Текст книги "Семейная библиотека. Выпуск восьмой"

Автор книги: Николай Носов

Соавторы: Вениамин Каверин,Валентин Катаев,Евгений Шварц,Валерий Медведев,Валентин Брагин,Алла Кириллова,Ольга Романченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Событие двадцать четвертое. …Но в действие вступает ужасный закон природы

Когда я открыл глаза, я увидел, что лежу на берегу большой лужи, а возле меня сидит мой лучший друг Малинин и обмахивает меня своими расписными крыльями.

Вообще-то я не знаю, для чего это я открыл глаза. Мне открывать их совсем не хотелось. И ухать мне больше тоже не хотелось. И охать не хотелось. И ахать не хотелось. И желание визжать от радости тоже пропало. А с чего тут визжать-то? В носу все время эта проклятая пыльца свербит… Ап-чхи!.. И в животе совершенно куда-то исчезло это ощущение, что ты умираешь от радости… Ап-чхи!.. То есть ощущение, что ты умираешь от чего-то, осталось, только вот от чего… Наверное, от голода… Все куда-то исчезло. Только одно замирание духа осталось. Дух у меня все время продолжал замирать. И замирал он почему-то все больше и больше. Вот сейчас замрет совсем… и все… Ап-чхи!.. Даже чихать и то сил нет…

– Ты чего лежишь, Баранкин? – спросил меня Костя.

– Захотелось полежать, вот и лежу, – сказал я. – Ап-чхи!..

– Да что такое, никак не могу прочихаться. Простыл, что ли? – спросил Малинин.

– Не простыл, – сказал я, – а наухахохался…

Малинин как-то печально-печально покачал головой, сделал выдох – вдох-ох-ох и сказал:

– А знаешь, где еще можно поесть нектар?

– Иди ты со своим нектаром, знаешь куда… Апчхи!.. – Я смерил Малинина презрительным взглядом с ног до головы и чуть не расхохотался.

Он сидел на берегу лужи, весь перемазанный цветочной пыльцой, одно крыло у него торчало торчком, а другое повисло, как ухо у собаки. И вид у него был такой несчастный-пренесчастный, что мне его опять стало ужасно жалко, но на этот раз я взял себя в руки.

Собрав последние силы, я пополз молча к луже и стал с наслаждением пить из нее обыкновенную дождевую воду. Малинин попробовал еще раз заговорить со мной, но я теперь на все его вопросы отвечал презрительным молчанием. Я решил с ним вообще больше никогда в жизни не разговаривать.

Я демонстративно пил из лужи сырую воду (это вместо обещанного нектара!) и размышлял. Неужели я все-таки ошибся? Да нет, не может же быть, чтобы на земле не было такой жизни, о которой я мечтал там, на лавочке во дворе. Есть такая жизнь, и я ее во что бы то ни стало найду! Просто мы с Малининым Костей, очевидно, не там ее искали. Конечно, наше превращение в бабочек и воробьев было ошибкой. Теперь-то уж это было совершенно ясно. Их жизнь выглядела только со стороны прекрасной, а на самом деле она оказалась просто невыносимой. Но почему? Я молча пил воду, думал, думал и решил, что такой жизни, о которой мы мечтали с Костей, наверное, вообще на земле нет…

В это время мимо меня пробежал по берегу лужи муравей. Муравей то бежал, то останавливался, а я смотрел на него и продолжал мучительно думать: «… Если такой жизни нет на земле, то, может быть, она есть ТАМ, под землей, и если от всяких хлопот и забот нельзя улететь, так, может, от них можно просто взять и спрятаться, взять и скрыться от них, предположим, в том же муравейнике…»

Я проводил взглядом муравья и с сомнением покачал головой. Спрятаться в муравейнике, конечно, можно, а как быть с муравьями? Они же, можно сказать, знаменитые работяги. Сколько я ни наблюдал за ними, никогда я не видел, чтобы муравьи просто сидели бы на месте и ничего не делали. Все время они или куда-то бегут, или откуда-то возвращаются и всегда с собой тащат или какой-нибудь листик, или комочек земли, или хвойную иголку… И на муравейник как ни посмотришь, все время они его ремонтируют, с утра до вечера…

