Текст книги "Хич"

Автор книги: Николай Никифоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

4.

Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент, будто из-под земли вырос пост ГИБДД. Поскольку Майк ездил без шлема из принципа, они обязательно должны были остановить его (к тому же он ехал достаточно быстро). Так и произошло – обрюзгший человек в серой форме лениво махнул рукой, как бы предлагая остановится. Любой нормальный человек, конечно же, не замедлил бы остановится, но только не Майк. Это только послужило ему знаком рвануть ручку дросселя на себя, и громадный дорожный мотоцикл (уже и так, кстати, мчась во весь опор) буквально полетел по дороге, набрав к своей сотне еще километров тридцать в час. Все, что осталось обалдевшим гаишникам – только грязно выругаться. Они были людьми здравомыслящими, а такие люди не станут гоняться за психом.

– Ч-черт, кто это был?

– Да я его знаю. Постоянно ездит тут, как неуловимый Джо. Забудь, за ним не угонишься.

Примерно такой разговор был у двух сотрудников инспекции, если тщательно отцедить мат.

Бобу пришла в голову одна интересная идея: уж если он мог читать мысли, то почему бы не попробовать передать что-нибудь – что-то сказать.

Вроде бы никакой реакции. Та же бегущая трасса, тот же рок и газ.

Сзади это выглядело так, как будто Михаила ударили сковородкой, или шлепнули чем-то тяжелым, или включили на полную громкость звук радио в шесть часов утра.

Совсем не хочу. Просто я так езжу. И как ты до сих пор жив, не пойму. Так ты точно не хочешь меня убить? Само собой. А что? Вот если "само собой", то сделай, пожалуйста, так, чтобы стрелка спидометра легла на отметку "шестьдесят".

Майк все понял, и деревья вместе со столбами электропередач слегка замедлили свой бег, а на душе у Боба стало как-то спокойнее.

Спасибо тебе, уважил парня. Я где-то слышал, что байкеры любят неторопливую езду, вот как сейчас.

Да, это так. Но только не я. А почему? Люблю скорость. И адреналин в крови – романтика, в общем. Кто-то что-то говорил о траблах, нес па? Ну и что? Все равно я люблю скорость, хоть и чревато. Некоторое время они помолчали. Если быть совсем уж точным, они молчали все время. Минут через десять, когда Бобу надоело смотреть по сторонам, он опять обратился к Михаилу.

Слушай, а где ты живешь? А разве ты мысли не читаешь? Уже давно бы все прочел. Да их невозможно читать. Это же не книжка, в конце-то концов. А как что? Знаешь, есть такие картинки… ну, смотришь на них и ничего не видишь – одни узоры. А потом глянешь повнимательнее, и видишь совершенно другой рисунок, что-то типа мозаики. Понятно? Не совсем, конечно, но я понял. Что-то вроде ребуса, да? Ага. Так где ты живешь? Да в Москве, успокойся. На Автозаводской, может, знаешь эту станцию? Да. Полностью промышленная зона. В самую точку.

Перед глазами, словно какая-то полупрозрачная пелена, поплыли очертания каких-то серых пятиэтажных домов, невообразимых дворов, заваленных сломанными двигателями от машин, ребят, одетых как в фильме "Прощай, шпана замоскворецкая".

Что это, Майк? А ты что-то видишь? Да. Что-то серое и размытое, похоже… Да это я детство вспомнил.

Он видел какую-то тесную коммуналку, где кухня и ванная приходилась на пятнадцать человек, где постоянно пахло готовящимися щами и куревом. Каким-то боком Боб почувствовал, что Михаилу (Мише) сейчас пятнадцать, он живет в этом месте с матерью, и что Григорий будет приставать к ней, когда придет с работы. И что Миша специально для него отлил свинцовый кастет вместе с пацанами во дворе. И что вечером он разобьет ему лицо, потому что свинцовая болванка уравнивала их весовые категории и силы.

И как, дал Григорию прикурить? Еще как. Он потом обходил нас за километр, а при встрече с мамой говорил "доброе утро", "добрый день" и "добрый вечер" в зависимости от времени суток.

