Текст книги "За гранью цинизма (СИ)"

Автор книги: Николай Сухомозский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Из состояния нирваны Елену вывел голос Георгия Павловича:

– Copia ciborum sibtilitas snimi impeditur.[1]1
  Избыток пищи мешает тонкости ума (лат.).


[Закрыть]

Это выражение она хорошо помнила еще со студенческой скамьи. Сколько раз повторял его профессор Довгич («мертвый» и еще два языка он изучил, пребывая в ссылке за «неблагонадежные» высказывания), когда молодежь хором просилась отпустить их с третьей пары пораньше, дабы успеть в столовую до образования огромной очередищи.

– Что касается тонкости ума, пан Довгич, то это материя действительно тонкая – многое зависело от родителей, – проявил свои таланты староста группы. – Но студенческий бюджет трещит по всем швам именно тогда, когда речь заходит о пище. А ее избытка в обозримом будущем не предвидится.

Начиная с того дня, профессор отпускал их на перерыв минут на десять раньше, обходясь не только без латыни, но и без остальных языков, которые знал.

– Во-первых, Георгий Павлович, не избыток, – возразила она российскому коллеге. – А во-вторых, куда уж нам, хохлам, по части тонкости ума?

– Не женщина, а кактус! Но ты, сударыня, не права. Зря гневаешься! Давай-ка лучше пропустим по глоточку, – он достал из саквояжа бутылку коньяка.

– Может, лучше не надо? Неудобно, если кто увидит.

– Solus cam sold, in loso remoto, non coqitabuntur, orare «Pater noster».[2]2
  О мужчине и женщине, встретившихся в уединенном месте, никто не подумает, что они читают «Отче наш».


[Закрыть]

– Stul torum infinitus est numerus.[3]3
  Число глупцов бесконечно (лат.).


[Закрыть]

Рука Георгия Павловича, которую он протянул, чтобы взять гранат, застыла.

– И один из этих глупцов, безусловно, я. Старый дурень, не догадался сразу: ты ведь латынь изучала. Должен заметить: была прилежной ученицей раз до сих помнишь то, что учебной программой вряд ли было предусмотрено. Даже в Киевском национальном университете. За что и предлагаю первый тост!

Несмотря на теплую погоду, пляж пустовал. Ветер вынудил уйти даже двух рыбаков, самоотверженно сражавшихся с происками стихии.

Георгий Павлович, наломав сухого камыша и наносив сучьев, развел в лунке, заботливо вырытой рыболовами, мини-костерок, на котором искусно разогрел прихваченный из города люля-кебаб.

Импровизированный пикничок катился к своему логическому завершению, когда Георгий Павлович предложил:

– Елена, выпьем на брудершафт!

– Даже если бы я согласилась, как это осуществить, если у нас одна рюмка?

– Очень просто, – Георгий Павлович пристально посмотрел в глаза Елене. – Ты пьешь из рюмки, а я …из твоих уст.

– Разрешите мне подтвердить, что я без всяких натяжек была хорошей студенткой. Правда, за чистоту произношения уже не ручаюсь, но смысл, надеюсь, прекрасно поймешь без перевода:

– Qui in scientias, et defecerit in moribus, plus quam defecerit tempus.[4]4
  Кто успевает в науках, но отстает в нравах, тот больше отстает, нежели успевает (лат.).


[Закрыть]

– Но ты забываешь, что doctoribus atgue postis cmaia lisent.[5]5
  Ученым и поэтам все дозволено (лат.).


[Закрыть]

– Не стану спорить, может, и дозволено. Но не в данной точке пространства. Не в это время. И не со мной.

– Откровенность за откровенность, – язык Георгия Павловича, если и не заплетался, однако чувствовалось: устойчивость свою подрастерял, – Считаешь, я стремлюсь к тому, чтобы сделать тебя своей любовницей? Отнюдь. Врать не стану, мне приятно скоротать время в твоей компании. Пошутить, пожуировать, балансируя на грани допустимого. Но не больше…

Если обещаешь, что не обидишься, объясню почему. Нет? Ну, хорошо, тогда слушай.