Вот так превратишься в муравьев, а они возьмут и заставят вместе с ними пыхтеть на строительстве… Нет уж, если и рискнуть еще раз, то превратиться в кого-нибудь другого, только не в муравья!.. А в кого? В кого же все-таки нужно превратиться так, чтобы опять не вляпаться в эти ужасные перепалки и передряги, из которых мы с Костей еле ноги унесли? В кого же надо превратиться? В кого?..

И тут я вдруг неожиданно вспомнил, как в тот злополучный день на общем собрании Алик Новиков почему-то обозвал нас трутнями! Тру-тнями! Минуточку! Минуточку! А что такое трутни? А трутни – это, между прочим, и есть такие существа, которые ведут такую жизнь, о которой мы мечтали с Костей на лавочке! И не «кажется», а абсолютно точно! Совершенно даже определенно! Поэтому они и называются тру-тня-ми! А если все это так, тогда почему же мы превращались в воробьев и в бабочек? Вот дураки! Какие же мы с Костей были беспросветные дураки!

– Малинин! – закричал я (когда я понял нашу ошибку, я, конечно, сразу же перестал сердиться на Костю и решил тотчас же поделиться с ним своим открытием). – Малинин! – закричал я. – Ох и дураки мы с тобой, Малинин!

– Конечно, дураки! – согласился со мной охотно Малинин. – Особенно ты, Баранкин!..

– Да я-то, я просто круглый идиот, Малинин! И как это мне сразу в голову не пришло!.. Сколько зря времени потеряли!

– Вот именно! – отозвался Костя.

– И зачем нам надо было превращаться с тобой в воробьев и бабочек?

– Вот я тебя и хочу об этом спросить, Баранкин! – сказал Малинин. – Зачем нам надо было с тобой превращаться в бабочек и воробьев?

– Когда нам надо было сразу же превратиться в трутней!

– Как – в трутней? Почему – в трутней? – закричал Костя Малинин испуганным голосом.

– Потому – в трутней, что трутни потому и называются трутнями, что они в жизни ничего не делают или делают только то, что им захочется! А мы с тобой на лавочке как раз об этом и мечтали!

– Знаешь, Баранкин! – сказал Малинин каким-то противным голосом. – Я из-за тебя уже столько истратил сил на то, чтобы ничего не делать, что уж лучше бы я все время что-нибудь делал!

– Малинин! – закричал я. – Но ведь я тоже не меньше твоего на это сил потратил! А теперь мы превратимся в трутней и от всего этого и отдохнем!

– Как – превратимся! – завопил Костя Малинин. – Опять превратимся!.. Ну знаешь, Баранкин! Хватит с меня, Баранкин! Я и так за эти два раза напревращался по горло!

– Костенька! Так ведь те же два раза не в счет! Раз не в того, в кого надо, превращались, значит, не считается ведь!

– Почему это – не считается?

– Потому что надо же нам в конце концов превратиться в того, в кого надо было превратиться… А превратиться-то нам надо было в трутней!..

– Да в каких трутней?.. – спросил Костя вдруг каким-то спокойным и даже безразличным тоном.

– Ну что ты? – сказал я. – Что ты, не знаешь, что ли, какие бывают из себя трутни?

– Не знаю я, какие из себя бывают трутни, – ответил Малинин, почему-то потягиваясь и зевая.

– Ну что ты, Костя, – сказал я растерянно, – ты должен знать, какие бывают они из себя…

– Почему это я должен?.. А ты сам-то, Баранкин, знаешь?

Я хотел по инерции закричать, что я, конечно, знаю, какие трутни бывают из себя, но поперхнулся и ничего не сказал, потому что, честно говоря, я… я не имел ни малейшего представления о том, как выглядят эти самые изумительные трутни, в которых нам давно бы следовало превратиться с Костей Малининым! Вместо этого я произнес совсем другое.