***

Через полтора часа Боб знал про Михаила практически все – где прошло детство, как он провел свои лучшие годы. Единственное, пожалуй, что было трудно – при чтении мыслей и визуальных образов (которые тоже являются неотъемлемой частью мыслей) начинала болеть голова. Видимо, в эти моменты голова Боба работала чуть сильней обычного: сначала не очень сильно, практически незаметно, затем неожиданно боль накатывала волнами. После копания в чужих мозгах головную боль вызывало буквально все – звуки, запахи, свет и просто предметы, на которые было больно смотреть. К тому же здесь была одна особенность – просто так залезть в чьи-то воспоминания ему не удавалось, читались только те мысли, которые «плавали» на поверхности. Это можно было бы сравнить с тем, как если бы Боб смотрел в глубокий омут – вроде бы на дне что-то виднеется, да слишком размыто и неясно.

Они решили остановиться и передохнуть – хотелось есть. Впрочем, Миша мог ехать без остановок достаточно долго, просто он решил пожалеть парня и дать ему поесть – тот не ел, по всей видимости, со вчерашнего дня. К тому же ему хотелось поговорить с ним (все-таки телепатическое общение – слишком непривычно, как если бы Майк решил пройтись голым по Красной площади). В последнее время по бокам дороги, что ведет из Рязани в Москву, будто грибы после дождя, произрастало большое количество разных забегаловок, где каждый мог остановиться и покушать. Возле одной из таких они и притормозили и забронировали столик.

– Боб, ты что будешь?

– У меня нет денег…

– Зато у меня – есть, – с улыбкой парировал Михаил. -Так что есть-то будем? Сосиски будешь?

– Ага. С хлебом и чем-нибудь, что пьют.

– А сколько?

– Ну… думаю, двух хватит.

Михаил многозначительно покачал головой и пошел к палатке. Через некоторое время он вернулся с десятью сосисками, хлебом и двумя чашками раскаленного кофия.

– Шесть тебе, четыре мне.

– Я же просил две…

– Ну вот я и говорю – шесть так шесть, – ответил он.

Три сосиски Боб смёл с тарелки тут же, заедая черным хлебом и запивая это все кофием. Байкер ел неторопливо, поскольку кушать особо не хотелось (можно сказать, он купил себе еду только для того, чтобы его великодушие не бросалось в глаза).

– Знаешь, Боб, я тут кое о чем подумал.

Поскольку читать мысли не было сил, Вова решил поинтересоваться.

– О чем?

– Свою способность ты можешь очень здорово использовать. Понимаешь, о чем это я?

– Понимаю, да не совсем…

– Странный ты все-таки парень. Ты можешь жить, практически ничего не делая. Ведь зная мысли человека, ты властен над ним – можешь предсказать его действия, его желания.

– Например?

– Хм… ну вот хотя бы взять "кидал" на улице – те ребятушки, которые прячут шарик под тремя колпачками. Каждый шулер точно знает, в какой стаканчик он спрячет "капусту". А если знает он, знаешь и ты.

– Ну, допустим, для меня это слишком криминальный вариант. Есть еще что-нибудь?

– Еще? Да запросто. Ты где-нибудь учишься? Студент, небось?

– Ага.

– Так вот, могу тебе сразу сказать – на все свои экзамены ты можешь забить большой ржавый гвоздь. Когда экзаменатор задает вопрос, в его мозгу уже есть ответ. А ты просто считываешь его – и все. На красный диплом пойдешь, кстати.

– А еще? Я об этом думал.

– Блин! Например, чтобы устроиться на хорошую работу, нужно знать иностранные языки. Теперь все, что тебе требуется – это научиться правильно произносить слова. Читаешь мысль и выдаешь то, что хочет слышать твой собеседник – и все тут. Парень, да ты можешь теперь общаться с любыми людьми на их уровне. У тебя такой дар… – Майк слишком оживленно говорил, почти плевался.

Боб чуть поразмышлял – а ведь хорошие открывались перспективы.

