Текст книги "Романтик"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Колесо! Проспал?

– Чуть-чуть задремал. Минут пять.

– Может, десять?

– Может.

– Может, двадцать?

– Х-х, может.

– Колесников, черт бы тебя побрал! Не мог проспать в другой раз? Еще уснешь – убью! Спишь днем. Понял?

– Есть, спать днем.

Бойцы на постах лениво перекликались. Звездное небо, черная тьма со всех сторон, ни огонька в кишлаках.

Часовые окликают друг друга, связист вызывает экипажи БМП и отвечает роте. Двор, костерок во дворе, часовые, пускающие раз в час ракеты. Мы как бы на островке добра во враждебном безбрежном океане зла, вокруг – только ненависть и смерть.

Утром пришел прапорщик Голубев в сопровождении пулеметчика. Рожа мятая, заспанная, усталая. Все же возраст. Он постарше нас лет на пятнадцать.

– Ну что, досталось ночью от ротного? -Угу.

– Но ты не слышал, как взгрел его комбат!

– Догадался еще ночью.

– Нам прилетело бумерангом, – хихикнул прапорщик.

– Подорожник сидит у дороги, там хорошие укрепления, у него теплый кунг. «Духовской зеленки» рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.

– Это точно. А как тебе одному тут?

– Мне могло быть и лучше. А ты что, не один?

– Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди. У нас два поста, у каждого – БМП на посту.

– Да, ротному получше, чем нам. С Серегой ему веселей.

– Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?

– Ты же знаешь, я не пью и тебе не разрешаю, да и не советую, ни тебе, ни Федоровичу.

– Эх, начальники, души старого прапорщика не понимаете.

Что там понимать его душу? Душа старого пьяницы. Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Язвенник. Они с техником Тимофеем как близнецы и на лицо, и по привычкам.

Выпитая водка углубляла морщины и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. А, Голубев все пил и жаловался на последствия желтухи и тифа.

– Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, – вздохнул прапорщик и скрылся в тумане.

С его уходом я задумался. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его. А чем?

– Владимиров, Дубино! Компот мы сварить способны?

– Способны. А зачем? – спросил «одессит».

– Новый год! Выпьем компот в двенадцать ночи.

– Лучше б водки или самогонки, – вздохнул Владимиров.

– Тебя, «наркоша», гражданка быстро сломает с твоими взглядами на жизнь. В Новый год пьют шампанское. При его отсутствии пьем компот.

Бойцы нашли алычу, сушеный виноград, на деревьях висела перезрелая айва. Сахар собрали из пайков. Будет компот!

Дубино грустно посмотрел на бак с компотом и вздохнул.

– Може брагу сделать?

– Васька, дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь – компот. На войне трезвость – норма жизни солдата!

Сержант вздохнул и побрел к костру.

Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:

– Спишь опять?

– Нет, брожу по кишлаку!

– Шутишь, ну-ну. Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала прохожу я с взводом, затем Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?

– Понял. Чего ж не понять.

– Куда идем? Домой?

– Скажут, когда выйдем из «зеленки». Тишину ночи растревожим шумом техники, как бы засаду нам «духи» не организовали на выходе. Хорошо хоть то, что сейчас три часа ночи и уходим на предельной скорости, перехватить не должны.

– Зам. комвзвода! Буди солдат, только тихо! – принялся я тормошить сержанта.

– А, шо! Товарыш лейтенант, «духи»? Напали? – сонно запричитал Дубино.

– Нет, все в порядке, просыпайся скорее.

Сержант Дубино понемногу приходил в себя, начинал соображать.

– Нэ напали? Тады шо?

– Тады-тады, туды-сюды. Уходим через полчаса. Солдат буди без криков, тихо-тихо. Собрать шмотки и к машинам. Один дозорный на крыше. Как техника пойдет мимо нас, тогда и мы заведем машины, пусть дозорный быстро спускается, на мою БМП садится.

– Поняв, поняв. Усе поняв.

– Ну, раз «поняв», командуй, «бульба»!