– Ну что ты, Малинин, – сказал я, – помнишь, нам Нина Николаевна рассказывала про трутней и рисунки показывала…

– Не помню, – сказал Малинин, – и ты не можешь помнить…

– Это почему?

– Потому что на этом уроке мы с тобой вместе изобретали новый язык…

Это правда, на том уроке мы с Костей действительно оба не слушали Нину Николаевну: в это время мы изобретали новый язык. Задача была трудная, нужно было изобрести такой язык, который на всем земном шаре понимали бы только два человека – я и Костя Малинин. Ясно, что нам было не до Нины Николаевны и не до трутней…

– Подожди, Малинин, – сказал я, – но ты же иногда посматривал на доску?

– Ну и что?

– Так, может, ты хоть случайно запомнил, как выглядят эти трутни?..

– Ничего я не запомнил, – сказал Малинин, снова потягиваясь и зевая.

– А ты, может, мне это нарочно говоришь, чтоб не превращаться в трутней?

– Да честное слово!!!

Это был ужасный удар. Ни я, ни Малинин не имели ни малейшего представления о том, как выглядят трутни, в которых нам следовало превратиться…

Это что же получается? Значит, перепревращение отменяется?! Значит, перепревращение не состоится?! А как же ОНО может состояться, Баранкин, если ты не представляешь, как выглядит ТО, во ЧТО ты должен перевоплотиться! И зачем только я на том уроке занимался посторонним делом! Эх, Баранкин, Баранкин! Нину Николаевну надо было слушать, а не новый язык изобретать!

– Тру… тру… тру… – вдруг ни с того ни с сего забормотал Малинин себе под нос. – Вспомнил, вспомнил… Пчелки такие маленькие… с кры… с кры… с кры…

С этими словами Малинин как-то странно закачался и стал валиться набок.

– С кры… с кры… с кры… с крыльями! – подхватил я. – Правильно, Малинин!..

Вспомнил! Теперь и я тоже вспомнил рисунок трутней, что висел на доске в нашем классе… Это были пчелы, такие маленькие пчелы нашего, мужского, как говорится, рода с небольшими прозрачными крылышками…

Все!!! Вот теперь наконец-то мы отдохнем с Костей по-настоящему, как полагается! Отдохнем от всего на свете. Все надежды, весь мой энтузиазм и даже впустую растраченные силы – все, все вернулось ко мне!

– Вставай, Малинин! – закричал я на Костю. – Нечего тебе тут разлеживаться! Работать надо! – сказал я, подразумевая под словом «работать» то самое единственно необходимое, единственно правильное, единственно недурацкое превращение в трутней, которое предстояло нам сейчас совершить. – Вставай же, Малинин! – завопил я не своим голосом, весь дрожа от нетерпения и желания пополнить Костиной и моей персоной ряды трутней на земном шаре.

Однако мои радостные крики почему-то не произвели на Костю никакого впечатления.

Малинин, все еще продолжая лежать на боку, что-то забормотал мне в ответ, но я не понял ни одного слова.

– Что ты говоришь? – спросил я его.

– Хр-мы… – сказал Костя.

– Костя, да что с тобой? – закричал я на Малинина изо всех сил и стал трясти его за лапку. – Ты что?.. Ты притворяешься, что спишь, что ли? Значит, не хочешь все-таки превращаться в трутней! Ну и черт с тобой! Я и один могу!

– Хр-мы! – отозвался Малинин и тут же начал чуть слышно бормотать такую чепуху, что я сразу понял: Костя не притворяется, он спит!