– Ну хорошо. Положим, это так. Но этот дар появился у меня совершенно неожиданно, и точно так же внезапно может пропасть. Представляешь? Устроился я, положим, на хорошую работу, и только благодаря чтению мыслей там держусь. Вдруг

– бац, трах-тибидох, сим-салабим-ахалай-махалай – и ни фига. И все рушится. Что тогда?

– Хмм… я как-то не подумал. Тогда у тебя есть другой вариант: твоя способность будет помогать тебе учиться, ты будешь лучше понимать людей, то, что они хотят тебе сказать. Ведь есть же такие мысли, которые нельзя выразить словами – сплошные абстракции. А ты их будешь видеть и понимать – неужели это так плохо?

– Это замечательно. Вот этот вариант мне подходит больше всего. Особенно эта фишка с иностранными языками – ты просто гений.

– Да ладно тебе, Боб. Просто у меня что-то бурно фантазия разыгралась… и еще… – тут он нахмурился.

– Что-то не так?

– Да. Когда есть человечек, у которого имеется что-то ценное, всегда найдется стая шакалов, которая захочет использовать это.

– Чего-то не совсем понял, о чем ты.

– Рано или поздно в твоей жизни попадется мужчина или женщина, которая захочет тебя использовать в каких-то своих целях. Ты ишшо молодой и мало что видел, но я скажу тебе одну вещь: никому не болтай о своем даре. Ни маме с папой, ни подружке, ни даже самому лучшему другу.

– А ты?..

– А что – я? От тебя, дружок, мне ровным счетом ничего не надо.

***

После скромной трапезы они еще долго сидели и курили, задумчиво глядя на дорогу, по которой проносились машины. Боб думал о том, что, в принципе, жизнь очень похожа на трассу: кого поймаешь, туда и поедешь. А еще ему очень хотелось знать, почему пришельцы в качестве телепата использовали именно его – ведь на этой земле были люди более достойные, чем он. «Очень может быть, кстати, что это был просто какой-то эксперимент, а я был лабораторной крысой. Может быть, именно поэтому они избрали не какого-нибудь действительно великого ученого, а меня. Может быть, меня потом должны ликвидировать, чтобы не пошел куда не следует и не выболтал все кому не надо? Нет _ все это бред. Вдруг неожиданно я чем-нибудь заболею и умру, а медики потом будут ломать голову, почему же это произошло».

Майк тем временем безуспешно пытался завести свой мотоцикл, но почему-то ничего не получалось. Строптивая машина только хрипела и периодически выплевывала на землю сгустки отработанного масла.

– В чем дело?

– Не заводится. Возможно, мне придется покопаться в моторе.

– А что конкретно может быть?

– Скорее всего, распределитель масла, – нахмурившись, произнес Михаил. – А если это так, то мы никуда не поедем.

– Стоп. Разве ты не мешаешь бензин с маслом вручную?

– Ну разумеется, нет. У меня все автоматически, понимаешь? А эта фишечка отправляет туда порции масла. Если он накрылся, то лучше стреляться сразу… видишь, сколько дерьма летит из выхлопной трубы?

– Вижу.

– Видишь, но не осознаешь. Понимаешь, сейчас бак наполнен этим под завязку. А если так, то что в лоб, что по лбу – этот бычок не сдвинется с места сам.

Он еще помолчал с минуту, потом сказал:

– Знаешь, тебе надо ехать, – Майк достал из внутреннего кармана куртки бумажку.

– Там мой адрес и телефон. Когда доберешься, обязательно позвони – короче, дай о себе знать.

– А как же ты?

– Обо мне не беспокойся – провожусь немного, найду нужных людей и отремонтирую драндулет дома. А тебе ехать надо…

5.

Ему опять повезло – не прошло и часа, как Боб рядом с ним остановился потрепанный автобус, совершенно пустой (если не принимать во внимание водителя, конечно).

– Тебе куды, малой? – спросил водитель, перебрасывая "беломорину" из одного уголка губ в другой.

– Вообще-то я в Москву направляюсь…

– Понятно. Ну, до Москвы – это вряд ли, а вот до Луховиц – это запросто. Запрыгивай.

На вид ему можно было дать лет сорок, судя по многочисленным глубоким морщинам, избороздившим это лицо, и по серо-голубым, каким-то выжженным глазам.

