Текст книги "Записки штурмана"

Автор книги: Николай Пантелей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Ночь я проспал в дежурке на аэродроме, а утром в 7.00 выехал в гарнизон (он находился в 2-х километрах от аэродрома в деревне Кузнечики). Утро было пасмурное, шел дождик, словом погода была всё нелётная и нелётная. Приехав в гарнизон, зашел в штаб полка к дежурному по полку и предложил ему пойти на завтрак. Он был расстроен и сказал мне, что творится что-то непонятное, недавно какая-то телефонистка передала, что немецкие самолеты бомбят Киев, Одессу, Минск и другие города. Пытаюсь выяснить и все без толку, не могу понять, говорят, что война!

– Что, серьезно? – спросил я.

Он говорит: – Похоже, что точно!

Я, говорит, обзваниваю командование полка и оповещаю о полученном сообщении.

Он оставил за себя помощника и мы с ним пошли в столовую на завтрак. Не успели позавтракать как от командования полка поступило приказание – объявить боевую тревогу. Тут же была включена сирена боевой тревоги, я уехал на аэродром. Прибыл, согласно инструкции, выложил "старт" и с караулом по охране аэродрома начал маскировать самолеты.

После этого мы сидели в дежурном кубрике с начальником караула и ожидали указаний у телефона. Дождь не унимался.

В 13.00 я уехал на обед. Дождь прекратился. Приехав на аэродром обратил внимание на чрезвычайную обстановку – все бегают в противогазах, летном обмундировании, с санпакетами, при личном оружии. Я доложил о своем дежурстве и тут же получил указание пообедав, получить личное оружие, противогаз, медицинский пакет и продолжать дежурство до прибытия смены, то есть до 18.00. Но смена прибыла только в 7.00 следующего дня, то есть через полсуток. Прибыв в гарнизон я обратил внимание на то, что весь полк был в сборе. Мне было приказано позавтракать и быть к 9.00 готовым с экипажем перелетать на другой аэродром.

По радио сообщили, что немцы перешли границу и прут в направлении на Минск, Одессу и другие города. 23 июня. Часиков в 10 – 11 наша пятая эскадрилья в составе 9 самолетов СБ под командованием майора Дедова-Дедушкинского перелетела на полевой аэродром Власеево (это километрах в шести от Дубровиц).

Рассредоточили самолеты, замаскировали ветками лиственных деревьев. В этом году весна была затяжной и хотя это было в начале лета, но деревья как следует не распустились. Это резко бросалось в глаза. Разместились в деревне в крестьянских домах и ждали "у моря погоды", что будет дальше. По радио передавали неутешительные сводки боевых действий на фронтах. 26 июня по радио сообщили, что немцы бомбили Борисов, где я провел до этого 10 лет своей жизни. Для меня это было большое горе, – ведь вся моя родня была в этом городе и районе. Все на свете проклинал, почему я сижу без дела, когда там бомбят мирные дома и немцы подходят к родным местам.

Наконец 30 июня поступило приказание перелететь на аэродром Ржев, откуда наш полк начнет принимать участие в боевых действиях. Где-то в полдень наша эскадрилья была на аэродроме Ржев, где сосредоточился весь наш авиаполк из пяти эскадрилий. Командовал полком майор Ткачев.

Наш 134 БАП входил в состав 46 БАД (командир дивизии – полковник Бурдин). В эту бомбардировочную дивизию, кроме нашего, входили еще два бомбардировочных полка – 95 БАП и 128 БАП. До нашего прилета 95 и 128 полки уже приняли участие в боях, и как нам стало потом известно, они потеряли половину самолетов и личного состава. Однако политработники нам соврали и сообщили, что братские полки успешно ведут боевую работу без значительных потерь. Все мы с огромным воодушевлением ждали своего первого боевого вылета.