Взвод зашевелился. Хорошо, что уходим, а то «духи» наверняка Новый год испортили бы обстрелами. А так домой, дома лучше праздновать.

Мимо нас, растревожив ночной сон кишлака, помчались БМП. Вот ротный прошел, вот ГПВ проехал на машинах, мы рванулись следом. Наконец застава, на этот раз пронесло – без засады. Не останавливаясь на посту, уходим к дороге и дальше в поле к КП полка. Артиллерия сразу начала обрабатывать «зеленку», прикрывая наш отход.

Офицеры забрались к ротному на его БМП. Поздоровались, переглянулись и засмеялись очень дружно.

Очень уж Недорозий выглядел ошарашенным, взъерошенным и напуганным. Тяжело быть взводным после тридцати пяти.

– Ну как, Серега? Понравилось? – спросил Острогин.

– Да в общем-то, ничего, но могло быть и лучше, главное – почище. Да и народ встречает не ласково, нет теплоты и дружелюбия.

– Ну ничего, вернешься в ЗабВО, там тебе будет и дружелюбие, и взаимопонимание, – улыбнулся Сбитнев. – Ребята, идем домой пить шампанское?

– Неужели командир? – спросил Недорозий.

– Идем. Только чуть позже. Ты, Серега, пока только туристом ездил на БМП и в грязи чуть-чуть повалялся. Теперь твой турпоход переходит в новую фазу. В новые острые ощущения. Идем в горы в район Ниджа-раба. Это рядом, совсем рядом. Горы невысокие. Прикрываем с высоты ущелье, в кишлаках будут работать десантники.

– Ни хрена себе! – крякнул Острогин. – Новый год в горах, в снегу! Бр-р-р! Я, как южный человек, протестую! Я не выдержу. Сколько издевательств и сразу все одновременно! И подрыв, и горы снежные!

– Ладно, Серега, живи. И помни мою доброту! Останешься с техникой, и с техником, а я покомандую твоим взводом, – сказал ротный.

– Хороший каламбур, он мне нравится так же, как и твоя идея. Я буду мысленно с вами, ночами не спать, за вас переживать, страдальцев.

– Во, гад! Уже издеваться начинает. А как его взвод без него? – поинтересовался я. – Может, я броней порулю. Еще ни разу не сачковал, все время на себе кого-нибудь тащу, да за взводных работаю.

– Не переломись, Ник! – похлопал меня по спине Острогин. – Мы тебе памятник при жизни поставим, стихи посвятим, а если что, то и песню о тебе, герое, сложим.

– Шутки в сторону, – оборвал ротный. – Солдатам обязательно взять спальные мешки, шапки, теплые вещи, рукавицы! В горах ночью будет дикий холод, вершины в снегу. Я – с первым взводом, замполит – со своим взводом.

– Не со своим, а со вторым.

– Хорошо, со вторым. Недорозий – с третьим, ГПВ идет со мной. Пулеметчиков ПК отдаю во взводы. Радуйтесь! Занимаем всего три высоты.

– Радуемся, радуемся, – воскликнул я. – Твоя щедрость великого и могучего султана безгранична!

– Идем от предгорья и до задачи пешком. Нам дают миномет.

– О-о-о, боль наша невероятна, грусть наша безмерна. Надеюсь, мины взводы не несут? – осторожно поинтересовался я.

– Несут! Несут до моей задачи, оставляют вместе с лентами к «Утесу» и АГС и идут дальше, все дальше и дальше. Радуйтесь!

– Серега не умеет, а Остроге все равно. Доволен я один. Радуюсь!..

– Ники, хватит радоваться. Иди к замполиту полка и не вздумай сказать, что командуешь взводом. А то нажалуешься, а мне втык будет за это.

– О-о! К замполиту… Заряжаться энтузиазмом и интузазизмом. Воодушевляться и потом воодушевлять. Наполниться бредом по самое горло и затем излить его на вас, канальи.

– Иди, иди. Да поскорей возвращайся. А то без обеда останешься, – напутствовал Острогин.

У штабного БТРа стояла группа офицеров, которых уже инструктировал Золотарев. Я подошел последним и тут же получил нагоняй.

