Текст книги "100 великих загадок русской истории"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Русский север мог стать английской колонией [23]23
  По материалам А. Казакова.


[Закрыть]

Четыреста лет назад смута в России немногим отличалась от нынешней. Те же разруха, преступность, социальная нетерпимость, безвольное правительство и сепаратизм в регионах. Разве что нет сегодня внешней агрессии – и слава Богу. Впрочем, Ключевский когда-то сказал, что смутные времена отнимают у людей спокойствие и довольство, но взамен дают опыт и идеи. Возможно, опыт прошлой Смуты пригодится и нам.

Сегодня мало кто знает (кроме немногих историков, специализирующихся на русско-английских отношениях) о том, что в начале XVII века Великобритания попыталась с помощью политических интриг превратить северные регионы России фактически в свою колонию. Другими словами, у наших предков и, соответственно, у нас был шанс стать англичанами.

Архангельский порт в XVII в. С картины П. Бонавентуры Старшего

…1610 год. Истощенная междоусобицами и раздробленная Россия пядь за пядью отдается захватчикам. Новгород – шведский, Москва и Смоленск – польские. В Москве уже заключен Договор, по которому московским царем признается польский королевич Владислав. Пытаются отломить свой ломоть российского пирога и англичане. Почему о том ни слова не сказано ни у Соловьева, ни у Ключевского, ни в учебниках истории?

Прежде всего потому, что об этом стало известно сравнительно недавно. Накануне Первой мировой войны, в 1914 году, историк Инна Любименко нашла в английских архивах сенсационные документы и даже успела их опубликовать в малотиражной научной прессе. Но в пушечной канонаде и революционном угаре новость не была услышана – до исторических ли аллюзий, когда современность кроится на новый манер?

А обнаружена была – в одном из архивов Британии – копия письма английского капитана Чемберлена Тайному совету при короле Карле Первом (что-то вроде Совета безопасности). В 1616—1623 годах капитан Чемберлен участвовал в сверхсекретной миссии. Вот как он описывает события (письмо было составлено задним числом, уже в 1631 году, после Смуты, в качестве отчета, поэтому в нем упоминается предыдущий английский король Иаков): «По своем возвращении из России я представил покойной памяти королю Иакову Первому все русское государство, ежегодный коронный доход с которого достигает 8 миллионов фунтов стерлингов. Сэр Джон Меррик и сэр Уильям Руссель были посланы к дворянству этой нации, располагавшему собраться армией, и предложили от имени короля Великобритании, что Его Величество сделается их императором и покровителем, на что, в общем, они согласились с благодарностью и послали своего посла с великим подарком к королю, чтобы вступить с ним по поводу этого дела в переговоры». Далее Чемберлен сетует на то, что из-за болезни не смог поехать на эти переговоры вместе с Мерриком и Русселем.

Но отчет (автор и точная дата его составления не установлены) на имя Иакова Первого о самих переговорах у Инны Любименко тоже имеется. В нем сказано: «Северные части этого государства (то есть России), которые еще сохранились в целости, не тронутые войной, но уже предвкушающие ужасы ее, будучи, ко взаимной пользе, в давних сношениях с нашей нацией и благодаря постоянному соприкосновению обоих народов, полюбив наш характер и наши условия жизни, наслышанные о славе его величества, его великом разуме и доброте, предпочитают отдаться в его руки, чем в какие бы то ни было другие. И с этой целью они вели в прошлое лето переговоры с агентом Московской компании (как он сам говорил) и послали бы послов к его величеству по возвращении последнего флота, если бы агент мог подать им надежду, что желание их может быть исполнено».

Итак, автор говорит о том, что переговоры идут, и на достаточно высоком уровне. Кроме Томаса Смита, руководителя Московской компании (английского торгового представительства), в них участвуют и некоторые авторитетные британские купцы. Далее следует: «Если бы его величество получил предложение суверенитета над той частью Московии, которая расположена между Архангельском и Волгой, и над водным путем по этой реке до Каспийского или Персидского моря, или, по крайней мере, протекторат над нею и полную свободу для английской торговли, это было бы самым счастливым предложением, когда-либо сделанным нашему государству с тех пор, как Колумб предложил Генриху VIII открыть для него Вест-Индию…»

Зная о почти пустой к тому моменту королевской казне, автор предлагает обеспечить эту акцию ни много ни мало за счет самих русских: «Пускай его величество даст полномочие одному или нескольким осторожным лицам, которые отправятся туда (то есть на север России) со следующим флотом в мае, чтобы заключить договор с населением, если оное того пожелает, – на условиях суверенитета или протектората, в зависимости от инструкций его величества. После чего московиты могут, в свою очередь, отправить послов сюда по возвращении флота в сентябре, для подтверждения договора, а тем временем пусть они приготовятся передать в руки английской компании достаточно казны и товаров, чтобы оплатить вооружение и перевоз нужного им количества войска».