Я женат. Супругу, да будет тебе известно, ценю. А, значит, не хочу лишний раз причинять ей боль. Но все же остаюсь …мужчиной. Следовательно, не прочь провести ночь в чужой постели. Как совместить эти два взаимоисключающих желания? Здесь выручить может только гибкость ума, нестандартное мышление.

Итак, моя избранница обязательно, прости, должна быть замужем. Почему? Во-первых, есть немалая гарантия, что не подхватишь какую-нибудь заразу. Во-вторых, мужняя жена никогда не станет на тебя жаловаться. В-третьих, ни за что не позвонит законной супруге, дабы наговорить ей гадостей – сама благоверного боится. В-четвертых, по той же причине не станет афишировать «левую» связь. И, в-пятых, не будет настаивать на бесконечных свиданиях – являться на них для дамы проблема посложнее, чем для мужчины. Скорее, от слишком частых встреч она будет отговаривать тебя.

Плюс к этому моя любовница должна любить …мужа. Да-да, я не оговорился: именно супруга. Какое удовольствие от того, что едва ты поманил женщину пальцем, она тут же, извини за голый натурализм, расставила ноги? Я же испытаю удовольствие лишь тогда, когда, добьюсь расположения, склонив к измене любимому мужу. Причем вершины наслаждения достигну в том случае, когда буду знать: именно со мной дама наставляет рога любимому впервые. Этакой, знаешь ли, суррогат девственности.

Так что, как видишь, ни малейшей тебе угрозы с моей стороны.

– А вы, Георгий Павлович, оказывается, сексуальный эстет! Вот не ожидала. Мне глубоко жаль тех несчастных, которые пострадали из-за вас. Воистину, женщина хочет быть обманутой…

Не дав новосибирцу опомниться, Елена вскочила на велосипед, не забыв прихватить свою сумку, и укатила прочь.

«Боже, ну что за мир! – думала она, с остервенением крутя педали. – Сплошной эгоизм. Самодовольный индюк – вот он кто, этот ученый импортно-экспортного уклона. Видите ли, подавай ему утонченные удовольствия! Как будто женщина – не живое существо с легкоранимыми душой и сердцем, а, в лучшем, заметьте, случае, биологический автомат для удовлетворения сексуальных потребностей сильного пола. Пожалуй, это о таких, как Георгий Павлович говорят: мед на языке, молоко на словах, желчь на сердце, обман – на деле».

Даже время – этот злодей, беззастенчиво ворующий у людей самое дорогое – минуты, часы и годы жизни – не так страшен, как сластолюбцы. Они лишают прекрасную половину человечества главного – веры.

Быстро темнело. Когда Елена подъехала к родной многоэтажке, уличные фонари уже зажгли свои огни.

Спустя полчаса. Номер гостиницы «Днепр».

Сибиряк, растянувшись на необъятных размеров кровати, тихонько потягивал пиво и предавался воспоминаниям. Нет, не свежим: пикировка на берегу озера его в самом деле нисколько не расстроила. Он в который раз переживал поездку из Владивостока (именно через него возвращался из Пхеньяна) в Киев. Что за необыкновенная соседка – не чета Елене! – подсела к нему в Иркутске!

– Лора! – без обиняков представилась голубоглазая шатенка, едва переступив порог двухместного купе вагона СВ.

– Георгий! – встрепенулся он.

И, галантно раскланявшись, добавил:

– Я сейчас выйду, а вы, пожалуйста, располагайтесь.

– Спасибо! – стрельнула глазами Лора. И тоже добавила:

– Вот знал бы мой муж, в какой компании меня отправляет!

– А что, – деланно удивился Георгий. – Компания вполне приличная.

– Вы уверены? – шальная попутчица кокетливо прикусила нижнюю губу, на мгновенье, будто невзначай, показав дразнящий кончик языка.

– Не знаю! – честно признался он. Голос прозвучал глухо, словно горло осипло.

– Ну, давайте, выйдите! Не стану же я переодеваться прямо при вас.

Вскоре Лора позвала попутчика назад в купе. Атласный халат без пуговиц и с широким вырезом не столько скрывал, сколько вызывающе демонстрировал прелести, достойные Оскара, если бы его вручали за женское очарование.