Однако ждать пришлось долго. Только 3 июля, в середине дня, нашей эскадрилье была поставлена боевая задача: нанести бомбовый удар по колонне танков, которая остановилась на подходе к городу Вилейка (где я менее, чем год тому назад отдыхал у брата Гриши и его семьи – он там работал секретарем обкома партии). От аэродрома Ржев до Вилейки было далеко, необходимо было произвести промежуточную посадку для дозавпраки горючим на аэродроме Витебск, а после бомбометания произвести посадку на аэродроме Опочка. В Опочке мы должны были заправиться горючим, подвесить бомбы и повторить задание по той же цели. Все шло нормально. Наша эскадрилья в составе 9 самолетов (ведущий капитан Евстратов) стартовала на боевое задание. Весь летный состав был в прекрасном настроении и на большом подъеме. Приземлились в Витебске, заправились горючим и стартовали дальше. Летели на высоте 1200 метров – это самая наивыгоднейшая высота для поражения противника.

На подлете к Вилейке (погода была отличная, безоблачная) все мы издалека заметили колонну немецких танков из 400 – 450 единиц. Словом это была большая линейная цель. Мы перестроились в колонну по одному и приступили к прицельному бомбометанию. Так как наш экипаж был правым ведомым в правом звене, то мы оказались замыкающими колонны ( в хвосте). Соответственно все растянулись и мне было очень хорошо видно как работали мои идущие впереди товарищи. Как попадет бомба в колонну, так сразу два танка кувырком летят в кювет. Одновременно я замечал, что около наших самолетов летали какие-то чудные птицы, но истребителей противника не было. Я тоже прицеливался и по две бомбы бросал на колонну, правда как попадали мои бомбы я не видел, ибо мы тут же отворачивали для повторного захода. Затем мы собрались и ушли на аэродром Опочка, а птицы все еще летели. Оказывается это были не птицы, а клочья черного дыма – разрывы зенитных снарядов, которыми немцы обстреливали наши самолеты. Прилетели в Опочку, сели нормально и тут же подвесили бомбы, заправились горючим. Все были в приподнятом настроении, радости хоть отбавляй.

Команда на взлет! Но что такое? Первые самолеты дали газ, однако самолеты пробежали, а взлететь не смогли. И так несколько безуспешных попыток. Оказывается аэродром еще не просох. Под самолетами мягкий грунт и дистанции пробега не хватает для взлета, потому что самолет загрузили бомбами. Мощности моторов не хватает чтобы набрать скорость для взлета. Правда с этого же аэродрома взлетали истребители – "Чайки", которые тоже что-то штурмовали. Но взлетали они только с двумя 25-кг бомбами. Кончились тем, что нам приказали снять бомбы и перелететь на аэродром Дно. Было очень обидно, что не удалось взлететь для повторного удара по колонне. Во второй половине дня 3 июля мы перелетели на аэродром Дно, где уже сидели все эскадрильи нашего полка.

4 июля 1941 года

За день боевой деятельности 3 июля мы не потеряли ни одного самолета и не имели пробоин, словом все шло отлично. 4 июля на аэродроме Дно эскадрилья была в готовности No 1, то есть мы сидели в самолетах в ожидании боевой задачи. В 14.00 нас пригласили на обед. Я и стрелок-радист Федосеев поехали на обед, а летчик Паша Матросов пошел в парикмахерскую. После обеда часиков в 15 приехал командир эскадрильи и сообщил, что нашей эскадрилье поставлена боевая задача нанести бомбовый удар по подходящим к городу Резекне (Латвия) немецким танкам. Вылетает эскадрилья в составе 9 самолетов, как и вчера (здесь я сделаю оговорку, что состав наших экипажей был тот же, что и до начала войны). Прикрытия нашими истребителями не будет, но возможно над целью будут наши истребители, которые уже штурмуют колонну. Вот здесь обращает на себя внимание неправильное использование истребительной авиации. Истребители сами по себе, по две бомбочки, штурмуют танки, а бомбардировочная авиация – сама по себе штурмует танки без прикрытия истребителей. За это мы тут же были жестоко наказаны.