– Максим, – представился он. – А тя как звать-та? Боб решил не выпендриваться. Не тот тип.

– Меня Вова зовут. А куда ты едешь?

– Да в Луховицы. Понимаешь, завод ремонтный наконец-то здеся заработал, вот я и перегоняю его обратно.

– Странно, – ответил Боб, -я слышал о тракторном заводе, а вот об автобусном почти ничего.

Это был такой хитрый прием, придуманный не одним поколением автостопщиков ради поддержания беседы.

– А енто и есь трактурной. Токма ня платять там ничаво – задарма работають… енто токма у Москве – деньги получають, – добавил он сердито. Разговор явно не клеился.

– Тут у тебя курить-то можно?

– Та кури.

Боб решил взять тайм-аут.

Внезапно пришло ЭТО.

Вертолет. Огромная, многотонная машина висит в воздухе, хлопая своими лопастями по воздуху. Все орудия – два гауссовых ствола и подствольники с гранатами – ощетинились в немом оскале. Он теперь Макс, он в Афгане. А может быть, и в Чечне. Неважно. Важно то, что все эти стволы нацелены на него, и если он сейчас же не предпримет что-нибудь, эта образина раздавит его к ядрени фени. Да что раздавит – снесет так шквальным огнем, что мокрого места не останется. Он стоит, как пришпиленный этим видением: сейчас ему каюк, и некуда бежать. Последний магазин "калаша" израсходован еще с утра… Суки, послали воевать, а боеприпасов ни хрена нет вот уже четвертый день. То же самое со жратвой. То же самое с бинтами… Взрыв. Горячая моча заливает штаны – так всегда бывает во время того, когда ждешь смерти и не хочешь умирать. Серая пыль летает в воздухе, волосы, лицо. Ударная волна сбивает с ног, звон в ушах, нос и рот заполняются этой самой чертовой пылью и немного кровью. Все,

… его кто-то трогает. Он чувствует, а значит, жив. А почему? Почему он не мертв? Макс теряет сознание – легкая контузия, фельдшер сказал пройдет. Раз пройдет, значит, можно жить, потому что если не пройдет – на гражданке пипец: инвалиды сейчас никому не нужны. Как оказалось, этот вертолет успел накрыть другой, HАШ. Так что обоссался он совершенно зря. Но на войне как на войне, не так ли? Ему несказанно повезло – еще секунда, и он был бы пропавшим без вести. А так пару месяцев в госпитале, и – гражданка.

Все это Боб видел и чувствовал. Значит, этот человек думал об этом именно сейчас. Он на всякий случай едва заметно пошарил между ног – мало ли, вдруг обмочился? Да нет, вроде бы все в порядке. Просто все было так реально… барака. Впрочем, к этому можно привыкнуть – как к мясу на прилавках гастронома. Тут тоже своего рода гастроном, только режут и забивают не коров со свиньями, а наших пацанов. С Рязани, с Липецка и Луховиц.

Пальба. Не такая отчетливая, как в кино – просто хлопки. Тут и там визжат пули. Эти скоты используют их со смещенным центром тяжести: если тебе попадут в руку, пуля выйдет из пятки, превратив тело в кровавый фарш. Бой очень тяжелый, думать и делать нужно очень быстро – нет времени красиво стрелять, красиво двигаться. Надо ползти по этой грязи, и не дай бог нарваться на растяжку – тогда яйца можно искать в радиусе пятисот метров. Или ста. Все равно. Еще погода такая блядская – почти весна, но еще лежит снег, прикрывая тонкой пленкой ржавые лужи. Ради безопасности и приходится ползти по этому месиву. А ихние снайперы, сволочи, тоже не спят – за вчерашний и сегодняшний день десятерых уложили. Пять вчера, пять сегодня. Как еще жив, непонятно…

Чем больше Боб видел, тем больше начинала болеть голова. Впрочем, не только голова. Он чувствовал себя так, как будто его контузило, как будто он полз по этому грязному снегу. Если и был где-то ад, значит, он был там. А Макс там был и вернулся оттуда живым. Остались воспоминания, и они преследовали его. То, что сейчас увидел Боб, можно было бы назвать целой жизнью. Да это и была жизнь – он хорошо знал по книгам, что на войне каждая секунда идет в счет. Он даже не успел докурить – сигарета, любезно предложенная ему байкером, просто тлела в руке. Боб не хотел вклиниваться к нему в голову, просто воспоминания были так сильны и отчетливы, что просто обрушились на Боба.