Ехала она в Екатеринбург, к свекрови. Там отдыхала все лето дочка и теперь ее надо было забрать домой, в Нерюнгри. Малышке шел всего третий год – замужем Лора вышла совсем недавно. Но и за это время пресытилась ролью, как она сама выразилась, «пушкиА заряженной»: муж у нее – военный.

Приглашение отужинать в вагоне-ресторана Лора приняла с радостью. Георгий заказал марочный «Кагор», бутерброды с красной икрой, салат из печени трески, картошку-фри и шашлык по-карски (знал бы Ким Чен Ир, на что тратятся спонсорские средства, рисом бы подавился!). Лора пришла в восторг.

Само собой, одной бутылкой не обошлись. А спустя некоторое время к ним присоединилась семейная пара из-за соседнего столика, сосредоточенно поглощавшая традиционное картофельное пюре с котлетой. Веселье разгорелось с новой силой.

Потом наступила ночь. Первый поцелуй был столь жадным и продолжительным, что просто удивительно, как они не задохнулись. Обнимая девушку, Георгий сквозь тонкую ткань ощутил, как невероятно упруго и до умопомрачения холмисто-извилисто ее тело.

– Дверь! – прошептала пересохшими губами Лора.

Он щелкнул запором и диким зверем бросился на беззащитно лежащую в соблазнительной позе девушку, на ходу срывая с нее одежду. На пол полетел блейзер, за ним – крошечный бюстгальтер, серпантином извивающейся лентой соскользнули джинсы.

Из-под кружевных трусиков, словно Венера из пены, вынырнул темно– кудрявый восхитительный треугольник. Ему перехватило дыхание. И в тот же миг, словно путник в пустыне, Георгий припал исстрадавшимися губами к вожделенно и призывно подрагивающей плоти.

Взаимные ласки продолжались до бесконечности. А может, для них двоих время просто остановилось. Вот тело Лоры начало сначала мелко, а потом все сильнее и сильнее подрагивать. Вот ее уже колотит горячечный озноб. И, наконец, она исходит нечеловеческим криком, как будто ее только что четвертовали, предварительно распяв на дыбе.

Теперь уже Георгий призывает попутчицу вести себя скромнее. Ведь ее полузвериный рык могут услышать – и наверняка уже слышали! – пассажиры в соседних купе. И видит, как яростно мотает головой Лора:

– К черту любые условности!

Ясно: в эти мгновения ей на все и всех наплевать. Она будет стенать от неземного блаженства, даже если на пороге купе выстроится полвагона зевак.

Наконец она немного приходит в себя, успокаивается. И срывающимся шепотом признается: «там» ее целовали впервые.

– Хочешь еще? – так же шепотом спрашивает он.

– Да, да! Причем много-много раз!

Георгий просит ее повернуться на бок, а сам становится возле полки на колени. Ногу Лоры, лежащую снизу, просовывает между своими, а лежащую сверху – приподнимает. Пылающему взору самца открываются прелестные половые губы, расположившиеся горизонтально по отношению к поверхности дивана.

Лора смотрит на него непонимающе и немного испуганно. Очевидно, таким способом она еще не пробовала. Однако разгоряченному Георгию некогда уточнять пикантную деталь. Что есть силы он вгоняет напряженный до состояния самопроизвольного взрыва «дусик» в самое прекрасное, что есть на свете, – женское лоно. Замершая в ожидании партнерша вздрагивает так, будто великолепный мужской посланец пронзил ее естество до самого сердца. Ее захлестывает ураган, нет, торнадо неведомых раньше ощущений. Мозг словно парализовало, тело подчинялось лишь воле необузданных чувств. Лоре казалось, что в любое мгновение ее дыхание остановится навсегда, она умрет и никакой инстинкт самосохранения не в силах был заставить мышцы сделать спасительный вдох раньше, чем его член достигнет самой глубокой точки в ее исходящем истомой организме. Она все видела, как в тумане, кроме гладкоголового зверька, так беспардонно проникшего в нее и теперь хозяйничающего вовсю где-то внутри горящего тела. И нагло стремящегося погрузиться на немыслимую для ее впадины глубину.

