Текст книги "Конвейер смерти"
Автор книги: Николай Прокудин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 3. Вверх по служебной лестнице
– Ростовцев, подойди-ка сюда, – громко окликнул меня капитан Артюхин, когда я с друзьями возвращался из столовой после завтрака.
Еда отвратительная, настроение плохое. Похмелье. В голове шумело, во рту пересохло, ноги заплетались, слегка покачивало. А как хорошо было вчера!
– Мужики, я пошел на беседу с начальством, оно что-то задумало! Наверное, опять вышестоящие должности предлагать будут, – усмехнулся я.
– И куда тебя сватают? – поинтересовался Острогин.
– Секретарем комитета комсомола саперного полка. Но я не хочу, – ответил я.
– Зажрался! Капитанскую должность мы уже не принимаем, нам майорскую подавай, – съехидничал Ветишин.
– Правильно делает. Нечего в комсомольскую рутину лезть, пусть ротой занимается, – оскалился длинным рядом железных зубов ротный. – А батальон ему наверняка дадут, не сегодня, так завтра. Звезда идет к звезде, должность за званием, а за наградами еще более солидные награды. Везунчик. Моя Красная Звезда за искалеченную челюсть до сих пор где-то бродит по лабиринтам штабов, а этого балбеса наградным железом осыпали с ног до головы.
– Осыпали… Скажешь тоже! Тебя послушать, так можно подумать, что мне, как Брежневу, для орденов пора грудь расширять. Представление к награде – это еще не факт получения, а так, теория… – возразил я Володе и поспешил к начальству.
Замполит батальона сидел на лавочке, вытирая испарину с мокрых залысин, и нервно курил, слушая Шкурдюка. Сергей вчера вернулся из отпуска по болезни и сейчас о чем-то докладывал. Артюхин недовольно махнул рукой, отсылая Сергея в казарму, и принялся за меня.
– Пьянствовал вчера?
– Нет, – ответил я, нагло глядя в глаза шефу.
Лысеющий капитан еще раз протер платочком то место, где совсем недавно присутствовала густая шевелюра. Затем вновь достал пачку сигарет, вынул одну, зажег ее и жадно затянулся. Капитаном Григорий стал на неделю раньше, чем я старшим лейтенантом. Молодой мужик, старше меня на пару лет, но выглядит на все сорок.
– А кого Подорожник гонял из комнаты технарей? – усмехнулся замполит батальона.
– Не знаю. Меня никто никуда не гонял. Я комбата со вчерашнего утра не видел. С ним чем реже встречаешься, тем лучше настроение.
– А хочешь с ним общаться каждый день – утром, вечером, на завтрак, обед и ужин? – насмешливо спросил Гриша.
– Это как так? Пристегнуться к Василию Ивановичу наручниками? Спасибо, не хочу.
– Не хочешь, а я хочу. Третий день думаю над тем, кто бы мог занять мое место. Может, ты? Начальник политотдела окончательно решил выдвигать будущего Героя на вышестоящую должность. Пора подниматься по служебной лестнице. У тебя теперь начался период должностного роста. На выбор различные батальоны: инженерно-саперный, второй батальон нашего полка или восемьдесят первого полка.
– Как так, «второй батальон»? Самсонов всего лишь год как из Союза прибыл! – удивился я. – Куда он уходит?
– У них страшное происшествие вчера случилось. Пока вы всей ротой пьянствовали, события мимо вас прошли. А в полк эта информация вечером поступила. На КП батальона шестеро солдат умерли и четверо в госпитале мучаются страшными муками. Отравились антифризом.
– Е… твою мать! – охнул я.
– Да уж! Это точно!
– И как такое случилось, Григорий? Они что, на заставах поголовно придурки?
– Вроде того. Техник роты в канистре привез сдавать остатки антифриза. Но все в ней не поместилось, вот он часть и налил в трехлитровую банку, закрыв крышкой. Какой-то умник увидел банку с жидкостью, стянул ее и приволок в блиндаж. Решили, что это брага или самогон. Антифриз был мутный и действительно что-то подобное напоминал. Разлили по кружкам и долбанули. Кто налил себе побольше, то умер быстро, кто чуть меньше – помер в госпитале, а самые скромные пока живут и мучаются. Но в дальнейшем останутся инвалидами.