А разговор не клеился, и все тут. Не выполнялась главная заповедь автостопщика: быть интересным тому, кто тебя везет (раз уж едешь на халяву, то, пожалуйста, будь так добр). Неожиданно для Боба в разговор вступил Максим:

– Та не волнуйси, шо не базарю. Пнимаишь, характер у меня такой – не люблю базарить.

– Ясно. А почему?

– Ты мне не брат, не сват. Не гарно мне, хлопчик… не буди.

Вертолет. Лопасти хлопают по воздуху. Друг лежит в луже крови. Через минуту он должен умереть, этот славный белобрысый парень с голубыми глазами. Его все так и звали в полку – Василек. Такие песни пел – душа дугой закручивалась. За что? Зачем?

Обрыв, словно у работающего видеомагнитофона выдернули шнур.

… ихние дети. Да господи, что ж ты делаешь-то?! Ему от силы тринадцать лет, а он лезет прямо под танк. Это смертник, он весь напичкан тротилом, совсем как новогодняя елка. Маленький волчонок бросается под танк и разлетается в клочья. Машина повержена, у ребят серьезные повреждения ожоги и контузия в основном. А он, взрослый вроде бы мужик – плачет. Текут они, слезы, как-то совсем по-бабски. Как моча тогда перед вертолетом. Или когда в задницу осколком попало: весь взвод сочувствовал и ржал. Да и он сам через некоторое время хохотал. Когда оно зажило.

Снова обрыв. Глупо, конечно, сравнивать чужие воспоминания с видеозаписью или переключением каналов по ящику, но Бобу что-то больше в голову ничего не лезло. "Господи, ну какой же я серый. Как головенка-то болит, мать честная… хватит!!! ".

Но оно не отпускало. Мимо проплывали деревья, телеграфные столбы и проходящие мимо машины; в то же время перед глазами умирали люди и вскипала земля.

Гражданка. Он делает первые шаги по родной Рязани. Штатская одежда как-то стесняет его, непонятно отчего. Вроде бы все так, да все не так: и не так говорят, и не так себя ведут. Когда ночью где-то в небе пролетает вертолет, он вскакивает с кровати, рефлекторно пытаясь схватится за калаш. Которого нет. И сны. Лучше бы он не спал вообще… И хачи. Лучше бы они не жили…

И снова цепочка нарушилась. Максим уже не думал о войне, он думал о водке. И слава богу – от его мыслей голова больше не раскалывалась. Каким-то образом поток образов и мыслей иссяк, освободив воспаленное сознание.

6.

***

Это был хороший урок: теперь Боб понял, что читать мысли – не всегда хорошо. Все равно что врываться в ванную к незнакомому мужчине, или присутствовать при родах: и то, и другое слишком лично, чтобы рассказывать или показывать. Боб спросил у Максима разрешения поспать, и тот был не против: в стареньком потрепанном автобусе было много мест, где можно протянуть ноги. К тому же Боб действительно сильно устал – не столько от дороги и езды, сколько от его новой способности.

Как только он лег на двойное сиденье рядом с теплым крылом колеса (перед этим подстелив под голову старую телогрейку, которую Макс ему предоставил), глаза его закрылись и сон пришел минут через пять, если не через три. Снилась какая-то муть. Странное существо, внешне очень походившее на человека (однако им не являющееся) смотрело на него в упор. Этот взгляд ничего не выражал: огромные глаза-сливы под большим покатым лбом просто изучали его, буравя насквозь. Маленькая полоска рта так ни разу и не открылась, хотя оно явно что-то говорило. Боб инстинктивно понимал: существо ничего ему не сделает, и в то же время его тело покрылось холодным потом. Как всегда бывает в снах, он не мог рассмотреть, где находился.