Поначалу Инна Любименко вообще-то не была уверена в подлинности полученных в ее распоряжение документов. Но сомнения сняла еще одна – ее же – находка, сделанная спустя месяц-другой в том же 1914 году. Чудом сохранившийся небрежно исписанный вдоль и поперек листок производит впечатление пометок на скорую руку. Но зато обозначен автор! Имя его хорошо известно британским историкам. Это Джулиус Сизэ – некогда влиятельный придворный юрист времен того же Иакова.

«Московия, 14 апреля 1613 года.

Проект касательно Московии, северная часть которой предложена протекторату короля.

Будет ли она действительно предложена?

Следует ли ее принять?»

После других заметок, к данной теме не относящихся, Сизэ неожиданно возвращается к «московской» проблеме:

«Архангельский порт в Московии, смотри карту.

Можно ли укрепить этот порт при помощи 1000 англичан?»

Наброски Сизэ еще раз подтверждают: в английских придворных кругах достаточно серьезно обсуждался вариант «мягкой» оккупации нынешних Архангельской, Вологодской областей и Поволжья. Инициатором проекта был, скорее всего, упоминавшийся уже Джон Меррик, человек, хорошо знавший русский язык и бывший одно время руководителем англо-российской торговой компании, а «по совместительству», не исключено, сотрудником секретной королевской службы. Об этом, правда, мы можем только догадываться – подтверждающих документов нет.

Как нет и документов, проясняющих другой – для нас не менее интересный – вопрос: кто же вел столь секретные переговоры с российской стороны? Ни одной русской фамилии в бумагах нет. Сказано лишь о неких дворянах, «части дворянства». Однако то, что отчеты о переговорах эмиссары адресовали ни много ни мало самому королю, а также то, что проектом занимался сам лейб-юрист, – позволяет предположить: контакты с русскими велись на очень высоком уровне. Кстати, следует заметить, что дворяне русского Севера всегда симпатизировали Западу и его культуре, в том числе английской, тем более что торговля с Англией обогащала российскую знать. Смута между тем грозила разрушить эти торговые связи. И представляется вполне логичным, что какая-то часть российского дворянства вполне удовлетворилась бы хоть и чужеземной, но надежной, прогнозируемой властью – особенно в лице постоянного торгового партнера.

Однако не будем забывать, что в то время, когда Джулиус Сизэ делал свои наброски (в 1613 году), обстановка в России уже резко изменилась по сравнению с 1610 годом, когда переговоры начинались. Осенью 1612 года ополчение Минина и Пожарского взяло Кремль; сидевшие там в блокаде поляки, доведенные до людоедства, легко сдались. Примерно в то же время казацкие войска оттеснили от Волоколамска войска короля Сигизмунда, которые направлялись к Москве, чтобы вернуть ее польской короне.

В 1613 году, как известно, трон России занял первый из Романовых – Михаил. Первые же его политические шаги, а также деятельность новой Боярской думы по наведению порядка в стране разрушили все планы англичан. Грандиозный геополитический проект был свернут. Можно допустить, кстати, что царь Михаил либо вовсе не знал этой истории, либо услышал о ней позже. Во всяком случае, не найдено ни одного источника, который сообщал бы о том, что царь был в курсе дела. Бесспорно одно: с воцарением Романовых российскому Северу перестала грозить перспектива заговорить на смеси английского с вологодским.

Тайна происхождения Ломоносова

Всем известна удивительная, похожая на сказку история простого поморского юноши, покинувшего родной дом и добравшегося до Москвы, чтобы утолить свою жажду знаний. В конечном счете он становится гордостью отечественной и мировой науки, первым русским академиком. Конечно, речь идет о М.В. Ломоносове.