– И что теперь будет? – спросил я, чувствуя, куда клонит Гриша.
– Комдив распорядился снять с должностей и Папанова, и Самсонова, и зампотеха. Ротного уже понизили в должности за небрежное хранение ядовитых жидкостей, техника под суд отдают. Начинается чистка всего второго батальона.
– Нет, что-то не хочется туда идти. Им нужен, видимо, инквизитор: карать, карать и карать. Я не гожусь.
– Хорошо, а как насчет восемьдесят первого полка или инженерного батальона? – задумчиво спросил Артюхин.
– Тут надо, наверное, соглашаться.
– Ну-ну, думай. Скоро тебе Севостьянов сделает официальное предложение, словно невесте на выданье. Готовься и жди. Теперь следующее дело: завтра новый рейд в зеленку. Идешь вместо меня замполитом батальона.
– Григорий, как же так? Ты на месте, здоров, малярия прошла, желудок не мучает. Почему опять я в двух должностях?
– Мне остался месяц до замены, а заменщику в рейд ходить не положено! Я теперь шагу не сделаю никуда, буду ждать смену. А кроме тебя, замещать некому. Сергея Шкурдюка после гепатита ветром качает. Мыколе Мелещенко я бы не доверил руководить и хранением ящиков с кильками. Остаешься ты.
– Вот спасибочки! – вздохнул я.
– Вот пожалуйста! Кушай на здоровье! – съехидничал в ответ Артюхин. – Сегодня поеду в дивизию к начальнику политотдела. Поделюсь своими соображениями о тебе. Теперь ступай к Золотареву и получай указания. А я прогуляюсь в магазин, минералочкой побалуюсь, с продавщицами голубоглазыми покалякаю.
– У, змеюки подколодные! Ненавижу их обеих! – выдохнул я.
– Но-но! Ты моих любимых девчат не обижай! Накажу!
Артюхин бросил окурок в пепельницу и побрел по дорожке. Конечно, не обижай! Любимые продавцы! Он с их помощью афганцам в дукан толкает консервы и лимонад, а выручку – пополам. Все потому, что одна из них – зазноба Артюхова с тех пор, когда он был секретарем комитета комсомола полка и бегал за водкой для Золотарева. Да! Время не идет, а прямо летит. При мне уже третий замполит батальона меняется. Большинство офицеров полка прослужили в Афгане меньше, чем я. А сколько из них уже погибло и скольких искалечило за год!
* * *
Полк вновь пришел в Баграмскую зеленку, откуда недавно ретировался. Только зря солярку и керосин на переезды извели. Но теперь ротам поставили другую задачу – захватить новый район. Он находился еще дальше на несколько километров. Вновь взрывать, крушить, жечь, топтать.
Бойцы курили, сидя у брони, кто-то дремал, кто-то нервно клацал затвором. Мы ждали команды на выдвижение. Но пока не поступил этот сигнал, работала артиллерия, а самолеты и вертолеты пускали «нурсы», бросали бомбы. От мощных взрывов земля содрогалась и стонала. Запах пороховой гари, дыма и пепла наполнил атмосферу. Опять будет нечем дышать в кишлаке. Ну да ладно. Чем больше они там разрушат, тем легче пехоте воевать. Меньше безвозвратных потерь.
Авиация использовала бомбы повышенной мощности, с замедленным действием взрывателей, чтобы завалить подземные ходы между кяризами. Давно бы так. А то мы едва сверху начинаем хозяйничать, закрепляться, как вылезает из нор в тылу группа духов и стреляет нам в спину.
Вот в небо взлетела красная ракета – вперед, на штурм, в пекло!
Рота заняла три больших строения, отстоящих друг от друга на расстоянии ста – ста пятидесяти метров. Позади зажужжали бензопилы – это работали полковые и дивизионные саперы, срезая подряд все крупные деревья. Одновременно и тут, и там раздавались оглушительные взрывы. Взлетали в воздух глинобитные дома. По всей площади поднимались клубы белых и черных дымов. Происходило планомерное вытеснение противника с временно контролируемой им территории. А если точнее, то это мы прибыли временно на подконтрольную мятежникам землю. А духи тут постоянно живут.