Костя Малинин спит! Он уснул. Вспомнил про трутней и уснул в последний момент! Уснул в такую минуту! Перед таким превращением! Уснул по всем ужасным правилам и законам природы, по которым осенью засыпают все настоящие бабочки… Уснул и даже не предупредил меня, а еще говорил, что этот «закон» на нас, на человекообразных бабочек, не распространяется, а сам взял и уснул, как та самая «спящая красавица», которую склевал воробей… Хорошо, что поблизости нет воробьев… Нет! Пока нет, а долго ли им появиться? Надо будить Костю Малинина, скорей будить… Будить, пока не поздно, пока не появились проклятые воробьи!

Я теребил Костю за лапы, я толкал его в бок, я дергал его за крылья, но все было напрасно – Костя Малинин не просыпался. Мне стало не по себе.

– Костя! – заорал я. – Проснись сейчас же! Слышишь? Или мы с тобой на всю жизнь поссоримся!

– Хи-р-ры… – сказал Костя Малинин.

«Если он заснул как человек, то я его, конечно, разбужу, – подумал я, – а если он заснул, как бабочка, до самой весны, да еще по расписанию, то я… то я!.. его все равно разбужу! Я должен его разбудить во что бы то ни стало! Надо ему… Что ему надо?.. Нет, надо его!.. Что его надо?.. Знаю!.. Надо его облить водой!..»

Я слетел с камушка к луже и стал набирать через хоботок воду и тут услышал приближающиеся из-за кустов голоса ребят из нашего класса…

Событие двадцать пятое. Такая бабочка, как я, у них в коллекции есть

– Несправедливо! – сказал Костя Семенов, появляясь из-за куста. – Мы здесь все работаем, а Баранкин с Малининым где-нибудь в кино сидят…

Все зашумели, а я подумал про себя: «Вам бы такую картину показать, какую мы с Костей видели…»

– Правильно говорит Семенов! – сказала Вера Большова. – Если работать, так всем, а не работать, так тоже всем…

– Баранкин с Малининым сбежали, а Смирнов и Пенкин вообще не явились! – сказал Семенов.

«Вот еще не вовремя приперлись сюда, – подумал я, прячась за кустик травы. – Интересно, долго они собираются здесь торчать или нет?..»

– Да выгнать этого Баранкина из школы, и все! – закричала Эрка не своим голосом. – Хватит с ним нянчиться!..

– Куда его выгнать? – сказала Фокина. – На улицу, что ли?

– Почему – на улицу? – ответила Кузякина. – Перевести в триста пятнадцатую школу…

– А почему в триста пятнадцатую?.. – спросил Костя Семенов.

– Потому что мы с этой школой соревнуемся… Вот и пусть Баранкин там получает двойки! Нам это будет даже выгодно!..

– Значит, ты, Эра, предлагаешь перевести в другую школу Юрины двойки? – сказала Фокина. – А что с Баранкиным делать?

– Ладно, вы тут разбирайтесь, а мы пошли газировку пить! – сказал Костя Семенов.

– Надоело про этого Баранкина слушать, – добавил Валя Чреваткин. – Пошли.

– Юннатов прошу остаться! – сказала Фокина.

Ребята ушли, а девчонки расселись на полянке вокруг Зинки Фокиной, хихикая и о чем-то переговариваясь между собой.

– Тише, девочки! – сказала Зинка Фокина, раскрывая толстую книгу. – Не отвлекайтесь, пожалуйста! Темой нашего сегодняшнего занятия являются…

– Бабочки! Бабочки! – заверещали девчонки все вместе, размахивая сачками.

– Правильно! Бабочки! – подтвердила Зинка и стала листать книгу.

Бабочки? Это что значит? Это значит… Я и Костя – тема сегодняшнего занятия… Ну, знаете! Я чуть было не поперхнулся той самой водой, которой собирался опрыскивать Костю Малинина. Вот тебе раз!.. Теперь мне понятно, зачем эти юннатички-лунатички с собой сачки притащили: чтобы ловить нас, бабочек. Пожалуй, в таких условиях будить Костю даже опасно… Я выпустил из хоботка воду. Проснется еще, крыльями как замахает спросонок, а девчонки его тут цап-царап… Что же с ним делать? Вот задача! Спрятать его, что ли?.. Вон клочок газеты. Взять и прикрыть его бумагой, чтоб никто не видел… Я вцепился в клочок газеты и стал тащить его в сторону Кости Малинина.