До недавнего времени в биографии Ломоносова, этого русского самородка, практически не было белых пятен, хотя и отмечались некоторые странности. Так, выучившийся на академика «крестьянский сын» мог безнаказанно поколачивать палкой своих коллег-академиков, причем даже иноземных, и драть за уши малолетнего наследника престола Павла Петровича. Эти странности объясняются изысканиями Василия Корельского, опубликованными в свое время в еженедельнике «Советский рыбак» и в газете «Правда Севера» (г. Архангельск). Михайл Ломоносов, доказывает Корельский, был сыном Петра I и драл за уши наследника престола, можно сказать, на правах родственника…

Именно пращур Василия Корельского и увез Ломоносова в Москву. Именно он, Петр Корельский, поддерживал связь с Ломоносовым до последних дней Михайлы Васильевича. В роду исследователя сохранились предания, которые вместе с другими фактами позволили выдвинуть такую удивительную версию происхождения знаменитого ученого. Коротко ознакомим с ней наших читателей.

1703 год. Петр I строит новую столицу. Средства для строительства ищут и на Севере. Старообрядцы ропщут и клянут царя, но идти поперек его воли боятся. Вот тогда-то и задумали они повлиять на царя другим способом, подобрав для этой цели красавицу девицу…

В 1932 году Василий Корельский ознакомился со старинным письмом, где прочитал, что «Михайло Ломоносов есть плод царя Петра I… В извоз была предусмотрительно взята добротной красоты и статности Елена Ивановна Сивакова – сирота. Сводничество произведено Двинским земским старостой Лукой Леонтьевичем Ломоносовым через Федота Баженина, входившего в деловые сношения с царем». Далее в письме шла речь о планах и замыслах старообрядцев, которые рассчитывали иметь на Петра определенное влияние, после того как Елена родит ребенка от царя. Встреча Петра I с Федором Бажениным и Еленой состоялась в начале 1711 года в Усть-Тосно (примерно в 30 верстах от Петербурга), где царь отдыхал около недели.

После рождения Михайлы Ломоносовым стала поступать помощь от казны. По повелению свыше в 1722 году Миша Ломоносов был отправлен для обучения грамоте в школу на Выг. Чтобы ему было не скучно, с ним отправили двоюродного брата по матери – Петра Корельского. Во время пребывания Михайлы в школе от побоев мужа умирает мать мальчика. Петр I же, чтобы исключить попытки староверов спекулировать незаконнорожденным сыном, в 1724 году коронует Екатерину Алексеевну.

Об этом сыне Петр I поведал на смертном одре главе Синода Феофану Прокоповичу. По преданиям, он повелел Феофану: «Обучи, владыка, его в московских школах и приобщи его к сану священника или государственного служащего, на что он будет способен».

В 1730 году Михайлу Ломоносова втайне от мачехи увезли в Сийский монастырь, чтобы по установившейся зимней санной дороге доставить его в Москву. Василий Корельский пишет: «В нашем роду говорили, что Семену Корельскому из Матигор, который шел старшим в извозе Николо-Корельского монастыря на Москву, служба архиерейского дома вручила паспорт на имя М.В. Ломоносова. Более того, было дано повеление, что на его подводе поедет и сам Михайле. Семен должен взять его в Сийском монастыре и доставить в Москву, где его встретят и определят на учебу».

М.В. Ломоносов. С портрета XVIII в.

В первых числах февраля 1731 года настоятель Заиконо-Спасского монастыря в Москве Герман Копцевич зачислил Михайлу в школу при монастыре с содержанием за счет монастыря. Это могло быть сделано только по особому повелению главы Синода Феофана Прокоповича. Глава Синода вскоре, повысив Копцевича в сане, убрал его подальше от Москвы и Петербурга, чтобы он не разгласил тайну. Синод вскоре переехал в Петербург, и тогда же Ломоносов в числе 12 человек был направлен в Петербургскую академию, где как раз собирались послать за границу трех студентов для обучения наукам и горному делу. Феофан добился, чтобы в их число включили Ломоносова. Отправляя Михайлу за границу, он тем самым не давал староверам никакой возможности для шантажа. В 1736 году, умирая, глава Синода призвал дочь Петра I Елизавету и открыл ей тайну отца. В это время ожидали смерти императрицы Анны Иоанновны, и слухи о происхождении Ломоносова были нежелательны. Поэтому верные Елизавете люди сделали все, чтобы Михайла не вернулся домой до срока.

6 июля 1740 года Ломоносов женился на Христине Цильх, а осенью Елизавете донесли, что жена Михайлы забеременела. Из опасений, что немцы располагают сведениями о происхождении Ломоносова и могут воспользоваться ими в политических целях, Михайлу отзывают на родину. 23 февраля 1741 года Шумахер выслал в Марбург для Ломоносова 100 рублей золотом на переезд. 8 июня 1741 года будущее светило науки вернулся морем в Петербург и сразу получил место в академии.