Я и Сбитнев сидели на вынутых из десантов сиденьях и развлекались картишками, лениво жуя мытый перезрелый виноград. Компанию нам составлял унылый капитан Василий Чухвастов. Он шел на боевые впервые и не лез руководить. Мужик он был незаносчивый, компанейский.
– Василий, а ты чего долго задержался в капитанах? – спросил, сплевывая виноградные косточки в арык, Сбитнев.
– Так получилось. Выпал из струи, вернее, совсем в нее не попал. Пять лет служил за границей командиром взвода. Там не особо вырастешь без блата, а я не блатной. Потом приехал в Белоруссию и начал, можно сказать, все сызнова. Еще два года двигался к должности командира линейной роты, а затем четыре года командовал ею. В Союзе в тридцать четыре быть ротным нормально, а тут все иначе. Вот кадровики на пересыльном пункте и предложили стать замом начальника штаба батальона.
– Ну и как тебе, тяжело у нас? – поинтересовался я.
– Если честно, то да! Хреновато! В такой жаре никогда не бывал! Просто кошмар какой-то! Я и так худой, как тростинка, а нынче и вовсе от меня останутся только кожа да кости.
– Ничего, привыкнешь. Зима скоро наступит, похолодает, – успокоил я его. – Жирок нагуляешь!
– А когда она тут начинается? – с тоской вдохнул капитан.
– В начале декабря. Будет градусов пятнадцать, – обрадовал я его.
– Что, такой лютый мороз?
– Да какой к черту мороз! Плюс пятнадцать – восемнадцать, а в январе, может быть, до десяти тепла будет. Хотя в прошлом году даже снег один раз ночью выпал. Холодно только в горах. Там и снег, и мороз, особенно поближе к ледникам. Очень противно, когда холодные дожди начинаются. Промозгло, гадко, бр-р… – Меня аж передернуло от неприятных воспоминаний.
– Зато очень шикарно и романтично встречать Новый год в горах, в снегу. Дома разве так отпразднуешь? – рассмеялся Сбитнев.
– Вот спасибо, хорошая перспектива, – тяжело вздохнул Чухвастов и неожиданно спросил: – Никифор, а как тебе наш замполит полка, Золотарев? Как к нему относишься?
– Говнюк! Мерзкий, липкий, гадкий! Не люблю начальников-алкашей, активно претворяющих в жизнь антиалкогольную кампанию! А почему он тебя интересует? – спросил я и подозрительно посмотрел на капитана.
– Этот, как ты говоришь пьянчуга, мой давний знакомый, еще по группе войск. Одно время дружили. («Черт дернул меня за язык», – подумал я, глядя на давящегося от смеха Сбитнева.) Когда находишься за рубежом, вдали от Родины, порой очень быстро сближаешься, – продолжил рассказ Василий. – Мы служили в одной роте, я – взводный, а он – зам по политчасти. Был такой тихий, скромный парень. Молчун. Не офицер – тень. Молчал в основном потому, что сказать нечего, интеллект подкачал. Саня родился в какой-то богом забытой глубинке. Плохое образование, большая многодетная семья.
И вот помалкивал мой приятель – и вдруг выкинул фортель. Подошел однажды к нему «шестерка», полковник-порученец, со следующим предложением: «Шурик, пойдешь на сделку с совестью ради карьеры?». Перед ним открылась шикарная перспектива роста: майорская должность, академия, замполит полка и далее. Требовалось только одно: жениться на молодой машинистке, работавшей у главнокомандующего группы войск. Смазливая девица была любовницей этого генерала и желала какой-то определенности в жизни. Сам главком жениться на ней не мог, но пытался пристроить свою пассию. Вот и предложили ее Золотареву. Наш Шурик подумал и после трехдневного запоя согласился. В миг карьера резко пошла в гору: он возглавил комсомол дивизии, следующая должность – главный комсомольский вожак группы войск. Наконец не заставило себя ждать и поступление в академию. Очень удобно всем. Эрзац-муж в Москве, а жена – за границей, со своим шефом. Но тут накладочка вышла. Генерала назначили заместителем министра обороны! Понятно, о ком говорю? О Соболевцеве. Вы его портрет в ленкомнате видите…
– Ага, сам лично недавно переклеивал. В лицо не помню, но такую фамилию – еще бы не знать! – кивнул я головой.