Происходившее, будь она даже Шарлоттой Бронте, невозможно было передать существующими в лексиконе землян словами. А если бы она захотела сказать об этом вслух, то не рискнула бы разомкнуть губы. Ибо тот змеевидный зверек – Лора готова в этом поклясться! – непостижимым образом уже достиг ее воспаленной не менее влагалища гортани. Открой она рот, из него бы выглянул вовсе не кончик искусанного в исступлении языка, нет! Меж двумя шеренгами ровных зубов показалась бы головка с капелькой восхитительного нектара в самом центре. Нетерпеливо подрагивая, зверек буквально возносил обезумевшую плоть к вратам рая.

– Боже праведный, – испуганно прошептала Лора. – Он у меня уже здесь!

– Где? – не понял Георгий, добросовестно и с азартом отдающий себя на заклание рубиновой раковине.

– Во …рту!

– Ну и что? Разве тебе больно?

– Нет, что ты! Наоборот, мне еще никогда не было так пронзительно хорошо.

Яростно, в приливе нового исступления, Георгий раз за разом проникал в любовницу, не обращая больше внимания на нее сдавленные полувсхлипы-полувскрики:

– Милый, остановись хоть не намного! Мне не хватает воздуха! Ты достаешь до горла, перекрывая дыхание. Я умираю, слышишь?! Я не знаю, это еще оргазм или уже агония?

Куда там! Волна необузданной и дикой в первобытном порыве страсти зарождается в самом низу его тела, медленно и неотвратимо подниматься вверх и спустя секунду-другую достигает глотки, исторгающей львиный рык. Георгий тоже, похоже, сходит с ума, от вида раскоряченной женщины, добровольно отдавшей себя на заклание половым губам.

Сейчас! Сейчас!! Сейчас!!!

Подозрительная возня за дверью приводит Георгия в неописуемое бешенство. Кто там? И что он, дьявол его дери, ищет у чужого купе?

– Может, они пошли в киносалон? – раздается женский голос.

– Вряд ли! – отвечает мужской. – Мы ведь договорились переброситься в картишки.

Георгий врубается: там – пара из ресторана, с которой они, пребывая в отличном расположении духа, накоротке познакомились, и приличия ради пригласили провести вечер вместе.

– А вдруг им стало плохо от ресторанной еды? – не унимается женщина. – Меня ведь тоже изжога мучает!

– Ты считаешь, надо пригласить проводника? – неуверенно произносит мужчина.

– Проклятье! – ругается сквозь зубы, чтобы не услышали снаружи, Георгий. И инстинктивно пытается хоть немного прикрыть постыдную наготу Лоры.

Та лениво приподымает веки:

– Я и дальше буду лежать распятой? Откровенно говоря, такая поза мне очень нравиться, однако, боюсь, публика ее по достоинству не оценит.

В это мгновенье кто-то сильно дергает ручку двери. Георгий отбрасывает тело назад. Теперь они с Лорой лежат уже оба – валетом. Под простыней. Голые. И его «дусик» все еще бесцеремонно торчит в ее влагалище.

Назойливые гости, наконец, уходят. Может, на поиски проводника, а может, в свое купе отдыхать.

Они вновь приступают к столь бесцеремонным образом прерванным пьянящим больше самого изысканного спиртного занятиям.

…Постоялец застонал, переживая сладостные минуты снова.

Спустя 10 минут. Квартира Елены.

Дома, поддавшись чувству необъяснимой тревоги и надвигающейся опасности, Елена, забравшись с ногами на диван, неспешно перелистывал фотоальбом, который не открывал давненько. Вот она, совсем пичуга, в простеньком сарафанчике, перешитом из старого маминого платья, гордо восседает на деревянной лошадке.

А тут уже постарше – держит за руку зареванную сестренку.

Втроем с друзьями на волейбольной площадке.

Школьная вечеринка, первое «взрослое» платье, глаза – переполнены восторга. Она помнит, она ничего не забыла! Снимок сделан сразу после вальса, который она станцевала впервые в жизни. Тот факт, что партнером был Он, парень– принц из соседнего класса, лишь добавлял эмоций в историческое событие.

За нею ухаживали многие. А Он к их сонму не принадлежал. Может потому, что вырастали на одной улице. Может, внутри исподволь зрел протест: с младых ногтей их в записали в «штатные» жениха и невесту. А может, так тому суждено было статься.