Все по самолетам! Техсостав наказывает летным экипажам – бейте их, братцы сильнее, и мы заверяем, что их наказ будет выполнен. Взлет! Все взлетели нормально, собрались и, строя "клин звеньев", направились на Резекне. Высота как и прежде – 1200. При подходе к цели картину мы увидели потрясающую – город Резекне весь в огне, по дорогам ползут танки, артиллерия, автомашины. Наших войск не видно. Я приготовился для бомбометания, рассчитал угол прицеливания, снос, устанавливаю данные на прицеле и вдруг Федосов кричит: – "Какие-то истребители заходят в хвост!"

Я посмотрел. Да, какие-то истребители на встречно-пересекающихся курсах проходят в хвост наших самолетов, но так как это было далеко, то трудно было различить чьи это самолеты. Я попросил Федосова следить за самолетами, а сам приник к прицелу и начал ловить в прицел гущу танков, открыл бомболюки и приготовился к сбросу бомб. И вдруг стук сзади в самолет. Я оглянулся назад на Матросова, а он прижал штурвал к груди и повалился на него. Машина перешла в крутое пикирование. В окошко справа я увидел, что самолет горит. Еще раз посмотрел на Матросова. Он мертво навалился на штурвал. Не знаю, по каким соображениям, решил сбросить бомбы от ручного сбрасывателя, а сам думаю что делать. Прыгать! Открыл люк, определил ноги. Приложил усилие, чтобы оттолкнутся для отделения от самолета. Но не тут-то было. Меня прижало к сиденью и от этой кастрюли, где размещался мой парашют, я не могу оторваться. А земля приближается. Приготовился к встрече с землей, сам не понимая, что я ведь разобьюсь. Не знаю что и как сделал, но вдруг мои усилия увенчались успехом. Я отделился от самолета. Дернул за кольцо парашюта. Парашют вытянулся в колбасу и я стал очень быстро падать на лес. Падаю на вершины деревьев, пытаюсь ногами оттолкнуться от них.

...Удар... и я лежу на небольшой полянке. Парашют растянулся и свисает на ветках деревьев. Отстегнул лямки, освободился от него. Страшная артстрельба, какие-то взрывы, шум моторов. Увидел пару наших самолетов.

А на поляночке ковер земляники. По детской привычке, что ли, стал собирать и класть в рот спелые ягоды.

Настал самый критический момент для размышления. Что дальше делать? Опыта нет, да и не кому было о таком рассказать. Выходит, что я первый оказался в таком положении. Знаю, что линия фронта, то есть линия непосредственного соприкосновения немцев с советскими войсками, проходит по старой границе ( до 1941 года), между Латвией и СССР. Рассчитал, где я нахожусь от этого рубежа. Выходило, что около 10 километров западнее линии фронта в расположении немецких войск. Кругом стрельба, все живое горит. Ухожу на восток. По пути попадаются отдельные сельские домики, хутора. В Латвии деревень не было, хутора в 2 – 3 домика, и так везде.

Встретил мужчину с женщиной. Наверное, муж с женой. По-русски говорят хорошо. Мы, говорят, разыскиваем сбежавшую лошадь. Спрашиваю у них, сколько километров до старой границы. Они ответили, что девять. Потом они у меня спрашивают, кто я такой и куда следую? Я ответил, что беженец, ухожу на восток от немцев. Они спрашивают, а почему у меня кожа на лбу сорвана и сочится кровь? А я этого не знал и соврал, что содрал кожу в густых кустах по неосторожности. Но чувствую, что не поверили. Не похож я на беженца: в хромовых сапогах, брюках галифе цвета "хаки" с голубой окантовкой, в добротном свитере бежевого цвета, а в кармане револьвер "наган".

Они мне сказали, что все поняли. Наблюдали воздушный бой. Показали направление на восток и ушли, а я продолжал топать на восток по полям и кустарникам. По дорогам не пытался выходить, зная, что могу встретится с кем-либо и оказаться в весьма неудобном положении. Время было около пяти часов пополудню. Образовались облачка, сначала кучевые, а потом кучево-грозовые и вскоре хлынул ливень, началась гроза. Я промок до нитки, но продолжал продвигаться вперед. Впереди по пути – речушка, до берегов полна водой. Вода по шейку, дождь утихает. Перешел ее вброд. Захотел пить. Впереди домик с колодцем, иду к нему. Навстречу выбежала собачонка и бросилась на меня с диким лаем, а следом вышел хозяин дома. Ярость собачонки не унимается. Я прошу хозяина убрать собачонку и дать мне попить воды. Он мне ответил что-то на латышском языке и на мою просьбу не обращает внимания, а собачонка наглеет и вот-вот укусит за ноги. Я был вынужден обнажить наган и выстрелить, чтобы отпугнуть собаку. Она завизжала и убежала, а хозяин взял ведро и достал из колодца воды. Я попил, и ушел от этого негостеприимного человека.