– Ну да хрен с ним, рассказывай дальше про «шведскую семью». Хорошее трио у них получилось, – рассмеялся Володя. – Я всю жизнь мечтал любить молодую жену престарелого маршала и регулярно ее иметь. А также с наслаждением наблюдать и любоваться ветвистостью рогов вельможного мужа! И каждую ночь их наращивать!
– Хватит болтать, мечтатель! Что было дальше? – прервал я полет фантазии ротного.
– Пути наши разошлись. В интимные подробности я не был посвящен. Когда сюда прибыл и пришел в штаб представляться, Золотарев как увидел меня, так его прямо перекорежило. Побледнел, что-то промямлил и, ни о чем не расспрашивая, ушел в кабинет. Больше ни воспоминаний, ни разговоров. Делает вид, что мы не знакомы. Его личную жизнь, в принципе, знает лучше меня Людмила – командирская любовница. ППЖ («полевая походная жена»).
– Это какая Людмила? – очень живо заинтересовался Сбитнев.
– Не знаешь Люду? С луны свалился? Меня и Ветишина весной замкомандира полка Губин из ее комнаты выгонял. Сережка позвал чайку попить, котлет поесть, а тут Иван Грозный, Филатов, посыльного присылает. Она говорит сержанту-вестовому, что у нее гости. В данный момент занята, не хочет быть негостеприимной, невежливой. Ваня подождет. Поднялась буря! Командир полка приказал Губину нас выгнать любым путем. С Губина что возьмешь? После катастрофы вертолета у этого бывшего бравого десантника с нервами не в порядке. Контузия, голову клинит. Вызвал роту к модулю. Муталибов привел бойцов, встали под окнами в два ряда и хором орут: «Лейтенант Ростовцев! Лейтенант Ветишин! На выход!» И так десять раз. Пришлось освободить помещение. Мы с Сережкой оттуда как ошпаренные выскочили, а после целый час нам «кэп» мозги прочищал – не садись не в свои сани, не лезь на чужую кровать! А мы не только не садились, но и не ложились! Ложная тревога. Ха-ха.
– Так вот, Люда знает и Золотарева, и его супругу лучше меня. Вместе при штабе служили, подругами были. Она мне при нашей встрече многое рассказала из дальнейшей жизни замполита. Людмила, кстати, моему приезду очень обрадовалась. Вспомнила молодость. Наш карьерист отправился учиться в академию, подальше с глаз, да вот напасть – вскоре любовники последовали за ним. Генерал пошел на повышение в должности, а пассия за ним, как нитка за иголкой. Естественно, по окончании учебы места в Москве нашему дикорастущему майору не нашлось. И его сослали в то место, куда семья следом ехать не обязана, – в Афганистан. Хотел бы я знать, куда высокопоставленный любовник отправит Золотаря после командировки на эту войну Может, развяжет новую военную кампанию в Европе? – закончил свое повествование Чухвастов.
– Теперь мне понятно, почему он так много пьет и всех на этом свете ненавидит, – ухмыльнулся я. – Остатки совести заливает водкой, чтоб наружу не вырывалась.
В этот момент к нам подбежал лейтенант-сапер и доложил:
– Товарищ капитан! Готово. Соседний дом напичкан тротилом, можно подрывать!
– Раз можно, значит, подрывай! Правильно, Володя? – переспросил у ротного Василий, уточняя приказ.
– Согласен. Давно пора что-то подорвать в этом гадючнике! Сапер! Убери бойцов в укрытие, проконтролируй и крути динамомашину! – распорядился Сбитнев и предложил: – Можно еще сфотографироваться на фоне взрывов. У меня в фотоаппарате осталось три кадра.
– Конечно! Пошли запечатлимся на фоне разрушений! – восторженно поддержал я эту идею.
– Нашего замполита хлебом не корми, только дай сфотографироваться среди разрушений и пожарищ. Придаст себе героический вид – и на съемки. То на развалинах, то с душманами в обнимку, то с пулеметом в руках, – бормотал Сбитнев.
– Сам, гад, предложил, а меня тут же и высмеял! Чей фотоаппарат? Твой! Чья идея? Твоя! А я у тебя главный любитель батальонных снимков! Поставь на место вставную челюсть, закрой рот и убери ехидную улыбку! Пошли фоткаться.