Правда, лет с пятнадцати он на правах покровителя стал для нее чем-то вроде доверенного лица. Приносил записки отчаявшихся почитателей, передавал ответы, выслушивал излияния как той, так и другой сторон. Именно у него спрашивали, есть ли какая-нибудь надежда, что Елена согласиться сходить в кино или лучше не предлагать, дабы не нарваться на холодный презрительный взгляд.

В свою очередь, она делилась сомнениями, будто с ближайшей подружкой. Постепенно Он превратился едва ли не в наперсника. Казалось, обоих такое положение вещей вполне устраивало.

Той весной им исполнилось по шестнадцать. Два параллельных класса в мае отправились в планетарий. На обратном пути, не сговариваясь, они вышли из автобуса раньше, чтобы оставшуюся часть пути пройти пешком, благо, погода к тому располагала. Пригревало солнце, как сумасшедшие пели птицы, легкий ветерок не только ерошил волосы, но и будоражил кровь. Болтали о чем-то незначительном. Незаметно затронули тему чувств, что в таком возрасте и в такую пору года не удивительно. И между ними будто искра пробежала. Оба напряглись.

Елена, между тем, заметила: ни один из потенциальных женихов ответных чувств у нее никогда не вызывал и не вызывает. И ни с того, ни с сего зарделась.

Как рассказывал позже, Он посмотрел на нее будто другими глазами и удивился: как это раньше не замечал того, что давно уже увидели остальные, а именно ее красоты? Встречный исподлобья взгляд бросил в позорное бегство целую армию мурашек, сидевших до этого в засаде на спине.

Ему показалось… Или Он просто переоценивает собственную неотразимость?

– Неужели ты так никого и не любишь? – деланно засмеялся. – Вот уж не поверю!

– Почему же? Лю-ю-блю…

Он понял, что не ошибается. Но все равно догадка показалась слишком смелой. А вспыхнувшая неожиданно мечта – недосягаемой.

Ему оставалось играть напропалую.

– Предлагаю пари: я знаю, кто твой избранник.

– Лучше не предлагай! Я-то уверена: ты жестоко заблуждаешься.

– Как бы не так! – им овладела непонятная буйная радость. – Причем ты по любому ничем не рискуешь.

– Ну что ж, давай заключим! А на что?

– На поцелуй! – Он решил, что помирать все– таки лучше с музыкой, даже если это не марш Мендельсона. И бросился, не раздумывая, в омут ее бездонных глаз.

– Хорошо! Сигнал принят… Называй!

– Уж сразу и называй! Так совсем не интересно. Давай для начала угадаю одну букву его драгоценной фамилии. Идет?

– Идет! – включилась в возбуждающую не только воображение игру Елена.

– Какую?

– Пятую! – чуточку помедлила с ответом девушка.

– «А»,– не задержался с ответом Он.

Все внутри у Елены похолодело: пятая буква Его фамилии была именно «а». Неужели Он догадался? Но ведь до этого момента она и сама не знала, что любит этого парня из соседнего двора. Перебрала в памяти фамилии ухажеров, выискивая ту, у которой пятая буква тоже «а». Такой нашелся. Елена облегченно вздохнула и попросила:

– Пожалуйста, седьмую!

– Нет проблем! «К».

Елена показалось, что она побледнела: второе попадание до крайности обострило опасную игру и вряд ли могло быть случайным.

– Последнюю, – наконец, решилась она, уже практически не сомневаясь, что он назовет «й» – последнюю букву собственной фамилии. Как вести себя дальше в таком случае, она не знала.

Елена подняла полные слез глаза и, тяжело вздохнув, произнесла заветное, будто последнее слово перед казнью, слово:

– Да!!!

И неожиданно для себя самой разрыдалась…

Они по праву стали первой парой их городка. Даже отвергнутые завистники были вынуждены сей факт признать. Невероятная – воистину на грани умопомешательства! – любовь длилась полтора года. И никто не мог предположить, что в один далеко не прекрасный день Казалось, незыблемый постамент Счастья рухнет.