25 ноября 1741 года Елизавета взошла на престол. Не забыла она и брата: в первые же месяцы царствования она произвела Ломоносова в адъюнкты академии с содержанием в 360 рублей.

В 1745 году она подписала указ о производстве Ломоносова в профессора академии, а 1 марта 1753 года по указу императрицы Михайле Васильевичу были присвоены права дворянства. Ему отвели 9000 десятин земли и 212 душ крепостных.

Совсем иначе отнеслась к Ломоносову Екатерина, которая опасалась претендентов на трон. Возможно, ей была известна тайна происхождения Ломоносова, и она с ним расправилась в первую очередь. Случилось это на поминальном обеде по случаю кончины Елизаветы. В роду Корельских говорили, что на том обеде супруги Ломоносовы были отравлены медленно действующим ядом. Они сильно занемогли, причем одновременно. Михайл Васильевич обезножел, а его жена едва передвигалась. Целый год, до января 1763-го, Ломоносов не посещал академию. Летом 1764 года Екатерина II изволила навестить Ломоносова в его доме. Вероятно, ей хотелось воочию убедиться, что отрава действует.

Ломоносов же не ведал подоплеки всех дворцовых интриг. Его заботой была слава отечественной науки. 4 апреля 1765 года он умер в собственном доме, не оставив наследника по мужской линии.

Конечно, предложенная Василием Корельским версия о происхождении Ломоносова крайне интересна, но страдает отсутствием документальных подтверждений, что, в общем-то, неудивительно. Существуют и косвенные доказательства, хотя бы внешнее сходство. Ломоносов был высокого роста, узкокостный, полнощекий, румяный, с тонкими ногами, маленькими ступнями и миниатюрными кистями рук. То же самое можно сказать и о внешнем облике Петра I. Как и Петр, Ломоносов, погорячившись, мог поколотить нерадивых в научной работе. Поражает также и разносторонность научных интересов как царя, так и Михайлы Васильевича.

Ломоносов боготворил Петра I и прямо заявлял о себе как о продолжателе начинаний Петра: «За то терплю, что стараюсь защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство…»

Был ли Ломоносов сыном Петра I? Все может быть. Но в любом случае в истории России XVIII столетия эти два человека стоят рядом на первом месте – Петр I и Ломоносов.

Мюнхгаузен – русский поручик... [24]24
  По материалам А. Полатова


[Закрыть]

О пребывании легендарного барона Мюнхгаузена в России обычно говорят неуверенно, вскользь; более того, многие сомневаются: покидал ли он пределы любимой Саксонии вообще? В родном поместье Боденвердер барон Мюнхгаузен – реальный прототип героя книг Р.Э. Распэ – слыл великолепным рассказчиком, чья жизнь изобиловала самыми невероятными приключениями. И что самое любопытное, в тех повествованиях барон ничего не придумывал, а рассказывал о том, что сам пережил, будучи корнетом, поручиком, а затем ротмистром российской армии. В России барон Мюнхгаузен прослужил более 13 лет, прибыв в 1737 году в качестве пажа герцога Антона Ульриха Брауншвейгского – одного из высокопоставленных военачальников российской армии.

В 1739 году Мюнхгаузен был зачислен корнетом в кирасирский полк, уже через год он получил звание поручика, а еще через 10 лет стал ротмистром. В Российском государственном военно-историческом архиве чудом сохранились подлинные рапорты поручика Иеронимуса фон Мюнхгаузена и распоряжения штаба кирасирского полка, касающиеся его судьбы. Эти подлинные документы – яркие свидетельства той далекой поры – проливают свет на многие события не только в жизни барона, но и всей русской истории.

3 декабря 1740 года Мюнхгаузен был произведен в поручики. Узнав об этом знаменательном событии, новоиспеченный офицер уже 5 декабря пишет в полковую канцелярию: «…покорно прошу прислать мне надлежащую офицерскую амуницию, конский убор и прочее»… Конечно же барон надеялся, что он тут же справит новенький мундир и будет во всей красе щеголять перед молоденькими девушками. Но не тут-то было… Барона погоняли по инстанциям, однако нигде вожделенного мундира не нашлось. И лишь в некоей 6-й роте оказалась амуниция поручика Ушакова, видимо, убитого в бою. Ее-то и выделили Мюнхгаузену, но была она, конечно, не новая и особенно щеголять в ней не пришлось.