– Постараюсь, чтобы твое наглое рыло в кадр не попало! – пообещал мне Володя.
– А я в центре встану, рядом с тобой, дружески обнявшись!
Наша компания разместилась напротив подрываемого жилища. Ротный отдал фотоаппарат Свекольникову и скомандовал саперам: «Огонь!» Все приняли воинственные позы. Взрыв! То, что называлось домом, взметнулось в воздух десятками тонн глины и земли. В следующее мгновение адская сила втянула в себя стены и грунт. Затем обломки устремились вниз с бешеной скоростью.
– Бежим! Скорее в укрытие! – заорал Сбитнев, и бойцы дружно сиганули: кто за дувал, кто упал в арык.
Большие комья глины забарабанили вокруг по земле, словно метеоритный дождь. А потом повисла плотная завеса оседающей пыли и песка.
– У-ф-ф! Больше никаких съемок! – приказал, отряхиваясь, Чухвастов. – С меня хватит! Я думал, что этот комок мне голову размозжит!
Капитан пнул ногой только что рухнувший рядом большой комок глины, спрессованный и высушенный многими десятилетиями, бывший минутой назад частью монолитной стены.
– Свекольников! Аппарат цел? – поинтересовался, выплевывая землю изо рта, Сбитнев.
– Цел! Первый кадр получился очень хороший! – успокоил солдат.
– Чем же он так хорош? – удивился я.
– А вы командиру роты рожки над головой поставили, а он – вам! И оба широко улыбаетесь, – ответил Свекольников.
– Вот замполит, зараза! Одни гадости от него! Рога командиру запланировал! А я думал, чего это он обниматься лезет! Скотина! – криво улыбнулся Вовка.
– Око за око! У нас с тобой мысли одинаково коварные, – засмеялся я.
* * *
Следующим утром пробуждение пришло с первыми лучами солнца. Сбитнев растолкал меня и сердито произнес:
– Никифор! Собирайся в путь-дорогу! Как ты меня утомил со своими документами! То характеристики на тебя пиши, то представления, то аттестацию. Теперь фотографироваться вызывают! Фотомодель ты наша!
– Куда? На КП батальона? – зевнул я широко.
– Ага! Специально для тебя корреспондент в зеленку приедет башкой рисковать! Делать ему больше нечего!
– Командир полка приказал взять тебе две коробочки (БМП) и отправиться в штаб дивизии. Там тебя ждут к обеду Нужна фотография на документы в общевойсковом кителе, в форме старшего лейтенанта. Смотри на карту: тут мы сидим, вот сухое русло реки, вот штаб дивизии, здесь штабная застава второго батальона. Проедешь мимо нее, выберешься на грунтовку, доедешь до автопарка саперов. Там оставишь технику и солдат. Бежишь в политотдел, позируешь и обратно к нам. Не опаздывай! Тебя ждут к двенадцати ноль-ноль! Севастьянов лично распорядился. Так и быть, дам две машины и в придачу Зибоева с пулеметом.
– За пулемет – отдельное спасибо! – ответил я, громко зевая и потягиваясь в спальнике. – Эх, кто бы меня в машину прямо в мешке отнес! Поднял в такую рань! В пять утра! А что, еще раньше нельзя было разбудить и сообщить об этом?
– Можно было полчаса назад, как только меня оповестили и повоспитывали. Командир полка минут десять нотацию читал на мое робкое возражение о множестве других задач. На одно слово – десять матов! Придумали, гады! Две БМП забрать! Третью часть роты!
– Не треть, а только четверть роты! Правильно, героев надо беречь! Ты думаешь, я горю желанием по зеленке кататься и вдоль кишлаков на броне дефилировать двумя прекрасными мишенями? – вздохнул я, мысленно содрогаясь от предстоящих острых ощущений.
– Вот-вот! Начальство только и дефилирует на этой войне. Особенно чертовы политические руководители. Наверное, думают, что тут курорт! Взять и приехать к двенадцати ноль-ноль. Козлы! – продолжал браниться ротный. – Ну, поспешай, Ник, собирайся. Позавтракаете в пути. Гони по руслу на всех парах! Если духи бахнут из гранатомета, может, промажут и не попадут в быстро движущуюся цель. Счастливо доехать и вернуться! Стреляй во все, что шевелится, не раздумывая!