Хмурым октябрьским днем Он через сестренку вызвал ее из дома:

– Мне страшно тяжело, я не знаю, как все это переживу и переживу ли вообще, но мы должны расстаться!

Если бы в эту секунду многоэтажка, у которой они стояли, сдвинулась с места и продефилировала вдоль улицы, Елена была бы шокирована меньше.

– Почему? Что случилось? Мы ведь дали слово никогда не разлучаться, что всегда будем любить друг друга. Как же так?

– Я ухожу в армию. Вот повестка.

– Я поеду с тобой! – вырвалось у нее.

Он горестно рассмеялся:

– Ты сама не понимаешь, что говоришь! Это невозможно.

– Почему? Я устроюсь там, где ты будешь служить, на работу. Мы будем встречаться хотя бы тогда, когда тебя отпустят в увольнение. А видеться сможем гораздо чаще – ну, хотя бы издали, когда вас будут вести куда-нибудь строем.

– Милая, поговорим об этом позже. Я сам пребываю в растерянности.

– Хорошо! Но я все равно приеду. Вот посмотришь.

И прошептала, увидев его полные слез глаза:

– Верь мне, дорогой, любимый, единственный!!!

И сейчас, кажется, она слышит его ответ:

– Знай, Ленок, без тебя я своей жизни не мыслю.

Увы, жить ее возлюбленному оставалось всего ничего. Прямо в «учебке», на втором месяце службы, молодого солдата до смерти забили «деды», осиротив не только родителей, Елену, но и еще не появившегося на свет Димку. Ни в чем не повинного ребенка, которому так и не суждено было увидеть отца.

Подруги уговаривали ее сделать аборт, не губить свою молодость. Родители рассудительно в ситуацию не вмешивались. Однако она ни на минуту не сомневалась: ИХ наследник обязательно появиться в этом мире. И ради него она станет жить.

Вот только Бородач… Подобное с нею приключилось впервые. Не изменяет ли она памяти первой любви, испытывая аналогичные чувства к другому? Нет ответа…

А Георгий Павлович напрасно старался, распушивая хвост. Даже в мыслях у нее не было «клюнуть» на неуклюжую уловку Казановы от науки.

В этот миг. Аэропорт г. Самарканда.

– Вниманию пассажиров! – голос из репродуктора на короткое время перекрыл рев лайнера, идущего на посадку. – У второй стойки начинается регистрация на рейс 4632, следующего по маршруту Самарканд – Ташкент – Киев. Повторяю…

Женщина лет тридцати в бежевом плаще, перекинутом через руку, и огромных солнцезащитных очках во все миловидное лицо, стоящая у стойки внутриаэропортовского телеграфа, заволновалась:

– Разрешите, – обратилась она к стоящим впереди, – дать телеграмму, не дожидаясь очереди. Если не сжалитесь, просто не успею этого сделать. Объявили посадку на рейс, которым я улетаю.

– Какой может быть разговор? – рокотнул басом склонившийся к окошку узбек. – Пожалуйста, уважаемая, – протянул бланк, который только что собирался заполнить сам.

– Давайте быстрее, что вы там возитесь? – нетерпеливо произнесла оператор.

– Сейчас! – заторопилась и женщина, нарушившая покой очереди.

Вытянула из сумочки авторучку, помедлила мгновенье, как будто на что-то решаясь или собираясь с мыслями, и начала писать: «Молния Киев Парнокопытенко семь квартира тридцать четыре Задерихвосту Вылетаю рейсом 4632 Работы уволилась Встречай Целую Валентина».

Когда она, расплатившись, направлялась в камеру хранения за вещами, из динамиков послышалось:

– Пассажиры рейса 4632, следующие до Ташкента и Киева, приглашаются на посадку к выходу номер три!

Спустя три часа. Квартира Бородача.

– Мама! Мама! – крикнул, едва закрыв дверь за разносчиком телеграмм, Задерихвост.

– Ну, что там случилось достойного того, чтобы среди ночи поднять меня с постели? – проворчала та.

– Вааля прилетает! Насовсем!

– Правда? – охнула старуха.

– Самая что ни на есть! Вот телеграмма! Так что отныне нас будет трое.

– Как я рада, сынок!