Время приближалось к вечеру, стрельба затихала, но пожары были в самом разгаре. Идя по полям я вышел к железнодорожной станции, стал около дерева метрах в 300 от станции и приготовил наган. Ничего живого по моим наблюдениям на станции не было. Зашел на станцию. Ни души. Вагоны разбиты (очевидно после налета немецкой авиации). В разбитых вагонах – авиамоторы наши М-100 и разное барахло. Но всё так разбито, что нельзя определить, что это. Пока я осматривал станцию, наступили сумерки, иду на восток. Тихо, ни одного выстрела, только селения, мимо которых я прохожу, горят и даже треск бревен слышен. Наконец подошел к речке (река Великая), по берегу которой проходила старая госграница. На восточной стороне проволочное заграждение в несколько рядов и высотой метра три. Туман над речкой, тихо. Подошел к реке, она не очень широкая, метров 20 25. Решил переправиться на другой берег, оказалось глубина была небольшая, я перешел ее вброд, и к полуночи дошел до проволоки, которую благополучно преодолел и с некоторой радостью заспешил на восток. Прошел я километр и наткнулся на большую дорогу, которая пересекала мой путь. Подошел поближе, осмотрелся. На дороге стоят недвижимо танки. Слышу храп спящих и недалеко слышна нерусская речь. Очевидно это немецкая танковая заправка.

Принимаю решение перебежать эту страшную дорогу. Перебегаю быстро. Вышел в поле и где-то далеко, еле различимо, вырисовываются две горки (время было около 2 часов ночи). Держу курс на эти горки. Подхожу к ним и натыкаюсь на свежее проволочное заграждение, но уже низкое, с метр высотой. Перелезть это заграждение оказалось невозможно. Почему-то принял вправо. Прошел вдоль него метров 300, заграждение кончилось. Еще лежат мотки проволоки, в ящиках гвозди, инструменты. Отвернул левее и иду опять на горки. Вроде мне на горке показался силуэт человека, но быстро исчез. Добрался до горки и топаю по ее склону на северо-восток. Вдруг едва не запнулся – стоит станковый пулемет "максим" и около него спят два человека. Кто они, немцы или наши, в темноте не разобрать. Решил – я их убью и захвачу пулемет (хотя я и не умею с ним обращаться). Но нужно выяснить, кто пулеметчики – наши или немцы. Начал рассматривать – немцы, наверное, – в касках. Я наших в касках никогда не видел. Пистолет держу наготове, а сам продолжаю их исследовать, дошел до брюк – клинья на коленях, как и у меня были, когда я был курсантом. Давай разбужу. Одного из них толкаю, проснулся. Я его спрашиваю, кто ты красноармеец или немец. Отвечает красноармеец. А, почему вы спите, ведь я бы мог вас убить, если бы был ваш враг. Да знаете, говорит, вели очень тяжелый бой, устали и уснули. Я ему представился, кто я такой. Он рассказал мне, что наблюдал воздушный бой и что немцы всех наших сбили и только один ушел со снижением и где-то приземлился на нашей территории.

Выслушав его, я попросил, чтобы он меня проводил к командиру. Он мне ответил, что скоро здесь будет взводный, а он не может отлучиться. За то время пока мы разговаривали, проснулся и второй пулеметчик. Вскоре подошел взводный: в каске, плащ-палатке. Я познакомился с ним и он сказал, что только недавно окончил Подольское пехотное училище и попал прямо на фронт. Я ему обрисовал обстановку и мы с ним пошли к командиру батальона. Вся эта процедура с момента встречи с нашими красноармейцами и до ухода к командиру батальона заняла около часа. Когда я поднялся, то почувствовал адскую боль в правой ноге в районе бедра.