***

Его разбудил Максим, сделав это крайне осторожно. Некоторое время Боб непонимающе озирался по сторонам, затем с облегчением перевел дыхание: он в автобусе, а над ним – выцветшие глаза молодого старика.

– Мне пора, да?

– Ага. Приихалы. Вылазь…

Вова сладко потянулся, расправляя затекшие конечности. Пот, который градом катил с него во время сна, теперь успел испариться, оставив на коже неприятное ощущение грязи, какой-то немытости. Конечно, его не раз поливал дождь, но что может сравниться со старым добрым душем? Разве что сауна, в которой Боб за всю свою жизнь так ни разу и не был…

Макс дал ему на дорогу полпачки "Беломора", пожав на прощание руку и пожелав удачи.

***

Был уже вечер, по крайней мере, если его часы не врали, половина восьмого. Бобу опять не везло – за те два часа, пока он брел по обочине шумной дороги, его никто не взял с собой. Было два-три момента, когда машины (преимущественно легковые) останавливались и водители спрашивали, куда везти, но когда оказывалось, что у Боба совершенно не было денег, захлопывали дверь и уезжали. Вот такие моменты он не любил больше всего. Ну что им стоит взять его к себе в машину? В конце-то концов, собеседник он неплохой, даже с чувством юмора.

С тех пор как он расстался с Максимом, он дал себе слово – ни в коем случае не прибегать к прочтению мыслей (по причине того, что это не всегда хорошо). Он даже как-то научился отсекать их, не допускать к своему восприятию. Все стало предельно просто, когда Боб немножко подумал, что есть человеческая мысль, как выражался его хороший знакомый, с физической точки зрения. И Боб рассудил так: мысль человека – это нечто вроде электромагнитных волн, а его собственная голова после некоего воздействия превратилась в своего рода приемник, способный эти волны принимать. А если так, то у него где-то должна быть кнопка (или еще что-то вроде этого), которая выключала этот приемник, тем самым избавляя его он многих неприятных ощущений – головной боли, видений – порою слишком личных для восприятия. Чтобы не принимать на себя слишком многого, он просто представил себе эту кнопку. В его воображении она была круглой и черной, и Боб представил, как нажал ее.

И наступила тишина. Теперь он не воспринимал обрывки эмоций водителей проходящих мимо машин, проходя мимо леса, он не слышал странного шума. В общем-то все стало как прежде, и как выяснилось – намного проще.

***

Вообще-то Вадик был абсолютно нормальным во всех отношениях человеком. Во-первых, у него была машина, и не какая-нибудь, а новехонькая «Волга», которую только недавно стали выпускать. Серебристо-зеленая. Во-вторых – у него была прекрасная, лучше всех, жена (Катюша) и Валька – малыш, которому вот-вот должно исполнится три года.

В свои двадцать пять лет он добился многого. Про таких обычно говорили – вот он, идеальный мужчина. А он и был идеалом, не придерешься. Прямо, как говорится, то, что доктор прописал: рост под сто восемьдесят, атлетическое телосложение, симпатичное лицо и голубые глаза (нос – орлиный). Без шуток – Вадик был одним из тех молодых людей, которого бойкие девушки в метро никогда не оставляли без своего внимания, всем своим видом выражая желание познакомится (блондин).

Но у него была одна маленькая тайна, о которой никто не догадывался. Он был… голубым.

Его работа требовала постоянного перемещения – как-никак, хозяин строительной фирмы. Он как раз возвращался из одного местечка под Рязанью – сейчас там был безлюдный пустырь, который в скором времени должен застроиться коттеджами. Земля там была хорошая, строить можно. Подписав несколько очень важных бумаг и заплатив определенную сумму (по меркам простых смертных – просто астрономическую), он возвращался домой на своей новехонькой "Волге" к своей жене. По радио как раз передавали "Осень" (стопроцентный хит от DDT).

Он задумчиво смотрел на дорогу, пока Шевчук надрывал свою глотку. Неожиданно его внимание приковал парнишка, шедший с поднятым вверх пальцем – по всей видимости, голосующий. А судя по нескольким дыркам на вытертых джинсах (которые из синих уже давно превратились в белесые), у него совсем не было денег.