– А там и четверо, и пятеро, – не унимался неестественно возбужденный Бородач. – Я ведь знаю: ты уже внуков заждалась.

– Заждалась, что уж греха таить, – всплакнула та.

– Давай костюм и галстук. Мчусь в Борисполь!

– Но ведь еще не время, сынок! Поедешь позже!

– Что ты, мама?! Такой день, то есть, – он растерянно посмотрел на часы, – ночь… Лучше я посижу в аэропорту. Не отговаривай меня, все равно у тебя ничего не получится.

– Ну, и ладно! Не задерживайтесь только нигде, езжайте сразу сюда. Я приготовлю любимые Валей манты.

Чуть позже. Квартира Елены.

Димка сладко сопел в своей кровати. Елена стояла перед трюмо, расчесывая волосы. Присела на пуфик, обхватив голову руками. Ну какая же она глупая, несмотря на далеко не девичий возраст…

К чему эта игра в кошки-мышки, которую она не от большого ума затеяла с Бородачем? Кому нужен «эксперимент», затеянный ею не без участия Людмилы с Верой?

Не лучше ли было с самого начала подойти и сказать прямо: «Так, мол, и так, я догадалась, что сумасбродные письма в мой почтовый ящик бросаешь ты. И если чувства твои – серьезные, давай говорить откровенно. Мы же не несмышленые дети, каждому давно уже не семнадцать. Жизнь и без того запутана и коротка, чтобы тратить ее на никому не нужные ребусы».

Долгим взглядом посмотрела на зачмокавшего во сне губами Димку. Как хорошо, что он у нее есть – это хоть как-то оправдывает ее собственное существование. Но парень ведь скоро вырастет, женится, и она вновь останется бобылкой.

Одиночество – одно из самых страшных (если не самое страшное!) испытаний, из существующих на земле. Живешь, как будто в антимире. Все люди после работы спешат домой, а ты отнюдь не радостный момент всеми правдами и неправдами оттягиваешь. Все с нетерпением ждут выходного, праздника, а для тебя это – пытка: куда себя деть? Другие с удовольствием ходят в гости, а ты боишься. Боишься собственной ненужности, косых взглядов ревнивых жен, приглашений – в большинстве своем, ты это прекрасно понимаешь, из жалости – на танец.

Скорее бы наступило завтра. День, который может многое изменить. Хорошо, что ее несколько циничные эксперименты сегодня закончены. Впрочем, не это, в конечном счете, главное. Оно – в другом.

Ослепительной искрой в мозгу вспыхнула и угасла мысль.

Завтра… Она… Признается… Ему… В любви…

Дом, напротив того, в котором живет Елена. Угловая квартира.

– Все, улеглась. Врубай свет!

Под потолком вспыхнула лампочка, выхватив из темноты фигуры трех недорослей лет по пятнадцать. На столе лежали сдвинутые на самый дальний край тетради, учебники. В центр полированной поверхности рыжеватый подросток бережно положил мощный бинокль.

– Молодец, Кривой, что достал эту штуковину! Вещь – что надо! Закачаешься!

– Да уж – не туристическая труба, фуфло, которое в прошлый заход притырил Пряник! – поддержал кореша второй, крепыш с претензией на усы.

– Не в этом цимус, старик! – чувствовалось, заправляет здесь он, рыжий. – Ты видел, как она металась? Как кошка, засосавшая, как минимум, сто граммов валерианы. Замуж, поди, приспичило дуре набитой! Хохма, что надо.

– Телкам расскажем – от смеха обоссутся, – захихикали «Усы».

– Молоток Кривой – развлечение придумал классное!

– Да уж, психолог! Представляешь, как ей интересно, кто же это в нее так втрескался, что такие письма пишет. И не догадывается, что это наш будущий журналист старается. Так сказать, экспериментируя, оттачивает перо.

– Кенты, хватит базарить! – оборвал рыжий. – А ты, «журналист», быстрее за перо и бумагу. Да побыстрее сочиняй, что-то уже покемарить охота. Тема очередного задания, думаю, ясна. Будете уходить, не забудьте бросить письмо в ее почтовый ящик. И – всем привет! Я пошел бай-бай.

Паркеровское перо беззвучно скользнуло по мертвенно-бледной бумаге…