Зинка Фокина поправила очки, откашлялась и стала читать ужасно противным голосом:

– «Бабочки – одно из интереснейших явлений в мире насекомых…»

Я остановился на минуту, чтобы передохнуть, и с новыми силами поволок обрывок газеты через дорожку (самое опасное место! Как бы не заметили!). Перетащив бумагу через дорожку, я залез в траву и оглянулся. Все было как будто бы в порядке. Костя Малинин продолжал как ни в чем не бывало храпеть во сне. Девчонки сидели смирно. Фокина продолжала бубнить:

– «… Большое значение бабочки имеют и для хозяйственной деятельности человека…»

– Ой, Зиночка! Бабочка! Бабочка! – закричала вдруг одна из юннаток нечеловеческим голосом.

Я повернулся на голос и замер.

– Где? Где бабочка? Какая бабочка? – загалдели сразу все девчонки.

– Да вот же! Возле лужицы в траве! Неужели вы не видите?!

Зинка Фокина закрыла книгу, впилась в траву глазами и насторожилась, как собака-ищейка. Я от ужаса просто вспотел.

«Все пропало! – мелькнуло у меня в голове. – Кого-то из нас заметили! Но кого? Меня или Костю?.. Только бы не Костю, только бы не Костю!..»

Наступила тишина. Я стоял как дурак возле клочка газеты, утирая лапой пот со лба, и глядел на девчонок. Мне казалось, что они все смотрели на Костю Малинина, а я стоял как дурак и смотрел на них (а что я еще мог делать?).

– Так, – сказала Фокина, поправляя очки и глядя куда-то в мою сторону, – капустница из семейства белянок. Не обращайте внимания, девочки! Такая бабочка у нас в коллекции есть!.. – Она снова уткнула свой нос в книгу, а я от радости даже разозлился.

«У них в коллекции есть такая бабочка, как я!.. Как же!.. Держите карман шире! Юннатики-лунатики!»

Я сделал лапой «нос» девчонкам, которые после слов Фокиной сразу же потеряли ко мне всякий интерес. Впрочем, теперь мне это было на руку, теперь я мог, не привлекая к себе внимания, в два счета загородить Костю клочком газеты от глаз девчонок.

На счет «раз» я подтащил бумажный клочок к Косте, на счет «два» я стал поднимать клочок на ребро. Но взявшийся неизвестно откуда ветер вырвал бумагу из моих лап и понес над травой.

– Ой, Зиночка! – снова заверещала одна из юннаток, как будто ее змея ужалила. – Вы только посмотрите, какая бабочка! По-моему, у нас такой в коллекции нет!

– Девочки! Вы перестанете отвлекаться? – сказала Фокина недовольным голосом. Она отвела свой взгляд от книги и так и застыла с вытаращенными глазами. – Что такое?.. – зашептала она испуганно. – Не может быть! Ой, девочки! Я, наверное, сплю! Ущипните меня!.. Ой, девочки! Да ведь это же ма-хаон! Самый настоящий Мааков махаон из Уссурийского края… Как же он здесь очутился? Махаон в нашем городе? Вот чудеса! Поразительное явление! Целое открытие! Тема для научного доклада!

Бормоча эти слова, Фокина успела тихонечко взять у одной из девчонок сачок, подняться, сделать шаг вперед и застыть на одной ноге.

Итак, случилось то, чего я боялся больше всего на свете: кружок юннаток во главе с Зинкой Фокиной обнаружил спящего махаона, то есть не махаона, а спящего Костю Малинина, и сейчас моему лучшему другу грозила, быть может, самая смертельная опасность из всех опасностей, каким мы подвергались с ним все э-т-о в-р-е-м-я…

– Девочки! – скомандовала шепотом Фокина остолбеневшим юннаткам. – Окружайте, только тихо… Чур, ловить буду я сама!..