– Товарищ лейтенант! Вы остались за замполита батальона, а опаздываете! Донесения вовремя не подаете, информации об обстановке не сообщаете! Списки отличившихся за батальон отсутствуют!

– Да у нас замполиты батальона почему-то все меняются, а я все время за них. Почему так?

– Я не об этом спрашиваю? Где списки?

– Ну, я только из «зеленки» вылез. Какие списки?

– Вы первым делом списки должны подать и донесение написать.

– Когда написать?

– Когда прибыли.

– Так я десять минут, как прибыл.

– Разговорчики отставить. За десять минут должны были и написать.

– Бред.

– Не понял, что вы сказали?

– Брал, говорю, доклады от взводов и рот, а я очень медленно пишу.

– А мне послышалось…

– Послышалось, послышалось. С гор будем спускаться, на ходу писать донесение?

– Когда хотите, тогда и пишите, а прибудете, сразу донесение представить. Вот танкисты и артиллеристы все успевают. А лучше всех ремрота и рота связи. Берите пример с них!

– Я их даже с собой для примера могу взять.

Мелентий Митрашу дернул меня за рукав и зашипел: «Не нарывайся, не связывайся».

– Опять демагогию разводите, лейтенант?

– Нет. Рассуждаю вслух.

– Рассуждать будете в одиночку, без нас. Всем подать донесения, выпустить боевые листки, провести беседы, подвести итоги первого этапа. С первым батальоном разберемся в полку. Политработники отдельные забываются, возгордились. Ишь, герои-боевики выискались какие!

Я открыл было рот, потому что все во мне кипело, но только охнул от тычка в бок. Это острый локоть Мелентия Александровича пресек мои попытки поспорить с руководством.

– Все свободны!

– Ник, чего ты с придурком этим связываешься? Молчи!

– Мелентий, да что он придирается? Гад! Специально достает. А на меня зачем батальон свалил, ты ведь старший лейтенант!

– А ты – замполит первой роты! Тебе расти нужно, а я скоро домой!

– Дд-да, тебе расти, командуй, – поддакнул Микола.

– А ты вообще, жучара, закрой рот! Почему донесение вовремя мне не представил? – накинулся я на Мелещенко. – Выговор объявлю, когда в полк придем.

– В полку уже вместо тебя найдутся начальники.

– Вот именно. В рейд эти начальники ходить не ходят, а я за них отдуваюсь.

– Ничего! – успокоил Митрашу. – Скоро третьего по счету замполита батальона пришлют. Отдохнешь.

– Может, тебя назначат?

– Спасибо, не хочу за вас, балбесов, отдуваться. Я уж лучше в отпуск схожу и буду на замену готовиться.

– Счастливчик, – вздохнул Микола. – Ну, пошли, «почуфаним»!

– Иди один.

Мы с Саней прыснули от смеха и пошли к ротам.

– Ну и словечко «почуфаним».

– Рассказываю всю родословную Мелещенко, – ухмыляясь, сказал Мелентий. – У Миколы, был брат, который учился со мной в одной роте в училище, по имени Гриша. Так вот, Микола – его младший брат, этого Гриши. Придет к братьям посылка с родины, с Украины, полная сала. Счастье у братиков – прямо глаза светятся от радости.

Приходит в роту младшенький к старшему: «Братуха, пойдем, почуфаним!» Зайдут в класс, сядут за парту, нарежут сала, чесночку, лука и как зачавкают! Рожи счастливые, лоснятся, как у двух жирных котов, объевшихся сметаной. Жлобы. Все вдвоем сожрут, перешептываясь, ни на кого не обращая внимания. И каким образом этого Миколу в Афган загнали, да еще в боевой батальон зацепили, ума не приложу! Тьфу. – И он сплюнул под ноги, словно прогоняя неприятные воспоминания.

– Так ведь в Кабуле в отделе кадров обещали, будет служить возле штаба армии.

– Ах, вот как его обманули. Ну, с батальоном, понятно, обманули, а вот как в Афган заслали? Как не вывернулся?