– Ой, брат, что-то мне больно! – болело адски бедро правой ноги. По всей вероятности расслабившись морально и физически в спокойной обстановке среди своих, я вышел из нервного шока, в состоянии которого я ничего не чувствовал и ни о чем не думал, лишь бы выйти к своим.

Через некоторое время мы пришли к ДОТу, выполненному из бетона, он врыт в землю и только колпак и наблюдательные и огневые окошки наружу. Около ДОТа вповалку на земле спят наши бойцы. Время шло к рассвету. Представился я командиру батальона, доложил о своем ранении и попросил его дать мне какой-либо транспорт для дальнейшего передвижения. Он мне рассказал об обстановке на его участке обороны: за батальоном закреплено три ДОТа, у каждого дота имеется три 76-мм пушки, но снарядов нет, по три пулемета на ДОТ, транспорта кроме нескольких пароконных телег тоже нет.

В это время подошли разведчики и доложили капитану, что немцы заправляют горючим танки и готовятся к атаке.

Капитан предложил мне (а уже наступил рассвет):

– Вот, – говорит, – видишь деревню? Около деревни пасутся лошади из этой деревни, поймай одну лошадь, садись и пока немцы не пошли в атаку быстренько уезжай отсюда.

Хотя мне было трудно, но пришлось послушаться и я поковылял в указанном направлении. Кое-как добрался до лошадей и уже начал выбирать на глаз лошадь, как в этот момент, все затрещало, взорвалось. Страшная картина: деревня горит, лошади галопом разбежались. Я остался один, стал у телеграфного столба и не знаю что делать. Осмотрелся. Дорога, на которую я вышел, пересекает речку, через которую проложен мост. Он от меня метров в двухстах. Мост обстреливают немцы из артиллерии, но не могут в него попасть. Быстро решаю перебежать мост и двигаться по дороге подальше от линии фронта. И несмотря на боль в ноге, я рванул бегом!

Перебежал мост, поднялся на горку, – показалось, что впереди по дороге на восток движется стадо. Но это было не стадо, оказалось, что это беженцы уходят от немцев. Это были люди из глубины Латвии – женщины, дети, старики. Познакомился с ними, узнал их горе, – идут с детьми голодные, ноги уже опухли, еле передвигаются. Я быстрее них иду, несмотря на боль в ноге. Атака немцев продолжается. Стоит сплошная канонада сзади, мы потихоньку удаляемся от нее. И вдруг нагоняет меня пролетка – едет мужчина с семьей и домашним скарбом. Я попросил его подвезти, он меня послал к черту. Тогда я сел самовольно. Он меня хотел стегануть плеткой, но увидел, что у меня из кармана торчит рукоятка револьвера. Быстро отвел замах плетки и спросил куда мне нужно ехать. Я ему сказал, что мне надо в сторону города Остров Псковской области. Мы проехали километров пять и он говорит, что ему нужно направо сворачивать. Я слез с брички и потопал по дороге на Остров, откуда мне легче будет добираться в наш тыл, так как Остров от линии фронта был еще далеко.

Время уже подходило к обеду, полдень 5 июля, а я все иду и иду по проселочным дорогам в направлении на Остров. Идя по этим непроезжим дорожкам, я очень часто видел брошенные винтовки без затворов, противогазы, и мне было непонятно, кто же это бросил.

Наконец я вышел на пересекающий большак. На этом перекрестке стоял сельский дом, один-единственный. Кушать очень хотелось, ибо уже прошли сутки как я ничего не ел. Зашел в дом, там был хозяин и хозяйка. Попросил поесть, пообещав заплатить. Они мне дали хлеба, луку и хлебного квасу. Я подкрепился, заплатил им три рубля и, так как канонада приближалась, пошел в направлении на Остров, как мне подсказали хозяева этого дома.

Часов в 17 на дороге, по которой я шел, меня нагнала военная параконка. Остановилась. Солдаты кивнули на параконку и говорят: – "Садись, лейтенант". Это оказались военнослужащие батальона, из которого я ушел от старой границы и меня они запомнили.