Вадик тотчас же снизил скорость и остановился рядом с ним. Тот тоже остановился, недоверчиво глядя на тонированные стекла.

Верность над чернеющей Hевою. Осень, ты напомнила душе о самом главном…

Он распахнул дверь. Парень как-то немного испуганно смотрел на него, поэтому пришлось улыбнуться – эта улыбка поразила не одного человека, надо сказать. Вроде бы он успокоился.

– Ну, куда едем? – дружелюбно спросил Вадик.

– Да мне вообще-то в Москву.

– Так и мне туда же. Прыгай, парень – тебе повезло, – он улыбнулся еще раз. -Осень, в небе ждут корабли. Осень, мне бы прочь от земли _ – пел Шевчук.

– А у меня… это… денег нету, – сказал Боб осторожно.

– Это видно невооруженным глазом, приятель. Так что прыгай, пока я не передумал.

Боб залез в теплый, уютный салон "Волги", думая о том, что слава богу.

– Кстати, тебя как зовут-то?

– Меня? Боб.

– Как, совсем Боб?

– Ну, на самом деле Вова, но все меня называют так.

– Что ж, если все, значит, я внакладе не останусь, Боб. А меня зовут Владлен (во времена совка это имя возникло как сокращение от Владимира Ленина), но все называют меня Вадик.

За недолгое время голосования на дороге Боб стал более внимательным. Радость от поимки очередного водилы прошла, и он по возможности вглядывался в этого человека за рулем. Бобу сразу что-то не понравилось – что именно, он так и не понял. Скорее, это было восприятие на чисто интуитивном уровне, ведь были же случаи, когда он приходил к кому-то на день рождения и какой-то человек сразу ему не нравился.

То же самое можно было сказать и о Вадике. Что-то было в нем не то, что-то настораживающее, даже отталкивающее. Очередное правило автостопщика (пусть не номер один, но едва ли не самое главное) говорило ему: если ты поймал машину, в которой сидит подозрительный тип, будь готов к любому повороту событий. А раз так – значит, надо было его "прощупать", то есть прочитать (или просмотреть, или прослушать) его мысли. Пусть даже это будет не очень приятно.

Боб зажмурил глаза, всем своим существом настраиваясь на человека, сидевшего рядом. оба чуть не вытошнило, но он сдержался. Сердце колотилось в бешеном ритме. Он не просто увидел себя. Этот тип, что сидел в каких-нибудь тридцати сантиметрах рядом – делал с ним то, что обычно делают с женщинами.

Вадик оказался педерастом.

И что самое отвратительное: на месте этого коротко стриженого блондина был он сам. Например, когда Боб, проезжая в метро, видел какую-нибудь красивую девушку (или женщину), он и сам испытывал непреодолимое влечение к ней: буквально раздевал ее глазами (так уж большинство мужчин устроено, ничего не поделаешь). Но потом ему становилось очень стыдно – особенно тогда, когда девушка или женщина ловила его взгляд.

Вадику не было стыдно. Ему вообще было абсолютно по барабану, поскольку он ощущал себя полноправным хозяином положения.

Он сам себя насиловал. И, похоже, получал от этого удовлетворение. Так, как если бы занимался этим с женщиной.

Наверняка Боб был не первым парнем, севшим к нему в машину. Как всегда это было в критических ситуациях, он стал лихорадочно перебирать в голове всевозможные варианты – того, что могло случиться. Но как следует поразмыслить Боб не успел: видение пришло опять. лежит по левую сторону от него – от Вадика. Под сиденьем. Вот он поворачивается к Бобу, говорит, что произошла какая-то мелкая неприятность – вроде колесо спустило, или двигатель "как-то не так" звучит. Машина останавливается, Влад хватает ствол и направляет его на Боба. "Вылазь, пацан. Надо потолковать". И ни души вокруг. Только лес. Бобу хочется жить, Владу хочется Боба. По окончанию полового акта тот произносит свою коронную фразу (что-то вроде "Hasta la vista") и выпускает весь магазин в голову мальчишке. На ствол посажен глушитель, так что все будет происходить очень и очень тихо. И – самое главное – Боб не первый. И, возможно, не последний, ведь по дороге бродит еще достаточное количество мальчиков.