– Не знаю, не знаю, надо будет спросить.

– Ну что, по ротам или на обед в столовую?

– По ротам. Не лезь нигде на рожон. Тебе еще полтора года до замены. Войны на твой век хватит.

– Спасибо, за заботу. Но думаю, после бойни под Бамианом хуже уже не будет. Ты в такую переделку за два года попадал?

– Нет, Ник, бог миловал! Но ты не расслабляйся. Как в песне поется – «вот пуля пролетела и ага!» Ну, будь здоров!

– Пока!

***

Погода все ухудшалась. Моросил мелкий-мелкий дождь, похожий на мокрый туман, нагонял тоску. Богом забытые места. Пока я дошел до своей роты, обстановка резко изменилась. Машины вновь заревели двигателями. Получен приказ на срочное выдвижение из долины. С таким трудом входили и вот уходим. А куда?

Вышли к аэродрому в базовый лагерь к дивизионным тылам. Задачу поставили такую, что в животе похолодело. Батальон занимает высоты в районе Ниджераба. Горы покрыты снегом, температура порядка минус десять, сильнейший ветер. Может, задача на день, а то до Нового года осталось всего ничего. Есть совесть у командования или нет?

Рота поднималась выше и выше, снег становился все глубже и глубже. Сбитнев отправил меня на самый верх. Холод стоял собачий. Какие могут быть «духи» в такую погоду в горах? Мы разбили лагерь, вырыли в снегу лежанки, окружив их камнями. Три круглосуточных поста: у одного поста – я, у другого – зам.комвзвода Дубино, у третьего – сержант Полканов.

Мокрый снег, ветер, вокруг ни черта не видно. Холодно. Бр-р-р.

Сутки прошли в наблюдении и дрожании от холода. Все сырое: одежда, обувь, тело. Днем пришел приказ: сидеть на задачах, не двигаться, затаиться. В Новый год вести себя спокойно на точках и никуда не двигаться.

А тут и двигаться никуда не хочется в такой собачий холод. Весь день пролежал, глядя в небо, и понемногу мерз. В небесах – сумрачно, по сторонам – белым-бело. В долине броня стоит, люди суетятся, костры горят. Гораздо теплее и веселее. Комедия ошибок и парадоксов какая-то: центр Азии, где люди от жары умирают, а мы тут от холода дубеем. Для этого ведь Сибирь существует!

К ночи похолодало еще больше, однако тучи ветром разогнало, и небосвод стал огромным и звездным. Мириады звезд еще больше подчеркивали ничтожность и быстротечность существования человека, тем более на войне.

Время шло к полуночи. В тылах активизировался народ. Костры загорелись ярче, люди-человеки быстрее замельтешили у техники. Из долины послышались звуки радио через «колокол» клубной машины, и вдруг ударили куранты!

Вверх, к звездам понеслись трассы пулеметного и автоматного огня, артиллеристы повесили «люстры» – осветительные снаряды и мины. Кто-то выстрелил из орудия, кто-то бахнул из БМП. Небо озарилось свечением от ракет и стрелкового огня. Над всеми задачами, где расположились наши роты, началась стрельба. Дал в небо очередь и я, выпустив целый магазин. Вокруг стреляли солдаты, а пулеметчик, стоя, стрелял в черную бездну и громко матерился. Бойцы кричали: «Ура!» – и подбрасывали шапки. По связи вышел комбат и стал ругаться, хотя только что с его КП тоже палили. В «кунге» ему там хорошо, а тут одна радость – трассеры пустить.

Над Баграмом и Кабулом также было все в огнях. Мы в горах стрелять закончили быстро, патроны экономили, а вот внизу успокоились не сразу. Я лег в спальник, продырявил баночку с соком и выпил за наступивший Новый год. Романтика… Новогодняя ночь – ночь кошмара. Спать лег одетым прямо в спальный мешок, постелив бушлат под себя, чтоб не примерзнуть к ткани. Проклятый холод, дрожь бьет все части тела ночь напролет. Минутное забытье – и снова пробуждение. Как в бреду. Время от времени окрик: «Часовой!» Бойцы с постов отвечают. Если нет ответа, приходится превозмогать лень и холод, надевать полусапожки, выбираться из мешка и идти на пост и пинать спящего бойца. Рычать ему в лицо, стучать по башке, натирать снегом грязную от сажи физиономию, грубо материть. Возвращаться на лежбище еще противнее. Надо разуваться, снимать бушлат, застегивать спальник, пытаться принять удобную позу, чтобы в спину впивалось как можно меньше камней.