– Патроны у тебя есть? – спрашивают.

Я ответил что всего семь штук для нагана.

– Вот тебе еще. – дали в завернутом платочке, и поехали галопом

– Дот немцы заняли, мы отходим на Остров. Немцы выбросили десант, батальон окружен.

Вечером часов в 18 приехали в Остров. Солдаты поехали в городишко на сборный пункт, а меня высадили у переправы для отправки в тыл, на восток. На переправе (моста нет, а ходит паром) – масса раненых бойцов в тяжелом состоянии.

И вдруг кто-то в райкомовской форме – начальник "красной гвардии" с двумя сопровождающими проверяет документы. Ну, ему предъявляют, кто что мог, книжки, справки какие-то. Все просят их эвакуировать. Всем был ответ: "Ждите, скоро придут автомашины и вас увезут".

Я кое-как просунулся на паром, переехал на восточную сторону и двинулся дальше. И тут мне повезло: едет на двуколке мальчик лет 15 и везет раненого. Остановился возле меня, и видя, что я еле передвигаюсь, предложил подвезти.

Проехали мы километров десять. Неожиданно в кустах, метрах в тридцати от дороги, я увидел начальника "красной гвардии", который был на переправе. С ним были еще двое. Они лежали на траве. Перед ними – водка, закуска. Я попросил мальчика остановится и подошел к ним с вопросом:

– "Ведь вы обещали послать машины за ранеными, а сами пьянствуете, когда будут автомашины?"

Один из них вытащил пистолет, перезарядил и обращается ко мне:

– "А тебе что нужно?".

Начальник отвел его руку и сказал:

– "Не надо".

Я попятился. Не оборачиваясь, задом отошел к двуколке, сел и мы быстренько уехали.

Проезжая какой-то населенный пункт увидели странную картину. Какие-то "армейцы" в нашей военной форме старого образца на велосипедах по дворам ловят кур. Идет явный разбой. В воздухе куриные перья. Хозяйки кричат, защищая свою живность. Творится что-то дикое и непонятное.

Наконец к закату солнца мы прибыли в районный центр, названия которого я не помню. Подъехали к райвоенкомату. Там я рассказал, что видел, и мне объяснили, что немцы высадили десант в русской форме. Десантники хорошо разговаривают по-русски. Их главная их цель состоит в том, чтобы навести панику у нас в тылу. Мне показали начальника "красной гвардии", которого убил колом один житель – "старикан" (ему было лет 50). Я подтвердил, что на переправе и на дороге видел именно его. Меня посадили в автомашину и в сопровождении медсестры повезли вместе с ранеными в эвакогоспиталь в Ново-Ржев.

Здесь я должен оговориться, что много всякого еще видел в жизни, многое ушло на второй план, но подробности тех дней настолько крепко засели в памяти, будто бы все это происходило вчера. Очевидно такое напряжение нервной системы в жизни никогда не забывается.

* * *

Дорога до Ново-Ржева далась тяжело, но поднимало настроение то, что по всем дорогам, которыми мы ехали, к линии фронта двигались наши войска: мотопехота, артиллерия и другие воинские части.

Утром часов в шесть прибыли в Ново-Ржев, подъехали к церкви, в которой помещался эвакогоспиталь (или пункт сбора раненых).

Я попросился на прием к военкому. Военком был молодой лейтенант. Он выслушал меня и тут же позвонил в Великие Луки с просьбой выслать за мной самолет. Пообещали, что в обед прибудет У-2.

Часов в 9.00 утра в РВК привезли раненого летчика-истребителя. Побеседовали с ним, он рассказал о себе: старший лейтенант Тарасов (имя и отчество я забыл). В воздушном бою снаряд немецкого истребителя залетел в кабину его Миг-3, попал в пистолет, который висел у него на поясе и разорвался. Он был ранен в живот.

Кстати, подъезжая к Ново-Ржеву мы обратили внимание на то, что в болоте из тины торчит хвост самолета со звездой, – это оказывается был его самолет. Сам он покинул самолет на парашюте, так как тот горел.