Молча, с сачками наизготовку, девчонки стали окружать спящего Малинина, того самого Костю Малинина, которого они, по своему неведению, считали Мааковым махаоном, чудом залетевшим в наш город из далекого Уссурийского края!..

Событие двадцать шестое. В морилку, потом в сушилку… и в распрямилку…

– Сейчас мы его поймаем! – прошипела шепотом Фокина, качаясь на одной ноге и боясь спугнуть Костю. – Поймаем – и в морилку, потом в сушилку, потом в распрямилку…

– Хи-р-ы… – донесся до меня голос сладко спящего Малинина…

Костя спал и даже не предполагал, какую страшную гибель готовила ему староста нашего класса Зинка Фокина. Нельзя было терять ни одной минуты.

Тем более что вернувшиеся с улицы ребята тут же присоединились к Зинке Фокиной и тоже выразили самое горячее желание поймать Костю Малинина, то есть махаона, и посадить его в морилку. (Вот лоботрясы несчастные! Что угодно согласятся делать, лишь бы не работать!)

Появившиеся на участке Венька Смирнов и Генка Коромыслов тоже решили принять участие в этом ужасном деле. Венька растолкал девчонок, взглянул на Костю Малинина и заорал: «Да мы же этого типа с Генкой недавно на улице ловили!..»

Зинка Фокина, вместо того чтобы сделать Смирнову и Коромыслову выговор за опоздание на воскресник, только зашипела на Веньку, а девчата, воспользовавшись суматохой, оттеснили всех ребят в кусты и стали осторожно сжимать вокруг Малинина Кости смертельный круг.

Что же делать? Что делать?

Я выпорхнул из травы, налетел на Зинку Фокину и стал виться вокруг ее правого уха и умолять ее, чтобы она оставила в покое Костю Малинина.

– Зиночка! – кричал я. – Остановись! Это же не бабочка! Это человек в виде бабочки! Не махаон это! Это Малинин!

Но Зинка Фокина отмахнулась от меня, как от надоедливой мухи.

– Девочки! Да что же вы делаете! – кричал я изо всех сил.

Но они все словно оглохли и ослепли: они меня не видели и не слышали, словно я и вообще не существовал на свете.

Страшное кольцо продолжало сжиматься вокруг Кости Малинина все тесней и тесней.

Я заметался, потом взлетел вверх; оставалось только одно: сбить спящего Малинина с камня – взять его на таран! Быть может, он хоть от удара проснется. Сложив крылья, я ринулся вниз, скользнул над травой и что есть силы ударил Костю головой в бок. От сильного удара в голове у меня все помутилось и перед глазами поплыла радуга, а Костя сорвался с камня, подпрыгнул, подлетел, проснулся в воздухе и как очумелый закрутил глазами.

– Костя! Делай свечку! Свечку делай! – заорал я не своим голосом.

– Какую свечку? – сказал ничего не соображающий Костя Малинин, протирая заспанные глаза.

Тогда я схватил его за лапу и потащил за собой в небо круто вверх. И откуда у меня только сила взялась? В одну секунду я поднял Костю Малинина, как на лифте, выше кустов.

Внизу, где-то там, под нами, раздался дикий визг.

– Это что, большая перемена? – спросил меня Костя одуревшим от сна голосом и закрыл глаза.

– Какая еще перемена? – сказал я и наподдал Косте сзади лапой, чтобы он хоть немного пришел в себя. В глазах у меня все еще продолжало сиять какое-то северное сияние. – Ты что, еще не проснулся, что ли?

– Сейчас, сейчас! – сказал Малинин. – Сейчас я наемся нектара и сяду за геометрию… А этому Мишке надо крылья оборвать…

– Какому Мишке?

– Яковлеву… из семейства отличников. Чтобы он не соглашался другой раз заниматься с нами в воскресенье…

Малинин хотел сказать что-то еще, но вдруг перестал махать крыльями, громко захрапел и начал валиться в кусты, в самую гущину листьев.