Среди ночи приказ – усилить посты. Приходится выставлять еще один пост. Утром все разбиты и измучены. После восхода солнца только и начинается отдых. Завтрак, а затем легкая дремота, переходящая в сон с громким храпом измученных бойцов. Вечером роты спускаются вниз на броню, и полк передвигается обратно в Баграм.

Загнали нас на Новый год в горы. Зачем? Поиздеваться? А, может, спасти от потерь? Кто знает?

***

Утром вновь входим со стрельбой в кишлак и возвращаемся на оставленные посты. Проверили – мин нет. Осматривая развалины, заметили четверых «духов». Они нас тоже. Постреляли друг в друга. Враги убежали, унося раненого, словно растворились в винограднике. Кровь на тропе дорожкой уходила в глубокий кяриз. Приказал Владимирову понаставить растяжек. Ночью сработали две из четырех. Бах, бах!!!

Утром на тропинке – капли запекшейся крови. Кто это был? «Духи»? Жители вылезли из кяризов? Тел нет. Мимо нас все время проходят машины под конвоем БМП и БТРов. Доставляют продукты, боеприпасы, вывозят солдат из «зеленки» в дивизию на дембель, вместо них едет молодежь. Бедняги будут сидеть в этой дыре два года, не высовывая носа. Если «повезет» и заболеют, побывают в госпитале.

Дурацкое сидение в кишлаке заканчивается через неделю. Сбитнев вызывает на КП роты, и мы, собрав пожитки, взвод за взводом, пробираемся к его посту.

– Ну что, замполит! Как тебе не скучно на взводе?

– Да нет, командир! Счастлив не видеть тебя целую неделю, а также рожи взводных.

– Что ж, предоставляю тебе возможность не видеть нас еще какое-то время. Твой взвод и ГПВ идут во главе роты. Двигаемся вдоль канала до дороги на Чарикар. Вести огонь можно и вправо, и влево. Наших там нет, наверное, никогда не было. Пробьемся на пост их второго взвода, завезем боеприпасы и уходим!

– Приказ понял, командир! Мы «разорвем» всех «духов», прорвемся к заставе. Чего бы нам это не стоило!

– Ну-ну, шути-шути! Давай двигай, рейнджер. Посмотрим, как будешь шутить на дороге у канала.

Сапер, пулеметчик Зибоев и прапорщик Голубев шли впереди, за ними четыре БМП двух взводов. Время от времени наши лупили из пушек и пулеметов вправо и влево. «Зеленка» молчала, но было очень неуютно, и в животе от страха крутило.

«Духи» внезапно вышли из-за дувала лоб в лоб на Голубева. Пулеметчик выпустил длинную очередь первым и завалил пару мятежников. Бойцы залегли за стеной, и началась перестрелка. Пули и осколки свистели над головами, но, к счастью, не цепляли никого. К нам добрался первый взвод. Острогин упал возле меня и обрадованно хлопнул меня по плечу.

– Что, жив, курилка? «Духов» много?

– А хрен их знает! Головы не поднять, чтоб их пересчитать.

– Так политдонесение и пошлем без точных данных? Главное, что листовки никак не раскидать обманутым дехканам! Ха-ха! Контрпропаганда срывается! Ну ничего, на винограднике развесим. А ну, Серега, подай снаряженный магазин!

И я, ухмыляясь, всадил длинную очередь в стреляющие развалины.

Внезапно вокруг начали рваться мины. Минометы! Фонтаны земли взметнулись вокруг нас. Ужасный свист осколков. Комья земли забарабанили по броне.

– Отходим, – заорали мы с Серегой одновременно.