Военком заказал через свою жену обед. Обед был с водкой. Мы здорово поели, выпили и уснули в саду. В обед с Тарасовым стало плохо, его рвало, изо рта ползла пена, он терял сознание и тут прилетел самолет за мной. Я принял решение отправить самолетом Тарасова, а сам вечером вместе с ранеными уехал санпоездом со станции Беженица.

Вечером до моего отъезда на Новоржев был налет "юнкерсов". Здесь я впервые побывал под бомбежкой. У меня страха не было, ибо я знал, что бомбы в меня не попадут – они шли с отклонением. Но для других это было страшно и действовало ужасающе. По-моему особого вреда бомбежка не причинила, ибо они бомбили аэродром, а он был пуст.

Вечером мы погрузились в санпоезд и со станции Беженицы двинулись на север, что мне и было нужно, для того, чтобы добраться до города Дно, откуда мы взлетали и где я оставил свой авиаполк. В Дно прибыл часов в 11 утра 7 июля. Когда я добрался до аэродрома, то меня там ожидало разочарование – на аэродроме самолетов не было, одни тылы. Меня направили в Старую Руссу. Очень трудно добирался в Старую Руссу. По железной дороге пропускали только военные эшелоны и грузовые поезда. Пассажирского движения не было. Я устроился в вагон со строевым лесом, забрался на бревна и ехал до Старой Руссы до следующего утра. Было холодно, хотелось есть. На мне была единственная теплая вещь шерстяной свитер.

А главное я был без документов. Почему-то было такое указание, что документы в полет не брать. Все документы перед вылетом мы сдавали в штаб полка.

Меня мучил голод. Помню на одной станции я, рассказав о себе, попросил у наших красноармейцев поесть. Они мне дали консервы – "говяжью тушенку" и хлеба. Я до сих пор помню эту вкуснятину, которую съел моментально.

Прибыл я в Старую Руссу через сутки и меня снова ожидало огорчение – где находится наш авиаполк не знают. Сказали, чтобы я добирался своим ходом в Калинин. Испытание на выносливость продолжилось.

Только утром 12 июля я добрался до Калинина, где раньше базировалась наша авиадивизия. Здесь меня покормили, дали свежее белье (перед этим я искупался в Волге), а вечером по рекомендации начальника гарнизона я отправился опять по железной дороге в город Ржев, где базировалась наша 46-я БАД. Там должен был находиться и мой полк. Прямого пути до Ржева не было, только через Торжок. Кое-как добрался до Торжка и меня сразу потянуло на аэродром. На аэродроме стояло какое-то учебное подразделение. Командовал им полковник, фамилию его не помню, кажется Никитин.

У них я переночевал и утром, часов в 11, за мной пришла легковая машина М-1. Меня повезли в город в Особый отдел, к представителю НКВД. Разговор получился неприятный. Старший лейтенант из Особого отдела допросил меня и после моих ответов стал меня обвинять. Ему было непонятно, как это так другие члены экипажа погибли, – а ты остался живым? А почему ты не погиб? Несмотря на мое разъяснение, он не хотел понять, что я оставшись в живых могу принести пользу для Красной Армии и Родины в борьбе с немцами. Словом я с ним поругался, он меня выгнал из кабинета и я поплелся пешком на вокзал, чтобы добраться до Ржева.

Вечером 14 июля, прибыв на вокзал я обратился к коменданту станции, младшему лейтенанту. Объяснил ему свое положение. Он выслушал меня внимательно и порекомендовал обратиться к начальнику эшелона, который стоит на вокзале и следует через Ржев в Вязьму.

– "Кстати, в эшелоне авиационная база", – сказал он.

Я обрадовался. Подошел к эшелону, спрашиваю где начальник эшелона у дежурного старшины. Он меня подводит к вагону. Дверь открывается – в вагоне сидят четверо и играют в карты. Дежурный доложил начальнику. Начальник, не глядя на меня, увлекшись игрой в карты (по моему он был в звании политрука, помню, что на петлицах была черная каемка), отдал команду: – "Посадите его в вагон гауптвахты".