– Костя! Не засыпай! Пропадешь! – рявкнул я и стал валиться вслед за своим другом в кусты сирени, цепляясь на лету крыльями за сучки и листья.

От удара о ветку Костя опять проснулся. По ветке взад-вперед ползали муравьи; они мельтешили у меня под ногами, и мне пришлось двум из них дать хорошего пинка, чтобы они не путались не в свое дело в такой, можно сказать, критический момент.

– Сейчас же превращайся из бабочки в трутня, слышишь? – сказал я Косте, разгоняя муравьев.

– В какого трутня? Из какой бабочки? Ты что, Баранкин, свихнулся, что ли? – сказал Малинин и повалился на бок.

Вероятно, у спящего Малинина так все перепуталось в голове, что он уже ничего не соображал и вообще нес какую-то страшную ахинею. Тогда я его приподнял за крылья:

– Превращайся в трутня! Слышишь, Малинин?

– Как это может человек превратиться в трутня? Ты, Баранкин, фантазей… из семейства человеев… то есть че-ло-ве-ков… то есть… я спать хочу, – сказал Малинин и повалился на другую сторону.

Было слышно, как по саду с криком и визгом продолжали рыскать девчонки. Если они заметят в кустах яркие крылья Кости-махаона, мы пропали.

– Ты превратишься в трутня или нет? Последний раз тебя спрашиваю! – Я снова поднял упавшего на бок Малинина, при этом я успел лягнуть задними лапами двух нахальных муравьев, которые намеревались заползти мне под самое брюхо.

– Ладно, Баранкин! – промычал Костя. – Если уж тебе так хочется… Только я сначала посплю…

– Нет! Сначала ты превратишься в трутня, а потом будешь спать? Слушай мою команду! – Я схватил Костю за передние лапы и стал изо всех сил трясти его, приговаривая: – Повторяй за мной! Повторяй за мной!

 
Ни ночью, ни днем
Не хочу быть мотыльком!
Всех на свете лучше
Быть, конечно, трутнем!
 

– Вот он где спрятался! – взвизгнул невдалеке голос Зинки Фокиной. – Я так и знала, что он далеко не улетит! Девочки! Окружайте куст!

«Все! Нас обнаружили! Мы пропали! – подумал я. – И Малинин опять заснул! И теперь я с ним уже ничего не смогу поделать!»

У меня при одной этой мысли опустились крылья, и я даже не стал распихивать муравьев, которые опять наползли с разных сторон.

«Пусть ползают, – произнес я мысленно, – теперь все равно…»

И вдруг именно в эту минуту раздался смех Кости Малинина.

Я с ужасом посмотрел в его сторону – уж не сошел ли он во сне с ума от всех этих переживаний – и вижу, как два муравья ползают возле его брюха и щекочут Костю своими усиками. Они его, значит, щекочут, а он, значит, смеется, тихо, правда, но смеется, спит и смеется. Вот балда, как же это я забыл, что Костя Малинин больше всего на свете щекотки боится. Я еще в лагере его сколько раз будил при помощи щекотки. Вот спасибо муравьям, что надоумили. И, не теряя больше ни секунды, я всеми четырьмя лапами сразу стал щекотать Костю под мышками. Тихий смех Кости-махаона сразу же перешел в хохот, и он проснулся. Сразу же проснулся! И глаза открыл, и совершенно спать перестал.

Трясется весь, хохочет, заливается как сумасшедший, лапами за живот хватается и говорит, захлебываясь от смеха:

– Ой, Баранкин! Ха! Ха! Зачем ты меня щекочешь? Ха! Ха! Ха!

– Ха! Ха! Ха! – отвечаю я Малинину.

Меня тоже в эту минуту разобрал смех, во-первых, на нервной почве, во-вторых, очень уж я обрадовался, что Костя проснулся от этого ужасного сна и окончательно пришел в себя. Я от этой нервной радости даже на время забыл о той смертельной опасности, которая еще продолжала грозить Косте Малинину. И главное, хоть Костя и проснулся, я все равно продолжал его щекотать. Кто его знает! Перестанешь щекотать, он возьмет и опять заснет.