Великий выдумщик и авантюрист успел послужить и в России

В подразделении, где служил барон, процветали жульничество и воровство. Например, при починке 10 кирасирских ружей мастер Колокольников утаил 4 медных скобки, каждая стоимостью 2 рубля. В донесении в канцелярию полка Мюнхгаузен просит удержать эти деньги с кирасира или же прислать злополучные скобки ему дополнительно. А вот кирасир Федор Лебедев умудрился украсть 4 четверика овса (четверик – примерно 26,24 кг). Поручик Мюнхгаузен вынужден был взять кирасира под стражу и немедленно отправить рапорт с просьбой решить его судьбу.

На многочисленные просьбы Мюнхгаузена выделить необходимых лошадей и фураж у штаба полка имелся неизменный ответ: «На пользование государевых кирасирских лошадей денег в полку не имеется, ибо на все принятые в нынешнем году куплено лекарств, из коих надлежащее число отправлено будет в Ригу». Но тем не менее настойчивому барону удается выбить средства, и уже 26 февраля 1741 года он пишет рапорт, что составил ведомости по раздаче провианта и фуража, купленных в рижском магазине.

И уж совсем смешная история вышла со старыми седлами, находившимися в распоряжении Мюнхгаузена. То требовали их содержать в надлежащем порядке, чтобы забрать в починку, то грозились их отобрать, а кончилось все тем, что их было велено «оценить при содействии немецкой рижской ратуши и русской таможни», чтобы в дальнейшем продать.

Полковое начальство не раз обрушивалось с гневом на барона Мюнхгаузена: мол, ордера не выполняются, рапорты подаются бестолковые, а потому поручалось поручику все донесения составлять самому и рассматривать все поступающие распоряжения. И уж совсем скверная история вышла с ветеринаром Эринком Фаншмитом, который был направлен в подразделение Мюнхгаузена. Фаншмит должен был заняться лечением «больных, хромых и прочих лошадей», но за 12 дней (с 7 по 19 марта) от него «никакой пользы лошадям не последовало». Что уж там произошло с ветеринаром, можно только догадываться, но, скорее всего, встретившиеся земляки на радостях все это время кутили. Но нагоняй в конечном итоге получил только барон Мюнхгаузен, а с ветеринара – как с гуся вода.

Однако не только нагоняи от начальства доставались бравому поручику, он и сам вершил солдатские судьбы. Например, 22 июня 1741 года к нему с рапортом обратился кирасир Феофан Томилов: мол, служит он уже 11-й год, ему 30 лет, вот надумал жениться, невеста – сестра рижского мещанина Лавизия Обросимова. Отзывы о ней хорошие, замужем не была, в рядах заговорщиков против российской армии не числится, потому просит поручика разрешить ему жениться. Сам Феофан Томилов в силу неграмотности написать рапорт не смог, и от его имени сделал это кирасир Федор Лебедев, в чем собственноручно расписался. Мюнхгаузен ставит резолюцию: «Жениться разрешаю». 21 августа Мюнхгаузен аттестует кирасира Петра Бомаршева: мол, в прежней должности служить не способен ввиду почтенного возраста, но может быть унтер-офицером в драгунском полку, за что он, поручик, и хлопочет.

Барон Мюнхгаузен при случае мог проявить свой непреклонный немецкий характер. В течение 20 дней у него в подразделении находились прикомандированные кирасир Нелюбов и корнет Греков. На их лошадей было потрачено овса половина четверика и сена 9 пудов и 38 фунтов. Поручик в рапорте от 20 ноября 1741 года просит прислать фураж или же выделить средства для закупки его в рижском магазине. «Нежели оный фураж возвращен не будет, то впредь приезжающим из полка без фуража, хотя и взаимообразно, без ордеру давать не буду».

Известно, что в отставку он ушел в 1750 году в чине ротмистра и вернулся в родные края. Всю оставшуюся жизнь барон прожил в своем имении под Ганновером. В 70-летнем возрасте, когда умерла его жена, Мюнхгаузен женился вторично, но брак оказался неудачным. Крайне отрицательно отнесся барон к литературному опыту Р.Э. Распэ «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей». «Действительность была гораздо интересней», – признавался друзьям бывший российский офицер.

Прямой потомок барона – Карл Мюнхгаузен – в настоящее время живет в Калининграде.