– Быстрее к броне! – проорал Острогин. – Уходим к ротному вон в тот дом, он там. Сергей показал на большой дом с высоким забором, разбитым осколками.

Мы метнулись к броне, и тут же были засыпаны вокруг минами. Черт! Дьявол! Солдаты метались по арыкам между виноградниками и заборами. Минами «духи» отрезали наше отступление. Разрывы вздымались рядами. Чудом без потерь отползли к бронемашинам и, скрываясь за ними, попятились в укрытие.

Во дворе дома на бревне сидел старший лейтенант Сбитнев и по радиостанции докладывал обстановку.

– Ну что, герои! Бежали от превосходящих сил противника?

– Командир! – усмехнулся я. – Мы бились как львы, но шакалов много! Временное отступление, но сейчас отдышимся и прорвемся в «Сталинград».

– Сейчас поработает артиллерия вокруг нас, а затем идем на прорыв. Все ясно?

– Да, ясно. Володя добавь нам еще пулеметчика для интенсивности огня в «зеленке».

– Бери, Ник, для группы прорыва и для тебя лично ничего не жалко! Но без шуток. Давайте, как только артиллерия стихнет, короткими перебежками на позиции, откуда отошли, за вами техника и все мы, вместе с колесными машинами. Вперед, удачи!

Едва-едва выскочили из двора в виноградник, как сразу раздались выстрелы из развалин. Виноградник наполнился пороховой гарью от разорвавшихся мин, свистом пуль и осколков. Мы лежали лицами в землю, и грязь падала сверху нам на спины.

Серия взрывов прозвучала за дувалом, оттуда послышались вопли солдат. Мина разорвалась прямо возле меня, Хайтбаеву разнесло щеку и бок, он рухнул мне на руки. Кровь хлестала из ран сержанта мне на нагрудник, я был весь в крови, но кровь была не моя. Я заволок раненого за ворота и положил у стены. Во дворе был хаос. Множество солдат корчились от боли, а те, кого не зацепило, перевязывали раненых.

– Где ротный? Сбитнев!!! – заорал я. – Володя!

Сквозь пелену дыма увидел, что санинструктор склонился над бревном, на его коленях лежала голова ротного, вся в крови, ротный что-то хрипел.

– Что с ним, Степа?

– Челюсть разбита осколками и посекло руку. Буде жить. Не страшно, но лицо может измениться.

Я склонился над ротным:

– Вова, как ты? Сбитень, держись!

– Дай сигаретку, закурить хочу.

– Я ж не курю.

– Все у тебя не как у людей. Не куришь, не пьешь, наверное, и баб не любишь – прохрипел ротный.

– Томилин, сигарету ротному, – заорал я.

– Да не курю ведь! – ответил сержант, перевязывая Хайтбаева.

– Дубино! Сигарету ротному! Вечно у тебя, Томилин, не как у людей.

Дубино сунул сигарету в окровавленный рот Сбитнева, прикурил ее. Ротный поманил меня рукой, чтоб я наклонился.

– Давайте прорываться. Как хочешь, но «духов» надо отбросить! – прохрипел он мне в ухо и закашлялся, при этом кровь захлюпала во рту, и капли брызнули мне в лицо.

– Я выдернул окурок из его зубов.

– Вовка, похоже, курить ты уже бросил с сегодняшнего дня. Без зубов вообще курить неудобно. Ну, у тебя и рожа Теперь тебе будет легко свистеть.

– Ты, сволочь, мне и так больно, а ты смеешься, издеваешься.

– Не смеюсь, а сочувствую. Подбадриваю.

– Когда тебе яйца оторвут, я тоже посочувствую, что тебе теперь будет легко плясать и танцевать.

– Со мной учился один парень в училище, у него было полмизинца, очень удобно в носу ковырять. У тебя тоже будут плюсы: легко и быстро по утрам чистить зубы.

– С глаз уйди моих, – зашипел командир. – Вперед! Под пули, марш! Может, тебе тоже скоро будет больно и чего-нибудь будет не хватать. Ник, надо вырваться! – сказал он, и в его глазах застыли слезы.