Никогда в жизни ему не было так страшно. Липкой волной на него накатила дурнота, он чувствовал, как волосы на затылке потихоньку встают дыбом. Но он ничем не должен был выдавать своего страха. Может быть, это получилось, может быть, нет, но Вадик пока не хотел останавливаться.

Машина шла по шоссе плавно, и Бобу показалось, что он успокаивается. В ситуации, когда едешь вместе с человеком, хотящим изнасиловать и убить, это было достаточно хорошо. Относительный покой позволил Бобу вспомнить, как он переговаривался с Михаилом, не открывая рта. Теперь у него просто не было выбора.

***

Вадик уже давно заметил, что с Бобом творилось что-то неладное. В какой-то момент он просто побледнел, и как раз в тот момент, когда ему захотелось его. А что тут такого? Это раньше голубые считались чем-то из ряда вон выходящим (и Вадик помнил это время). А сейчас, пардон, это так же естественно, как небо над головой.

Ну, случалось ему и убивать. Правильно. А как же без этого обойтись? Кому нужны лишние свидетели? К тому же на сегодняшний день убийства – тоже не выходящее из ряда вон явление. Подумаешь, какой-то автостопщик…

Так вот, парень был слишком бледен. И, по всей видимости, чем-то напуган.

– Эй, Боб, ты что, привидение увидел?

Он что-то пробормотал в ответ – его тело плохо его слушалось. Потом он откашлялся:

– Ничего я не видел. Просто, наверное, это после вчерашнего.

– А что было вчера?

– Да так, с пацанами перебрали самогонки. Вот и мутит целый день.

– А-а, бывает. Только, чур, извержений мне тут не устраивать. Можно даже остановиться, если хочешь…

– Не, – поспешно ответил Боб.

– Ну как хочешь…

***

У него не было выбора. Он помнил, как посылал свои мысли Майку, и сейчас он то же самое хотел сделать с Владом. Только сделать это так, чтобы ему мало не показалось.

***

Вадик как раз собирался сказать Бобу, что хочет отлить (довольно веская причина, чтобы остановиться), как вдруг он словно получил удар током в двести двадцать вольт.

– Т-т-ы что-то сказал, урод?

В углу рта Вадика появилась струйка крови, он плохо справлялся с управлением. На плохо освещенном шоссе это было опасно, «Волгу» основательно мотало от обочины к обочине.

Его трясло. Как будто кто-то воткнул в голову два электрода и пустил по ним ток. С трудом Вадику удалось притормозить. Он вообще плохо понимал, что происходит – парень и рта не открыл, только смотрел на него в упор. Надо было кончать с этим. Рука потянулась к стволу. опять удар, слишком сильный, чтобы что-то сделать Вадик остановил машину у обочины. Он был как будто парализован – руки, ноги не слушались его.

Тем временем Боб вылез из "Волги" и обошел ее с другой стороны, открыв дверь рядом с водителем. Он вытащил из кармана носовой платок и обернул им руку. Затем потянулся под сиденье и вытащил оттуда "Макарова", и зашвырнул его подальше в лес.

– Знаешь, оно как-то спокойнее, что ли, – произнес он дрожащим голосом. – Если б не знал, что у тебя жена с дитем трехлетним, убил бы.

Вадик слабо тихо стонал – видимо, пытался что-то сказать. Не получалось. В свою очередь, Боб схватился за голову – болела она капитально.

– План такой, – сказал Боб, – ты сейчас очухиваешься и везешь меня в Москву. Высадишь там, где я тебе скажу, а там – гуляй себе на все четыре стороны. И без глупостей.

Он произнес это совсем не так, как в каком-нибудь вестерне – он произнес это срывающимся, хриплым голосом. Мало того – его глаза были мокры от яростных слез, от того жуткого изумления, наступившего при контакте с его разумом. Как будто бы Боб нечаянно угодил в яму с ядовитыми змеями.