Дежурный привел меня к этому вагону. Открыл – он пустой, на полу навалено сено. Я залез в вагон, и тут он совершенно неожиданно для меня закрыл дверь на засов. Я растерялся, а потом начал стучать в дверь чем попало и требовать коменданта станции. Дежурный, проходя мимо вагона услышал мои требования и пообещал выполнить мою просьбу. Было уже темно, когда пришел комендант и начальник эшелона, открыли вагон и комендант станции говорит начальнику эшелона, вот уже здесь я увидел звезды на рукаве, точно политрук:

– "Это товарищ такой же как и вы, военный летчик, только он больше видел чем вы. Он заслуживает Героя, а вы так с ним обращаетесь", – забрал меня и увел к себе. Затем пригласил какого-то машиниста, который перегонял паровоз из Торжка в Ржев, приказал взять меня к себе на паровоз и отвезти в Ржев.

Итак только 15 июля 1941 года я прибыл в Ржев, в штаб нашей 46-й авиадивизии, а 16 июля на самолете ПО-2 меня отвезли в свой авиаполк, который базировался на аэродроме Климово (северо-северо-восточнее 30 км от Ржева и в 1,5 км восточнее железнодорожной станции Панино). В общей сложности, я отсутствовал 12 дней. За эти дни в полку произошли большие перемены. Полк потерял много самолетов и летчиков. От прежних пяти эскадрилий, остались только две сводные, три эскадрильи были потеряны в боях. Незначительная часть экипажей, самолеты которых сели на своей территории, возвратилась, а большинство либо погибли, либо выбросились с парашютом, как и я, и еще находились в тылу у немцев на пути к базе.

Пятой эскадрильи уже как таковой не было, были первая и вторая. Меня определили во 2-ю эскадрилью в экипаж заместителя командира эскадрильи капитана Федора Борисова. Он был старше меня, ему было около тридцати лет, он уже участвовал в боях в Финляндии и имел орден "Красной Звезды", а до этого был в 128 СБАП. Стрелок-радист старшина Антифеев, опытный радист, тоже имел награду. Командовал эскадрильей майор Дедов-Дедушинский. Общая и воздушная обстановка на Западном фронте была очень тяжелая и сложная. Немцы уже заняли Великие Луки, Духовщину, Демидово, Торопец, Новосокольники.

Числа 20-го июля я приступил к боевой работе, как одиночным экипажем, так и звеном в качестве ведущего. Мне запомнился боевой вылет 27 июля. Была поставлена задача звену ( три самолета), ведущий капитан Борисов, я бомбардир, нанести бомбовый удар по железнодорожной станции Ново-Сокольники, где сгружались воинские эшелоны немцев.

Бомбовая нагрузка была по 2 РАБа (ротатативно-рассеивающая бомба). Это бомба-контейнер. Начинялась она пятьюдесятью 2,5-килограммовыми осколочными бомбами, после сброса на установленной высоте разрывалась и оттуда высыпались эти бомбочки.

Прилетев на цель, мы увидели стоявшие на выгрузке три эшелона и по моей команде сбросили свой груз по цели. Экипажи и наш радист доложили, что цель накрыли – на станции видны сплошные сверкающие огоньки разрывов. Эффективность бомбового удара мы с высоты определить не могли, после возвращения доложили только, что цель накрыли плотно. Но через несколько дней возвратился из тыла немцев командир 128 БАП майор Коломийцев, (он был сбит и находился на занятой немцами территории), который в это время был недалеко от нашей цели и доложил результаты нашей работы: "Это был ужас для немцев, – рев, стоны". Там была настоящая мясорубка, потому что, когда немцы увидели наши самолеты, то все разбежались по мелким путям у станции и эти наши бомбочки их накрыли.

Несли и мы потери. В палатке летного состава, в которой я жил, нас было восемь человек. С каждым днем друзей становилось все меньше и меньше, и в первых числа августа я остался один. Им еще приходят письма, их приносят в палатку, я раскладываю письма по кроватям, но хозяев этих писем нет. Они или убиты, или странствуют, как это недавно странствовал я.