* * *
Две машины, одна за другой, покатили по вражеской земле. На башне первой машины сидели я и Гурбон Якубов. Второй машиной командовал Муталибов. Там же лежал Зибоев в обнимку с ПК, перекатываясь с боку на бок в такт движению БМП по ухабам. Две частички Родины, два островка во враждебном окружении. Так нам тогда казалось.
В небе пролетели параллельно нашему курсу четыре вертолета, летчики, видимо, вглядывались в нас, как в потенциальные мишени. Я приветливо помахал им рукой. А им хоть маши, хоть не маши, если что-нибудь взбредет в голову, то и бабахнут по тебе. Не в первый раз. Потом скажут – промахнулись, видели рядом духов или приняли за противника.
Песок и пыль, поднимаемые гусеницами машин, создавали длинный шлейф позади нашей колонны. Треск моторов был слышен на многие километры вокруг. Обнаружить нас было легче легкого.
Механик последний машины вдруг резко сократил дистанцию и в непроглядной пыли, потеряв дорогу, съехал чуть в сторону с твердой накатанной колеи.
– Стоп, машина! Вовка, сдавай назад, зацепим тросом и вытянем Рахмонова, – распорядился я.
Другая машина начала объезжать застрявшую и тоже увязла левой гусеницей в зыбучем песке.
– Черт! Бл..! Вы что, совсем охренели! Это называется лучшие водители роты! Обе машины посадили! Зибоев, прыгай с брони и замаскируйся с пулеметом в камнях. Пушки влево на кишлак! Операторы, наблюдать! – заорал я солдатам.
Бойцы сняли бревна, привязанные сзади на машинах, и принялись собирать камни, ветки, подкладывая их под гусеницы. Затем в ход пошли лопаты. Работы – непочатый край! Машины накренились в разные стороны и плотно сели на брюхо.
Солнце взошло в зенит и принялось нещадно припекать. Это не самая большая беда, которая может приключиться. Лишь бы из безоткатного орудия или гранатомета не бахнули из-за дувалов. Расстояние до них всего метров двести. Вдруг из зарослей появилась группа вооруженных аборигенов и направилась к нам, размахивая руками и что-то гортанно выкрикивая.
– Зибоев, чего они орут? – насторожился я.
– Не слышно, сейчас подойдут поближе, разберусь, – пообещал пулеметчик, взяв на мушку афганцев.
– Не вздумай! Пока не скажу, огонь не открывать. Сначала ведем переговоры, потом, может быть, стреляем. Кто знает, сколько их там в кустах. Будем надеяться: эти люди не из банды Карима, – вздохнул я и вытер выступивший пот со лба.
– Товарищ старший лейтенант, они говорят, что отряд самообороны, ополченцы, – крикнул таджик после переговоров с бородачами.
Подошедшие к нам афганцы были вооружены кто чем. Двое с Калашниковыми, один с карабином и самый старый с древним мультуком (старинное длинноствольное ружье). Трое замерли в стороне, держа оружие вниз стволами, всем видом показывая, что намерения у них самые мирные и дружественные. Четвертый приблизился к нам.
– Салам, командир! – поздоровался старик, подойдя ко мне и протягивая руки для приветствия.
– Салам, аксакал! – ответил я и пожал сморщенные шершавые коричневые руки.
«А ведь тебе лет сорок пять! Но вид – как будто ровесник века», – подумал я, вглядываясь в незваного гостя. Мужичок с понимающим видом посмотрел на машины, присел возле траков и что-то быстро заговорил.
– Просит нас не стрелять по кишлаку и отвернуть пушки. Там – мирные люди. Только друзья! – перевел пулеметчик.
– Пушки не развернем, но стрелять без причины не будем, – успокоил я парламентера.
– Мужик предлагает проводить к нашему посту, за помощью, – продолжил переводить Зибоев. – Пост близко, за деревьями, метрах в трехстах. Может, сходим, товарищ старший лейтенант?
– Мирзо, скажи ему, что он и еще один останется тут, а двое пойдут со мной проводниками! – распорядился я.
– Они согласны, – сообщил переводчик.