Я погладил его по голове. В русых волосах набилось много мелких комочков глины и пыль. Он протянул мне ладонь, и мы пожали друг другу руки. Ротный махнул рукой и закрыл глаза.

– Томилин! Степан! Всем вколи промидола, не жмись, и перевязывай, – приказал я, убегая к винограднику.

Из-за «Урала» вышел зам. комбата – Бронежилет Ходячий. Про него мы совсем забыли, он же нами тут рулит. Где-то отсиживался.

Я побежал быстрее, чтоб не объясняться с этим контролирующим.

Взводы ползли по арыкам между виноградными лозами к высокому дувалу. В небе появились четыре «крокодила». Лишь бы по нам не ба-

Бахнули. Я перевернулся на спину и пустил красную ракету в сторону «духов», может, заметят целеуказания.

Заметили! Отстрелялись очень точно, мятежники за дувалами завыли. Рота короткими перебежками достигла вражеских позиций. Трупов нет, только кровь и бинты, все ушли. За нашей спиной послышался лязг техники: два танка и три БМП пришли на помощь. Танкисты принялись расстреливать все подозрительное вокруг. Рота вытянулась в колонну и двинулась к посту под прикрытием танков.

Сергей оглянулся на отходящих и подбежал ко мне.

– Надо отступать скорей, пока «духи» из кяризов не повылазили опять!

– Сергей, всю пехоту – на танки, и уходим!

Танками командовал новый комбат танкового батальона.

– Романыч, привет, спасибо за помощь! – прокричал я, наклонившись к нему. – Надо сваливать быстрее, сейчас они очухаются и дадут жару.

Развернув пушки влево и ведя огонь на ходу, танки двинулись за ротой. Пехота вцепилась в поручни, ящики, шины, привязанные к башне, и стреляла во все стороны. Десять минут показались часом. Вот и пост – скорее под его защиту. С его позиций велся ураганный огонь по кишлаку и за канал, душманы отвечали тем же.

Все успокоилось через два часа, «духи» сделали свое черное дело и ушли, а артиллерия и авиация для профилактики отстреляла запланированный боезапас.

Тишина! Внезапная тишина установилась над постом. Не шумел никто, бойцы приходили в себя от горячки боя.

Бронежилет (Лонгинов) сидел за радиостанцией и переговаривался с комбатом.

– Офицеры, ко мне, бегом! – вдруг дико закричал Лонгинов.

– Что случилось? – спросил, подбегая, Острогин.

– Сейчас прилетят два «Ми-8» эвакуировать раненых. Срочно занять оборону за дувалами, открыть огонь по всему подозрительному, прикрыть посадку вертолета. Будет две посадки, у нас девять раненых, у танкистов – один и на заставе – один. Всему личному составу выдвинуться из заставы на выносные посты, в окопы. Вперед, выполнять приказ.

Вертолеты под нашим прикрытием увезли раненых, «духи» даже не стреляли в ответ на наш огонь. Может, ушли в кяризы? Артиллерия хорошо обработала «зеленку», кому хочется под снарядами бегать.

– Ну, вот мы опять без командира, – вздохнул Острогин.

– Ненадолго Вована хватило, – ответил я так же грустно. – Принимай командование, Серега!

– А почему я? Может, ты покомандуешь? Ты ведь зам. командира роты, – попытался свалить все на меня Острогин.

– Нет, я исполняю обязанности замполита батальона, да и ты – старший по званию, уже месяц как старший лейтенант!

– О, а старший по званию Недорозий, он капитан!

– Ага, он капитан уже одной ногой в Забайкалье, а здесь только его тень.

– Какая тень? Вон стоит и улыбается, живой здоровый опытный капитан.

– Нет-нет, ребята, спасибо, командуйте сами, а то что-нибудь не так, под трибунал попаду. Лучше я домой!

– О! А может, Ветишина сразу с поста заберем, и пусть командует? – обрадовался новой идее Острогин.

– Серега! Ты чего дурака валяешь? Командуй, дел-то – выйти из «зеленки» и домой.

