизни.
На нас, действительно, многие косились и бросали хмурые почти презрительные взгляды, никто из женщин нам не улыбался.
– Очень хочется драки. Желаю кому-нибудь набить физиономию, еще лучше, чтоб не лицо было, а «морда»!
Ох, как я зол! Как я замечательно зол! – прорычал Острогин.
– Да! И чтоб с выбитыми витринами, поломанными столами и стульями, визжащими тетками, – восторженно поддержал его Ветишин.
– Ну просто вестерн! Дикий запад, – усмехнулся Марасканов. – Ребята, вы что, охренели, у меня замена на носу, дайте уехать спокойно через два месяца. Потом опять приходите и все вокруг крушите.
Скушав по четыре порции мороженого, залив его чашечкой кофе, множеством стаканов сока и лимонада, трезвые и злые, мы отправились к выходу, где столкнулись лицом к лицу с патрулем.
– Здравствуйте, товарищи офицеры! – остановил нас майор, начальник патруля. – Предъявите, пожалуйста, документы.
Все машинально похлопали себя по карманам, переглянулись и дружно засмеялись. Документов ни у кого не оказалось. Как правило, удостоверения и партбилеты лежали в сейфе у ротного, а служебные загранпаспорта по прибытию в полк сдавали в строевую часть.
– Могу показать жетон с личным номером, – улыбнулся я самой приятной улыбкой.
– Что ж, покажешь его коменданту. Следуйте за мной.
– За что? – угрюмо спросил Грымов.
– За нарушение формы одежды, самовольное убытие из своего гарнизона и отсутствие документов. Вы из какого полка сюда прибыли?
– Да нет, мы не из полка, мы марсиане, – усмехнулся Острогин. – Вдобавок завербованные ЦРУ, а еще и Ахмад Шахом.
– Ну-ну. Шутить будете в другом месте. Я же сказал: на выход! – строго приказал майор.
– А мы и так выходим, – успокоил его Игорь. – Шли себе, не скандалили, не шумели, скромненько так. Ведь, правда, ребята, хотели по-хорошему?
– Правда, он нас даже уговаривал, что драки не нужно, – кивнул я в сторону Марасканова.
– Вы это на что намекаете? – Высокий лоб майора покрылся легкой испариной. – Патрульные, постойте тут, не выпускайте их, я сейчас.
И начальник патруля метнулся к телефону у стойки бара.
Мы молча вытеснили обоих солдат из кафе, и Эдуард обратился к ним:
– Ребята, отойдите в сторону и не дергайтесь, а то замолотим. Стойте молча пять минут, ведь ни нам, ни вам лишний шум ни к чему.
Солдаты были растеряны и явно напуганы. Два щупленьких бойца против пяти офицеров, среди которых трое выглядели громилами. Силы были не равны.
– Да мы ничего, понимаем, конечно, это все майор.
– Вот и хорошо, что такие понятливые, челюсти, руки ломать не придется. Счастливо оставаться, привет начальнику.
Зайдя за угол, Эдик рявкнул:
– Ходу! Бежим, а то облаву устроят и КПП перекроют. А по тропам ночью не пройти: либо часовые подстрелят, либо на минное поле наткнемся.
Пробежав триста метров, мы приблизились к первому посту. Дневальный сидел на камне и задумчиво курил, глядя куда-то вдаль, в сторону Кабула. Спокойно пройдя мимо него, мы побежали вновь. У второго поста маячил дежурный и весь состав наряда. Темнота сгущалась с каждой минутой. Прапорщик-азиат попытался преградить нам дорогу:
– Товарищи офицеры, ви куда пошоль?
– Не лезь, уйди в сторону, а то опоздаем на трамвай, тогда на твоем топчане спать будем, – пообещал ему Острогин, отодвигая его в сторону, и мы вошли в приоткрытые ворота.
– А-а-а, – задумчиво почесал затылок прапорщик и затем заорал нам вслед – Какой-такой трамвай, тут и рельсы нет. Пошутили, понимаешь, да?
– Нет, не пошутили, сейчас рельсы проложим, и он придет. Только никому не говори, особенно тем, кто нами будет интересоваться. А то как-то нехорошо: выпустил ночью к «духам» за пределы гарнизона неизвестных офицеров. Не порядок! – ответил Серж.