– Это хорошо. Зибоев, идешь за мной и, если засада, вали всех из пулемета! Лебедков, прикрываешь пулеметчика, а я пойду с этими бандитскими мордами. В плен не сдаваться! Себе – последняя граната.
Рожи у наших добровольных помощников действительно были недобрыми, хотя афганцы улыбались изо всех сил. Но улыбки выглядели натянутыми. Бородатые лица, грязные халаты, ноги в галошах. Ремни и нагрудники увешаны гранатами, снаряженными магазинами, в которых было полно патронов, за поясами – ножи. Надежные проводники, нечего сказать.
Я снял автомат с предохранителя, дослал патрон в патронник и повесил его на плечо, направив ствол в спину ближайшего аборигена.
– Буру! – сказал я афганцам, что означало вперед, и махнул рукой.
Мужчины пошли вперед, оглядываясь время от времени и что-то говоря друг другу. Я достал потихоньку из «лифчика» гранату, сунул палец в кольцо и разжал усы. Если что – раз и привет! Будет общая могила с этими друзьями. Кто их знает, что у них на уме на самом деле.
Мы шли плотно по тропе между деревьями и кустарниками вдоль высокого дувала. Потом залезли на стену, такую широкую, что можно было по ней смело идти, не боясь упасть. На нашем пути из зарослей выглядывали женщины, дети, мужики со злыми лицами. Вот впереди на поляне показался высокий глинобитный дом.
– Шурави. Пост! – сказал один из афганцев, показывая рукой на строение.
На краю дороги стояла табличка: «Осторожно, мины!», рядом другая с надписью: «Стой, назад, стреляют!» – и ниже еще что-то по афгански. Черт! Вот дела! А как же пройти? Мины! Да еще могут от поста очередью полоснуть. Вон пулеметный капонир, рядом танк в окопе, а чуть дальше за высоким бруствером БМП. И вся поляна затянута паутиной из проволочного малозаметного препятствия и колючей проволоки.
Проводник, на удивление, хорошо ориентировался в препятствиях и знал проход. Он заорал кому-то невидимому за стеной на ломаном русском:
– Шурави! Не стреляй! Друзья!
Часовой крикнул:
– Проходи! – и махнул рукой.
Мы подошли к высоким массивным воротам, афганец дернул за подвешенную связку склянок. Хороший звонок! Калитка отворилась, оттуда высунулся заспанный солдат:
– Чаво пришли? Кто такие? Чаво нада?
– Боец, проводи меня к старшему поста, я – старший лейтенант из первого батальона! – ответил я хмуро.
– Все что ли с первого? – ехидно произнес солдатик.
– Не ухмыляйся, умник, это проводники. Веди к начальству, – подтолкнул я в грудь юмориста.
– Кто тут ко мне пришел? – недовольно спросил вышедший из бункера капитан.
– Ростовцев, замполит первой роты! – представился я, здороваясь с хозяином заставы.
– А-а-а. Привет! – протянул, зевая, офицер.
Это был капитан Самсонов, заместитель командира второго батальона по политчасти.
– Ты мою должность прибыл принимать? – грустно улыбнулся он.
– Да нет. Дорогу в дивизию ищем. Шучу. Техника у реки завязла в песке. Нужен танк или тягач: дернуть машины на дорогу. А должность вашу, не буду отрицать, предлагали, но я отказался.
– Жаль, что отказался, я бы в какое-нибудь спокойное место уже уехал. Сижу тут неделю, как отшельник. Комбат в Союз заменился, зам по тылу где-то прячется на складах, зампотеха, беднягу, по прокуратурам затаскали. То в Баграм, то в Кабул. Все из-за халатного отношения к хранению ядовитых жидкостей.
– Слышал о вашей беде. Сочувствую. Ну так как, танком поможете?
– Нет. Не могу. Аккумуляторов нет. Их зампотех увез в полк, на зарядку, неделю назад. Там его с должности сняли. Теперь ни зампотеха, ни аккумуляторов. Ступай пешком в дивизию по этой грунтовой дороге. Там помогут. Пойдем покажу, куда и как выбраться.
Мы вышли за ворота, и Самсонов удивленно уставился на сидящих вдоль стены афганцев.
– А это что за духи? Ты с ума сошел, с басмачами бродишь по зеленке! – воскликнул капитан.