– Да ну вас! – сказал Костя Малинин мне и муравьям, отталкивая меня и муравьев от себя. – Расщекотались здесь! Ха-ха! А что это там за шум! Ха-ха-ха!

И здесь я снова с ужасом вспомнил о том, что грозит моему лучшему другу, и не только вспомнил, но и понял, что, судя по голосам, Зинка с девчонками уже начали окружать наш куст.

– Малинин! – заорал я. – Сию же минуту сосредоточивайся и начинай превращаться в трутня!

– Почему – в трутня? В какого трутня? – спросил Костя, сладко потягиваясь.

– Потому что там Зинка Фокина с юннатками. Они тебя как махаона хотят запрятать в морилку! Потом в сушилку! Потом в распрямилку!

– Как – в морилку? Зачем в морилку?

– Для коллекции! – заорал я.

При слове «коллекция» с Малинина сон прямо как рукой сняло, и он, очевидно, сразу все, все, все вспомнил, понял все, все, все, понял и осознал весь ужас положения, в которое мы с ним попали. Еще бы! Что такое коллекция, Костя знал хорошо, ведь он сам был когда-то юннатом и у него у самого когда-то была такая коллекция, в которую так хотела сейчас упрятать его Зинка Фокина.

– Что же ты меня сразу не разбудил?

– Я еще тебя не разбудил?! Скажи спасибо мурашам. Это они меня надоумили… В общем, скорей повторяй за мной!

Я стал орать Малинину заклинание в самое ухо, а сам вижу, что он меня совсем не слышит, он, очевидно, при слове «коллекция» от ужаса обалдел и вообще перестал понимать, что я от него хочу.

Я ору изо всех сил:

 
Всех на свете лучше
Быть конечно, трутнем!
 

А Малинин все молчит, потом вдруг как заорет:

 
Ой, мамочка!
Я не хочу быть бабочкой!
Хорошо быть мурашом!
Бабочке нехорошо!
 

Я сначала даже не понял, что на этот раз мы с Малининым начинаем превращаться в совершенно различных насекомых и наши пути, как говорится, расходятся в разные стороны. Я хочу стать трутнем, а Малинин хочет связать свою жизнь с муравьями! Зачем он это делает? Неужели он не соображает, что там его ждет? Да нет, он сейчас, по-моему, вообще ничего не соображает. Он сейчас соображает только одно, что лучше уж быть живым трудящимся муравьем, чем мертвой бабочкой.

Как вы думаете, мог я оставить Малинина одного в такой ситуации? Мог я сам стать долгожданным трутнем, а Малинину позволить превратиться в рабочего муравья? Конечно, не мог! Отвечаю я за Малинина или не отвечаю? Отвечаю, и еще как отвечаю, головой своей отвечаю! Ведь это я его втравил в эту историю, а не он меня.

В эту минуту за кустами, в довершение всего, раздался прямо какой-то лошадиный топот, треск ломаемых сучьев. За листвой со всех сторон замелькали разноцветные сачки, несколько девчонок взгромоздились с сачками даже на дерево и тем самым отрезали нам с Костей последний путь к спасению.

Все! Мне ничего больше не оставалось делать, как набрать в легкие побольше воздуха и вложить все свои последние силы в заклинание, которое в горячке придумал этот псих Малинин.

 
Ой, мамочка!
Я не хочу быть бабочкой, —
 

затараторил я вслед за Костей Малининым. —

 
Я уверен, хорошо
Быть на свете мурашом!..
 

Ой, я был в этом не уверен, совсем не уверен! Малинин, что мы с тобой делаем? И зачем только мы с тобой превращаемся в муравьев?!

Это была последняя мысль, мелькнувшая в моей измученной бабочкиной голове, разрывавшейся от забот, тревог, ужаса и волнений…