Наши разговоры услышал капитан Лонгинов.

– Вы что анархию устраиваете? Бардак какой-то в роте. Острогин! Вы тут ерундой не занимайтесь. Принимайте руководство, а в батальоне разберемся, кто будет ротным!

– Ну, вот, Серега, ты на пути к командованию батальоном. Жду распоряжений!

– Вот мой первый приказ: перекур двадцать минут и обед!

– Хороший приказ, – обрадовался я. – Умираю от голода.

Вот закончился год, тяжелый год. Первые потери при мне в роте, что-то будет дальше?.. Кончилось везение?..

А может, еще осталось чуть-чуть. В бога не верю, в черта-дьявола – тоже. Кого просить о поддержке? Инопланетян? Кто-нибудь, спаси и сохрани!

***

Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в «кубрик», бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в «обозе», в других батальонах. Все-таки «рыжий» был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться.

***

Две минометные мины – и скосило девять человек…

***

Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. БМП ощетинились пушками и пулеметами по периметру и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.

Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к «бетонке» пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку «зеленки». Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли «крокодилы». Когда авиация улетела для загрузки, на «зеленку» навалилась вся артиллерия группировки, включая «Град» и «Ураган». Фонтаны разрывов взметались один за другим, кишлаки стояли в сплошной пелене дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.

Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из «Утеса» и АГСа по «зеленке»: последний рейд для него, потом замена (дома он начальником склада будет, должность уже ждет, пулемет больше на себе носить не придется).

– Хочу проститься с «духами», с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать. Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия – Гудков, Погонов, Стрекалов, мои помощники – уходят вместе со мной через месяц. Как будет ГПВ работать, зависит от молодых сержантов! Постреляю, потренирую!

– Давай, старый, учи уму-разуму, а мы погреемся, пойдем Недорозий! – заорал Сергей.

Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с арткорректировщиком и командиром танковой роты.

– О, пехота пожаловала! – заулыбался артиллерист. – Замерзли?

– С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было, что били «Васильками». Случайно не наша минометная батарея по твоей корректировке стреляла, Андрей?

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи капитан Степушкин.

– Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, ты нас накрыл? Скажи честно!

– Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете, что попало. Мы вместе с начартом полка были, он подтвердит.

– Вместе были, вместе и били, – вздохнул Острогин.

– Ну, честное благородное, не виноват. Не стрелял по вам. – И Василий быстро перекрестился.

– Ох, нас обложили: мы с Ником, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, там разрывы. Вперед – не пускают, назад – отсекают, прямо – огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому, кучность отличная.

– Нет-нет! Мы открыли огонь из «Васильков», когда вы заверещали об обстреле.

– Не знаю, не знаю. Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.

– Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить! Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком,

Подался и Барашков.

– Обидели мужиков, может, и зря? – вздохнул танкист капитан Скворцов.

– Зря не зря, ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел – в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Зубов половину выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли до госпиталя живыми всех? Васька под горячую руку просто попал, основную часть злобы мы на «духов» выплеснули боезапасом. Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто стрелял.

– И я. А кому? – поддержал я гнев Сергея.

– Ребята, угомонитесь. По сто грамм будете? – примирительно встрял в разговор хозяин дома. – Меня зовут Эльдар, я начальник заставы. Будьте как дома, давайте за знакомство, спасибо, что пришли и помогли, «духов» распугали.

– Я Сергей Острогин, а это – замполит Никифор – Ник Ростовцев.

– Ну, вот и познакомились! Очень рад вам, ребята! Тут так тяжело нам было. И мне, и Сережке Ветишину головы не поднять, за водой не выйти, теперь притихнут на полгода, до лета.

– Ну, Ветишина мы у вас уже забрали, будем его сами мучить. Здесь теперь курорт начнется, а он парень молодой, пусть пашет в полку, – огорчил я лейтенанта.

– Почему это забираете? По какому праву, а как же мы?

– Это наш парень, – заулыбался Сергей, – мы его воспитывали, а его на «большую дорогу» забрали. Не дадим испортить парнишку! Приказ командира полка.