– Они уверяли, что представляют собой отряд самообороны. Дорогу показали и по всем вашим проходам в минных полях провели, – ухмыльнулся я.
Самсонов выругался матом, озадаченно почесал затылок и задумался.
Штабная жизнь дивизии кипела и била ключом. Множество офицеров, переодетых в пятнистые маскхалаты, бегали с бумажками из кабинета в кабинет. Но особенно бурлил политотдел. Машинистки трещали, сидя за печатными машинками, словно пулеметчицы. Кто-то громко диктовал по телефону отчет, ругался из-за задержки новой стенной печати, требовал выпуска листовок с описанием чьего-то подвига. Кто-то возмущался несвоевременному выходу в свет дивизионной многотиражки. Из приоткрытой двери заместителя начпо Бойдукова раздавалась громкая брань по поводу отсутствия политдонесений из района боевых действий. Создавалось ощущение, что вся война и боевые действия шли не в зеленке, а в штабах. От меня отмахивались, как от назойливой надоедливой мухи. Варианты ответов: «Отстань, не до тебя!», «Ничего не знаю, не в моей компетенции!».
Я присел на стул в уголке и решил дожидаться начальника политотдела. Наверное, он все знает, по его приказу выдернули меня из района боевых действий. Вызвали словно на пожар.
В приемную заскочил второй заместитель начальника политотдела (а может, первый заместитель, кто их разберет) Жонкин.
– Лейтенант! Ты чего тут расселся? Тебя инструктор Семенов с ног сбился разыскивать! Сказано прибыть в двенадцать часов, а сейчас уже час дня! Ростовцев, непорядок!
– У меня две БМП завязли напротив поста командира второго батальона, я пешком сюда добрался, – смущенно оправдывался я в ответ на гневную тираду подполковника.
– Ну ладно! Молодец, что прибыл! – перестал возмущаться Жонкин. – Беги в клуб быстрее! А где твой повседневный китель?
Глупее вопроса я не ожидал и, естественно, растерялся.
– Китель? А зачем?
– Как «зачем»? Фотография нужна в повседневной форме! Тебя что, не предупредили?
– Нет. Но даже если и предупредили бы, то кто его в кишлак из моего шкафа, который в полку, привезет? Каким образом? – усмехнулся я.
– А, ну да… Мы об этом не подумали. Прямо скажем, вид у тебя неподобающий. Не побрит, не помыт, в маскхалате. Черт! Ладно, беги к капитану Семенову, приводи себя в порядок, и вдвоем что-нибудь там придумайте. Времени на все, в том числе и на проявку, и печать, – полтора часа! – нахмурившись, произнес Жонкин и отправился по своим делам.
Инструктор – «Балалаечник», прозванный так потому, что он исполнял обязанности инструктора политотдела по культурно-массовой работе и заведовал средствами пропаганды дивизии, в том числе и музыкальными инструментами, – от моего вида просто потерял дар речи. Капитан глубоко вздохнул, покрыл всех матом, не забыв и непосредственное начальство:
– Бл..!
– А что я? В чем моя вина? – поинтересовался я, мысленно готовясь вступить в диалог на матерках.
– Уф-ф-ф! – выдохнул капитан и скомандовал, постепенно успокаиваясь: – Раздевайся! Сейчас принесу бритвенный станок, вызову парикмахера и, конечно, разыщу тебе китель. Взвалили на меня чужие проблемы. Я, как всегда, крайний! Какой размер формы?
– Сорок восьмой. Третий рост, – ответил я, раздеваясь.
– Хоть пятый. Ты мне еще размер обуви и головного убора назови! Фото ведь делаем по пояс. Мне бы китель лейтенантский найти! Вокруг одни майоры, подполковники и полковники!
Семенов, продолжая громко ругаться, убежал. Вскоре пришел сержант-киномеханик и вручил мне станок с тупым лезвием и кусок мыла.
– Солдат, ты мне лезвие дал, словно палач заключенному перед казнью, когда человек бреется в последний раз перед экзекуцией. Я сейчас плакать начну навзрыд от боли. Другого чего-нибудь более острого у тебя нет?
– Есть, но лезвие совсем новое, для себя. Затупите, чем я после бриться буду? А про то, что нужно хорошее лезвие принести, мне никто не сказал.
